Гордость и Предубеждение

Глава 6

Письмо от мистера Беннета надеялись получить следующим утром, но почта пришла, не принеся от него ни строчки. Вся семья знала, что он обычно был самым необязательным и медлительным корреспондентом, но сейчас они надеялись, что обстоятельства изменят его привычки. Увы, пришлось заключить, что у него нет приятных новостей, но даже в этом они все же были бы рады убедиться. Мистер Гардинер надеялся получить хоть какую-то весточку, прежде чем отправиться в путь.

Когда он все-таки уехал, так ничего и не дождавшись, они теперь были уверены, что, по крайней мере, будут постоянно получать информацию о том, что происходит. Дядя на прощание пообещал уговорить мистера Беннета вернуться в Лонгборн как можно скорее, к великому утешению миссис Беннет, которая считала это единственной гарантией того, что ее муж не будет убит на дуэли.

Миссис Гардинер решила остаться с детьми в Хартфордшире еще на несколько дней, так как считала, что ее присутствие может облегчить положение ее племянниц. Она включилась в уход за миссис Беннет и как могла утешала их в часы отдыха. Другая их тетя также часто появлялась в доме, и всегда, как она говорила, с намерением подбодрить и поддержать их, хотя, поскольку ни один ее визит не обходился без сообщения о каком-нибудь новом примере расточительности или непостоянства Уикхема, она редко покидала дом, не оставив их более удрученными, чем находила при появлении.

Весь Меритон, казалось, занялся очернением человека, который всего три месяца назад представлялся почти ангелом света. Его объявили должником каждого торговца в городе, и его интриги, все разоблаченные как соблазнения, имели целью семью каждого из торговцев без исключения. Все заявляли, что он самый порочный молодой человек в мире, и все вдруг вспомнили, что они всегда не доверяли его показной любезности. Элизабет, хотя она и не верила даже половине сообщаемого, принимала все же достаточно для того, чтобы укрепить свою прежнюю убежденность в гибели репутации сестры. Даже Джейн, которая верила во все это еще меньше, потеряла надежду на лучшее, тем более что теперь уже, по всей вероятности, пришел срок, если они отправились в Шотландию, от надежды на что она никогда полностью не отказывалась, получить какие-то известия о них.

Мистер Гардинер покинул Лонгборн в воскресенье. Во вторник его жена получила от него письмо, в котором говорилось, что по прибытии он немедленно разыскал своего брата и убедил его переехать на Грейсчерч-стрит. Мистер Беннет до его приезда побывал в Эпсоме и Клэпхэме, но не получил никакой обнадеживающей информации и теперь был полон решимости навести справки во всех главных гостиницах города, поскольку мистер Беннет считал возможным, что они могли остановиться в одной из них по приезде в Лондон, прежде чем найдут иное жилье. Сам мистер Гардинер не видел толка в этой затее, но поскольку его брат был ею увлечен, он намеревался помочь ему в ее осуществлении. Он добавил, что мистер Беннет, похоже, в настоящее время совершенно не склонен покидать Лондон и обещал не затягивать со следующим письмом. Была также приписка по этому поводу:

– Я написал полковнику Форстеру, чтобы он оказал нам любезность и узнал, если возможно, у кого-нибудь из друзей молодого человека в полку, есть ли у Уикхема какие-либо родственники или знакомые, которые могли бы знать, в какой части города он сейчас скрывается. Если бы нашелся кто-то, к кому можно было бы обратиться и, хотя бы с малой вероятностью, получить такую ​​подсказку, это могло бы иметь существенные последствия. В настоящее время нет ничего, что могло бы нас как-то сориентировать. Полковник Форстер, я смею выразить уверенность, сделает все, что в его силах, чтобы проинформировать нас по этому вопросу. Но, поразмыслив, возможно, Лиззи могла бы сообщить нам что-нибудь о его родственниках больше, чем кто-либо другой.

Элизабет не могла не знать, откуда исходило это почтение к ее мнению, но у нее не было какой-нибудь информации, которая соответствовала бы выражаемой надежде. Она никогда не слышала, чтобы у него были какие-либо родственники, кроме отца и матери, а эти оба умерли много лет назад. Однако, возможно, что кто-то из его сослуживцев в полку мог бы рассказать что-то о его связях, и, хотя она не очень-то надеялась на это, этим не стоило пренебрегать.

Каждый день в Лонгборне теперь был заполнен ​​тревогой, но самой тягостной частью каждого дня было время ожидание почты. Прибытие писем было главным источником нетерпения каждое утро. Именно письма приносили все хорошее и все плохое, и от каждого последующего дня ожидали каких-нибудь решающих новостей.

Но прежде чем они снова получили весточку от мистера Гардинера, пришло письмо от совсем нежданного корреспондента, от мистера Коллинза. Письмо было адресовано мистеру Беннету, но поскольку Джейн получила указание от отца вскрывать в его отсутствие все, что приходило на его имя, она это письмо прочитала, и Элизабет, помнившая, какими диковинными всегда были его письма, вместе с сестрой тотчас прочла его. Письмо сообщало следующее:

Дорогой сэр,

Я чувствую себя призванным, в силу нашего родства и возложенного на меня долга пастыря, выразить вам соболезнование по поводу тяжкой скорби, которую вы сейчас испытываете, и о которой нам вчера сообщили письмом из Хартфордшира. Будьте уверены, мой дорогой сэр, что миссис Коллинз и я оба искренне сочувствуем вам и всей вашей почтенной семье в постигшем вас горе, которое должно быть особенно горьким, потому что порождает его причина, влияние которой не может исчезнуть со временем. С моей стороны, я не поскуплюсь на доводы, которые могли бы облегчить столь невыносимое страдание, или которые могли бы утешить вас в тех обстоятельствах, которые должны быть из всех других наиболее ранящими сердца родителей. Смерть вашей дочери была бы благословением по сравнению с ними. И это тем более достойно сожаления, что есть основания полагать, как сообщает мне моя дорогая Шарлотта, что распущенность в поведении вашей дочери проистекает из опрометчивой снисходительности к ней. Хотя, в то же самое время, в утешение вам и миссис Беннет, я склонен думать, что это ее собственный характер оказался от природы греховным, иначе она не могла бы быть в столь раннем возрасте виновной в таком чудовищном небрежении добродетелью. Как бы то ни было, доля ваша достойна сострадания, и это мое мнение разделяет не только миссис Коллинз, но также леди Кэтрин и ее дочь, которым я рассказал об этом деле. Они присоединяются ко мне в опасении, что ужасная ошибка одной из дочерей роковым образом скажется на судьбах всех остальных, ибо кто, как снисходительно говорит сама леди Кэтрин, рискнет связать себя с такой семьей? И это соображение заставляет меня, кроме всего прочего, с возросшим удовлетворением задуматься о некоем событии, имевшем место в прошлом ноябре: ведь если бы сложилось иначе, я оказался бы вовлеченным во все ваши несчастья и неизбежный позор. Позвольте же мне посоветовать вам, дорогой сэр, как можно быстрее найти утешение, навсегда лишить ваше недостойное дитя своей привязанности и предоставить ей самой пожинать плоды ее недостойного поступка.

Остаюсь, уважаемый сэр,

и т. д. и т. п.

Мистер Гардинер не слал новых писем, пока не получил ответа от полковника Форстера, но и тогда у него не нашлось ничего приятного, чтобы сообщить близким. Ничего не было известно хотя бы об одном дальнем родственнике Уикхема, с которым он поддерживал бы какие-либо отношения, и было определенно известно, что у него не осталось в живых никого из близких. Нашлось много прежних знакомых, но с тех пор, как он поступил на службу в ополчение, не было похоже, что приятельские отношения поддерживались с кем-нибудь из них. Таким образом не было никого, кого можно было бы рассматривать даже вероятным источником достоверных сведений о нем. В дополнение к его страху быть обнаруженным родственниками Лидии, плачевное состояние его собственных финансов было очень сильным мотивом для сокрытия своего местопребывания, поскольку сразу выяснилось, что он оставил за собой карточных долгов на весьма значительную сумму. Полковник Форстер считал, что для покрытия его обязательств в Брайтоне потребуется более тысячи фунтов. Он задолжал многим в городе, но долги чести были еще более внушительными. Мистер Гардинер не пытался утаить эти подробности от своих родственников в Лонгборне. Джейн читала о них с ужасом.

– Игрок! – воскликнула она. – Это совершенно неожиданно. Я и понятия не имела об этом.

Мистер Гардинер добавил в своем письме, что они могут ожидать возвращение своего отца домой на следующий день, то есть в субботу. Опустошенный полной неудачей всех их начинаний, тот уступил уговорам своего зятя вернуться к семье и доверить ему делать все, что будет целесообразно для продолжения их поисков и что могут подсказать обстоятельства. Когда о том поспешили сообщить миссис Беннет, она не выразила того удовлетворения, которого ожидали ее дети, учитывая, каким было ее беспокойство за его жизнь прежде.

– Что, он уже едет домой, да еще и без бедной Лидии? – возмутилась она. – Он ведь не может покинуть Лондон, пока не найдет их. Если он уедет, кто станет угрожать Уикхему и заставит его жениться на ней?

Поскольку миссис Гардинер начала тяготиться пребыванием в Лонгборне, было решено, что она и дети отправятся в Лондон в то же время, когда оттуда приедет мистер Беннет. Поэтому карета отвезла их на почтовую станцию и доставила оттуда в Лонгборн своего хозяина.

Миссис Гардинер уехала в полном непонимании отношений Элизабет и ее друга из Дербишира, который незримо присутствовал, оставаясь при этом в той части света. Его имя никогда, даже вскользь, не упоминалось племянницей в их разговорах, и неясное ожидание, что за ними последует письмо от него, которое сохраняла миссис Гардинер, оказалось напрасным. Элизабет не получила от него ни строчки с момента своего возвращения из Пемберли.

Нынешнее плачевное состояние семьи делало любые другие оправдания ее уныния ненужными. Поэтому ничего нельзя было разумно заключить из такого состояния дел, хотя Элизабет, которая имела достаточно времени, чтобы разобраться со своими собственными чувствами, прекрасно понимала, что, не объявись опять Дарси в ее жизни, она могла бы переносить страх последствий позора Лидии несколько лучше. Это избавило бы ее, как она думала, от половины бессонных ночей.

Когда мистер Беннет наконец прибыл в Лонгборн, он опять сохранял свой обычный вид философского спокойствия. Он сказал не больше, чем привык говорить всегда, даже не упомянул о деле, которое заставило его отсутствовать, и прошло некоторое время, прежде чем его дочери осмелились заговорить об этом.

Только во второй половине дня, когда он присоединился к ним за чаем, Элизабет осмелилась затронуть эту тему. Она кратко выразила свое сожаление по поводу того, что ему пришлось пережить, и тогда он ответил: – Не надо об этом. Кто более меня виновен и должен страдать? Я сам должен был пройти через это, и я должен был пережить все сам.

– Вы не должны быть слишком строгим к себе, – возразила Элизабет.

– Ты конечно можешь постараться оправдать и успокоить меня. Человеческая натура так податлива самооправданию! Нет, Лиззи, позволь мне хоть раз в жизни почувствовать, насколько я виновен. Я не боюсь, что это чувство уничтожит меня. Оно достаточно быстро уйдет.

– Как вы думаете, они в Лондоне?

– Да, где еще они могут найти столь надежное укрытие?

– А Лидия и раньше хотела поехать в Лондон, – вставила Китти.

– Значит, она теперь счастлива, – сухо заключил ее отец, – и ее пребывание там, вероятно, продлится еще некоторое время.

Затем, помолчав недолго, он продолжил:

– Лиззи, я не затаил обиды на тебя за то, что ты оказалась настолько права, противясь моему решению в мае прошлого года и высказывая мнение, которое, учитывая случившееся, делает честь твоему уму.

Их прервала старшая мисс Беннет, которая заботливо подала чай своей матери.

– Вот она, – воскликнул он, – трагикомедия, польза которой так заметна – она придает несчастью такой ​​шарм! В другой раз я последую примеру вашей матери: я стану сидеть в своей библиотеке, напялив ночной колпак и нарядившись в старый халат, и буду доставлять столько хлопот окружающим, сколько смогу. А, может быть, я отложу это до тех пор, пока Китти не убежит.

– Я не собираюсь убегать, папа, – капризно вымолвила Китти. – Если мне когда-нибудь удастся поехать в Брайтон, я буду вести себя лучше, чем Лидия.

– Ты – в Брайтон! Ты не получишь даже пятидесяти фунтов, даже на короткую поездку в соседний Истборн! Нет, Китти, я наконец-то научился быть осторожным, и ты почувствуешь последствия этого на себе. Ни один офицер больше не войдет в мой дом и даже не появится в его окрестностях. Балы будут категорически запрещены, если только ты не будешь под постоянным присмотром одной из своих сестер. И ты никогда не выйдешь на улицу, не доказав перед этим, что проводишь каждый день по крайней мере десять минут разумным образом.

Китти, на которую все эти угрозы произвели должное впечатление, залилась слезами.

– Ну, ну, – проявил сострадание отец, – не делай себя раньше времени несчастной. Если ты будешь хорошей девочкой в ​​течение следующих десяти лет, я соглашусь вывезти тебя в общество и устроить тебе смотрины в конце этого десятилетия.