И время остановилось

36

Лиза, 2018 г.

Сложив руки на коленях, дед сидел с полуприкрытыми глазами, погруженный в только что поведанную им трагическую историю. Верилось с трудом. Выходит, Аннетт и есть Доминик? Что же, это многое объясняло – вот, значит, почему они с детства так близки. И все же какое это безумие – столько лет скрывать, что они брат и сестра… Хотя понятно – Лулу предпочел похоронить осколки страшного прошлого. Куда как проще было назвать Аннетт подругой детства и избежать неудобных вопросов.

– И что было дальше? – ошарашенно спросила мама. – Куда вы дели тело Карлингера?

А я, кажется, знала ответ:

– Закопали в Ормо, за старой фермой. Там, где в прошлом месяце нашли кости. Та статья в газете ведь не случайно довела тебя до того первого обморока, да?

Лулу кивнул.

– Это было прямо как гром среди ясного неба. Будто все старые раны разом вскрылись. Ферма-то – лучше места не сыскать. После того как там недолго скрывался Антуан, снова стояла брошенная. Мой дед и отец Ненетт – они дождались темноты и оттащили туда труп Карлингера. Марселина весь вечер просидела у постели Аннетт и мамы. Леандр дал им успокоительного. А я слонялся по дому как неприкаянный, все думал, думал… И тут до меня дошло – мы кое-что проглядели! Фуражка Карлингера валялась в траве, он ее поодаль скинул, не там, где помер. Найди ее кто – нам точно конец. Я и кинулся назад, подобрал ее.

– И сунул в шкатулку Аурелии? – догадалась мама.

– Ага. Она в гостиной на столе стояла. Вот я, недолго думая, и запихал туда фуражку. Аурелию нам через два дня вернули, мы ее похоронили глухой ночью. Антуан так убивался, дед даже не пустил его обратно к макизарам, велел остаться до утра. Идем, значит, через гостиную – он как шкатулку увидал, так и застыл. Мама ему – забирай, мол, с собой. А он вспомнил, что Аурелия хотела ее на чердаке спрятать, чтобы всех уберечь. Леандр согласился, что лучше так. Как только тот шкаф к двери мансарды придвинули, больше ее и не отпирал никто. Пока ты, Лиза, не нашла.

Я медленно кивнула. В голове роились вопросы.

– Не могло же исчезновение Карлингера остаться незамеченным. Вас не потревожили?

Аннетт откликнулась:

– Отец мой тоже боялся. Да, слава Богу, Карлингер, когда из комендатуры выходил, не сказал, куда едет. А папка-то со всеми именами и адресами подпольщиков лежала у него в машине. Леандр ее забрал и спалил к чертям. Саму машину бросили у Лошского леса, а тело прикопали. Нацисты, наверное, решили, что его убили макизары.

– И Тардье молчал? – изумилась мама.

– Не успел раскрыть рот, – хмыкнул Лулу. – Он на кожевенном заводе отсиживался после того, как Аурелию пристрелил. Томас его как-то вечерком приметил и другим шепнул. Они гада скрутили да в лес уволокли. Там Антуан с ним и поквитался.

Он умолк, вновь охваченный нахлынувшими чувствами. По щеке скатилась слеза, а во влажно блестевших глазах я увидела того самого мальчишку из прошлого. Сглотнув ком в горле, я приобняла деда и погладила его по плечу.

– Теперь понимаешь, почему я вам никогда не рассказывал? – всхлипнул он. – Не начни я выпендриваться перед девчонкой Тардье, ее брат не нарыл бы про нас столько всего. Аурелия не заслужила погибнуть в двадцать три года! Она ведь только-только начинала жить.

От его раскаяния, густо замешанного на боли, у меня разрывалось сердце. Аннетт вдруг подалась вперед, придвинувшись к Лулу.

– Господи, Луи, да ты-то тут при чем? Ни ты, ни Элизабет Тардье – вы ни в чем не виноваты!

Дед, ошарашенный, вскинул подбородок.

– Да после всего, что я ей разболтал…

– Она ни словом не обмолвилась брату, – настаивала Аннетт. – Стучал Толстый Бебер. Сынок Тардье сам признался, прежде чем схлопотать пулю в лоб. Сливал ему сведения за деньги, чтобы подставить Антуана. Ты же знаешь, он его на дух не переносил! Это он рассказал о встрече на кладбище, он же и насчет снимка Шарлю настучал, того самого, который Антуан Аурелии должен был передать. Я слышала, как Леандр рассказывал это моим родителям, как раз наутро после того, как Толстый Бебер сделал ноги. Выходит, ты ничего этого не знал, Луи?

Ошарашенный дед потер подбородок.

– Срань господня, нет, – выдохнул он. – И впрямь ведь, духу его потом не было. Только я концы с концами не связал. Маленький еще был, куда мне…

– Выходит, семьдесят четыре года ты себя попусту терзал… – горько пробормотала мама.

– Не мог я сыпать соль на рану, пойми. В тот жуткий вечер взрослые взяли с нас слово, что мы никому ничего не скажем. Мать едва пережила смерть Аурелии, Леандр парижскую квартиру продал, карьеру бросил, лишь бы рядом с ней быть. Он ведь тоже убивался. Хорошо хоть папаша мой поддерживал…

Дед судорожно сглотнул. Я тихо спросила:

– И что, после всех этих откровений вы сделали вид, будто ничего не было?

Аннетт вздохнула:

– Честно сказать, мне это не больно-то легко далось – переварить, что я на самом деле дочь Мари и нациста. Месяцами потом изводилась, на Мари волком глядела, на Нестора и Марселину огрызалась. Ох и потрепала я им нервы! Они меня нагружали работой на ферме, чтобы от дурных мыслей отвлечь, помочь мне пытались… В те времена было не особо принято друг с другом откровенничать, никто не думал, что душевные раны из-за семейных трагедий – это больно… Но они наверняка понимали, какая у меня внутри буря. А где-то через год отец серьезно заболел. Выздоровел потом, конечно, но тут-то я и поняла, как сильно их люблю, моих родителей, пусть даже и не родных по крови. Больше я от них не отказывалась. Знала бы я, Лулу, что ты чувствуешь себя виноватым, тут же все рассказала бы.

– Да я не в обиде, ты же не знала. Я и сам помалкивал.

Я задала новый вопрос:

– А что со всеми остальными стало? Выжили?

– Считай, вся банда Чик-Чирика выжила, – поведал Лулу. – Кроме Антуана. Его в августе пристрелили, когда макизары с бошами сшиблись. Там и похоронили, рядом с Аурелией. Родня-то его так и не объявилась, хоть Леандр и послал им весточку.

– Не припомню, чтобы ты носил цветы на чьи-то могилы, кроме родительских да маминой, – заметила мама.

– Само собой. Леандр с Мари решили, а кюре одобрил: похоронить их в том самом месте, где они впервые встретились, – под орешником, у реки.

От трагической красоты этой любовной истории у меня слезы навернулись. Теперь-то ясно, отчего то место пришло в запустение. Кто бы посмел ступить на эту землю, под которой воссоединились Аурелия и Антуан, обретя вечность, самим себе обещанную?

– А испанцы-то как? – полюбопытствовала мама. – Такие душевные они.

– Пабло с Хосефой до последнего вздоха в Шатийоне прожили, – пояснил дед. – Ты их не знала, они совсем стариками уже были, когда ты родилась. А Томас и Соледад сразу после войны подались обратно, под Париж. Томас в строители пошел, работы непочатый край, столько всего восстанавливать надо было.

Потом Лулу поведал о Жюльене. После освобождения тот вернулся к родителям в Рамбуйе. Особняк чудом уцелел во время бомбежек.

– К Америке у него охота пропала, вот и осел в Париже. Сделал блестящую карьеру профессора в Сорбонне.

На мой вопрос об Ариэль и Дине дед ответил, что в сорок шестом, когда пришло подтверждение о гибели Жакоба в Бухенвальде, они отправились в Штаты.

– Связь мы потеряли, как это часто бывает. Но году эдак в восьмидесятом пришло от Дины письмо. Благодарила за все, что мы сделали для них в войну. Ариэль незадолго до того скончалась, успев заново устроить жизнь – сошлась с каким-то фотографом.

– Городок-то наш уже в сорок пятом зажил мирно. Тардье вскорости после гибели Шарля уехали, кожевенный завод закрылся. А вот Мари с Леандром после войны всего лет двадцать прожили: ее в пятьдесят два рак сгубил, его в семьдесят пять – сердечный приступ. Готье на пенсии решил из Шатийона уехать, попутешествовать.

– Страсть как хотел, да. Было бы глупо его отговаривать. В итоге он в Кении и умер – от желтой лихорадки. А Марселина с Нестором до старости дожили, девятый десяток разменяли. Умерли незадолго до твоего рождения, Лиза.

– Как же мне жаль, что вам столько всего пришлось пережить… И как только сил хватило?

Ненетт мне улыбнулась:

– Мы любили друг друга. Любовь – она что угодно вынести помогает.

Обессиленные, мы ненадолго примолкли. Потом мама встала и крепко обняла деда. Я к ним присоединилась. Потом Аннетт.

– Жизнь-то, глядите, все по местам расставила, – пробасил растроганный Лулу. – Мне вот посчастливилось самой чудесной семьей обзавестись.

– Мама, смотри! Мы сделали селфи «Полароидом»!

Вечером следующего дня, когда у Чик-Чирика вовсю бурлил день рождения Тима, сын сунул мне под нос свежий снимок: он и Милли. Приглядевшись, я расхохоталась так, что чуть не расплескала вино: на заднем плане был виден Лулу, состроивший несусветную рожу.

– Платье не залей! – всполошилась Полин, выхватив у меня бокал. – Испортишь ведь такую красоту!

Кажется, я еще ни разу в жизни так долго не выбирала наряд. После заслуженного сна до обеда я битый час примеряла разложенные на кровати кофточки и юбки. В конце концов Лулу с мамой вынесли вердикт: платье Аурелии – то, что надо! Оказывается, это сокровище осталось в семье благодаря бабушке. После гибели Аурелии Леандр с Мари так и не решились избавиться от ее вещей. Так все и пылилось в шкафу, пока бабушка не сунула туда нос. Часть одежды истлела, часть раздали, но это платье ей особенно приглянулось. Никто из родни не возражал, вот оно и уцелело.

– И впрямь, тебе оно дивно идет, – восхитилась мама, сидевшая справа от меня. – Глаз не отвести. Вон и Руди пялится не мигая!

Покосившись на дальний конец стола, я увидела, как Руди, покатываясь со смеху, слушает какую-то дедушкину байку. Видимо, почувствовав, что его разглядывают, он чуть повернул голову и одарил меня ослепительной улыбкой, когда наши взгляды встретились.

– Mamma mia! – всплеснула руками Полин, притворно обмахиваясь. – Гляди, такими темпами ты раньше меня забеременеешь!

Тут я вспомнила, что с утра она отправила мне сообщение: они с Мехди наконец поговорили по душам. Обещала вечером изложить в подробностях.

– Кстати, ты мне вроде собиралась что-то рассказать?

Полин просияла:

– Помнишь, я боялась, что он после работы к дружкам или к любовнице бегает? Так вот, ничего такого! К психотерапевту он мотался! У них с отцом вечно были ссоры, тот требовал от него много. Вот Мехди и боится, что не справится с отцовством. Но он над этим работает.

Я искренне обрадовалась:

– Ух ты, как я рада, что у вас все сдвинулось! Теперь могу признаться: я бы жутко расстроилась, если бы вы разбежались. Вы ж такая классная пара!

– Это твой дед классный, Лиза! Помнишь, они тогда в саду секретничали? Так вот, об этом и был разговор. Если бы не Лулу, Мехди, может, и не решился бы со мной откровенно поговорить.

Разговоры стихли, когда Чик-Чирик вынес огромный торт с десятью свечами. Тим, ошарашенный, втиснулся между мной и мамой, а все кафе грянуло:

– С днем рождения!

Сын задул свечи, загадал желание, а потом шепнул мне на ухо, о чем попросил: чтобы я завела себе «любовника». И так выразительно покосился на Руди! Затем принялся разворачивать гору подарков: ролики, два тома «Гарри Поттера» с иллюстрациями, специальный микрофон для караоке, чтобы с Лулу горланить песни, две настольные игры, кассеты для «Полароида» и мяч с эмблемой сборной Франции. Дед откопал своего старого «Буффало Билла» и добавил к этой впечатляющей куче даров. Жизнь в десять лет – сплошные маленькие радости и нехитрые удовольствия.

После этого Чик-Чирик устроил музыкальную викторину, и в кафе стало еще веселее. Лулу подпевал чуть не каждой песне, Аннетт хрипло надрывалась под Янника Ноа, мы пели и плясали как очумелые, и вечер пролетел под шквал хохота и музыки. В этих стенах, хранящих столько воспоминаний, – ведь здесь когда-то собирались Аурелия, Мари, Леандр и прочие, – на сердце было тепло и радостно. Как же я гордилась своими бесстрашными предками! А с утра сбегала к орешнику, положила там розу и пообещала Аурелии с Антуаном: ваша история никогда не будет забыта.

За полночь, пьяные от смеха и песен, мы повалили из кафе. Аннетт, навеселе, сменила Янника Ноа на Пластика Бертрана и севшим голосом горланила на всю сонную улицу:

– Все клево у меня-а-а… У-у-у-у!

Мы с трудом сдерживали хохот, понимая, что заставить ее замолчать все равно не выйдет. Лулу кое-как запихал сестру на заднее сиденье моей машины.

– Да потише ты! – умолял он.

– А что такого? – возмутилась та. – На кой сдалась жизнь, если жить только наполовину?

Руди, посмеиваясь, уже собрался откланяться, как вдруг Тим спросил: а может, Милли у нас переночует? Застигнутая врасплох, я застыла на тротуаре, не зная, что сказать. Руди вопросительно на меня покосился. Я кивнула:

– Э-э-э… конечно, с радостью. Милли всегда желанная гостья.

– Что ж, тогда я не против. Только заберу ее рюкзак из машины. Дело двух минут.

Полин, едва Руди отошел, пребольно пихнула меня локтем в бок.

– Ты чего застыла? А ну беги за ним!

Стыдливо потупившись, я отмахнулась.

– Да ты же слышала, он сейчас вернется. Буду, как дура, за ним сейчас бежать, когда он торопится… Успеется еще.

Лулу, плюнув уговаривать Аннетт поднять заднее стекло, опущенное, чтобы и дальше одаривать нас ее вокальными упражнениями, приобнял меня за плечи.

– Лиза, жизнь ведь слишком коротка, чтобы тратить ее на отговорки. Руди только и ждет от тебя знака, лишь слепой этого не увидит. За счастьем самой гнаться надо, не ждать, что оно с неба свалится. А то через тысячу лет все на месте будешь топтаться.

На миг воцарилась тишина. Его слова попали в самую точку.

– Ого! – выдохнул Тим. – Тысяча лет – это же выше крыши!

Плюнув на раздумья, я рванула к рыночной площади, где припарковался Руди. Когда я подбежала, он как раз захлопнул багажник и держал в руке рюкзачок Милли.

Руди обернулся на стук моих каблуков, а я молча шагнула к нему.

– Это ты, – тихо выдохнул он, глядя мне в глаза.

– Да. Я тут подумала…

Между нами было всего несколько миллиметров. Его взгляд жадно обшарил мое лицо, уголки губ поползли вверх, складываясь в ту самую улыбку, перед которой я долго не устою.

– О чем подумала? – полюбопытствовал он.

Что хочу тебя поцеловать, прямо сейчас, немедленно.

– Что нам, наверное, стоит… это… поговорить.

Осознав всю глупость сказанного, я отвернулась, пряча пылающие щеки. Бесполезно: башня, празднично подсвеченная, окутывала нас мягким сиянием.

– Забавно, – лукаво протянул Руди. – А я вот думал о нашей первой встрече. Помнишь, в аптеке? Ты тогда спросила…

Я не дала ему договорить:

– Почему я никак не решу – то ли убить тебя хочу, то ли поцеловать?

Руди шагнул ближе, властно положил руку мне на затылок. От его прикосновения внутри все затрепетало.

– Лично я предпочел бы второй вариант. Если, конечно, ты больше не считаешь, что для тебя это «слишком рано».

Сердце зашлось в бешеном ритме, когда наши губы соприкоснулись. Одно сладкое мгновение – и я зажмурилась, млея от нежного, пьянящего тепла, разлившегося внутри, – сперва робко, потом все жарче, лихорадочнее, сбивая дыхание.

– Ну и что теперь? – прошептал Руди. – Может, это глупо и я не хочу на тебя давить, но, кажется… кажется, я влюбляюсь в тебя, Лиза. В ту невероятную женщину, которую я вижу в тебе.

– Это очень кстати. Я тут недавно поняла: глупо бояться отдать кому-то сердце. Как там сказала одна великая философиня несколько минут назад? «На кой сдалась жизнь, если жить только наполовину?» Грех тратить попусту даже миг. Так что давай-ка ты меня поцелу…

Руди заткнул меня поцелуем. Вторым – нежным, неспешным, прерванным лишь мягким урчанием мотора машины, катившей по брусчатке прочь. Я расхохоталась:

– Вот черт, они смылись без меня!

Руди, улыбаясь, стиснул меня в объятиях.

– Похоже, тебе придется пойти ко мне, Лиза, – прошептал он.

– Это приглашение?

– Войти в мою жизнь? Да.

В его пронзительном взгляде сиял свет, проникая в самую душу.