«Это сильнее завета
Превыше откровения
Все мы – дети
Этого чудесного уголка Франции…»[9]
В машине по радио весело гремела новая песня группы Trois Cafés Gourmands. Очарованный Лулу кивал в такт головой, напевая цепляющую мелодию.
– Не забудь, что Ненетт сегодня ужинает у нас, – напомнил он, когда я притормозила у кафе «Чик-Чирик», где у него была назначена встреча с приятелями.
Дедушка пригласил Аннетт на ужин еще до своего обморока, и я предложила поужинать всем вместе у меня дома, чтобы ничего не отменять.
– Не волнуйся, я все помню! Только что говорила об этом с Полин. Они с Мехди охотно присоединились бы к нам, но уже идут на музыкальный праздник.
– Если тебе хочется пойти с ними, не стесняйся. Ты тоже имеешь право поразвлечься.
Заманчивое предложение. Через лобовое стекло я видела разноцветные флажки, развешанные вдоль главной улицы. В первый день лета, когда мы отмечаем традиционный праздник тысячи мелодий нашей жизни, городок принарядился в самые красивые цвета. Вечером перед кафе выступят три группы. Рок, эстрада, мюзет[10] – на любой вкус. У Паскаля – хозяина кафе – полно идей, как привлечь более динамичную клиентуру. Мне бы очень хотелось повеселиться, но Тиму завтра в школу, и потом, я не могла оставить маму без поддержки на таком испытании, как ужин. Она была еще слишком уязвима – я слышала, как она ворочалась в кровати Тима до поздней ночи. А утром за завтраком призналась мне, что не могла заснуть из-за тревоги: вдруг Флориан нарушит постановление суда о запрете приближаться к ней.
– Да нет, я останусь с вами, так тоже будет здорово. Как у вас утром все прошло с мамой?
Когда я вернулась из школы, Лулу утащил маму в сад заняться розами под тем предлогом, что мне лучше работается в одиночестве. Думаю, ему было важно провести какое-то время наедине с ней. Они провозились там почти до обеда, и мама вернулась румяной от усилий.
– Она молодец, – сказал мне Лулу. – Работа в саду полезна для здоровья.
– А как тебе ее моральное состояние? Ее взгляд загнанной лани разрывает мне душу.
– Это нормально, моя милая Лиза. Нелегко видеть свою мать с разбитым сердцем, но, знаешь, я уверен, что она справится. Ладно, мне пора, а то друзья объявят меня в розыск.
– Договорились, мы с Тимом заберем тебя после школы.
Не успела я доехать до конца улицы, как зазвонил телефон. На экране высветилось имя прораба, который занимался ремонтными работами у Лулу. Поскольку дедушка упорно не желал обзаводиться мобильником, мы дали рабочим мой номер на случай, если им понадобится с нами связаться. Я сразу же припарковалась у одной из витрин, чтобы ответить.
– Здравствуйте, мадам, извините за беспокойство. Ваш дедушка случайно не с вами?
– Гм, нет, я только что оставила его в городе. Что-то срочное?
Вернуться обратно заняло бы пару минут, но мне не хотелось прерывать традиционную партию в белот.
– Это по поводу крыши, нам нужен доступ во вторую часть чердака. Вы не знаете, как это можно устроить?
О чем это он? Я, наверное, что-то пропустила.
– Во вторую часть чердака?
– Да, в ту, где слуховое окошко.
Что еще за бред?
– Я… Мне кажется, это какая-то ошибка. Насколько я знаю, никакого дополнительного пространства под крышей нет.
– Есть, уверяю вас… Может, вам лучше своими глазами взглянуть?
– Хорошо, сейчас подъеду.
Я послала сообщение маме, предупредив ее, что ненадолго заскочу в дом Лулу, и снова завела мотор.
Десять минут спустя, пройдя через калитку, я увидела, что крыша дома накрыта брезентом, а вдоль фасада возведены леса. Трое рабочих, дожидаясь меня, пили кофе во дворе. Прораб с жизнерадостным видом двинулся мне навстречу.
– Сожалею, что пришлось вас побеспокоить, но так будет наглядно.
– Да. Потому что, должна признаться, я ничего не понимаю.
Он повел меня к задней части дома и указал на крохотное круглое окошко, вделанное в крышу.
– Видите слуховое окно? Наверху слева?
Я вынуждена была признать, что никогда не обращала на него внимания.
– Полагаю, оно должно быть частью чердака.
– Нет, – категорически возразил он. – Там определенно есть еще одно помещение.
С ума сойти! Скептически настроенная, я предложила подняться и посмотреть вблизи.
– Всяко лучше, чем попусту болтать, – согласился он.
Лестница, ведущая на чердак, находилась на втором этаже, в углу площадки, на которую выходили спальни. Ступеньки скрипели под нашими ногами, и на секунду я испугалась, не провалится ли под нами пол. Прошло уже бог знает сколько времени с тех пор, как я последний раз поднималась на чердак. Пару раз я пыталась сюда забраться, будучи еще любопытной девчонкой, но потом Лулу упомянул о семействе мышей, которое, как он подозревал, выбрало это место своим домом. Нечего и говорить, что желание вернуться туда у меня мгновенно исчезло! Я толкнула дверь, скрестив пальцы в надежде, что с тех пор грызуны нашли себе другое жилище.
– Ничего себе!
Я не удержалась от восклицания при виде кучи всякого старья, скопившегося здесь за долгие годы. Часы с кукушкой на трехколесной детской коляске, кривые стопки каких-то коробок, старый диван, обитый ситцем, ящики для фруктов, сплошь затянутые паутиной… и никаких признаков окошка, что немало меня озадачило. В недоумении я спросила прораба, что он думает по этому поводу. Тот указал мне на шкаф, стоящий у противоположной стены со слегка скошенным потолком.
– Вы позволите его передвинуть?
Я дала ему зеленый свет.
– Надо же с этим разобраться…
Несмотря на свое плачевное состояние, шкаф оказался довольно тяжелым. Внутри он был заполнен побитыми молью одеялами, которые давно следовало выбросить, а на них лежали старый пыльный ковер и шляпные коробки, так что рабочим пришлось попотеть. Тем не менее им все-таки удалось его отодвинуть. К моему изумлению, за шкафом обнаружилась небольшая деревянная дверь. Невероятно! Я подошла ближе и попыталась ее открыть, но ручка не поддавалась.
– Полагаю, вы не знаете, где ключ? – осведомился прораб.
– У деда их десятки, там, внизу… Проще взломать замок, чем возиться с подбором подходящего ключа.
Один из рабочих подошел и осмотрел механизм.
– Он так проржавел, что это вряд ли потребует больших усилий. Попробуем?
Я разрешила. Молодой человек проделал отверстие в цилиндре замка, а затем вскрыл его отверткой. Дверь открылась, издав зловещий скрип. За ней оказалась крошечная комната. Я чуть было не ущипнула себя, чтобы проверить, реально ли то, что увидели мои глаза: половину пространства занимала большая железная кровать без матраса, а рядом на полу стояло что-то вроде большой шкатулки. Из комнатки исходил затхлый запах сырости и запустения.
– Что ж, похоже, мы нашли наше окошко, – с удовлетворением отметил прораб, указывая на искомое отверстие. – Теперь можно будет устранить протечки.
Я осторожно вошла в эту грязную каморку, верхняя часть стен которой была покрыта черной плесенью. Стараясь не кривиться от отвращения, я присела на корточки, чтобы рассмотреть шкатулку. Застежки из кожи и металла указывали на то, что ей как минимум сотня лет. Не слишком громоздкая, максимум килограмма два, она все же была достаточно велика, чтобы хранить в ней… что? А вот это хороший вопрос! Игрушки? Детскую одежку? Письма? Ясно одно: судя по глухому звуку, исходящему изнутри, если хорошенько встряхнуть, шкатулка была не пустой.
– Не то чтобы я вас прогонял, но нам пора бы вернуться к работе, – сообщил мне прораб.
– Да, конечно. Я заберу шкатулку, если позволите. Она меня заинтриговала.
На самом деле я была потрясена. С детства я обожала рыться в ящиках шкафов и комодов. Я люблю старые бумаги, черно-белую жизнь, навсегда застывшую на фотографиях, люблю этот запах тайны. Наверняка в этой шкатулке нет ничего интересного, но она достаточно раздразнила мое любопытство, чтобы мне захотелось в этом удостовериться.
Мой собеседник расхохотался.
– Она же ваша, зачем вам мое позволение! В любом случае, удачи вам, милая дама, потому что в последний раз, когда мы нашли коробку при ремонте, там оказались драгоценности, и наследники сцепились из-за них, как последние старьевщики.
Рассеянно поблагодарив его, я распрощалась и вернулась к машине. По дороге я напряженно размышляла: знал ли дедушка о существовании этой комнатушки на чердаке? Если да, то почему он мне никогда не говорил о ней? И рабочим тоже? Он же должен был сообразить, что им придется туда заглянуть. Разве что он и сам был не в курсе… Эти вопросы крутились у меня в голове до самого дома. Мама сидела в саду, за столиком в тени вишневого дерева, листая какой-то журнал. Услышав мои шаги, она сначала с опаской подняла голову, но, поняв, что это я, расслабилась.
– Все в порядке у дедушки дома?
– С проблемой улажено. Зато у меня есть сюрприз, – кивнула я на шкатулку.
– Что это? – заинтригованно спросила она.
– Тебе этот предмет ни о чем не говорит?
Она отрицательно покачала головой.
– Где ты это нашла?
– Представляешь, на чердаке обнаружилась скрытая дверь, а за ней – еще одна комнатка. Там и стояла эта шкатулка.
– Что? – изумилась мать. – Потайная комната в доме? Ерунда какая-то!
Присев на один из кованых стульев, я рассказала, как мы с рабочими обнаружили эту загадочную комнату.
– Вероятно, когда-то это помещение было чем-то типа мансарды, но зачем его скрывать?
Мама смотрела на меня в замешательстве.
– Странно, я никогда ни о чем подобном не слышала… А эту шкатулку ты открывала? Что в ней?
– Еще нет, – ответила я, осторожно ставя ее на стол.
Мама провела пальцами по кожаному ремешку.
– Замка нет, – заметила она.
– Тем более стоит заглянуть внутрь. Мне не терпится узнать, что за сокровища там хранятся.
Наверное, всякие безделушки… Я расстегнула застежки, которые поддались без малейших усилий.
– Господи! – вскрикнула я, отпрянув.
Передо мной лежала черная фуражка с кожаным козырьком, украшенная орлом и черепом со скрещенными костями, – типичный головной убор офицера СС во время войны.
– Ужас какой, – пробормотала мама, прижав ладонь к губам. – Как эта жуть могла здесь оказаться?
Остальное содержимое шкатулки вызывало не меньшее замешательство. Под фуражкой я обнаружила конверт с черно-белыми фотографиями, на которых часто встречалось лукавое личико юной девушки. На одном из снимков она сидела рядом с высоким брюнетом, положив голову ему на плечо, на другом – стояла с группой молодых людей в лесу. Их одежда – берет, рубашка и брюки, подпоясанные широким ремнем, – походила на ту, что носили макизары.
– Ты знаешь эту девушку, мама?
– Нет, впервые ее вижу.
Кто эти незнакомцы? Я зачарованно их разглядывала. На последней фотографии была запечатлена другая женщина, со светлыми волосами, в элегантном вечернем платье по моде тридцатых годов. Она позировала в компании мужчины в военной форме и улыбалась в объектив, словно что-то обещая. На обратной стороне все еще читалась надпись, заставившая меня вздрогнуть: «Meine wunderschöne Marie».
– «Моей великолепной Мари», – перевела я.
Мама побледнела. И не без причины: Мари звали ее бабушку, мать Лулу.
– Черт… Думаешь, у нее была связь с нацистским офицером?
– Кто его знает. Во время войны всякое случалось…
От этой мысли у меня по спине пробежал холодок, и я постаралась отогнать ее подальше. Однако фуражка и фото наводили на крайне неприятные предположения.
– Смотри, – мама достала из шкатулки новый предмет. – Пуанты и… О! Какой-то блокнот.
Она протянула его мне. Я внимательно рассмотрела плотную обложку из черной, немного потертой кожи. Переплет начал сыпаться, когда я бегло пролистала пожелтевшие от времени страницы. Вслух я констатировала:
– Это личный дневник. Его вела некая Аурелия.
Мама нахмурилась.
– Аурелия? Все более и более любопытно…
– Почему?
– В раннем детстве я так назвала одну из своих кукол. Узнав об этом, отец пришел в ярость и пригрозил, что выбросит ее на помойку, если я не выберу другое имя. Я была совсем маленькой, мне едва исполнилось пять лет, но этот случай врезался мне в память.
Это было совсем не похоже на дедушку, он всегда легко ладил с детьми!
– А ты узнала, почему он так рассердился?
– Нет, никаких объяснений мне не дали. Но я убеждена, что неслучайно дала кукле это имя. Прошло много времени, и я помню все довольно смутно, но готова поклясться, что раз или два слышала, как его шепотом произносили родители. Такое осталось стойкое ощущение.
– Действительно, становится все интереснее… Давай начнем читать дневник и посмотрим, что там рассказывает эта Аурелия. Может, тогда станет понятней…
Глянув на часы, я прикинула, что у меня еще довольно много времени до того, как надо будет забирать Тима из школы.
– Нет, нехорошо читать то, что не предназначалось для твоих глаз… – ответила мать. – С другой стороны, я безумно хочу узнать, как фуражка какого-то эсэсовца могла очутиться в этой шкатулке, а сама шкатулка – в тайной комнате на чердаке. И что-то мне подсказывает, что мы вряд ли получим разъяснения от твоего деда.
– Так что же нам делать?
На ветку дерева над нами села малиновка. Мама какое-то мгновение на нее смотрела, а потом, впервые с момента нашей встречи, одарила меня настоящей широкой улыбкой:
– Давай нальем по чашечке чая и начнем читать!
Несколько минут спустя я вслух прочла первые строки дневника, написанные убористым, чуть наклонным почерком, который сразу же перенес нас обеих в другое время:
9 июля 1939 г.
Мне так странно писать в этом дневнике, даже страшновато. Я купила его случайно, под настроение, месяца три назад в «Галери Лафайет» на бульваре Османн – просто потому, что он мне приглянулся. Я и не думала, что он когда-нибудь пригодится.
Однако сегодня вечером, когда мы остались ночевать у Карлье, я почувствовала потребность излить свои мысли на бумагу. Хорошо, что я взяла этот блокнот с собой; я собиралась подарить его маленькому Лулу, моему племяннику, но в моей голове роится слишком много мыслей. Угроза войны, которую я до сих пор едва осознавала, вдруг стала обретать реальные очертания. Но это ничто по сравнению с тем сомнением, которое этим вечером закралось мне в душу: я думаю, что папа – шпион. Это кажется чем-то невероятным, даже безумным, и тем не менее… в том, что я услышала, трудно обмануться.
Но я должна изложить все с самого начала, чтобы разобраться. Все началось вчера, когда я была с Мадлен…