Гордость и Предубеждение

Глава 1

Элизабет с волнением ждала появления Пемберли-Вудс, и когда наконец они свернули к воротам, открывающим путь в поместье, она испытала неподдельный восторг.

Парк был очень большим и отличался постоянной сменой рельефа.

Они въехали в него в одной из низин и некоторое время продолжали путь через живописный лес, занимающий обширную территорию.

Элизабет была настолько переполнена эмоциями, что не могла включиться в разговор, но замечала все вокруг и восхищалась каждым отдельным кусочком пейзажа и открывающимися просторами. Проехав еще полмили, они достигли вершины высокого холма, где деревья внезапно расступились, и их взгляду открылся вид на Пемберли-хаус, расположенный на противоположной стороне долины, в которую и спускалась крутая извилистая дорога. Большое красивое каменное здание стояло на возвышенности, обрамленное грядой высоких лесистых холмов, а перед ним струился поток, широко разливаясь посередине долины. Изрезанные берега его, избежавшие всякого вмешательства человека, не нарушали прекрасной естественной гармонии пейзажа. У Элизабет перехватило дыхание от восторга. Она никогда не видела места, которое природа одарила бы с такой щедростью и где естественной красоте не был нанесен урон вторжением незрелого вкуса. Все трое были заворожены представшей картиной. И в этот момент ее пронзила мысль: она не представляла себе даже в малейшей степени, что означало бы быть хозяйкой Пемберли!

Они спустились с холма, миновали мост и подъехали к величественному входу в дом. И теперь, когда она осматривала фасад здания, все опасения относительно встречи с его владельцем вновь охватили ее – она в тревоге вообразила, что горничная ошиблась.

Просьба осмотреть владение не встретила возражений, и их провели в холл, где Элизабет, в ожидании экономки, вновь испытала изумление по поводу того, куда завела ее судьба.

Появилась экономка, почтенная на вид пожилая женщина, не столь элегантная, и с манерами куда более приветливыми, чем можно было ожидать в таком доме. Для начала они проследовали вслед за ней в столовую. Это оказалась просторная, но при этом довольно уютная, прекрасно обставленная комната. Элизабет, не тратя времени на подробный осмотр, сразу направилась к окну, чтобы насладиться открывающимся видом. Увенчанный лесом холм, с которого они спустились, выглядел издали еще более крутым и сам по себе был удивительно живописен. Почти отвесные склоны его как бы защищали покой долины, и она с восторгом впитывала всю картину: реку, деревья, покрывающие ее берега, и плавные ее изгибы, доступные взгляду. По мере того, как они переходили из одной комнаты в другую, детали пейзажа представали в ином виде, но из каждого окна неизменно открывалась его волнующая красота. Комнаты были просторными и со вкусом обставленными. Мебель подтверждала состоятельность владельца, но Элизабет, восхищаясь его вкусом, заметила при этом, что все не было ни кричащим, ни выставляемым напоказ, куда менее пышным и более утонченным, чем обстановка Розингса.

– И я могла бы стать хозяйкой этого дома! – подумалось ей, – В этих комнатах все было бы мне знакомо! Вместо того, чтобы любоваться ими как в музее, я могла бы наслаждаться, принимая в них моих дядю и тетю. Но нет, – одернула она себя, – это-то абсолютно невозможно, я, наверняка, навсегда потеряла бы родных – условности не позволили бы мне приглашать их.

Это было уместное напоминание – оно спасло ее от чего-то очень напоминающего сожаление.

Ей хотелось узнать у экономки, действительно ли хозяин отсутствует, но не хватало на это смелости. Однако в конце концов вопрос задал ее дядя. Она, скрывая тревогу, отвернулась, а миссис Рейнольдс ответила, что это так, и добавила:

– Но мы ожидаем его завтра, с большой компанией друзей. Как обрадовалась Элизабет, что никакие обстоятельства не задержали их путешествие ни на один день!

Тетя позвала ее смотреть портреты. Она подошла и увидела изображение мистера Уикхема, висевшее среди нескольких других миниатюр над каминной полкой. Тетя с улыбкой спросила ее, как ей это понравилось. Подошла экономка и объяснила, что это портрет молодого джентльмена, сына управляющего ее покойного хозяина, которого он выучил за свой счет. – Теперь он вступил в армию, – добавила она, – но я боюсь, что он вырос слишком необузданным.

Миссис Гардинер посмотрела на племянницу с улыбкой, но Элизабет не смогла ответить тем же.

– А это, – продолжила миссис Рейнольдс, указывая на другую миниатюру, – мой хозяин, получилось очень на него похоже. Оба портрета были написаны в одно время, около восьми лет назад.

– В округе прекрасно отзываются о вашем хозяине, – сказала миссис Гардинер, глядя на картину. – И он красив. Лиззи, ты же можешь сказать нам, так ли это.

Уважение миссис Рейнольдс к Элизабет, казалось, возросло после того, как она услышала о ее знакомстве со своим хозяином.

– Молодая леди знает мистера Дарси?

Элизабет покраснела и ответила:

– Немного.

– Вы же считаете его очень красивым джентльменом, мэм?

– Да, он очень красив.

– Я уверена, что не знаю никого столь же красивого, но в галерее наверху вы увидите его более точное и крупное изображение. Комната эта была любимой у моего покойного хозяина, и все миниатюры выбирал он сам. Он их очень любил.

Элизабет знала, почему среди них оказалось изображение мистера Уикхема.

Затем миссис Рейнольдс обратила их внимание на миниатюрный портрет мисс Дарси, написанный, когда ей было всего восемь лет.

– А мисс Дарси так же красива, как ее брат? – поинтересовалась миссис Гардинер.

– О, да! Самая красивая молодая леди, которую когда-либо видел свет, а сколько в ней талантов! Она целыми днями играет на фортепиано и поет. В соседней комнате – новый инструмент, который только что доставили для нее. Это подарок моего хозяина, она приедет вместе с ним завтра.

Мистер Гардинер своими манерами, совершенно непринужденными и располагающими к общению, поощрял ее к откровениям своими вопросами и замечаниями. А миссис Рейнольдс, то ли из гордости, то ли из привязанности, а скорее испытывая и то, и другое, с большим удовольствием рассказывала о своем хозяине и его сестре.

– Много ли времени проводит ваш хозяин в Пемберли в течение года?

– Не так много, как хотелось бы, сэр, но осмелюсь сказать, что он проводит здесь до половины года; а мисс Дарси всегда приезжает в летние месяцы.

– За исключением случаев, – подумала Элизабет, – когда она оказывается в Рамсгейте.

– Если бы ваш хозяин женился, вы могли бы видеть его чаще.

– Да сэр, но мне не дано знать, когда же это произойдет. Я не представляю, какая дама может оказаться достойной его.

Мистер и миссис Гардинер заулыбались, а Элизабет не смогла удержаться и заметила:

– Уверена, это большая честь для него, что вы так думаете.

– Я говорю только правду, и каждый, кто знает его, подтвердит это, – был ответ. Элизабет подумала, что разговор пошел как-то не так. Она с возрастающим удивлением слушала, как экономка добавила:

– Никогда в жизни при мне он не произнес ни одного грубого слова, а знаю я его с тех пор, как ему исполнилось четыре года.

Это была явная похвала, самая неожиданная и полностью противоречащая ее представлениям. То, что у него был отвратительный характер, было ее самым твердым убеждением. Это заставило ее задуматься более серьезно. Ей захотелось узнать больше подробностей, и она была благодарна дяде за слова:

– Не много найдется людей, о которых можно такое сказать. Вам повезло, что у вас такой хозяин.

– Да, сэр, я знаю, что это так. Обойди я весь свет, я не смогла бы встретить лучшего. Но я всегда замечала, что те, кто добросердечны в детстве, остаются такими и когда вырастают, а он всегда был самым добрым и великодушным мальчиком на свете.

Элизабет впилась взглядом в нее. – Да может ли это быть мистер Дарси? – подумала она.

– Его отец был превосходным человеком, – сказала миссис Гардинер.

– Да, мадам, это действительно так; и сын его будет таким же, как он – таким же милосердным к бедным.

Элизабет слушала, удивлялась, сомневалась и с нетерпением ждала продолжения. Никакие другие темы, затронутые миссис Рейнольдс, не вызывали ее интереса. Та же отвлекалась и повествовала о сюжетах картин, сообщала размеры комнат и цену мебели, но тщетно, мистер Гардинер, которого позабавило наличие семейного предрассудка, способного объяснить ее чрезмерные похвалы хозяину, вскоре снова вернул ее к увлекательной теме, и она с прежним воодушевлением рассуждала о его многочисленных достоинствах, пока они все поднимались по парадной лестнице.

– Он лучший землевладелец и лучший из хозяев, которого когда-либо видел свет, – объясняла миссис Рейнольдс, – не то, что нынешние распущенные молодые люди, которые думают только о себе. Ни один из его арендаторов или слуг не упомянет его доброе имя без искренней благодарности. Некоторые люди называют его гордым, но уверяю вас, что никогда ничего подобного мне наблюдать не довелось. По моему мнению, это только потому, что он не столь многословен, как нынешние молодые люди.

– В каком благожелательном свете она его представляет! – подумала Элизабет.

– Этот прекрасный рассказ о нем, – шептала на ходу ее тетушка, – как-то не соответствует его поведению по отношению к нашему бедному другу.

– Возможно, мы были введены в заблуждение.

– Это маловероятно, источник наших сведений вызывал доверие.

Достигнув просторного вестибюля наверху, они прошли в великолепную гостиную, недавно обставленную с более заметным изяществом и легкостью, чем комнаты внизу, и их просветили, что это было сделано всего лишь для того, чтобы доставить удовольствие мисс Дарси, которой понравилась эта комната во время ее недавнего визита в Пемберли.

– Он, безусловно, хороший брат, – заключила Элизабет, направляясь к одному из окон.

Миссис Рейнольдс уже предвкушала завтрашний восторг мисс Дарси, когда она войдет в комнату.

– И с ним всегда так, – добавила она. – Все, что может порадовать его сестру, будет исполнено без промедления. Нет ничего, чего бы он не сделал для нее.

Картинная галерея и две или три спальни – вот и все, что оставалось осмотреть. В первой было много прекрасных картин, но Элизабет не слишком разбиралась в живописи, а из всего, что уже видела, ее заинтересовали рисунки мисс Дарси, выполненные пастелью, сюжеты которых были менее академичными и к тому же более понятными.

В галерее было много семейных портретов, но они мало чем могли заинтересовать постороннего. Элизабет продвигалась, выискивая единственное знакомое ей лицо. Наконец что-то привлекло ее внимание – и она увидела портрет, удивлявший поразительным сходством с мистером Дарси, именно с мягкой улыбкой на лице, какую она иногда замечала, когда он смотрел на нее. Она постояла несколько минут перед картиной, внимательно всматриваясь в нее, и потом вновь вернулась к ней, прежде чем они покинули галерею. Миссис Рейнольдс сообщила им, что портрет был написан еще при жизни его отца.

В этот момент в душе Элизабет определенно возникло чувство к оригиналу более нежное, чем то, что она испытывала в разгар их общения. Похвалы, высказанные в его адрес миссис Рейнольдс, невозможно было игнорировать. Какая похвала более ценна, чем похвала умного слуги? Похвала брату, землевладельцу, хозяину. Она задумалась, благополучие какого количества людей зависело от него! Скольких он мог наградить или наказать! Сколько добра или зла он мог принести! Каждая мысль, высказанная экономкой, была лестной для его характера, и, стоя перед портретом, как бы испытывая на себе его пристальный взгляд, она думала о нем с более глубоким чувством благодарности, чем когда-либо раньше. Ей вспомнилась его горячность, и обида от его суждений не выглядела теперь столь непростительной.

Наконец часть дома, доступная для публики, была осмотрена, они спустились вниз и попрощались с экономкой. Их тут же перепоручили садовнику, который уже поджидал их у дверей холла.

Когда они спускались к реке, Элизабет обернулась, чтобы в последний раз окинуть дом взглядом. Остановились и ее спутники, и пока дядя рассуждал о возможной дате его постройки, на дорожке, ведущей к конюшням, неожиданно появился хозяин собственной персоной.

Они находились в двадцати ярдах друг от друга, и его появление было настолько внезапным, что ей невозможно было сделать вид, что она его не заметила. Их взгляды встретились, и щеки обоих покрылись ярким румянцем. Он даже отпрянул и на мгновение как будто застыл от удивления, но сразу же взял себя в руки, подошел к гостям и заговорил с Элизабет если и не с абсолютным хладнокровием, то, по крайней мере, с отменной вежливостью.

Она невольно отвернулась, но, остановившись при его приближении, приняла его приветствия со смущением, которое не смогла побороть. Если бы его появления здесь или его очевидного сходства с портретом, который они только что рассматривали, было недостаточно, чтобы не оставить сомнений у Гардинеров, что они видят именно мистера Дарси, то выражение удивления на лице садовника, не ожидавшего увидеть своего хозяина, должно было бы окончательно убедить их в том. Они стояли немного в стороне, пока он разговаривал с их племянницей, которая, изумленная и смущенная, едва осмеливалась поднять глаза и путалась в ответах на его вежливые расспросы о своей семье. Ее поразила перемена в его манерах, произошедшая с тех пор, как они виделись в последний раз, и теперь каждая произнесенная им фраза усиливала ее смущение. И после каждой ее обжигала мысль, сколь неприлично ее появление здесь, и те несколько минут, в течение которых они разговаривали, были одними из самых ужасных в ее жизни. Да и он не выглядел намного более непринужденным – когда он говорил, в его интонациях не было обычной уравновешенности, и повторял он свои вопросы о том, когда она уехала из Лонгборна и давно ли прибыла в Дербишир, так часто и так сбивчиво, что это с очевидностью выдавало разброд в его мыслях.

В конце концов все вопросы с его стороны, казалось, были заданы, и, постояв несколько минут и не произнеся ни слова, он вдруг будто опомнился и быстро удалился.

К ней сразу присоединились дядя с тетей, которые не могли сдержать восхищения всем его обликом, но Элизабет не слышала их речей и, полностью поглощенная своими чувствами, молча последовала за ними. Она испытывала невообразимые стыд и досаду. Ее приезд в Пемберли был самым прискорбным, самым опрометчивым поступком в жизни! Каким странным это должно было показаться ему! Что мог вообразить столь тщеславный человек! Как не подумать, что она снова намеренно встала у него на пути! Боже! Зачем она явилась сюда? А по какой причине он появился на день раньше, чем его ждали? Если бы они удалились всего на десять минут раньше, они бы не попались ему, ибо совершенно ясно, что они уже были бы вне парка в тот момент, когда он слез со своей лошади или вышел из своей кареты. Ее снова и снова бросало в жар от ощущения непристойности этой встречи. А его поведение, столь разительно изменившееся, – что это могло означать? Удивительно, что он вообще заговорил с ней! Но демонстрировать такую обходительность, осведомляться о ее семье! Никогда в жизни она не видела, чтобы его манеры были лишены величавости в такой степени, никогда он не говорил с такой доброжелательностью, как при этой неожиданной встрече. Какой контраст представляло все это их последней встрече в Розингс-парке, когда он вручил ей свое письмо! Она не знала, что думать и как это объяснить.

А между тем они ступили на живописную тропинку, идущую вдоль берега реки и приводившую их то к более красочному склону, то к более живописному участку леса, который становился все ближе. Однако прошло некоторое время, прежде чем Элизабет стала замечать все это, и хотя она машинально отвечала на восхищения дяди и тети и, казалось, обращала взгляд, куда они указывали, она совершенно не воспринимала ничего вокруг. Все ее мысли были там, где мог находиться в этот момент мистер Дарси. Ей хотелось знать, как он отнесся к их встрече, что он думает, несмотря ни на что, о ней, и дорога ли она ему по-прежнему. Возможно, он был вежлив только потому, что чувствовал себя освободившимся от привязанности; и все же в его голосе ей послышалось что-то, что не походило на непринужденность. Она не могла определить, испытал ли он больше боли или радости, увидев ее, но он определенно не оставался хладнокровным.

Однако в конце концов замечания спутников по поводу ее рассеянности пробудили ее, и она почувствовала необходимость вернуться в мир реальный.

Они вошли в лес и, потеряв на время из виду реку, поднялись на возвышенность. Сквозь прогалины, где расступившиеся деревья позволяли охватить взглядом всю перспективу, открывались захватывающие дух виды на долину, холмы напротив, покрывающую их протяженную гряду леса, местами подступающего к ручью. Мистер Гардинер выразил желание обойти весь парк, но опасался, что это может оказаться отнюдь не легким променадом. С торжествующей улыбкой им объяснили, что весь парк – это целых двадцать миль в поперечнике. Впечатляющая цифра и разрешила сомнения – они продолжили следовать по привычному для посетителей маршруту. Дорожка, спустившись сквозь густой лес, вскоре привела их к кромке воды в одном из самых узких мест ручья. Они пересекли его по легкому мостику, естественно вписавшемуся в общую картинку этого уголка парка. Это было место, где вмешательство человека ощущалось в степени меньшей, чем повсюду, где они уже побывали, а долина, превратившаяся здесь в узкую лощину, оставляла место только для ручья и тропинки сквозь перелесок, буйно разросшийся по берегам. Элизабет очень хотелось последовать за его изгибами, но когда они прошли по мостику и поняли, что уже прилично удалились от дома, миссис Гардинер, не испытывавшая большой любви к пешим прогулкам, стала жаловаться на усталость и думала уже только о том, как бы побыстрее вернуться к карете. Ее племяннице пришлось смириться, и они направились кратчайшим путем к дому на противоположной стороне речки. Продвижение их, однако, было неспешным, так как мистер Гардинер, которому, хотя и редко удавалось насладиться этим занятием, очень любил рыбалку и был настолько увлечен наблюдением за игрой форели в потоке и разговорами с сопровождающим о приемах ее ловли, что быстрого продвижения и не могло получиться. Продолжая свою теперь весьма неспешную прогулку, они были вновь озадачены, а Элизабет изумлена не меньше, чем в первый раз – навстречу им двигался мистер Дарси, причем был он совсем уже недалеко. Тропа здесь была не столь укрытой лесом, как на другой стороне, и им удалось увидеть его заранее. Элизабет, как ни была изумлена, по крайней мере имела больше времени, чем совсем недавно, чтобы подготовиться к встрече, и решила продемонстрировать полное спокойствие и беседовать без всякого волнения, если он действительно намеревался встретиться с ними. На несколько мгновений в ней вспыхнула надежда, что он, возможно, пойдет по другому пути. Эта мысль продержалась недолго, лишь пока поворот тропинки не скрыл его ненадолго из виду, однако, миновав его, он оказался прямо перед ними. Взглянув на Дарси, Элизабет увидела, что он не утратил своей недавней вежливости, и, подстраиваясь под его стиль, начала восхищаться красотой этого места. Но не успела она пойти дальше слов – восхитительный и – очаровательный, как на нее нахлынули неприятные воспоминания, и ей показалось, что похвала Пемберли с ее стороны может быть истолкована двусмысленно. Она покраснела и замолчала.

Миссис Гардинер стояла немного позади, и воспользовавшись паузой в комплиментах, высказываемых Элизабет, мистер Дарси спросил ее, не окажет ли она ему честь познакомить его со своими спутниками. Это был определенно знак вежливости, к которому она оказалась совершенно не подготовлена, и едва могла сдержать улыбку, видя, что он теперь ищет знакомства с некоторыми из тех самых людей, против которых его гордость высказывала возражения, когда он делал ей предложение.

– Каково же будет его удивление, – подумала она, – когда он узнает, кто они? Ведь он принимает их за людей светских.

Знакомство, однако, состоялось немедленно, и, объясняя их родство, она не без лукавства взглянула на него, чтобы увидеть, как он переварит это, и не исключила, что он сбежит как можно скорее от таких позорящих его гостей. Без сомнения, он был удивлен их родством, однако перенес испытание мужественно и, не проявляя намерения покинуть их, уступил дорогу дамам, а сам обратился теперь к мистеру Гардинеру. Элизабет не могла не обрадоваться, не могла не торжествовать. Теперь он наверняка знал, что у нее есть родственники, краснеть за которых нет причины. Она внимательно следила за разговором, что происходил между ними, восхищаясь и выражением лица, с которым дядя вел беседу, и каждой его фразой, которые демонстрировали ум, вкус и его великолепные манеры.

Разговор вскоре зашел о рыбалке, и она услышала, как мистер Дарси с величайшей учтивостью приглашал дядю рыбачить сколько тому заблагорассудится, пока он продолжит оставаться по соседству, предлагая к тому же снабдить его рыболовными снастями и указывая те места на реке, где обычно был замечательный клев. Миссис Гардинер, шедшая под руку с Элизабет, посматривала на нее с не проходящим удивлением. Элизабет нечего было сказать, но развитие событий ее чрезвычайно радовало – безусловно, все это делалось ради нее. Изумление ее, однако, было крайне велико, и она повторяла про себя:

– Почему он так изменился? Из-за чего это могло произойти? Это не может быть ради меня, не может быть, чтобы из-за меня его манеры стали более человечными. Одни лишь мои упреки, высказанные в Хансфорде, не могли привести к таким изменениям. Невозможно, чтобы он все еще любил меня.

Прогулявшись некоторое время такими парами, две дамы впереди и два джентльмена за ними, они поменялись собеседниками и стали спускаться к берегу реки, чтобы лучше рассмотреть какое-то любопытное водное растение. Изменение произошло по воле миссис Гардинер и имело вполне прозаическую причину – тетя, утомленная утренними упражнениями, сочла руку Элизабет недостаточно надежной для поддержки и предпочла опереться на руку мужа. Мистер Дарси занял ее место рядом с племянницей, и дальше они пошли уже вместе. После недолгого молчания первой заговорила дама. Она настоятельно добивалась, чтобы он наверняка узнал, что ее уверили в его отсутствии еще до того, как она приехала. Для начала она подчеркнула, что его приезд был крайне неожиданным, – ибо ваша экономка, уверила нас, что вы определенно не появитесь здесь до завтра; и действительно, еще до того, как мы покинули Бейкуэлл, мы поняли, что вас не ждут в поместье. Он, в свою очередь, подтвердил, что все это было истинной правдой, и сообщил, что из-за неотложных дел с управляющим ему пришлось оставить своих попутчиков, неспешно направляющихся в Пемберли, и опередить их на несколько часов.

– Они присоединятся ко мне завтра рано утром, – продолжал он, – и среди них есть те, кто претендует на честь быть знакомыми с вами – мистер Бингли и его сестры.

Элизабет лишь кивнула на это. Ее мысли мгновенно вернулись к тому дню, когда имя мистера Бингли было упомянуто между ними в последний раз; и, как она могла судить по изменившемуся цвету его лица, вспомнил он о том же.

– Есть еще один человек, – продолжил он после паузы, – который особенно желает познакомиться с вами. Позволите ли вы мне, или я прошу слишком многого, представить вам мою сестру, пока вы еще не покинули Лэмбтон?

Просьба оказалась совершенно неожиданной. Настолько неожиданной и многозначительной, что она никак не могла взять в толк, как она оказалась в такой ситуации, каким образом сестра узнала о ней, но сразу подумала, что по какой бы причине у мисс Дарси ни возникло желание с ней познакомиться, это могло случиться только под влиянием ее брата. Если не задумываться о деталях, это положительный знак – было приятно узнать, что обида не заставила его думать о ней по-настоящему плохо.

Теперь они шли молча, каждый из них глубоко задумался. Элизабет чувствовала себя крайне неудобно – это было абсолютно неправильно, но она была польщена и испытывала удовлетворение. Его желание представить ей сестру было исключительным комплиментом. Вскоре они оторвались от своих спутников, а когда добрались до кареты, мистер и миссис Гардинер отставали уже ярдов на двести.

Затем он предложил ей зайти в дом, но она ответила, что не устала, и они остановились на лужайке. Времени было достаточно, чтобы сказать многое, а стоять молча было очень неловко. Она была не против поговорить, но, похоже, любая тема оказывалась слишком деликатной. Наконец ей пришло в голову, что они все-таки путешествуют, и с большим энтузиазмом заговорила о Мэтлоке, Давдейле и прочем. Однако время шло, тетя передвигалась медленно, и ее энтузиазм и темы иссякли, а они по-прежнему оставались с глазу на глаз. Когда прибыли мистер и миссис Гардинер, их попытались уговорить пройти в дом и передохнуть, но предложение было отклонено, и они расстались с предельной взаимной вежливостью. Мистер Дарси сопроводил дам к карете, и когда они тронулись, Элизабет увидела, как он, будто задумавшись, медленно шел к дому.

Обсуждение достоинств хозяина поместья дядей и тетей началось без промедления. Каждый из них заявил, что он бесконечно превосходит все, что они ожидали.

– Он безукоризненно ведет себя, крайне вежлив и похвально скромен, – считал дядя.

– Конечно, в нем есть нечто, говорящее о немалом внутреннем достоинстве, – добавила тетушка, – но это заметно только в его манере вести себя и вполне уместно. Теперь я вполне искренне повторю слова экономки, что, хотя некоторые люди могут назвать его гордым, я ничего такого не заметила.

– Я был крайне удивлен его поведением по отношению к нам. Это было более чем просто воспитанно, это была неподдельная доброжелательность, хотя и не было никакой необходимости в таком внимании с его стороны. Его знакомство с Элизабет было достаточно поверхностным.

– Конечно, Лиззи, – признала тетушка, – он не так красив, как Уикхем, или, скорее, у него не столь совершенные черты как у Уикхема, но лицом он весьма приятен. Но почему ты охарактеризовала его, как крайне неприятного?

Элизабет извинялась, как только могла. Пришлось признаться, что когда они встретились уже в Кенте, он понравился ей больше, чем раньше, и что она никогда не видела его столь любезным, как сегодня утром.

– Но, возможно, он несколько подвержен влиянию настроения в своей любезности, – предположил дядя. – Люди его круга часто бывают такими, и поэтому я не спешу довериться первому впечатлению, поскольку в другой день он может передумать и отказать мне в гостеприимстве на своей территории.

Элизабет почувствовала, что они совершенно неправильно поняли его характер, но ничего не сказала в ответ.

– Судя по тому, что мы увидели, – продолжала миссис Гардинер, – у меня нет никаких оснований поверить, что он мог поступить с кем-то так жестоко, как якобы поступил с бедным Уикхемом. Он вовсе не выглядит злодеем. Напротив, когда он говорит, его очень приятно слушать. И в лице его есть что-то такое, что не позволяет думать плохо о его сердце. Но, конечно, достойная дама, что показала нам его дом, наделила его совершенно неотразимым характером! Порой я с трудом сдерживала смех. Но я полагаю, что он действительно великодушный хозяин, а в глазах слуг это включает все добродетели.

Элизабет почувствовала себя обязанной сказать что-нибудь в оправдание его поведения по отношению к Уикхему, и поэтому намекнула со всей возможной осторожностью, что, судя по тому, что она слышала от его родственников в Кенте, его действия можно было истолковать совершенно по-другому; и что его характер ни в коем случае не был таким плохим, а Уикхем не был таким любезным, как считали в Хартфордшире. В подтверждение этого она рассказала подробности тех денежных отношений, что связывали их, не называя при этом источников сведений, но заявляя, что они полностью заслуживают доверия.

Миссис Гардинер была удивлена и встревожена, но поскольку они уже приближались к местам сентиментальных воспоминаний ее молодости, все эти мысли уступили место очарованию памятных дней, и она уже была слишком занята, обращая внимание мужа на все примечательные места в округе, чтобы думать о чем-то ином. Как бы она ни была утомлена утренней прогулкой, не успели они пообедать, как она снова отправилась на поиски своих прежних знакомых, и вечер прошел в удовольствии общения, возобновившегося после многолетнего перерыва.

События того дня были слишком увлекательны, чтобы Элизабет уделила бы внимание кому-либо из этих новых друзей; и ей не оставалось ничего иного, как вспоминать, и вспоминать с огромным удивлением, любезность мистера Дарси и, главное, то, что он желает, чтобы она познакомилась с его сестрой.