И время остановилось

9

14 июля

Аурелия вышла из темно-бежевого «Бугатти», который ее отец припарковал в маленьком дворе фермы. Их седан тридцать седьмого года выпуска не остался незамеченным, когда они четыре дня назад проезжали через город, и слухи о приезде Леандра разлетелись со скоростью лесного пожара. Пусть жизнь артиста была далека от крестьянской, отец тем не менее пользовался всеобщим уважением. Его известность создала городку определенную репутацию.

– Думаешь, они куда-то ушли? – спросила девушка, удивленная тем, что никто не встречает их у порога.

– Надеюсь, что нет. Было бы досадно опоздать.

Леандру нужно было забрать яйца у своих арендаторов, и он предложил подвезти их на патриотический праздник, который проходил на городской ярмарочной площади. Их дочь Аннетт, ученица Мари, должна была читать там стихотворение, так что лучше было избавить девочку от долгой прогулки под палящим солнцем.

Дверь курятника со скрипом открылась, и оттуда появилась Аннетт в переднике поверх красивого белого платья, отделанного тюлем. Она побежала к ним, не заботясь о своих юбках, опасно развевающихся над грязной землей. Аурелия поморщилась; как бы проворна ни была девочка, если она упадет, ткань окажется безнадежно испорчена.

– Здравствуйте, месье Моро, здравствуйте, мадемуазель Аурелия, – проговорила запыхавшаяся малышка, подбежав к ним. – Я ходила дать остатки от завтрака курам. Мы ведь еще не опаздываем, правда?

– Здравствуй, Аннетт, – приветствовал ее Леандр. – Мы приехали немного раньше, не волнуйся. Твоя мама дома?

Бросив на Аурелию взгляд, полный восхищения, девочка махнула рукой в сторону задней части двора. Пройдя туда за ней, они обнаружили Марселину, которая накладывала в кроличьи клетки свежескошенную траву. Та обернулась, заслышав их шаги.

– А, это вы, месье Моро, – сказала она, уважительно ему кивнув.

Аурелия заметила, что арендаторша выглядит взволнованной. Она уставилась себе под ноги, словно хотела провалиться сквозь землю.

– Как же так, вы еще не готовы? – удивился Леандр.

Марселина закрыла последнюю клетку.

– Минуточку, – ответила она. – Просто с утра дел невпроворот. Мой Нестор уехал в поле, надо убрать сено, а то как бы гроза не началась в такую жару.

Леандр кивнул.

– Надеюсь, он не один там этим занимается?

– Нет, он подрядил Пабло Кабреро, мужа Хосефы, той испанки, что прибирает в школе. Какая я глупая, вы же их прекрасно знаете! В общем, работящие люди, этого у них не отнять.

Аурелия вспомнила, что видела эту пару в декабре. Кабреро бежали из своей страны от режима Франко после гибели старшего сына, убитого в бою на стороне республиканцев. Сначала они оказались в одном из лагерей, наспех сооруженных на юго-западном побережье, а потом им предложили перебраться в Берри, где принимали группы гражданских беженцев. Хосефа сразу нашла работу в школе, а ее муж перебивался случайными заработками. Их второй сын, Томас, предпочел попытать счастья в окрестностях Парижа вместе с женой и двумя детьми. Что до остальных членов семейства – двоюродных и троюродных, – они обосновались в Шатору.

– Да, они очень достойные люди, – подтвердил Леандр.

После короткой паузы Марселина продолжила:

– Это еще не все, но давайте не будем торчать тут, как колья в поле. Пойдемте-ка внутрь, а то еще запачкаете наряды.

Аурелия подумала, что их одежда и впрямь выглядит странновато посреди этого скотного двора. На отце была шляпа-канотье, серый пиджак и коньячного цвета ботинки-дерби от Берлути. Сама же она выбрала платье в розово-голубую полоску и соломенную шляпу с широкими полями. Последние дни в округе стояла тяжелая душная жара.

– Вы еще больше похорошели, мадемуазель Аурелия, – сделала ей комплимент Марселина, ведя их в дом. – Не хуже звезд из этого Холивуда.

– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарила ее Аурелия. – Я и не знала, что вы интересуетесь кино.

– Ну, это громко сказано! – рассмеялась фермерша. – В жизни ни одного фильма не видела. Это моя сестра, та, что работает портнихой в Шатору, выписывает журналы мод. Она мне привозит их, когда в гости приезжает, все развлечение. Времени-то у меня особо нет, чтоб их читать, но, ей-богу, вы такая же элегантная, как тамошние дамочки. Хотя, по мне, малость бледненькая, но ничего, добрый деревенский воздух пойдет вам на пользу.

«Если можно так назвать запах коровьего навоза», – подумала Аурелия. Ей уже не хватало Парижа с его кипением жизни, она изнывала от скуки с тех пор, как приехала в Шатийон, где время тянулось невыносимо медленно. Она уже дочитала книгу, которую дал ей Жюльен, а сестра, работавшая весь день в школе, к вечеру слишком уставала, чтобы уделить ей час-другой. Нет, заняться здесь было решительно нечем, оставалось лишь сидеть и ждать.

Марселина провела их на кухню, одновременно служившую гостиной, и предложила присесть и подождать, пока она переоденется во что-нибудь поприличнее. Комната была обставлена на деревенский манер крепкой тяжеловесной мебелью: большой деревянный стол, стулья с плетеными сиденьями, сундук, в котором наверняка хранилась вся их жизнь, кресло и печь. Все сверкало чистотой и не было никаких излишеств, кроме букета васильков в стакане с водой, украшавшего центр стола.

– Налей же им по паре капель грушевой наливки, Ненетт, – бросила Марселина дочке, прежде чем скрыться у себя в комнате.

От вкуса спиртного Аурелия скривилась.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросила она у девочки, стараясь незаметно отодвинуть стакан. – Не боишься рассказывать стихотворение перед всеми?

Ее сестра так переживала, как бы дети не произвели плохое впечатление, что Аурелия ожидала того же от учеников. В этот праздничный день мэр намеревался произнести речь, по завершении которой на ярмарочной площади будет посажено дерево свободы. Поскольку Европа переживала серьезные потрясения, правительство дало четкие указания: сто пятидесятую годовщину революции следует отпраздновать в как можно большем числе коммун. А раз уж это событие совпало с окончанием учебного года, у Мари и директора школы родилась идея привлечь к участию детей. Один из них прочтет Декларацию прав человека, а другие продекламируют несколько стихотворений.

Посмотрев на Аурелию, Аннетт тряхнула подстриженными в короткое каре волосами.

– О нет, мадемуазель! Я не из робких, и потом, ваша сестра с нами все хорошо разучила.

– Вот и отлично, девочка моя, – одобрительно отозвался Леандр. – Ты такая умная, что наверняка получишь самый лучший приз.

В глазах девочки мелькнул гордый огонек.

– Я надеюсь получить книгу, – доверительно сообщила она. – Мадам Мари сказала, что у меня хорошие шансы.

Марселина вернулась на кухню. Она сменила крестьянскую одежду на чистые блузку и юбку.

– Не забудьте про яйца, месье Моро, – кивнула она на корзинку, стоящую на подоконнике. – И вот, – добавила она, надев на голову дочери шляпку, украшенную лентой цветов французского флага, – это дополнит твой наряд.

Аннетт с сияющими глазами повернулась к Аурелии:

– Как я вам, мадемуазель Аурелия?

– Ты восхитительна.

Аннетт хихикнула от удовольствия.

– Ну что, поехали, – сказал Леандр.

Подойдя к машине, Марселина снова разволновалась.

– Все в порядке? – спросил Леандр.

Фермерша вытаращила растерянные глаза.

– Так ведь… Мне-то можно и не ехать.

Тыча в машину пальцем, она добавила:

– Эта ваша машина… Я отродясь на таких не ездила.

– Я не буду гнать, – пообещал Леандр. – До города всего пять километров, доберемся в два счета.

– Может, и так, но что люди подумают? Лучше я пешком пойду. Арендаторша в хозяйской машине! Не место мне там, месье Моро, еще решат, что я нос задрала…

Леандр разразился добродушным хохотом.

– Черт возьми, ну вы даете! Если кому-то что-то не понравится, пусть обратится прямо ко мне, я найду, что ответить. А сейчас давайте поспешим, будет досадно, если Аннетт опоздает на церемонию.

Двадцать минут спустя Аурелия с отцом уже сидели в первом ряду, отведенном для почетных жителей городка. Они заняли местечко для Готье, мужа Мари, а семья мэра, который был другом детства Леандра, расположилась на другом конце ряда вместе с директором кожевенного завода, его женой и младшей дочерью. Марселина присоединилась к группе местных жительниц неподалеку, оставив Аннетт в компании других школьников, сгрудившихся за сценой. Разодетая толпа заполнила все ярмарочное поле. Все семьи были здесь: булочник и его шестеро детей, чета бакалейщиков, рабочие и даже врач. Одетые в свои лучшие платья и пиджаки, все рассаживались по скамейкам, приветствуя друг друга и обмениваясь комментариями об успехах своих детей. Все восемь учеников, которых деревня представила к экзамену на получение аттестата, успешно его сдали, а это кое-что да значит!

Аурелии хотелось бы проникнуться всеобщим приподнятым настроением, но ей это никак не удавалось. Патриотический порыв ощущался почти физически благодаря флагам, присутствию мэра и ветеранов войны, и это возвращало ее мысли к подслушанному разговору между отцом и родителями Жюльена.

Не выдержав, она наклонилась к Леандру и тихо спросила:

– Папа, будет война?

Отец резко выпрямился на стуле, словно его в зад ужалила оса. Он явно не ожидал подобного вопроса. Оглянувшись по сторонам, он достал сигарету из серебряного портсигара и закурил.

– Полагаю, до тебя дошли слухи, – наконец сказал он.

Не желая нарываться на выговор за то, что они с Жюльеном подслушивали у дверей, она просто кивнула.

– Боюсь, что так, – признал он. – Фотографии жителей Праги, которых вынуждают выполнять нацистское приветствие при встрече с солдатами, ужасают… С моей точки зрения, это не предвещает ничего хорошего.

Девушка сглотнула.

– То есть?

– Весьма вероятно, что Гитлер готовится к вторжению в Польшу, несмотря на пакт о ненападении. А в таком случае наша страна непременно объявит войну. И я знаю многих, кто будет рад сойтись с ним в бою.

Несмотря на эти тревожные слова, Аурелия постаралась совладать с охватившим ее беспокойством.

– Наша армия сумеет дать им отпор, если они вздумают напасть на нас, правда? Это не должно затянуться надолго.

Его большая ладонь сжала ее плечо успокаивающим жестом.

– Не думаю, что они дойдут до того, чтобы захватить нас, мы остановим их раньше. Что бы ни случилось, дорогая, здесь тебе ничто не угрожает.

Их разговор прервало появление Готье. Тридцатилетний сын бывшего начальника вокзала был высоким красивым мужчиной с мягким взглядом. Он заведовал почтовым отделением городка, и все так прониклись к нему сочувствием после безвременной кончины его родителей, умерших один за другим от сердечного приступа, что теперь он и шага не мог ступить, чтобы его не окружили знакомые.

– Право слово, похоже, сюда съехался весь кантон! – пошутил он. – Я уж думал, не доберусь до вас!

– Папе тоже пришлось пожимать огромное количество рук, – развеселилась Аурелия. – Сложно остаться незамеченным, если рядом знаменитый шансонье.

Леандр скромно отмахнулся.

– Да ладно тебе! Большинство из них помнят меня младенцем, они просто подходили узнать, как дела.

Готье протянул Аурелии кулек с леденцами, купленными у кондитера неподалеку. Девушка взяла конфетку и дала ей растаять на языке, наслаждаясь кисло-сладким лимонным вкусом.

– Хорошие, – одобрила она. – А папа купил булочки для Лулу в лотке Шаркуна.

Так прозвали булочника из-за его немного шаркающей походки.

– Вы его слишком балуете, – вежливо запротестовал Готье. – Он и так уже порядочная обжора.

– Должен же он хоть что-то унаследовать от своего деда! – отшутился Леандр. – Кстати, о Шаркуне: похоже, его сыночку уже не терпится промочить горло в «Чик-Чирике».

Аурелия и Готье машинально повернули головы к Толстому Беберу, сыну булочника. Парню еще не было и двадцати, а он уже слыл отъявленным пьянчугой. Устроив на скамье все сто сорок килограммов, он, скрестив руки на груди, то и дело поворачивал свою отечную физиономию в сторону улицы, ведущей к бару.

– У него «Перно» сочится из всех пор, – заметил Готье. – В тот день, когда он унаследует бизнес отца, булочки станут уже не так хороши.

– Или, наоборот, это только придаст им вкуса, – хохотнул Леандр и перевел разговор на бал, который должен был состояться вечером в открытом ресторанчике на берегу.

К большому разочарованию Аурелии, ни о каком походе туда не могло быть и речи из-за ужина с директором кожевенного завода, запланированного ее отцом. Вечер обещал быть тягостным. Ей совсем не нравилось семейство Тардье – манерных и претенциозных буржуа. Прошлым летом их старший сын Шарль попытался за ней приударить, но девушка оставалась совершенно холодна и никак не реагировала на его ухаживания. Этот нервный парень с телосложением борца был ей очень неприятен.

– Я бы лучше пошла потанцевать, – объявила она.

Леандр взглянул на нее и ответил тоном, не допускающим возражений:

– Не сомневаюсь, однако настаиваю, чтобы вечером ты осталась с нами. Тардье пользуются большим влиянием в округе.

Аурелия не стала скрывать своего разочарования. Насколько лучше ей было бы в Париже, где она могла веселиться вместе с Мадлен!

– Вашей дочери хочется развлечься, – вмешался Готье, – это нормально в ее возрасте. Вчера приехал передвижной цирк, они будут давать представления на протяжении трех недель. Можно сходить как-нибудь вечерком, что скажете?

– Прекрасная мысль, – одобрил Леандр, очевидно забыв, что его дочери уже не пять лет.

Неожиданно присутствующие разразились аплодисментами. Октав Рабье, мэр Шатийона, встал у микрофона. Аурелия увидела, как ее сестра поднялась на эстраду, украшенную синими, белыми и красными флажками, где ее уже ждали ученики, взволнованные важностью события. В платье, подпоясанном шелковым кушаком в цветах триколора, Мари была ослепительна, хотя и немного нервничала. Мэр начал свою речь, поздравив детей, получивших аттестат об окончании школы. По его словам, подобным успехом они целиком обязаны директору школы, месье Бруару, а также Мари, которую он назвал превосходной самоотверженной учительницей. Та покраснела, когда раздались аплодисменты. Мари очень серьезно относилась к своим обязанностям, но по натуре была человеком скромным и не любила привлекать к себе внимание.

Потом тщательно подготовленные ученики по очереди выходили к микрофону. Кто-то выпаливал свой текст на одном дыхании, кто-то читал дрожащим от волнения голосом. Когда пришел черед Аннетт, Аурелия послала ей широкую ободряющую улыбку. Девочка выбрала отрывок из стихотворения Юга Лапера, автора из Берри, воспевавшего свою родную землю. Она начала читать ясным голоском:

Аннетт сорвала щедрые аплодисменты. Эти несколько строк так хорошо выражали чувства большинства присутствующих! В завершение церемонии все дети вышли вперед и запели «Марсельезу». Аурелия, Леандр и Готье весело замахали в ответ на приветствие Луи, которого Мари поставила в первый ряд. Этот крепкий шестилетний малыш пел с огромным воодушевлением, не сводя глаз с деда, который никогда еще не испытывал такой гордости. Волнение усилилось, когда ветераны Великой войны встали по стойке смирно. Со слезами на глазах Аурелия сказала себе, что люди не могут быть настолько безумны, чтобы вступить в новый мировой конфликт после того, как предыдущий разрушил столько семей и унес столько человеческих жизней.