Гордость и Предубеждение

Глава 5

– Я снова обдумал все, Элизабет, – сказал дядя, когда они выехали из городка, – и действительно, если серьезно вдуматься, я в гораздо большей степени склонен согласиться с твоей старшей сестрой. Мне кажется настолько маловероятным, что какой-либо молодой человек мог задумать что-то против девушки, которая вовсе не лишена защиты или не имеет друзей и которая фактически жила в семье его командира, поэтому я склонен надеяться на лучшее. Мог ли он ожидать, что ее друзья ничего не предпримут в ее защиту? Мог ли он рассчитывать, что полк примет его после такого оскорбления полковника Форстера? Искушение совершенно не соразмерно риску!

– Вы действительно в это верите? – воскликнула Элизабет, просветлев на мгновение.

– Честное слово, – сказала миссис Гардинер, – я начинаю разделять мнение твоего дяди. Это действительно слишком серьезное пренебрежение приличиями, честью и интересами, чтобы он мог пойти на такое. Я не могу думать так плохо об Уикхеме. Можешь ли ты сама, Лиззи, столь решительно отказать ему в доверии и не сомневаться, что он на это способен?

– Возможно, он не станет пренебрегать своими интересами, но я уверена, что без сомнений пренебрежет всем остальным. Если бы все действительно было так, как вы думаете! Но я не смею надеяться на это. Почему бы им не отправиться в Шотландию, если таков был их замысел?

– Во-первых, – ответил мистер Гардинер, – нет абсолютно верных доказательств того, что они не направились в Шотландию.

– Но смена коляски на наемную карету – это серьезное основание не верить в это! И, кроме того, на Барнет-роуд не нашлось никаких их следов.

– Ну, тогда… предположим, что их целью был Лондон. Они могли направиться туда хотя бы для того, чтобы затеряться в большом городе, а не с какой-либо иной, более определенной целью. Маловероятно, чтобы они не были ограничены в средствах, и им могло прийти в голову, что с меньшими затратами, хотя и не так быстро, они заключат брак в Лондоне, а не в Шотландии.

– Но к чему вся эта скрытность? Откуда взяться страху быть обнаруженными? Почему их брак должен быть тайным? О, нет и нет, это маловероятно. Его самый близкий друг, как видно из письма Джейн, был убежден, что он никогда не собирался на ней жениться. Уикхем никогда не женится на женщине без средств. Он просто не может себе этого позволить. А какие достоинства имеет Лидия, что в ней такого привлекательного, кроме молодости, здоровья и легкого характера, что могло бы заставить его ради нее отказаться от всякой возможности извлечь выгоду из удачной женитьбы? О том, как могло бы сдерживать его опасение позора в полку из-за постыдного побега с ней, я не могу судить, ибо я ничего не знаю о последствиях, к которым может привести такой шаг. Но что касается другого вашего возражения, то, боюсь, оно вряд ли будет иметь силу. У Лидии нет братьев, которые могли бы встать за ее честь, а принимая к сведению поведение моего отца, его безразличие и то ничтожное внимание, которое он всегда уделял делам семейным, он легко мог вообразить, что ничего плохого не случится, и он продолжит делать столь же мало и думать о своих детях так мало, как никакой отец не позволил бы себе в подобных обстоятельствах.

– Но можешь ли ты вообразить, что Лидия настолько влюблена в него, что, забыв о чести, согласится сожительствовать с ним вне брака?

– Мне кажется, и это действительно ужасно, – ответила Элизабет со слезами на глазах, – что чувство порядочности и добродетели моей сестры в этом случае можно поставить под сомнение. Но, право, я не знаю, что сказать. Возможно, я не отдаю должного ее достоинствам. Но она слишком молода, ее никогда не учили думать о серьезных вещах, и последние полгода, нет, даже целый год, она предавалась только развлечениям и эгоистичному самолюбованию. Ей было позволено распоряжаться своим временем самым праздным и легкомысленным образом и попадать под влияние любого мнения, которое встречалось на ее пути. С тех пор, как ополчение расквартировалось в Меритоне, в ее голове не осталось ничего, кроме любви, флирта и офицеров. Она делала все, что было в ее силах, занимая этим свою голову и болтая на эту тему, чтобы обострить – как бы это назвать? – впечатления от своих чувств. И все это по-прежнему живо в ней. И мы все знаем, что Уикхем обладает обаянием и манерами, которые способны очаровать женщину.

– Но ты же видишь, – возразила тетушка, – что Джейн, не думает об Уикхеме настолько уж плохо, чтобы поверить, что он способен на подобный поступок.

– О ком Джейн когда-либо думала плохо? И кого, каким бы ни было его прежнее поведение, она могла бы счесть способным на такой поступок, пока он не совершит его? Но Джейн знает не хуже меня, каков Уикхем на самом деле. Мы обе наверняка знаем, что он был распутным во всех смыслах этого слова, что у него нет ни благородства, ни чести, что он настолько же вероломный и лживый, как и располагающий к доверию.

– И ты действительно во всем этом уверена? – воскликнула миссис Гардинер, чье любопытство не уступало живости ума.

– Да, да, – ответила Элизабет, краснея. – На днях я рассказал вам о его недостойном поведении по отношению к мистеру Дарси, и, когда мы были в Лонгборне, вы сами слышали, какие слухи он распускал о человеке, который относился к нему столь терпимо и щедро. Есть и другие обстоятельства, о которых мне не позволено говорить, да о которых и не стоит вспоминать, но его ложь обо всей семье Пемберли не знает предела. После его рассказа о мисс Дарси, я была совершенно уверена, что увижу девушку гордую, замкнутую, с дурным характером. Однако сам-то он знал, что она совсем не такая. Он прекрасно знал, что она любезная и скромная, какой мы ее и нашли.

– Но разве Лидия ничего об этом не знает? Может ли она не знать того, что для вас с Джейн не является секретом?

– О, да! И это хуже всего. Пока я не оказалась в Кенте, не познакомилась более близко и с мистером Дарси, и с его родственником полковником Фицуильямом, я не представляла истинного положения дел. А когда я вернулась домой, ополчение должно было покинуть Меритон уже через одну-две недели. В такой ситуации ни Джейн, которой я все рассказал, ни я не сочли необходимым поделиться с кем-либо нашими открытиями. Какая польза могла бы быть кому-либо от того, что хорошее мнение, которое сложилось о нем у всей округи, было бы напоследок уничтожено? И даже когда было решено, что Лидия может поехать с миссис Форстер, мне даже в голову не пришло, что было бы необходимо открыть ей глаза на его истинный характер. Я и вообразить не могла, что из-за его обмана ей может угрожать хоть какая-то опасность. Теперь-то легко поверить, что последствия могли иметь место, но тогда я совершенно не думала об этом.

– Поэтому, когда они все оказались в Брайтоне, у вас, я полагаю, не было оснований считать, что между ними возможна какая-то связь?

– Ни малейших. Я не могу припомнить ни одного признака привязанности хотя бы с одной из сторон. И если бы что-нибудь подобное было заметно, вы должны знать, что наша семья не та, в которой этим пренебрегли бы. Когда он вступил в полк, она была готова восхищаться им, но такими были все мы. В течение первых двух месяцев все девушки в Меритоне и его окрестностях были без ума от него, но он никогда не уделял ей какого-либо особого внимания, и, как следствие, через некоторое время экстравагантного и необузданного восхищения ее влюбленность поутихла, и уже другие офицеры полка, которые относились к ней с большим вниманием, вновь стали ее фаворитами.

* * * * *

Легко поверить, что, как бы мало нового ни могло быть прибавлено к уже возникшим страхам, надеждам и предположениям по этому ошеломившему их предмету путем его многократно повторяющегося обсуждения, ничто другое не способно было занять надолго их мысли в течение всего путешествия. Элизабет же они не отпускали ни на миг. Охваченная сильнейшей тоской и порицая самое себя, она не могла испытать ни минуты покоя или забвения.

Они старались не терять времени и, скоротав одну ночь в придорожном трактире, добрались до Лонгборна к обеду следующего дня. Для Элизабет единственным утешением было осознавать, что Джейн не пришлось томиться долгим ожиданием.

Младшие Гардинеры, привлеченные звуками приближающегося экипажа, уже стояли на ступенях, когда карета въезжала во двор дома; и как только она подъехала к крыльцу, радостное удивление, озарившее их лица и проявившееся в нетерпеливых прыжках и жестах, было первым приятным проявлением радушного приема.

Элизабет выскочила из кареты и, поспешно поцеловав каждого из них, устремилась в прихожую, где Джейн, прибежавшая из комнаты матери, уже поджидала их.

Элизабет, нежно обняла ее, в то время как слезы наполняли глаза обеих, и не теряя ни минуты, спросила, не слышно ли что-нибудь нового о беглецах.

– Пока нет, – ответила Джейн. – Но теперь, когда мой дорогой дядя приехал, я надеюсь, что все будет хорошо.

– А отец все еще в городе?

– Да, он уехал во вторник, как я тебе и писала.

– Часто ли он писал вам?

– Мы получили только два письма. В среду он написал всего несколько строк, сообщил, что прибыл благополучно, и дал мне указания, о которых я его просила. Он только добавил, что не будет больше писать, пока не выяснит что-то важное.

– А наша матушка… как она? Как вообще ваши дела?

– Матушка, я надеюсь, вполне здорова, хотя и не оправилась полностью после столь сильного потрясения. Она наверху и будет очень рада увидеть вас всех. Она еще не выходит из своей комнаты. Мэри и Китти, слава Богу, вполне здоровы.

– Ну а ты… как себя чувствуешь ты? – воскликнула Элизабет. – Ты такая бледная. Сколько тебе, должно быть, пришлось пережить!

Однако сестра уверила ее, что она совершенно здорова, и их разговор, продолжавшийся пока мистер и миссис Гардинер занимались своими детьми, теперь был прерван приближением всей компании. Джейн побежала к дяде и тете, приветствовала и благодарила их обоих то с улыбкой, то со слезами.

Когда они все расположились в гостиной, вопросы, которые уже задавала Элизабет, конечно же, повторились, но очень быстро выяснилось, что Джейн, фактически, нечего сообщить им. Однако наивный оптимизм, который питала природная доброта ее сердца, еще не покинул ее, и она по-прежнему верила, что все кончится хорошо и что каждое утро будет приносить какую-нибудь добрую весточку либо от Лидии, либо от их отца, с объяснением их поступков и, может быть, с извещением о свадьбе.

Миссис Беннет, в комнату которой после нескольких минут беседы все направились, приняла их именно так, как и следовало ожидать – со слезами и причитаниями, выражениями сожаления, оскорблениями в адрес отвратительного поведения Уикхема, а также жалобами на ее собственные страдания и дурное с ней обращение. Обвиняла она при этом всех, кроме той, чья бездумная снисходительность и способствовала проступкам дочери.

– Если бы я была в состоянии добиться своего и поехать со всей семьей в Брайтон, – заявила она, – ничего бы не произошло. Но бедняжка Лидия оказалась в одиночестве, и некому было о ней позаботиться. Почему Форстеры не проследили за ней должным образом? Я уверена, что с их стороны было какое-то серьезное упущение или что-то в этом роде, потому что Лидия не из тех девушек, которые могли бы совершать подобные вещи, если бы за ней хорошо присматривали. Я всегда считала, что они совершенно не подходят для того, чтобы позаботиться о ней, но моим мнением, как всегда, пренебрегли. Бедное милое дитя! А теперь мистер Беннет уехал, и я уверена, что он бросит вызов Уикхему, где бы он его ни встретил, а тот его убьет, и что тогда станет со всеми нами? Коллинзы выгонят нас, не дождавшись пока он будет погребен, и если ты не будешь добр к нам, брат, я не знаю, что нам делать.

Все дружно протестовали против таких ужасающих идей, и мистер Гардинер, после обычных заверений в своей братской любви к ней и всей ее семье, заверил, что намерен быть в Лондоне уже завтра и станет помогать мистеру Беннету во всех хлопотах по возвращению Лидии.

– Не поддавайтесь бесполезной тревоге. Хотя готовиться к худшему и было бы правильно, – добавил он, – нет оснований считать это неизбежным. Не прошло еще и недели, как они покинули Брайтон. Через несколько дней мы можем получить о них кое-какие новости, и пока мы не узнаем наверняка, что они не поженились и не собираются вступать в брак, не будем считать дело проигранным. Как только я вернусь в Лондон, я пойду к брату и уговорю его переехать к нам домой на Грейсчерч-стрит, и тогда мы сможем обстоятельно все обсудить и решить, что следует сделать.

– Ах! Дорогой мой брат, – отвечала миссис Беннет, – это именно то, чего я больше всего желала. Как только доберешься до города, найди их, где бы они ни были, а если они еще не женаты, заставь их обвенчаться. Кстати, о свадебных нарядах, не позволяй им медлить из-за них, скажи Лидии, что у нее будет достаточно денег, чтобы купить все, что захочет, после того как они поженятся. И, прежде всего, не позволяй мистеру Беннету лезть на рожон. Втолкуй ему, в каком я ужасном состоянии. Объясни, что я схожу с ума, и у меня такие судороги, такой озноб по всему телу, такие колики в боку и головные боли и такое сердцебиение, что я не могу расслабиться ни ночью, ни днем. И скажи моей дорогой Лидии, чтобы она не заказывала ничего из одежды, пока не увидит меня, потому что она не знает, в каких магазинах это лучше сделать. Ах, брат, какой ты добрый! Я знаю, ты справишься со всем этим.

Но мистер Гардинер, хотя он еще раз заверил ее в своей готовности сделать все возможное, не мог не порекомендовать ей умеренность как в ее надеждах, так и в ее страхах. Успокаивая ее и пытаясь внушить ей хоть малую толику реализма скоротали время до того, как был накрыт обед, а затем предоставили ей возможность изливать все свои чувства экономке, присматривавшей за ней в отсутствие ее дочерей.

Хотя брат и сестра были убеждены, что нет никакой реальной причины для такой ее изоляции от остальных обитателей дома, они не стали противиться, так как знали, что у нее не хватило бы благоразумия, пока они будут находиться за столом, придержать язык в присутствии слуг, и решили, что лучше, чтобы лишь одна из них, та, кому они больше всего доверяли, выслушивала все ее опасения и беспокойства по этому поводу.

В столовой к ним вскоре присоединились Мэри и Китти, у которых было слишком много занятий в своих спальнях, чтобы появиться раньше. Одной пришлось оторваться от своих книг, а другой – от своих нарядов. Лица обоих, однако, не выражали особенного беспокойства, и ни в одной, ни в другой не было видно никаких перемен, за исключением того, что исчезновение любимой сестры или гнев, который та навлекла на себя своим поступком, придали речам Китти больше раздражительности, чем обычно. Что касается Мэри, то она была достаточно разумной, чтобы шепнуть Элизабет с выражением серьезной задумчивости на лице вскоре после того, как они сели за стол:

– Это крайне неудачное событие, и о нем, вероятно, будут много говорить. Но мы должны остановить поток недовольства и излить в израненные сердца друг друга бальзам сестринского утешения.

Затем, заметив, что Элизабет не горит желанием обсуждать вопрос, она добавила:

– Каким бы несчастливым ни было это событие для Лидии, мы можем извлечь из него полезный урок: утрата женщиной добродетели необратима, всего лишь один неверный шаг ввергает ее в бездну, ее репутация тем более хрупка, когда она безупречна, и что ее осмотрительность в поведении по отношению к другому полу не может быть чрезмерной.

Элизабет в изумлении взглянула на нее, но была слишком подавлена, чтобы ответить. Мэри, однако, продолжала облегчать общее горе подобными моральными уроками из совместного противостояния ими злу.

Днем две старшие мисс Беннет наконец смогли побыть хотя бы полчаса одни. Элизабет сразу же воспользовалась возможностью задать множество вопросов, на которые Джейн с таким же нетерпением стремилась ответить. Выслушав общие соображения по поводу ужасных последствий этого события, которые и Элизабет считала почти неизбежными, а старшая мисс Беннет не находила оснований утверждать, что они совершенно невозможны, она продолжила тему, сказав: – Но расскажи мне теперь все, о чем я еще не слышала. Какие-нибудь дополнительные подробности. Что сказал полковник Форстер? Неужели их ничего не настораживало до побега? Должно быть, они часто видели их вместе.

– Полковник Форстер признался, что временами подозревал о некоторой особой привязанности, особенно со стороны Лидии, но ни о чем таком, что могло бы его встревожить. Мне так жаль его! Его поведение было предельно заботливым и добрым. Он приехал к нам, чтобы заверить нас в своей обеспокоенности, еще до того, как у него возникло подозрение, что они направились не в Шотландию, что и ускорило его поиск.

– А был ли Денни уверен, что Уикхем не намерен жениться? Знал ли он об их намерении сбежать? Встретился ли полковник Форстер с самим Денни?

– Да, но при этом Денни отрицал, что знал что-либо об их планах, и не высказал своего определенного мнения по этому поводу. Он не настаивал на своем мнении об отсутствии матримониальных намерений – и поэтому, я склоняюсь к надежде, что его поначалу могли неправильно понять.

– И пока не приехал сам полковник Форстер, никто из вас, я полагаю, не сомневался, что они действительно уехали, чтобы пожениться?

– Как могло бы случиться, что иная мысль пришла нам в голову? Я чувствовала какую-то тревогу, немного опасалась за счастье своей сестры в браке с таким человеком, потому что знала, что его поведение не всегда было вполне благородным. Наши отец и мать ничего ведь о нем не знали, они только чувствовали, насколько непредсказуемой получится эта пара. Затем Китти с вполне естественным выражением превосходства призналась, что знала больше, чем все мы, что в последнем письме Лидия намеками подготовила ее к такому своему шагу. Похоже, она уже несколько недель была в курсе, что у них роман.

– Но не раньше, чем они оказались в Брайтоне?

– Нет, думаю, что нет.

– А полковник Форстер, был ли он раньше хорошего мнения о самом Уикхеме? Знает ли он его истинный характер?

– Должна признаться, что он отзывался об Уикхеме уже не так хорошо, как раньше. Он считал его безрассудным и расточительным. А поскольку произошло это печальное событие, пошли слухи, что он оставил Меритон, задолжав многим, но я надеюсь, что это может быть наговором.

– О, Джейн, если бы мы не делали из этого секрета, если бы мы рассказали все, что знаем о нем, этого не могло бы случиться!

– Возможно, так было бы лучше, – согласилась Джейн. – Но разоблачать старые грехи любого человека, не представляя, каков он ныне, казалось неоправданным. Мы действовали из самых лучших побуждений.

– Полковник Форстер сообщил содержание записки, что написала Лидия его жене?

– Он захватил ее с собой, чтобы мы могли прочитать сами.

Джейн извлекла записку из книги, которую держала в руках, и отдала Элизабет. В ней Лидия написала:

Моя дорогая Гарриет,

Вы будете смеяться, когда узнаете, куда я пропала, а я не могу удержаться от смеха над вашим удивлением завтра утром, как только меня хватятся. Я еду в Гретна-Грин, и если вы не догадаетесь, с кем, я буду считать вас слишком простодушной, потому что во всем мире есть единственный человек, которого я люблю, и он ангел. Я никогда не буду счастлива без него, так что не думайте ничего плохого о моем решении. Вам не нужно сообщать моим родным в Лонгборн о моем отъезде, если вам это кажется неудобным, потому что новость сделает их удивление еще большим, когда я сама напишу им и подпишусь – Лидия Уикхем. Как это будет забавно! Смех мешает мне писать. Пожалуйста, извинитесь перед Праттом за то, что я не сдержала свое обещание и не танцевала с ним нынешним вечером. Скажите ему, что я надеюсь, что он извинит меня, когда узнает причину; и скажите ему, что я с большим удовольствием буду танцевать с ним на следующем балу, когда мы снова встретимся. Я пришлю за своими вещами, когда доберусь до Лонгборна, но мне бы хотелось, чтобы вы велели Салли зашить большую прореху в моем муслиновом платье, прежде чем упаковать его. До свидания. Передайте мою благодарность полковнику Форстеру. Надеюсь, вы выпьете за наше удачное путешествие.

Любящая вас подруга,

Лидия Беннет.

– Бездумная, глупая Лидия! – воскликнула Элизабет, когда закончила читать. – И это письмо, написанное в столь серьезный момент! Но, по крайней мере, оно показывает, что Лидия серьезно относилась к их последующему браку. К чему бы он ни склонял ее, с ее стороны это не было позорящим ее замыслом. Бедный отец! Как он пережил все это!

– Я никогда не видела его настолько потрясенным. Целых десять минут он не мог вымолвить ни слова. Матушка сразу слегла, и в доме началась полная неразбериха!

– Ах, Джейн! – воскликнула Элизабет. – Остался ли к концу дня хоть один слуга, который не узнал всей истории?

– Даже не знаю. Я надеюсь, что не все в курсе. Но быть рассудительными в такое время очень сложно. Матушка была в истерике, и хотя я старалась оказать ей всю возможную помощь, боюсь, я не смогла сделать этого! Но ужас от того, чем все может закончиться, почти лишил меня воли.

– Твое пребывание при ней было слишком тяжелым испытанием. Ты выглядишь не очень хорошо. О, если бы я была с тобой! Все заботы и тревоги ты взвалила на свои плечи.

– Мэри и Китти были очень добры и, я уверена, оказали бы любую помощь, но я не сочла правильным делить с ними заботы. Китти такая хрупкая и чувствительная, а Мэри так много времени уделяет учебе, что не следует лишать ее немногих часов отдыха. Тетушка Филлипс приехала в Лонгборн во вторник, после того как отец уже уехал, и была так добра, что оставалась со мной до четверга. Она оказала нам всем большую пользу и утешила нас. И леди Лукас была очень добра. Она приходила в среду утром, выразила нам соболезнования, и предложила свои услуги или услуги любой из своих дочерей, если они нам понадобятся.

– Ей лучше бы оставаться дома, – воскликнула Элизабет. – Возможно, она действовала из лучших побуждений, но в таком несчастье невозможно ожидать многого от соседей. Помочь они ничем не могут, а соболезнования с их стороны переносить невозможно. Пусть они злорадствуют вдали от нас и будут довольны.

Затем она перешла к вопросам о мерах, которые их отец намеревался предпринять для возвращения своей дочери, находясь в городе.

– Мне кажется, – ответила Джейн, – он хотел поехать в Эпсом, место, где они в последний раз меняли лошадей, опросить форейторов и попытаться что-нибудь от них узнать. Прежде всего, он считал необходимым узнать номер наемной кареты, на которой они покинули Клэпхем. Она должна была бы следовать из Лондона. Он предположил, что пересадка джентльмена и леди из одной кареты в другую могла привлечь внимание, и намеревался навести справки в Клэпхеме. Если бы ему удалось каким-либо образом узнать, у какого дома высадили предыдущих пассажиров, он попытался бы навести справки там и надеялся, что не составит труда узнать таким образом номер кареты и место ее постоянного пребывания. Мне не известно о каких-либо иных замыслах, которые он вынашивал – он так спешил отправиться на поиски и был так расстроен, что мне было трудно узнать даже это.