И время остановилось

15

Когда мы подъехали к дедушкиному дому, небо заволокли тяжелые тучи, предвещавшие грозу ближе к вечеру. Выбравшись из моего «Фольксвагена», Лулу поспешил навстречу рабочим, не удостоив нас и взглядом. Перед выходом он сунул шкатулку в большую сумку и теперь прижимал ее к себе с такой силой, будто от этого зависели судьбы мира.

– Жарко, конечно, но, может, все-таки заварить чаю? – предложила мама перед тем, как зайти в дом. – У меня такое впечатление, что твой дедушка застрянет здесь надолго.

– Почему бы и нет? В любом случае он не позволит нам ходить с ним, пока не спрячет шкатулку, так что…

Я тоже шагнула было на крыльцо, но передумала.

– Вообще-то я бы сначала спустилась к реке, из чистого любопытства.

Мама послала мне понимающую улыбку.

– Хочешь взглянуть на место, где зародилась любовь Аурелии и Антуана…

– Есть такое, да. Пойдешь со мной?

Она покачала головой без энтузиазма.

– Нет, сегодня у меня не слишком романтический настрой. Но ты иди, а я пока поставлю чайник.

– Ладно, я ненадолго. Да, и пока не забыла: я видела в зимнем саду коробку с твоим именем, может, тебе стоит взглянуть, что в ней.

– Да? Ладно, посмотрю. Ну, до скорого!

Мама зашла в дом, а я обогнула его и направилась вглубь сада. Калитка, через которую Аурелия бегала на свидания с Антуаном, была мне хорошо знакома – в детстве бабушка часто водила меня гулять по этим тропинкам. Однако я давным-давно сюда не забиралась и была почти готова к тому, что калитка окажется заперта на висячий замок. Но, подойдя ближе, я увидела, что это не так. Прутья ограды проржавели и сильно обветшали, но калитка не была закрыта даже на ключ. И неудивительно: в эту глушь никто никогда не забредал. Калитка зловеще заскрипела, когда я толкнула ее и застыла, ошеломленная открывшимся видом: за время моего отсутствия растительность буйно разрослась, вернув себе былые владения.

Трава с ромашками и лютиками доходила мне до колен и цеплялась за джинсы при каждом шаге. Все дышало почти нереальным покоем. Лишь шорох моих шагов и пронзительное пение молодых дроздов нарушали мирную тишину этого душного июньского дня. Через пять минут я добралась до покатого откоса, нависавшего над берегом реки. Вдали вырисовывались очертания поляны, на которой когда-то стоял цирковой шатер. Но мое воодушевление быстро угасло: место явно было заброшено много лет назад. Деревья – кажется, березы и орешник – захватили большую часть берега, усеянного засохшими ветвями. На что я надеялась, придя сюда, – уловить дух минувшей эпохи? Или разочарование из-за того, что меня лишили дневника, мешало в полной мере оценить красоту этого места…

Аурелия, какие тайны хранит твой дневник?

Очевидно, они откроются мне не здесь. Смирившись с этим, я поднялась обратно к дому. Прораба и дедушки во дворе уже не было. Наверное, Лулу сейчас заливает шкатулку толстым слоем цемента, чтобы я уж точно больше не смогла сунуть нос в прошлое. Не могу сказать, что я очень злилась. Впрочем, нет, могу. Реакция Лулу меня задела.

– Мама? – позвала я, заходя в дом.

– Сейчас, я в зимнем саду! – откликнулась она. – Ты была права, я откопала кучу интересного!

Я улыбнулась, радуясь за нее. Зайдя на кухню, я достала две чашки из шкафа, и тут появилась мама с коробкой, которую она тут же водрузила в центр стола.

– Та-дам! – театрально воскликнула она, извлекая из нее портативный оранжевый проигрыватель, похожий на вафельницу.

– Ого! Думаешь, он еще работает?

Она радостно кивнула, возбужденная своей находкой.

– Да, я его включила, чтобы проверить. Потрясающе, правда? И смотри, тут все мои пластинки.

Она доставала их одну за другой: Франс Галль, Шейла, Кристоф, Джо Дассен, The Rubettes… все поколение «йе-йе»[20] промелькнуло перед моими глазами.

– Sugar baby love, sugar baby lo-o-ove… – запела она знаменитую песню группы The Rubettes. – Обязательно нужно показать это Тиму!

Она радовалась как девчонка, и я невольно рассмеялась. Затем последовало несколько книг из серии «Великолепная пятерка» и игрушка «так-так» – два шарика ядовито-зеленого цвета, соединенные шнуром, который раскручивали так, чтобы шарики сталкивались, издавая громкий треск.

– Надо же, я совершенно забыла об этой штуке, – улыбнулась мама. – Но лучшая находка – это мой «Полароид», я и не думала, что папа его сохранил!

– Что? У тебя был «Полароид»?

– Не ожидала, да? – рассмеялась она, аккуратно вертя фотоаппарат в руках. – Мне его подарили на первое причастие, когда мне было двенадцать. Вроде все в порядке, но у меня что-то не получается его включить.

Я тоже попробовала – и тоже безрезультатно. Ладно, разберемся позже. Когда мама передвинула коробку, чтобы освободить нам место для чая, со стола упала газета. Нагнувшись за ней, я заметила, что это тот самый номер, вышедший в начале недели, в котором говорилось об обнаружении останков. Я застыла, уставившись на заголовок: а вдруг зарытый в поле солдат был как-то связан с моей семьей? От этой мысли у меня перехватило дыхание. Конечно, куда вероятнее, что того типа убили участники Сопротивления или он погиб в стычке с макизарами. Но теперь во мне поселилось сомнение, и я понимала, что избавиться от него смогу, лишь узнав правду, эту треклятую правду, которую дед так старался замолчать. Надо же быть таким упертым! И конечно, он зашел как раз в тот момент, когда я собралась спросить маму, что она думает о моей гипотезе. Всякий след раздражения исчез с его лица, он был бодр и весел, словно ничего не произошло.

– А, вот вы где! – сказал он с подозрительным воодушевлением.

– Я показывала Лизе сувениры из моего детства, – пояснила мама. – Ты не возражаешь, если я заберу эту коробку? Уверена, что она заинтересует Тима.

– Не стесняйся, это же твои вещи.

Слава Богу, ему хватило такта не уточнить, что изначально он собирался отдать все это на благотворительность.

– Ну а ты как, – спросила мама, – увидел все, что хотел?

– Да, парни закончат с крышей в начале следующей недели. Потом примутся за трубы и электрику. Вот на это, по их словам, уйдет больше всего времени.

Ну хорошо, а на чердак ты поднимался? Спрятал дневник Аурелии? Куда?

Конечно, задать ему эти вопросы я не могла – еще не хватало, чтобы он опять завелся. Поэтому ограничилась лаконичным:

– Мы собрались выпить чаю. Ты будешь?

– А я хотел пригласить вас в «Чик-Чирик». Ну, если вы не против…

Мы с мамой украдкой переглянулись. Похоже, дедушка пытался загладить свою вину, так что глупо было бы отказываться.

Десять минут спустя мы уже сидели втроем за столиком в кафе: мама – на темной деревянной скамье, мы с дедушкой – на стульях напротив нее. Больше в зале не было ни души, не считая двух восьмидесятилетних клиентов у стойки бара, обменявшихся с Лулу парой стандартных фраз. Паскаль, он же Чик-Чирик (пятый по счету носитель этого прозвища с момента основания заведения), в мгновенье ока принес наш заказ.

– Вы попали на момент затишья, – подчеркнул он, пристально разглядывая маму. – Давненько тебя не было видно в наших местах, Сесиль. У тебя все хорошо?

Он задал вопрос с самым доброжелательным интересом, но мама напряглась.

– Да, все в порядке. Как видишь, вернулась в отчий дом.

Чик-Чирик искренне улыбнулся.

– Ага, твой отец говорил, что ты решила снова поселиться в наших краях. Это здорово! Надеюсь увидеть тебя на встречах выпускников.

– А вы все еще собираетесь? Знаешь, я не очень-то люблю подобное… – проговорила она, уткнувшись в стакан чая со льдом.

Чик-Чирик, не склонный обижаться по пустякам, только пожал широкими плечами.

– Как знаешь. Но если передумаешь – милости просим. Мюриэль будет очень рада, она давно уже гадает, где ты и что ты.

– Я подумаю, спасибо, – без всякого энтузиазма ответила мама.

Дождавшись, пока Чик-Чирик отойдет, я повернулась к ней.

– Вы что, вместе учились в школе?

Она наконец подняла голову.

– Да, и Мюриэль была моей лучшей подругой. Не знала, что она все еще живет здесь.

– Она заведует медиатекой, – сообщил Лулу. – И правда, когда-то вы были не разлей вода. Часами сидели у тебя в комнате, горланя песни Шейлы.

Мама тихонько рассмеялась.

– Помню-помню. И мы все хотели носить такую же прическу, какая была у нее на обложке альбома «Spacer»[21].

– Здорово было бы вам встретиться и вспомнить все это, – сказала я, прихлебывая кофе. – Может, возобновить общение?

Лулу согласно кивнул.

– Не думаю, – возразила мама.

– Почему? Как я поняла, она была бы рада узнать, что у тебя нового.

– Нет, я… В общем, не представляю, как буду описывать ей печальные обстоятельства моей жизни. Сама подумай, каково мне будет ей рассказывать, что в 55 лет я оказалась безработной, вынужденной искать приюта у дочери?

– Мама, друзья для того и существуют, чтобы поддерживать друг друга. Посмотри на Чик-Чирика, он тебя принял без всяких церемоний.

Совершенно не убежденная моими доводами, она пожала плечами и сменила тему разговора:

– Кстати, о Чик-Чирике – интересно, он собирается нанять уборщицу? Видели паутину на потолке? Может, предложить ему свою помощь на неполный день?

– Этим уже занимается сестра его жены, – возразил дедушка, допивая свою «Перрье» со вкусом лимона. – Но если ты всерьез собираешься искать работу, то в книжном – вон в том, напротив, – хозяину требуется помощница. Давай замолвлю словечко – уверен, он даст тебе шанс.

Дельное предложение, хотя я плохо представляла себе маму в подчинении у этого Руди.

– Даже не знаю, – сказала она, немного подумав. – Все эти клиенты, которых надо обслуживать… меня это немного пугает.

Какая жалость! И как печально видеть, что она воспринимает других людей с недоверием, хотя общение наверняка пошло бы ей на пользу. Но я не собиралась так просто сдаваться. Маме нужно вернуть веру в себя. И тут меня осенило:

– В любом случае ты не можешь пойти устраиваться на работу без хорошей стрижки и подходящей одежды, которая будет сидеть по фигуре. Завтра днем этим займемся.

– У меня нет денег на такие безрассудства, – резко возразила она.

– Расслабься, я же не поведу тебя к Диору! Полин вручила мне на Рождество подарочную карту, но мне сейчас ничего не нужно. Можешь ею воспользоваться, пока срок не истек.

– Ладно, уговорила, – сдалась она. – При условии, что мы не будем там торчать часами.

Что до прически, я предложила записаться к Розелин, чей салон располагался в ста метрах от кафе. Лулу расплатился по счету, и мы двинулись вперед по торговой улице. Я невольно пыталась представить, как выглядел городок во времена, когда по мощеной дороге, идущей через центр, ездили в основном велосипеды и телеги, а автомобили встречались лишь изредка. Была ли нынешняя кондитерская напротив табачной лавки магазином приснопамятного Шаркуна? Возможно, мой дедушка – в то время десятилетний мальчик в пелерине и коротких штанишках – каждый день в сопровождении Мари шел в школу мимо памятника павшим и мясной лавки?

Записав маму к Розелин на завтра, я стала рассуждать вслух, что делать дальше, – еще оставалось немного времени до того, как надо будет забирать Тима из школы, но смысла заезжать домой уже не было. И мы решили немного прогуляться по улочкам городка. Пройдя через рыночную площадь, мы вышли к зданию бывшей школы. Я предложила подняться на донжон, раз уж мы рядом.

– Не уверен, что ноги донесут меня до самого верха, – запротестовал было дедушка. – Ну, в крайнем случае подожду вас внизу.

Впрочем, это не помешало ему поспешить в офис по туризму и взять ключ, внеся символический евро за визит. Туристический сезон еще не начался, так что мы, к нашему удовольствию, оказались единственными посетителями. Мы прошли по ухоженной дорожке, после чего Лулу успешно преодолел каменные ступени, заросшие одуванчиками и огуречной травой, которые вели к крепостной стене. Внутрь башни мы проникли по металлической лестнице – старые переходы давно разрушились.

– Похоже на пыточную камеру, – поежилась мама, указывая на вделанные в стены оковы. – Я и забыла, что это выглядит так впечатляюще.

– Тут же когда-то была тюрьма, – напомнил ей Лулу. – Во времена Плантагенетов шутки были плохи!

– А подземелья по-прежнему закрыты для посещений?

– Да, снаряды в сороковом году нанесли слишком серьезный ущерб, бреши так и не заделали.

Не успела я открыть рот, чтобы расспросить его поподробнее, как он ускользнул и стал подниматься по очень крутой лестнице, ведущей на самый верх.

– Пойдемте полюбуемся видом, время не ждет.

Для человека, который опасался, что не сумеет преодолеть подъем, дед довольно резво взобрался на вершину башни. Когда мы через несколько минут присоединились к нему, он стоял, вперившись взглядом в горизонт и окрестный пейзаж. Мама, подойдя, тоже залюбовалась потрясающим видом на старый город внизу, городской парк с прорезавшим его каналом и расстилавшуюся вдали долину Эндра.

– Потрясающе, – выдохнула она.

Внезапно Лулу, обернувшись, сжал ей руку.

– Я должен тебе сказать… я очень сожалею, что давеча так раскричался. Знаю, я тебя напугал, это было… прости.

Хоть он и старался говорить самым обычным тоном, я знала, что эти слова шли от сердца и потому были особенно ценны. Мама молча кивнула и взяла его за руку. Поднявшийся ветер заставил меня заморгать. А может, дело было в нахлынувших чувствах. Дедушка громко прокашлялся и продолжил:

– И все же одно не дает мне покоя, если позволишь спросить: почему ты не попросила у нас помощи? Ведь мы могли бы…

– Нет, папа, – прервала его она. – Никто ничего не мог сделать, потому что я оттолкнула всех, кого любила. Я оказалась в полной изоляции, мне было стыдно, но главное – я не хотела признавать, что стала жертвой насилия. Мною владела почти иррациональная потребность верить, что Флориан изменится. Эта надежда пожирала меня, высасывала из меня силы. Если бы не тот врач в больнице, мне бы никогда не хватило духу уйти. Я словно умерла изнутри…

Ее голос сорвался, глаза налились слезами. Я украдкой смахнула слезинку с собственной щеки и обняла ее за талию, пристроив подбородок ей на плечо, в то время как Лулу сосредоточенно разглядывал пейзаж. Так прошло добрых пять секунд, прежде чем он обернулся, улыбаясь во весь рот:

– Ну что ж, ты правильно сделала, что приехала, моя девонька. Не сомневайся: мы все вместе вернем тебя к жизни.