Гордость и Предубеждение

Глава 23

Элизабет сидела с матерью и сестрами, размышляя над услышанным и сомневаясь, может ли она рассказать им обо всем, когда появился сам сэр Уильям Лукас, посланный дочерью объявить семье Беннет о ее помолвке. С множеством любезных слов в их адрес и поздравлениями в свой собственный по поводу предполагаемой связи между их домами, он изложил суть дела присутствующим, не просто пришедшим от того в удивление, но и выразившим серьезные сомнения, а миссис Беннет, скорее напористо чем вежливо, возразила, что он, должно быть, совершенно заблуждается, а Лидия, обычно бесцеремонная и подчас бестактная, возбужденно восклицала:

– О Боже! Сэр Уильям, как вы можете рассказывать такое? Разве вам не известно, что мистер Коллинз хочет жениться на Лиззи?

Ничто иное, кроме услужливости человека, принятого при дворе, не помогло бы вынести без раздражения подобное обращение, но правильное воспитание сэра Уильяма помогло ему пройти через это испытание, и хотя он уверял их в правдивости своих слов, ему пришлось выслушать все их нелицеприятные возражения с самой снисходительной вежливостью.

Элизабет, чувствуя себя обязанной избавить его от столь неподобающего приема, все таки решилась подтвердить его рассказ, упомянув, что ей уже было известно об этом от самой Шарлотты, и попыталась положить конец восклицаниям матери и сестер, высказав искренние поздравления сэру Уильяму, к которым с готовностью присоединилась Джейн, а также выразив разнообразные пожелания счастья, которого можно было ожидать от этого брака, и которому должны были послужить превосходный характер мистера Коллинза и малое расстояние Хансфорда от Лондона.

Миссис Беннет была слишком подавлена, чтобы сказать хотя бы что-нибудь, пока сэр Уильям оставался в их доме, но едва он покинул их, чувства ее выплеснулись наружу. Во-первых, она упорно не верила всему этому; во-вторых, она была совершенно уверена, что мистера Коллинза заманили в ловушку; в-третьих, она не сомневалась, что они никогда не будут счастливы друг с другом; и в-четвертых, что история не закончена и помолвка вообще может быть разорвана. И из всего этого с очевидностью следовали два вывода: во-первых, настоящей причиной зла была Элизабет, а во-вторых, они все безжалостно обошлись с ней самой; вот на этих двух пунктах она главным образом и сосредоточилась в течение оставшейся части дня. Ничто не могло утешить и успокоить ее. И ее негодование не угасло в последовавшие дни. Прошла неделя, прежде чем она смогла, увидев Элизабет, не отругать ее, прошел месяц, прежде чем она смогла поговорить с сэром Уильямом или леди Лукас, не проявляя резкости, и прошло много месяцев, прежде чем она смогла простить их дочь.

Мистер Беннет воспринял все гораздо более спокойно, а те чувства, что он испытал, он счел весьма приятными, ибо, по его словам, ему отрадно было узнать, что Шарлотта Лукас, которую он привык считать вполне разумной леди, так же глупа, как его жена, и еще глупее, чем его дочь!

Джейн призналась, что была немного удивлена этой помолвкой, но говорила она не столько о своем изумлении, сколько об искреннем пожелании им счастья, и у Элизабет не получилось убедить ее, что оно невозможно. Китти и Лидия вообще не завидовали мисс Лукас, поскольку мистер Коллинз был всего лишь священником, и событие это дотягивало в их мнении лишь до новости, которую нужно было распространить в Меритоне.

Испытывая чувство триумфа, леди Лукас не могла не воспользоваться случаем и не отплатить миссис Беннет, постоянно делясь с ней радостью от того, что ее дочь выходит замуж, и она приезжала в Лонгборн чаще, чем обычно, чтобы сказать, как она счастлива, несмотря на кислые взгляды и злобные замечания миссис Беннет, которых было достаточно, чтобы отравить любое наслаждение.

Между Элизабет и Шарлоттой возникла некоторая отчужденность, из-за которой они не обсуждали недавние события, и Элизабет была убеждена, что между ними никогда больше не будет настоящего доверия. Разочарование в Шарлотте заставило ее с большей нежностью относиться к сестре, в искренности и чуткости которой, она была уверена, как и в том, что ей никогда не придется разочароваться в ней, и о чьем счастье она беспокоилась с каждым днем все больше, поскольку Бингли отсутствовал уже неделю, и не поступало никаких новостей о его возвращении.

Джейн сразу же ответила на письмо Кэролайн и считала дни, надеясь получить ответ. Обещанное благодарственное письмо от мистера Коллинза пришло во вторник, адресовано оно было их отцу и написано со всей торжественностью благодарности, которую могло бы вызвать не менее чем двенадцатимесячное пребывание в семье. Исполнив свой долг на этот счет, он перешел к описанию, во многих восторженных выражениях, своего счастья, которое он обрел, завоевав расположение их любезной соседки, мисс Лукас, а затем объяснил, что именно вследствие страстного желания вновь насладиться ее обществом, он с такой благодарностью воспринял их любезное пожелание увидеть его снова в Лонгборне, куда он надеялся вернуться через две недели в понедельник. Леди Кэтрин, добавил он, так горячо одобрила его брак, что пожелала его скорейшего свершения, что, как он надеялся, станет решающим аргументом для его любезной Шарлотты безотлагательно назначить день, когда он станет счастливейшим из мужчин.

Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир уже не сулило миссис Беннет удовольствия. Напротив, она теперь была так же склонна сожалеть о его визите, как и ее муж. Было очень странно, что он собирается явиться в Лонгборн, а не направиться прямо в Лукас-лодж; к тому же это было не совсем удобно и чрезвычайно хлопотно. Она ненавидела гостей в доме, даже когда ее здоровье не было так расстроено, а счастливые влюбленные раздражали ее теперь более всего. Таковы были кроткие сетования миссис Беннет, которые уступали только лишь еще большим страданиям, вызванным продолжающимся отсутствием мистера Бингли.

И у Джейн, и у Элизабет отсутствие Бингли продолжало вызывать тревогу. Проходил день за днем, не принося о нем никаких вестей, кроме неведомо откуда взявшегося слуха, который вскоре распространился в Меритоне, что в эту зиму он более не появится в Незерфилде. Слух этот крайне возмутил миссис Беннет, и она не уставала опровергать его, называя не иначе как возмутительной ложью.

Даже Элизабет стала опасаться, но вовсе не того, что Бингли охладел к ее сестре, а того, что его сестрам удастся удерживать его вдали от Незерфилда. Отвергая подобные мысли, столь разрушительные для счастья Джейн и наносящие такой ущерб репутации ее возлюбленного, она не могла, тем не менее, от них полностью избавиться. Она опасалась, что совместные усилия двух его бессердечных сестер и его властного друга, к которым добавлялись привлекательность мисс Дарси и лондонские развлечения, могли оказаться намного превосходящими силу его привязанности к Джейн.

Что касается Джейн, то ее переживания в связи с этим ожиданием были, конечно, более болезненными, чем беспокойство Элизабет, но что бы она ни чувствовала, она не позволяла проявляться своим чувствам, и поэтому между ней и Элизабет эта тема никогда не обсуждалась. Но поскольку ничто не сдерживало их мать, редкий час обходился без ее рассуждений о Бингли и демонстрации нетерпения по поводу его приезда; она измучила Джейн, требуя от нее признаний, что, если он не вернется, та станет думать, что с ней обошлись недостойно. Лишь Джейн с ее неизменной мягкостью способна была переносить эти приступы сочувствия с невозмутимым спокойствием.

Мистер Коллинз вернулся в точности, как и обещал, через две недели в понедельник, но приняли его в Лонгборне уже не так любезно, как при первом появлении. Однако он был настолько переполнен счастьем, что не нуждался в особом внимании, и, к счастью хозяев, демонстрация страсти предмету своей любви занимала почти все его время, что почти полностью избавило их от его общества. Большую часть дня он проводил в Лукас-лодж, а иногда возвращался в Лонгборн так поздно, что успевал лишь извиниться за свое отсутствие перед тем, как вся семья укладывалась спать.

Миссис Беннет действительно находилась в самом плачевном состоянии. Одно упоминание о чем-либо, касающемся помолвки, приводило к взрыву дурного настроения, и куда бы она ни направлялась, она заранее была уверена, что услышит разговоры об этом событии. Вид мисс Лукас вызывал у нее отвращение. Она относилась к ней, как к своей преемнице в этом доме, с чувством ревнивой враждебности. Всякий раз, когда Шарлотта приходила навестить их, она не сомневалась, что та предвкушает момент, когда займет ее место, и всякий раз, когда они с мистером Коллинзом негромко разговаривали о чем-то между собой, она была убеждена, что речь идет о поместье Лонгборн и о том, как они выгонят вон ее саму и ее дочерей из дома, лишь только мистер Беннет покинет этот мир. И на все это она с выражением неизбывной горечи жаловалась мужу.

– Согласитесь, мистер Беннет, – говорила она, – невозможно представить, что Шарлотта Лукас когда-нибудь станет хозяйкой этого дома, что мне придется уступить ей и увидеть, как она займет в нем мое место!

– Дорогая моя, не предавайтесь таким мрачным мыслям. Будем надеяться на лучшее. Давайте тешить себя надеждой, что я, возможно, еще выживу.

Такая возможность никак не утешила миссис Беннет, и поэтому, вместо того чтобы успокоиться, она продолжила сетовать с прежним надрывом.

– Я не могу вынести мысли, что наше имение должно стать их собственностью. Если бы не приоритет наследования, я и не переживала бы об этом.

– О чем вы не переживали бы?

– Я вообще ни о чем не переживала бы.

– Возблагодарим всевышнего, что он уберег вас от состояния такой бесчувственности.

– Я никогда не смогу быть благодарна кому-либо, мистер Беннет, за что-либо, связанное с наследованием. Я не могу понять, как могло у кого-то хватить совести придумать отбирать имение у родных дочерей. И все это в пользу мистера Коллинза! Почему он должен иметь больше прав, чем кто-либо другой?

– Я предоставляю вам решить это самой, – заключил мистер Беннет.