И время остановилось

34

Проснувшись, я без труда увильнула от маминых расспросов. Впрочем, она согласилась подменить Руди на несколько часов утром, и ей некогда было ко мне приставать. Хватило моего рассказа, что да, мы с Руди чудесно погуляли, и нет, сенсаций не предвидится.

– Ладно, поболтаем вечером, – подмигнув, улыбнулась она, прежде чем умчаться с Полин, вызвавшейся подбросить ее до книжной лавки по пути на работу.

К счастью, саму Полин начальство Мехди пригласило после работы на прощальную вечеринку в честь чьего-то ухода на пенсию. Значит, выведывать подробности у меня будет некому. А Лулу и Аннетт решили прибраться на кухне, поскольку рабочие закончили с ремонтом. Хорошо хоть я успела вернуть на место дочитанный дневник Аурелии! В честь начала летних каникул мы с сыном рванули в Тур – в кино с папой и его женой. Зная, что на день рождения Тима через неделю им не вырваться, они решили это компенсировать, уделив ему время перед отъездом в горы. Если честно, я была рада сменить обстановку и развеяться.

После фильма мы отправились есть мороженое. Пока Северин с Тимом увлеченно обсуждали только что увиденную новую часть «Парка юрского периода», папа спросил, как дела у мамы и Лулу.

– Мама потихоньку оживает, – ответила я, смакуя свою любимую «Белую даму»[57]. – Было трудновато, тот козел еще и угрожать ей вздумал. Но новая работа ей в радость, да и с друзьями детства снова общается. Уверена, скоро придет в себя.

Северин ободряюще мне улыбнулась. Слава Богу, она не из тех мачех, что люто ненавидят детей мужа от первого брака. Ей всегда удавалось меня поддержать, не переходя границ.

– Твоя мама себя еще покажет, не сомневаюсь, – кивнул папа. – Она крепкий орешек, вся в деда! Вон он какой несгибаемый.

– Кстати, о деде, – ухватилась я за тему. – Он с тобой о своем детстве никогда не заговаривал?

Отец удивленно вскинул брови.

– О детстве? Нет… Ты же знаешь, он не слишком распространяется о прошлом.

– Вот именно, поэтому я и заинтригована. Тебе имя Аурелия о чем-нибудь говорит?

– Вроде была такая книжка у Жерара де Нерваля – или там Аврелия? – а так ничего. А что?

Я решила не развивать тему при Тиме.

– Потом объясню, по телефону.

Конечно, глупо было надеяться, что Лулу откровенничал с отцом больше, чем с нами. Но ведь после развода с мамой он с тестем остался в добрых отношениях. Может, в какой-то момент дед и проговорился ненароком? Увы, похоже, он бережно хранит свои тайны. Я даже не понимала, узнал ли он о существовании Доминик, общался ли со своей сводной сестрой, с которой Мари пришлось расстаться. А та нацистская фуражка в сундуке – что бы она могла значить? Столько всего неясного… Если хочу распутать этот клубок – выбора нет, придется признаться деду, что не удержалась и дочитала тетрадь.

– Ты что, серьезно? Ты сказала Руди, что «это слишком быстро»?!

На следующий день, когда папа Полин радушно встретил нас в центре верховой езды, мы с подругой маялись возле манежа в ожидании. Мама как раз сидела на Гайе, той самой кобыле, и ласково ее подбадривала. Оливье, отец Полин, специально сходил за ней на конюшню, где Лулу, Мехди и Тим застряли, любуясь вместе с конюхом остальными лошадьми. Само собой, Полин с меня просто так не слезла – выпытала все подробности пятничного свидания с Руди.

– Да мы знакомы-то три недели. Куда торопиться?

– Ну и что? – парировала Полин. – Вы же нравитесь друг другу, остальное неважно!

Я пожала плечами, давая понять, что сказать мне больше нечего. Впрочем, кажется, после пятницы Руди меня избегает. Вчера, забирая маму, я его не видела (она, конечно, дожидалась меня на улице, но все же. Да и сообщений от него нет. Правда, я тоже молчу. До сих пор мне почти стыдно, что я призналась ему в симпатии.

– Хочешь, скажу, что я об этом думаю? – не унималась Полин.

– Да нет, но разве же ты удержишься? Валяй, послушаю.

Ее пронзительный взгляд так и впился в меня.

– Ты просто трусишь, вот что! После смерти Бастьена ты так замкнулась, так боишься снова пережить потерю, что теперь не понимаешь, как открыться для новых отношений, не изводя себя чувством вины. Десять лет прошло, пора уже разрешить себе быть счастливой!

Я от досады вздохнула – надо же, читает меня как открытую книгу.

– Все не так просто, Полин. У меня сейчас столько забот! Не лучшее время для любовных приключений. Да и потом, он же мамин начальник. Представляешь, если у нас не сложится?

Подруга закатила глаза.

– Бесишь, честное слово! Отговорки всегда найдутся, если хорошенько поискать. Смотри, упустишь свой шанс.

– Разберемся, когда все устаканится.

– Ага, а он к тому времени встретит девушку порешительнее! И потом, по-моему, у тебя как раз все тихо-мирно. Подумаешь, мать с дедом живут в твоем доме. Это ж временно!

Я покачала головой.

– Да не в этом дело. Мне бы… прошлое распутать сначала.

Полин вопросительно вскинула бровь.

– Опять этот дневник?

– Ага. Кажется, я кое-что нарыла. Судя по записям Аурелии, дед проболтался какой-то девчонке, по которой сох. Может, из-за этого и случилась беда?

– Блин, думаешь, девчонка и стукнула?

– Она или ее мать.

Я вкратце объяснила, что к чему: раз уж Изабель Тардье была в курсе, что мешало ей просветить и сынка Шарля насчет всех дел?

– Завтра же потрясу деда, хочу во всем разобраться. Хватит секретничать!

Полин, не сводя глаз с манежа, где мама как раз нежно трепала кобылу по холке, ободряюще сжала мне руку.

– Тут я с тобой согласна. Вы с дедом достаточно близки, чтобы ты могла слегка на него насесть. А вот насчет Руди я при своем мнении. Ты…

– Ага, безмозглая дура и идиотка, знаю.

– Вот-вот, истинная правда! – захихикала Полин. – Глянь на свою маму. Столько всего пережила, но, по-моему, парится куда меньше твоего.

И правда – не знаю уж, что там Оливье ей говорил, но мама сияла, как начищенный пятак. Понятно, что пройдет еще время, прежде чем она вновь решится довериться мужчине. Может, у них с отцом Полин вообще лишь зачатки дружбы. Но глядя, как она, окруженная заботой и лаской, воркует с кобылой посреди конюшни, я осознала: мама потихоньку обживается с нами, пускает корни. Большего и желать нельзя.

Понедельник. Сказать, что решимости у меня поубавилось, – не сказать ничего. Полдня прошло, а я все не знала, как подступиться к деду. Понятно, что он взбеленится, но, может, хоть груз с души снимет? А это груз, раз спустя столько лет он злится… Тут Пьеретта прошмыгнула мимо меня, напуганная шумом. Это развлекался Лулу – совал картон в спицы велосипеда Тима, чтобы они «запели». Сам дед, донельзя довольный, как раз возник на пороге.

– Я это… цепь на твоем велике сменил, проколотую шину залатал, – провозгласил он, сияя, как медный таз. – Теперь твоя мать сможет на нем рассекать.

Нынче утром мама огорошила меня заявлением, что больше не хочет зависеть от нас с Полин, добираясь до работы. Я и не пыталась скрыть удивление. Но почему бы и нет? Это очередная высота, которую ей предстоит взять, и я не сомневалась, что она справится на отлично. Денег на машину у нее, разумеется, не было, вот дед и вызвался починить мой старый велосипед. Купил все необходимое и тут же засучил рукава, а теперь жаждет похвастаться результатом. Я вышла за ним во двор. Мой видавший виды драндулет, прислоненный к стене, и впрямь сверкал как новенький.

– Потрясающе, Лулу, молодчина! Может, выпьем чего-нибудь в саду?

Под шум, который производит Тим, крутя педали, все равно не поболтать, поэтому я сбегала за стаканами и кувшином чая со льдом. Мы уселись за кованым столиком под вишней и молча начали чаевничать. Таращась на капельки конденсата на кувшине, я выпалила, будто прыгнула в омут с разбега:

– Лулу, мне надо тебе кое-что сказать.

Дед вскинул на меня сияющий взгляд.

– Это про тебя и Руди? – предположил он.

Пощады! Он совсем не облегчил мне задачу.

– Да нет, речь о другом. Слушай… мне сложно говорить, я знаю, ты рассердишься. В общем, я дочитала дневник Аурелии.

– Так я и знал, – вздохнул он после короткой паузы.

Дед отставил стакан, сжал пальцами переносицу, прикрыл веки. Дурной знак. Лучше бы помалкивать и не нагнетать, но у меня просто не было сил молчать.

– Лулу, пойми меня правильно. Ты столько тайн навертел вокруг своего детства!

– Вот как? И почему же, как ты думаешь? – сухо отрезал он.

– Никак не думаю, в том-то и дело! И не понимаю, отчего ты так бесишься.

Дед смолчал, но я видела, как он потихоньку закипает. Была не была: надо идти до конца:

– У меня столько вопросов без ответа! Взять хотя бы Аурелию! Зачем вы ее вычеркнули из семейной истории?

Лулу вдруг грохнул кулаком по столу. Его глаза влажно блеснули, в них полыхнул гнев.

– Да потому что она погибла из-за меня, черт подери! Поэтому я о ней и не говорю! Довольна теперь?!

И, не дав мне и рта раскрыть, вскочил и решительным шагом двинул во двор. Рывком поднял мой велосипед, вскочил в седло и укатил прочь, провожаемый ошарашенным взглядом Тима: я и не заметила, как сын подошел. Значит, Аурелия погибла… Я могла бы и сама догадаться, что ее судьба трагична. Что же случилось? Похоже, мои худшие опасения, которыми я поделилась с Полин, сбываются. Раз уж Лулу винит себя в трагедии, выходит, секреты, доверенные им маленькой Тардье, вышли наружу. И вот уже семь десятков лет он вынужден жить с этим страшным грузом на плечах. Как ни прячь душевные раны – боль и чувство вины никуда не денутся. Меня так и тянуло сесть в машину, рвануть следом. Да только после такого признания ему явно хотелось побыть одному, прийти в себя. Да и мне, пожалуй, тоже. Смахнув слезы, я вдруг поняла, что… да, я плачу. Тим обнял меня, прижался всем телом. Уткнулся подбородком в плечо, прошептал:

– Как ты думаешь, сердце можно заклеить пластырем?

– Мы попробуем, котенок.

Через пару минут мы уже увлеченно лепили кокосовые шарики – одно из любимых лакомств Лулу. Глядишь, хоть это поможет вымолить прощение! Не успела я толком отойти от потрясения, как звякнул телефон. Сердце екнуло, едва на экране высветилось имя Чик-Чирика. Лишь бы он не отменил день рождения Тима! Не хотелось бы за неделю до праздника искать запасной вариант.

Сняв трубку, я мысленно приготовилась к разочарованию:

– Привет, Чик-Чирик, все в порядке?

– Да не особо, – отозвался он на удивление запыхавшимся голосом. – Твоего деда только что увезли в больницу, ему стало плохо у меня в кафе.

– Что?!

Тим, встревоженный моим возгласом, мигом отложил тесто. Чик-Чирик пояснил, что Лулу, едва войдя, попытался взгромоздиться на барный стул и вдруг повалился.

– Посетители за ним присмотрели, пока я звонил в скорую. Врачи сказали, сердце ни при чем, просто стало дурно от жары. Но на всякий случай увезли в больницу, обследовать. А поскольку у деда нет телефона, я решил сам тебя известить.

– Спасибо, выезжаю!

Повесив трубку, я вырубила духовку (черт с ними, с шариками), схватила ключи от машины и, старательно скрывая панику, обрисовала ситуацию Тиму.

– Надо бабулю предупредить, – заметил он, надевая кроссовки.

– Точно, давай сначала заскочим за ней в книжный. Руди поймет.

Часа через два врач, осмотрев Лулу, подошла к нам с мамой. Казалось, ожидание длилось целую вечность. Мама вскочила как ошпаренная.

– Ну? Как он?

Доктор, улыбнувшись, поспешила нас успокоить:

– Немного утомлен, но это нормально. Скоро все придет в норму, не волнуйтесь. Но поскольку это уже второй приступ за месяц, а возраст пациента, сами понимаете… Мы бы хотели понаблюдать за ним до утра.

– Завтра можно будет его забрать? – хором выпалили мы.

– Да, ближе к полудню. Я выпишу лекарство от давления, ему не повредит. И по возможности оградите его от стресса. Можете пока его проведать, он вас ждет.

Врач распрощалась и поспешила к другим пациентам, а мы с мамой, выдохнув, пошли в палату к Лулу. Завидев нас, дед смущенно поморщился:

– Ну что, сейчас мне влетит по первое число?

– Это за то, что в такую жару укатил на велосипеде? Или за то, что наотрез отказываешься купить телефон? В таких случаях он тебе ой как пригодился бы!

Мама старалась говорить строго, но я видела – в душе она чувствует облегчение. Лулу, несмотря на обстоятельства, ухитрился пошутить:

– Что ж, хоть какая-то польза – вам не придется терпеть мою компанию.

Я все еще пребывала в смятении и не понимала, смеяться мне или плакать. Лишь сжала ладонь деда и пробормотала:

– Это я виновата, все из-за меня… Не стоило ворошить прошлое.

– Вот и не будем больше о нем говорить, – напряженно буркнул он. – Я устал от этого. А где Тим? Что-то не видно его.

– В книжной лавке, – отозвалась мама. – Когда Лиза за мной примчалась, Руди вызвался за ним присмотреть. Предложил оставить его у себя на ночь. Милли сегодня тоже у него.

– Надо же, выходит, не я один не дома ночую, – хмыкнул Лулу. – Не знаю, что вы там себе думаете, но, как по мне, Руди – малый что надо.

Они с мамой оба в упор уставились на меня. Я прикинулась глухой и напомнила, что пора выдвигаться и успокоить Аннетт. Она позвонила, едва слухи о приступе у деда просочились из кафе Чик-Чирика.

Старушка уже спешила навстречу, стоило моей машине притормозить у фермы Ла-Шемольер, где она жила. Мама рассказывала, что Аннетт никогда не выходила замуж, хотя кавалеров не чуралась. Просто семейная жизнь была не по ней.

Дождавшись, пока я в подробностях пересказала обнадеживающие слова врача, Аннетт потащила нас за стол, на который выставила розовое вино и блинчики с козьим сыром – еще одним местным деликатесом.

– И что это на него нашло – вот так укатить? – в недоумении спросила она. – Совсем на него не похоже!

Мы с мамой переглянулись. По дороге в больницу я все ей выложила. А поскольку Аннетт и Лулу с детства были не разлей вода, я решила, что могу, ничем не рискуя, открыть правду и ей:

– Да он разозлился из-за того, что я нашла дневник его тети Аурелии. Всплыли какие-то жуткие семейные тайны, о которых мы и не подозревали. Лулу прямо озверел.

Аннетт досадливо вздохнула.

– Ох уж этот старый упрямец! В том-то и беда с тайнами – чем дольше молчишь, тем сложнее потом признаваться.

– Безумие какое-то! – всплеснула руками мама. – Он же тогда совсем ребенком был. Не мог же он сам донести на Аурелию?

Аннетт грустно, но ласково улыбнулась нам:

– Да что ты, ни на кого он не доносил! Просто в тот роковой вечер взрослые строго-настрого наказали нам никогда об этом не заикаться. А Луи, как известно, все указания исполняет дословно.

Выждав немного, я спросила:

– Аннетт, раз уж ты там была… Ты ведь знаешь, что стряслось с Аурелией? И кто такая Доминик?

– Знаю, девочки. Да только не мне вам правду открывать. Могу лишь пообещать, что попробую убедить Луи нарушить обет молчания. В самом деле, надо ли таиться-то? Столько лет прошло!

Следующие дни, учитывая обстоятельства, пролетели с бешеной скоростью. Лулу вернулся домой, и единственное, что я ему позволяла, – перемещаться с дивана в шезлонг с видом на огород, которым в свободные часы занималась Полин. Ворчать-то дед ворчал, но чувства юмора не утратил. Когда подруга восхитилась, какие у него красные помидоры, он выдал:

– Так я ж им задницу свою показывал!

Тим услышал это замечание и не преминул пересказать его Милли, когда та в четверг заглянула к нам в гости. Грех было не отблагодарить Руди за то, что приютил Тима, пока Лулу валялся в больнице. Хотя сердце у меня по-прежнему екало в присутствии Руди, к теме нашего прерванного поцелуя мы не возвращались. Впрочем, нам и некогда было поговорить наедине: я теперь была сиделкой, он пропадал в книжном магазине. За Милли он примчался впопыхах, его родители ждали их на ужин. Но на прощание он мне подмигнул – и я написала ему сообщение, пригласив их с Милли на день рождения Тима. Он тут же ответил:

Мы будем очень рады, спасибо! Не терпится тебя увидеть:)

Я улыбнулась так же широко, как смайлик в конце его послания.

У мамы тоже не было ни минуты свободного времени – и это здорово! В среду она засиделась допоздна с подругой детства Мюриэль. А в пятницу я сопровождала ее в центр верховой езды – Оливье пригласил ее покататься на Гайе, которая, похоже, прямо прикипела к маме. После нескольких кругов по манежу мама, сияя, призналась, что впервые за долгое время чувствует себя такой свободной и счастливой.

– Знаешь, я, пожалуй, попрошу Лулу отказаться от его планов насчет пожизненной ренты.

– Да он не захочет! Ему позарез нужны деньги после ремонта.

Мама хитро улыбнулась:

– Руди подумывает взять меня на полную ставку. Могу поселиться у деда, платить ему за аренду. Места в доме навалом.

Это решение привело меня в восторг – я очень боялась, что наше фамильное гнездо уплывет в чужие руки.

В воскресенье все столпились в гостиной – поболеть за наших в финале чемпионата мира. Тим с дедушкой нацепили футболки сборной. Полин, Мехди и Аннетт, втиснувшись на диван и размалевав щеки триколором, громогласно подбадривали «синих»[58]. Лулу со слезами на глазах горланил «Марсельезу» так, будто на кону была его жизнь. В какой-то миг я испугалась, что от переизбытка эмоций он опять хлопнется в обморок. Тем более что накануне мы водили его посмотреть фейерверк по случаю Дня взятия Бастилии. Но дедушка держался молодцом. Он ликовал вместе со всеми, когда хорватский футболист срезал мяч в свои ворота. Он вопил от восторга, когда Гризманн, Погба и Мбаппе привели Францию к победе. Он то плакал, то смеялся – как, впрочем, и мы все. А потом мы отмечали вторую звезду[59], уминая пиццу, приготовленную Полин. С теми самыми помидорами, которым якобы довелось узреть дедов тыл.

Позже, когда Полин с Мехди укатили домой, Тим уснул с блаженной улыбкой. Наверняка ему снились новые кумиры и завтрашний день рождения. В саду, за столом, под бархатно-синим ночным небом остались лишь мы вчетвером: Аннетт, мама, Лулу и я. Только я собралась объявить, что тоже иду ложиться спать, как дед удержал меня за руку.

– Погоди, Лиза. Не ложись, пока не выслушаешь, что мы с Ненетт должны тебе сказать. Тебя, Сесиль, это тоже касается, – добавил он, глядя на маму.

Ох. По его торжественной мине я поняла, что они с Аннетт все же потолковали. Будто прочитав мои мысли, та нагнулась и, пошарив в странной холщовой сумке, с которой явилась, выудила… шкатулку Аурелии! У меня отнялся язык.

– Я попросил Аннетт забрать ее из дома, прежде чем ехать сюда, – пояснил Лулу в ответ на мой немой вопрос.

– Да что ты, не стоило, – мягко запротестовала мама. – Тебе ведь до сих пор больно, так что…

Он оборвал ее взмахом руки.

– Вот потому-то пора посмотреть прошлому в глаза, – с мрачной решимостью возвестил дед. – Я заставил вас страдать из-за своего поведения. Теперь я понимаю, что утаивать правду и дальше – распоследнее трусливое свинство. Моя семья всегда отличалась отвагой. Вы заслуживаете узнать всё.

Я сглотнула, до глубины души тронутая его порывом: мне было понятно, каких усилий это ему стоит. И оттого спросила с величайшей деликатностью:

– Аурелию арестовали, да?

Аннетт ободряюще кивнула Лулу. Тот открыл шкатулку и достал пачку фотографий.

– Да, – хрипло отозвался он. – Это случилось в один печальный четверг, в июне сорок четвертого. А началось все с этого снимка…

Фотография, которую он протянул нам, запечатлела Аурелию в окружении партизан.