И время остановилось

27

Аурелия, 1942 г.

Церковные колокола пробили половину десятого, когда запыхавшаяся Аурелия наконец слезла с велосипеда и прислонила его к стене кафе. Антуан оставил свой чуть позади.

– Мы опоздали, – выдохнула она, промокая пот со лба. Вечер выдался на редкость жарким для конца сентября. В воздухе висела удушливая летняя духота, действовавшая на нервы. События последних часов лишь усугубили гнетущую тревогу Аурелии. Поезд Антуана опоздал настолько, что она уже не надеялась его увидеть.

– Ничего, объясним, – откликнулся Антуан, отстукивая условленные четыре удара в дверь.

Жозетт, жена Чик-Чирика, впустила их в кафе, закрытое с девяти часов. Задергивая штору, она проворчала:

– Мы уже думали начинать без вас, молодые люди. Где вас носило-то?

Не успела Аурелия объяснить опоздание Антуана, как из глубины зала появилась Мари – она сидела рядом с отцом. На ее лице читалась целая буря чувств – от тревоги до облегчения.

– Ну наконец-то! – воскликнула она. – Я уже вся извелась.

Аурелия сжала руку сестры, успокаивая.

– Возникли непредвиденные обстоятельства, но теперь все в порядке.

Несмотря на улыбку, девушка содрогнулась, представив, что было бы с Антуаном, попадись он с грузом подпольных газет.

– Идемте за стол, – позвала Мари. – Чик-Чирик нальет вам выпить, а мы принесли от Марселины паштет.

Аурелия на миг замешкалась в дверях зала, отделенного от входа деревянной барной стойкой. Внутри было оживленно – пустовали лишь некоторые из столов с красно-белыми клетчатыми скатертями. Леандр увлеченно беседовал с почтальоном Дани и его женой Жаклин. Поодаль испанцы Хосефа, Пабло и Томас говорили о Лулу, которого Соледад на этот вечер забрала к своим ребятишкам. А в дальнем углу Чик-Чирик в компании юного жандарма Фернана Бланшара и бакалейщика Раймона с подозрением косились на новенького. Это был не кто иной, как… Толстый Бебер, сын булочника!

– А этот что здесь делает? – шепнула Аурелия сестре.

– Дани говорит, у него для нас какие-то сведения, – так же шепотом ответила Мари.

– Сведения? Лишь бы не выдал нас, – пробурчал Антуан.

Увидев их, все смолкли и подались вперед. Леандр тут же хмуро спросил:

– Вы здорово припозднились. Что стряслось?

Аурелия с Антуаном уселись рядом с ним, а Чик-Чирик принес вновь прибывшим по бокалу перно. Антуан достал папиросную бумагу и потянулся к кисету на столе. Руки у него еще подрагивали от пережитого – табак то и дело просыпался мимо самокрутки.

– Возникла серьезная заминка, – ответил он. – Немцы остановили поезд прямо перед линией разграничения – решили прочесать сверху донизу. Думал – все, конец, газеты спрятать некуда. Но повезло, мою сумку не успели обыскать. Бедолагу, которого искали, сцапали раньше.

– Cré boudiou[43], – присвистнул почтальон. – Впритирочку проскочил, парень.

Аурелия опять вздрогнула. Обгрызенные до крови ногти красноречиво свидетельствовали, какая тревога мучила ее весь последний час.

– Когда начальник станции объявил, из-за чего задержка, я чуть с ума не сошла.

– Надо было идти к нам, – мягко укорил отец, подвигая им паштет и хлеб. – Такой уговор – на случай неприятностей.

– Я не могла, – возразила она. – Так боялась, что Антуана арестуют!

Тот приобнял Аурелию за плечи и продолжил, обращаясь к остальным:

– Через десять дней проводник будет готов переправить людей в Швейцарию. Как раз успеем приютить ту семью, о которой я вчера говорил.

Леандр одобрительно кивнул.

– Если Мари не против, я тоже за, – объявил он.

– Не понимаю, к чему вообще спрашивать, – с доброй улыбкой откликнулась Мари.

Аурелия покосилась на сестру, которой в феврале исполнилось тридцать. Как она изменилась, та молодая учительница из Шатийона! Молодая женщина в синем вискозном платье и с сигаретой в руке излучала решимость. С тех пор, как они стали помогать подпольной сети Антуана, пряча у себя еврейские семьи, в основном детей, сестра взяла руководство на себя.

Воодушевленная отвагой, с какой Аурелия помогла спасти Ариэль и Дину, Мари была полна решимости пойти по ее стопам. Теперь она часто предоставляла гостевую спальню беглецам, которых Антуан привозил из Шенонсо. Люди отдыхали несколько дней, прежде чем двинуться дальше. Разумеется, Леандр, неотрывно слушавший Radio Londres, не стал возражать.

Аурелия так гордилась тем, что вся семья принялась действовать! Постепенно отец собрал группу горожан, которые тоже не смирились ни с поражением, ни с коллаборационизмом. Каждую среду они собирались в дальней комнате кафе Чик-Чирика – обсудить, что еще можно сделать. Пабло, сидевший напротив Мари, смотрел на нее с восхищением.

– Как же благородно с вашей стороны, Мари, – выдохнул он.

– Было бы некрасиво отказать в убежище беднягам, которых предал Петен, – ответила она, туша сигарету в пепельнице. – После облав ясно, что в родной же стране им нет спасения.

У Аурелии на глаза навернулись слезы: она вспомнила тысячи парижских евреев, которых июльской ночью вытащили из постелей по приказу префекта полиции. Тринадцать с лишним тысяч мужчин, женщин и детей при пособничестве французской полиции арестовали и согнали на Вель д’Ив[44] с его кошмарными условиями. А потом отправили на восток, где, как говорили, их ждала верная смерть. Сорок дней спустя нацисты решили, что пленных недостаточно, и устроили новую облаву в нескольких городках свободной зоны. Это был последний удар по и без того хрупким иллюзиям.

Благодаря Фернану, который в последний момент их предупредил, семья Леви, прожившая в Шатийоне больше сорока лет, бросила все нажитое и укрылась на ферме по дороге в Блуа, у отца вдовы Рабье, супруги бывшего мэра. Долго ли еще будет твориться такая несправедливость? Аурелия с остервенением жевала бутерброд, косясь на Толстого Бебера. Тот помалкивал, зато пожирал глазами бутылку перно.

– Кстати, о безопасности: не слишком ли опрометчиво обсуждать некоторые вопросы при нем? – процедила она, даже не пытаясь скрыть отвращение.

Бросив на нее злобный взгляд, Толстый Бебер горделиво распрямил грузную тушу.

– Это ты про меня, что ли, девка? Ремня захотела?

– Ты, сопляк, поговори мне еще! – вспылил Леандр. – Разговаривай с моей дочерью вежливо, не то самому всыплю по первое число!

Жандарм Фернан примирительно поднял руку.

– За Робера я ручаюсь, – повысил он голос, перекрывая спорщиков. – Он на фронте насмотрелся, на что боши способны. Он точно не выдаст, поверьте. Ведь не выдашь, а, Бебер?

Тот сник и плюхнулся обратно на стул.

– Уж точно неохота, чтоб колбасники тут застряли, – проворчал он. – Не буду рассказывать, как я в сороковом драпал из Арденн, прячась по вагонам для скота. Но эти, скажу я вам, безжалостные. Не приведи Бог к ним в лапы после боя угодить. В общем, если поможет – я тут кое-чего разнюхал, вам сгодится.

Бакалейщик Раймон кивнул в сторону пьянчуги.

– Из уважения к твоему папаше, Бебер, выслушаем. Но один совет: не держи нас за дураков. Понял?

Сын булочника кивнул. Аурелия с усмешкой заметила, что спеси у него поубавилось.

– Ну, выкладывай, – подбодрил Леандр.

Комкая в руках кепку, Бебер заговорил:

– Вы же знаете, в прошлом году я на кожевенный завод подался. Работаю тихо, ничего лишнего. Но недавно утром иду мимо хозяйской конторы – а там крик, гам. Про своего Шарля толковали, он из Алье вернулся.

Аурелия нахмурилась. Новость ее не слишком обрадовала. Вот уже восемь месяцев она каждый четверг ездила к Тардье – учила музыке их одиннадцатилетнюю дочку: в округе сносного учителя было не сыскать. Аурелия пожалела ее и согласилась – не хотелось лишать девочку увлечения. Тем более что Тардье повторили свое предложение на новогоднем приеме в мэрии, устроенном Леандром. Да и деньги за уроки были не лишними. К тому же сами Тардье вечно пропадали на своем кожевенном заводе, так что Аурелия с ними почти не пересекалась. А вот видеть их сына у нее не было ни малейшего желания.

– По-моему, Шарль учился на юриста в Виши, – встряла она.

Бебер покачал головой.

– Я так понял, он бросил учебу. Теперь с бошами связался. Вот хозяйка и ругается.

Мари недоверчиво фыркнула.

– Да ну! Такая ярая петенистка? Каждый день спрашивает у дочки, пела ли я с классом «Maréchal, nous voilà!»[45]. С чего бы ей ругаться?

– К тому же, насколько мне известно, Тардье не особо разборчивы, кому продавать свою лучшую овчину, – добавил Чик-Чирик.

– За что купил, за то и продаю, – пожал плечами Бебер. – Врать не стану, хозяйка прямо бушевала.

Леандр в задумчивости постукивал пальцем по стакану.

– Знаете, похоже на правду, – изрек он после недолгих раздумий. – Одно дело – уважать власть из буржуазных принципов, и совсем другое – поддерживать бошей. Я бы не удивился, если бы они разочаровались в Петене. Многие после облав пересмотрели свои взгляды.

– Главное, если Шарль и вправду спутался с бошами, как думает его мамаша, нам теперь надо держать ухо востро, – веско добавил бакалейщик.

– Может, тебе пока перестать давать уроки их дочке? – предложил Антуан Аурелии. – Как бы чего не вышло.

Девушка наотрез отказалась.

– Наоборот, это выглядело бы подозрительно. Как раз завтра к ним собираюсь, вот и разузнаю, что к чему.

– Гляди там, красотка, – поморщился почтальон. – У Шарля слава еще та, бабник редкостный.

Аурелия отмахнулась.

– Он уже пытался за мной приударить, за год до войны. Зря потратил время! Было бы глупо теперь к этому возвращаться.

Мрачный, с пылающим от любви взглядом Антуан отодвинул опустевший бокал.

– Он тебя сто лет не видел, а ты теперь взрослая женщина. Надо быть слепым или придурком, чтобы не попытать счастья.

Умиленно глядя на парочку, Хосефа всплеснула руками.

– Qué lindos son los dos![46] Надо их поженить, сеньор Леандр!

– Э-э, да… пожалуй, после войны подумаем, – промямлил тот.

Аурелия зарделась, чувствуя, как Антуан сжимает ее бедро, но и глазом не моргнула.

– Ладно, – вернулась она к прежней теме, – поговорю завтра с малышкой Элизабет. Попробую разузнать побольше о делах ее братца. Ничего не обещаю, но попытаюсь.

– Только осторожно, – предостерегла Мари. – Не хватало еще, чтобы она про нас рассказала.

– Не волнуйся, я буду предельно осторожна. В лоб спрашивать не стану.

Жандарм пообещал навести справки со своей стороны.

Потом беседа перетекла на новости о военнопленных. Четыре месяца назад правительство Пьера Лаваля затеяло масштабную кампанию: молодежь отправляли на работы в Германию. Взамен обещали отпустить пятьдесят тысяч пленных, в основном отцов семейств. По всей стране развесили агитационные плакаты: кто поедет, проявит истинную национальную солидарность, заживет в довольстве и достатке. Но особого успеха эта «Смена» – так ее называли – не снискала. Готье это вряд ли помогло бы, но Мари радовалась, что большинство молодых французов не купились на сладкие обещания и не продались врагу. Она первой поздравила Антуана, когда тот вечером, вернувшись из Тура, признался, что написал «Долой “Смену”!» прямо поверх плаката, изображавшего немецкого солдата, который вовсю громил большевиков. А вот Леандр страшно разозлился и отчитал Антуана за безрассудство: если бы его поймали, гестапо могло бы на них выйти и накрыть часть подполья, которое помогает евреям.

– Мари, как думаешь, Готье попадет в следующую партию освобожденных? – полюбопытствовала жена почтальона.

– Понятия не имею, – призналась Мари. – От него три недели ни весточки, тогда эта «Смена» еще не началась. Может, в следующий раз что-то узнаю.

Почтальон сочувственно на нее покосился.

– Будь уверена, я первым прибегу с хорошими новостями.

Вечер завершился на дружеской ноте. Напоследок, когда Толстый Бебер первым отправился восвояси, все дружно пообещали за ним приглядывать, пока он не докажет, что достоин доверия.

– Думаю, на сегодня хватит, Элизабет. Ты делаешь большие успехи.

Аурелия поставила на столик изящную фарфоровую чашечку, в которой экономка Тардье подала ей кофе – настоящий, с богатым, многогранным ароматом. Она смаковала каждый глоток. По две тысячи франков за килограмм – теперь не каждый мог позволить себе такое удовольствие. У отца, конечно, деньги водились, но он из принципа не желал тратиться на такие излишества.

– Спасибо, мадемуазель Моро. – Девочка, разучивавшая симфонию Моцарта, встала с красной банкетки. – Жаль, брат не пришел меня послушать.

Довольная, Аурелия чуть заметно улыбнулась. Вот он, шанс, которого она ждала с самого прихода!

– Брат? – притворно удивилась она. – Я думала, Шарль с Морисом в Виши.

– Морис пока в лицее, да. А Шарль на прошлой неделе вернулся. Жалко, что он так занят, мы его почти не видим. Хотя он обещал сегодня прийти.

Аурелия постаралась не обращать внимания на расстроенный вид малышки. Каким бы балбесом ни был ее брат, вряд ли он посвящал сестренку в свои дела. Но проверить стоило.

– И чем же он так занят, что вечно пропадает? – невинно полюбопытствовала она.

Элизабет не успела ответить – дверь отворилась, и вошла экономка. Как всегда по четвергам, она явилась за Аурелией, чтобы проводить ее до выхода. Предлога задержаться она не нашла и, подавив вздох, распрощалась с ученицей. Вряд ли удастся ненавязчиво расспросить Элизабет в школе.

Смирившись с неудачей, Аурелия вышла из дома, пересекла двор и направилась к пристройке, у которой оставила велосипед. Застыв как громом пораженная, она увидела Шарля Тардье: тот невозмутимо курил английскую сигарету, прислонившись к стене.

– Так-так, Аурелия! – радостно воскликнул он. – Я так и думал, что велосипед твой.

Скрестив руки на груди, девушка постаралась скрыть досаду от встречи.

– Здравствуй, Шарль, – сухо бросила она. – Каким ветром тебя занесло в Шатийон?

Затушив сигарету каблуком, он шагнул к ней. Аурелия невольно окинула его взглядом: в свои двадцать три Шарль раздался в плечах. Тщательно уложенные волосы, отлично сшитый костюм – он выглядел бы весьма элегантно, если б не глаза-щелочки, приплюснутый нос и кривая ухмылка, не внушающая доверия.

– Ты разве не знаешь? В Виши я чуть не сдох со скуки, плюнул на учебу. Дед чуть вставной челюстью не подавился.

Раз уж Шарль был не прочь поболтать, Аурелия решила его расспросить:

– Юриспруденция тебе не по душе? Наверное, теперь будешь помогать родителям на заводе?

Шарль брезгливо поморщился.

– Еще чего! Оставлю эту ерунду своему лизоблюду-братцу. Я буду проворачивать кое-какие дела, если ты понимаешь, о чем я.

Аурелия промолчала. Она была уверена, что стервец промышляет на черном рынке, – оттуда, наверное, и сигареты.

– Что ж, удачи, – бросила она, направляясь к велосипеду.

Если бы Шарль служил немцам, он вряд ли хвастался бы такими вещами. Это было очевидно.

– Уже уходишь? – разочарованно протянул он.

– Да, семья ждет. Нужно помочь арендаторше собрать урожай в саду.

На самом деле они собирались пообедать с Ариэль и ввести ее в курс дел подполья. Но об этом, разумеется, лучше умолчать. Шарль скис.

– Эх, жаль. Я бы еще поболтал. Ты все такая же хорошенькая.

Аурелия поджала губы: Шарль как-то незаметно очутился совсем рядом. Он почти притиснул ее к велосипеду.

– Очень мило с твоей стороны, Шарль. Но мне правда пора, а то опоздаю.

– Ладно, – процедил он с лукавой ухмылкой. – Тогда передавай привет семейству. Как они, кстати? Слышал, муж твоей сестры в Германии, в плену?

У Аурелии мелькнуло неприятное ощущение, что Шарль разглядывает ее пристальнее, чем того требует светская беседа. Сглотнув противный ком в горле, она мысленно обругала себя. Нечего видеть везде заговоры! Пересилив себя, она невозмутимо подтвердила:

– Да, Готье, увы, угодил в лагерь для военнопленных. Но из писем мы знаем, что он в порядке.

Шарль заметно напрягся.

– Глядишь, вернется. Ну, по этой… по «Смене».

«Смена»! Знал бы он, что она об этом думает!

– Увы, мы не слишком на нее рассчитываем. Семнадцать тысяч добровольцев вместо двухсот пятидесяти тысяч – капля в море.

– Французы никогда не умели понять, что полезно для их будущего, – фыркнул он. – Но ты ведь не из таких?

Аурелию вновь охватила тревога.

– Не уверена, что улавливаю смысл твоего вопроса, Шарль.

– Да какой там смысл… Просто, знаешь ли, нужно быть начеку – раз уж о вас ходят такие слухи. Я тут краем уха слышал про твоего отца – к вам гости зачастили…

Кровь застыла у Аурелии в жилах. Но она сумела невозмутимо парировать:

– Очень жаль тебя разочаровывать, но кто бы тебе такое ни наплел, это чушь. К нам заезжали только кузены по материнской линии.

Местные плохо знали Зели, поэтому семья сговорилась держаться этой версии на случай, если кто-то заметит в доме чужаков. Шарль прищурился и протянул с угрожающей интонацией:

– Охотно верю. Но знаешь, было бы скверно, если бы боши купились на эти сплетни и сунули нос куда не надо. Ты ж не дура – прекрасно понимаешь, что я могу замять это дело. Но взамен…

Он резко дернул ее за запястье, притянул к себе и положил вторую руку ей на бедро. От мерзкого прикосновения сквозь ткань платья Аурелию передернуло, и она гневно вырвалась.

– А ну, убери руки! Тебе не стыдно так позориться?

Она схватила велосипед, но Шарль со злобным смешком бросил ей в спину:

– Ничего, запоешь еще по-другому! Обожаю норовистых кобылок.

Не слушая его, Аурелия вскочила на велосипед и что было сил покатила в сторону Ла-Шемольер. Спеша предупредить семью об опасности, исходящей от Шарля Тардье, она не удержалась на каменистой дороге и ободрала колени. Но, превозмогая боль, мужественно поднялась и позволила себе перевести дух, лишь съезжая по склону к маленькой ферме.