И время остановилось

31

Ссора Аурелии с Шарлем Тардье заставила Леандра спешно увезти Ариэль из Шатийона. Если этот юный болван уверился, что Марселина прячет Антуана, гестапо могло нагрянуть в любой миг. Через сеть, с которой Антуан не терял связи, нашли пожилую пару, потерявшую на войне единственного сына. Те согласились приютить Ариэль. Семнадцатого марта, на рассвете, с опухшими от слез глазами, она уехала в сопровождении Леандра. Пятилетняя Дина, никогда не разлучавшаяся с матерью, если не считать бегства из Парижа, была безутешна. Душераздирающие рыдания малышки довели до слез и Марселину с Аурелией, которые безотлучно находились в Ла-Шемольер. Лишь Аннетт удавалось хоть как-то утешить Дину. Обессилев от слез, девочка под вечер уснула.

– Умеет моя Ненетт с малышами ладить, – с гордостью сказала Марселина.

– А вы с мужем больше детей не хотели? – осторожно спросила Аурелия.

Арендаторша горько улыбнулась.

– Природа, милая, не всегда дает чего хочется.

Устыдившись бестактности, Аурелия сменила тему:

– Будем надеяться, Дину скоро отвезут к Ариэль. Им обеим, наверное, невыносимо тяжело.

– Ваш отец сказывал – там, где он ее упрятал, боши не больно-то лютуют. Глядишь, скоро и дочурку туда переправят.

Аурелия молила об этом всей душой. Разлука матери и малышки терзала ее сердце. Ну почему все так несправедливо? И почему никто не остановил Гитлера, пока не стало слишком поздно?

На следующее утро, пока Марселина подметала двор, девушка в смятении ждала отца. Тот, оберегая их, не назвал точного места, где спрятал Ариэль. Но вдруг Шарль Тардье умудрился за ним проследить? В третий раз за утро Марселина принялась ее уверять, что все обойдется.

– Скоро месье Моро вернется, помяните мое слово.

И верно – не прошло и пяти минут, как у въезда на ферму послышался шум мотора.

– Вот видите! – обрадовалась арендаторша. – Никак возвращается.

Аурелия не успела и слова сказать, как Дина, примостившаяся на табурете у окна, воскликнула:

– Ой, какая страшная черная машина!

Обе женщины в ужасе переглянулись. К дому приближался не отцовский «Бугатти», а блестящий черный «Ситроен».

– Гестапо! – побледнела Аурелия. – Тардье, гнида, все-таки нас выдал!

Арендаторша поджала губы, но взяла себя в руки. Сунула Дину в объятия девушки.

– Живо в заднюю дверь! Спрячьтесь в сарае, в сене. Бегом!

Дрожа как лист, Аурелия припустила прочь. Водитель «Ситроена» как раз заглушил мотор. Прижимая Дину к груди, девушка протиснулась между стеной и ржавым трактором. За дверцей обнаружился сеновал.

– Зачем мы тут? – захныкала Дина. – Хочу к маме!

Аурелия прижала палец к губам, призывая к тишине.

– Это игра такая, – прошептала она. – Помнишь, мы так в поезде играли?

Откуда бы ей помнить? Дине тогда было всего три года. Но девочка послушно кивнула и уселась на пол, пропахший соломой и навозом. Аурелия устроилась рядом, в висках у нее сердце бешено стучало.

Ожидание тянулось бесконечно. Минуты ползли, терзая ее сердце. В доме – ни звука. Неужели они пытают Марселину, чтобы вызнать у нее, где Антуан? Не выдержав, девушка поднялась и велела Дине не двигаться.

– Забейся за сено и сиди тихо. Я покараулю у входа в сарай. Смотри, ни звука, ясно?

Малышка храбро кивнула. Аурелия корила себя, что бросает девочку одну и к тому же насмерть перепуганную. Но тревога за Марселину гнала ее вперед. Крадучись, со скоростью улитки Аурелия добралась до угла сарая. Отсюда она видела дом, а ее саму было не разглядеть. Убегая в спешке, она оставила дверь в кухню открытой. Марселина сидела на стуле, двое мужчин ее допрашивали. Жандарм обшаривал дом. Аурелия похолодела: ясно же, обыском в доме не ограничатся. Надо бежать за Диной, тащить через поля…

Но тут во двор вкатила вторая машина. Подмога? Бедную Марселину заберут? Хлопнула дверца, повисла тишина. Две минуты спустя раздался знакомый отцовский голос:

– Это возмутительно, месье! Как вы смеете тревожить мою арендаторшу!

Ответа Аурелия не расслышала, но Леандр вскипел:

– Да, земля моя! Думаете, мэр стал бы прятать коммуниста? Смешно! Я вашему начальству пожалуюсь, уж поверьте!

Аурелия с облегчением увидела, как незваные гости, рассыпаясь в извинениях, ретировались.

В очередной раз пронесло! Ноги дрожали, сердце никак не унималось. Сползая по стене, Аурелия твердо решила: надо научиться стрелять. Хотя бы ради того, чтобы однажды, когда нынешний кошмар закончится, взять на мушку эту сволочь Тардье.

Жюльен, как и ожидалось, получил повестку на трудовую повинность – именно тогда, когда в Шатийоне сколачивали отряд маки. Сыновья Чик-Чирика, сын почтальона, кузен Фернана, старший сын бакалейщика с двумя племянниками, молодой пожарный, младший брат мясника и еще с десяток парней из соседних деревень – все подались в леса. Жюльен с тяжелым сердцем распрощался с привычным комфортом и примкнул к партизанам. Леандр заявил властям, будто расстался с ним на вокзале, – для достоверности был даже куплен билет. Родителей Жюльена грубо допросили, но те и бровью не повели, а прикинулись убитыми горем и уверили, что понятия не имеют, где их мальчик.

Вскоре и Антуан собрался к партизанам. Он считал, что семье Аурелии и без того хватает риска, к тому же ему надоело отсиживаться на чердаке без дела.

– Да ладно тебе! – взмолилась Аурелия, едва он сообщил новость. – Уж если прятаться, так лучше с нами, чем по лесам.

Антуан стоял на своем: с ребятами от него будет больше толку. В глубине души Аурелия и сама понимала, что это лучшее решение. Проглотив отчаяние, она смирилась и решила помогать партизанам: передавать записки через кладбище, а по ночам носить припасы в условленное место в лесу, где они с Антуаном иногда встречались. Леса вокруг были обширные, так что с июня по сентябрь отряд кочевал, не покидая этих мест. А потом, при содействии Фернана, ухитрявшегося водить за нос сослуживцев, маки взяли за обыкновение менять стоянку раз в полтора месяца. Лагерь с полуземлянками раскинулся в чаще.

Здесь молодые люди до седьмого пота упражнялись с оружием и учились боевым приемам. Каждые шесть дней, при молчаливой поддержке местных, проворачивали все новые и новые вылазки – то грабили мэрии, вынося чистые бланки документов и деньги, то устраивали диверсии на линиях электропередач. Тардье по возвращении начал устраивать облавы, но шатийонские маки не слишком досаждали немцам, и гестапо не обращало на них особенного внимания.

В один душный августовский денек Аурелия потренировалась стрелять из пистолета по консервным банкам, а после сбежала к ручью, мирно протекавшему в низинке. От жары ноги налились свинцом. Разувшись, девушка погрузила ступни в воду, с наслаждением ощутив, как прохладные струи скользят между пальцев. Антуан примостился рядом, игриво теребя узел на боку ее платья.

– Ты и сейчас прекрасна, несмотря ни на что, – выдохнул он восхищенно.

Аурелия и впрямь выглядела очаровательно в лавандовом платье, которое Мари помогла ей залатать. Несмотря на переживания, она не утратила врожденной любви к красивым туалетам и старалась всегда быть привлекательной. Так она позволяла себе толику той беспечности, которую украли у ее юности эти три проклятых года. Чудесные золотые волосы, собранные в пучок, гордо поднятая головка, женственные наряды, романтические грезы… Разве догадаешься, глядя на такую девушку, что пять минут назад она как ни в чем не бывало палила из пистолета по жестянкам, воображая на их месте Шарля Тардье?

– Знаешь, порой вся эта война кажется почти нереальной, – прошептала она. – Оглянись: ручеек такой безмятежный, природа живет своей жизнью… А между тем мир перевернулся с ног на голову. Но ведь вот она – красота. Прямо перед нами.

На лице Антуана заиграла улыбка.

– Потому мне тут и нравится. Как будто чувствуешь дуновение вечности.

Сама того не замечая, Аурелия горько вздохнула.

– Вечность… Сейчас это слово потеряло всякий смысл.

Антуан нежно приподнял ее за подбородок. Глядя ей в глаза, он прошептал самое нежное из обещаний:

– Вечность – это мы с тобой, мой ангел.

Аурелия на миг утонула в его глазах, таких темных и пылающих одновременно. Да что там вечность в сравнении с ее любовью к нему!

Очарование мига разрушил приближающийся топот. Антуан напрягся, готовый сражаться, обороняться. Но это примчалась Мари – раскрасневшаяся, со сверкающими глазами. В руке она победно сжимала письмо.

– Он возвращается! – выкрикнула она. – Готье возвращается!

Аурелия, позабыв о босых мокрых ногах, вскочила и кинулась к сестре, заражаясь безудержным счастьем.

– Правда?! – воскликнула она, чуть не поскользнувшись в траве. – Господи, Мари! Это же чудо!

Добрая весть вскоре подтвердилась. Прохладным октябрьским днем Готье прибыл на вокзал Шатору – тот самый, где пятью месяцами ранее бурно приветствовали маршала Петена. Муж Марселины, Нестор, тоже оказался в числе освобожденных пленных. Оба мужчины – у обоих на лицах печать жестоких условий содержания и изнурительного труда – вернулись в Шатийон под ликующие крики детей.

Белокурые локоны Мари подрагивали от волнения, она надела самое нарядное платье – встречать любимого мужа. А Луи, гордый как никогда, всем рассказывал, что его отец – герой и силач, который выжил в Германии. Готье не верил глазам: как же вымахал сынишка! Он оставил семилетнего малыша, а тут – рослый красавец-мальчуган, которому уже идет одиннадцатый.

В Ла-Шемольер Нестор тоже прослезился: после трех с половиной лет разлуки крошка Аннетт превратилась в чудную двенадцатилетнюю девочку. Волосы до талии, в голубых глазах светится ум. Узнав от Марселины о Дине, он не сказал ни слова против. Но хранить в доме оружие для партизан отказался наотрез. Почти каждую ночь Нестора будили кошмары, и теперь он мечтал лишь снова возделывать землю и наслаждаться семейной жизнью. Никто не посмел его упрекнуть.

Готье вернулся на почту – и без колебаний присоединился к Сопротивлению вместе с родными. Теперь он, в частности, перехватывал доносы. Людей, на которых писали кляузы, пытались предупредить и спрятать. А письма доставлялись по адресу – чтобы не выдать подполье.

Мари будто расцвела. Лицо вновь осветилось девичьей свежестью, от нее исходило самое настоящее сияние. У Аурелии порой сжималось сердце, особенно вечерами, когда она видела сестру с Готье: обнявшись, они читали в гостиной «Унесенных ветром». Как бы ей хотелось так же свободно и открыто любить Антуана! Но с тех пор, как он сделался связным между партизанскими отрядами, его отлучки участились. И Аурелия снова и снова изводилась – а вдруг его пристрелят где-то вдали от нее? Однако на рождественском ужине Антуан сидел рядом, и это было для нее лучшим подарком. Аурелия вновь поверила: пусть будущее туманно, пусть война сеет ужас – но та вечность, которую ей обещал Антуан, еще может стать явью.