И время остановилось

23

На следующий день Антуан узнал, что может провести зиму на чердаке у Марселины при условии, что не доставит ей хлопот. У арендаторши было доброе сердце, и она не видела никаких препятствий к тому, чтобы приютить парня, пусть даже подпольно.

– Когда идет война, нужно держаться друг за дружку, – заверила она Леандра.

Когда станет потеплее, молодой человек сможет подыскать себе другое убежище. Что касается его планов, Леандр сказал, что задействует свои контакты, необходимые для их осуществления.

– А взамен, мой юный друг, – добавил он, – я требую, чтобы моя дочь никоим образом не была замешана во всем этом, иначе я не откажу себе в удовольствии собственноручно открутить тебе голову. Я достаточно ясно выразился?

Возвышаясь над Антуаном во весь свой почти двухметровый рост, он явно не шутил.

– Даю вам слово, – поклялся Антуан.

Когда наступила ночь, они отправились к Марселине. Аурелии было позволено сопровождать их. Выключив фары, Леандр осторожно продвигался по проселочной дороге.

– Прибыли, – объявил он через двадцать минут. – Дом там, в конце дорожки.

В темноте, сквозь которую пробивался лишь свет большой круглой луны, Антуану удалось разобрать буквы на дорожном указателе:

– Ла-Шемольер[37]… Забавное название.

– По крайней мере сюда никто не явится тебя искать, – заверил его Леандр.

Они вышли из «Бугатти», и Леандр трижды постучал в дверь. Марселина встретила их со свечой в руке. В чугунной печи горело толстое дубовое полено, распространяя по комнате уютное тепло.

– Заходите же! Я как раз вливала уксус в кровь кролика, чтобы не дать ей свернуться.

Аурелия еле сдержала тошноту, заметив банку с красной жидкостью, стоящую посреди стола.

– По капельке сливовицы? – предложила им арендаторша. – А то вы что-то бледненькая, мадемуазель Аурелия.

– Мне не надо, спасибо, – отказалась девушка. – Я просто немного устала.

Марселина понимающе покивала.

– С такой холодрыгой оно и понятно, бедная девочка. Я вот все думаю, каково оно там, в Германии, – добавила она, протягивая рюмки мужчинам. – От Нестора уже целый месяц ни единой весточки, надеюсь, он там не очень мерзнет.

– Мари отправила посылки, в том числе и для вашего мужа, – успокоил ее Леандр. – Мы положили одеяла и теплые носки.

– Мне прям неловко, месье Моро. Вы слишком щедрый, все так и говорят: свою рубашку снимете, коли надо. Уж не знаю, как смогу вас отблагодарить.

– Вы это уже сделали, согласившись приютить у себя Антуана.

– Да ну! – отмахнулась та. – Сами посудите, экий паренек красивый, не оставлять же его спать на улице!

Все рассмеялись, после чего Леандр заговорил более серьезно:

– Кстати, что вы сказали Аннетт? Она видела Антуана только в костюме клоуна, но выйдет глупо, если она его все-таки узнает.

– Да ничего я ей не говорила! Дети, они ж любят поболтать, особенно когда не надо. Вам придется прятаться, если моя девонька не в школе или не спит, месье Антуан.

Тот благодарно улыбнулся ей.

– Разумеется, Марселина. Обещаю вести себя как можно незаметнее.

Антуан допил свою сливовицу, и Леандр попросил дочь показать парню чердак, пока сам он поговорит с Марселиной о делах на ферме. Обрадовавшись возможности наконец-то остаться с молодым человеком наедине, Аурелия не заставила просить себя дважды и побежала в сарай за лестницей.

– Твой отец – потрясающий человек, – заявил Антуан, идя за ней следом. – Не знаю, как он раздобыл сведения обо мне, но я вздохнул с облегчением, узнав, что могу остаться.

Аурелия остановилась у двери в сарай и пристально посмотрела на него. Может ли она ему доверять? Инстинкт подсказывал, что да.

– Вообще-то я почти уверена, что папа выполняет шпионские задания. Не смотри на меня так, – сказала она, увидев, как у Антуана округлились глаза. – Он думает, что я не в курсе, но он раньше всех знал, что в самом скором времени ждет нашу страну, и я слышала кое-какие разговоры, не оставляющие места для сомнений. Полагаю, он сделал пару запросов членам своей сети, чтобы удостовериться, что ты не перережешь нам глотки среди ночи.

– Надо же! Удивительно, что он не отправил меня в Нант, чтобы сдать немцам.

– Наша семья никогда не станет коллаборационистами, Антуан. Для борьбы с нацистами мы сделаем все, что будет в наших силах.

Не говоря ни слова, молодой человек обхватил ее за талию и привлек к себе. Аурелия закрыла глаза, отдаваясь теплу его объятий.

– Сердце мое, – прошептал он ей на ухо. – Я так ждал этой минуты.

Он осыпал поцелуями ее шею и поднялся выше, ища губы. Задыхаясь от желания, девушка все же отстранилась под пылким и растерянным взглядом возлюбленного.

– В чем дело? – спросил он.

– Я… Ты уехал без меня, – сказала она с упреком. – Может, сейчас, пятнадцать месяцев спустя, и нет никакого смысла об этом говорить, но ты даже не представляешь, какую боль мне причинил.

Антуан нахмурился. Он вгляделся в ее прекрасные голубые глаза, в которых стояли слезы, пытаясь понять.

– Разве ты не нашла моего письма под орешником?

– Нашла, конечно. И жутко на тебя разозлилась, Антуан, ведь ты обещал, что мы уедем вместе.

Молодой человек нежно погладил ее по виску.

– Ты бы быстро почувствовала, что эта жизнь не для тебя, Аурелия. Я не имел права мешать тебе осуществить свои мечты; рано или поздно ты бы меня возненавидела. Но поверь, я не раз об этом пожалел.

– Тогда ты мог бы остаться! Найти работу, обосноваться где-то здесь! А так мне даже иногда казалось, что ты просто посмеялся надо мной…

Антуан грустно ей улыбнулся.

– Брось, ты же знаешь, что я не могу подолгу оставаться на одном месте.

– Если так, зачем ты вернулся? Чтобы найти здесь убежище, а потом снова меня бросить?

По ее щеке скатилась слеза. Антуан стер ее своим пальцем, вызвав в ее теле сладкую дрожь.

– Я вернулся, потому что там, на фронте и потом в лагере, думал о тебе. Именно твое лицо я видел каждый вечер в небе, среди звезд, засыпая и в своих снах. Я не знаю, что готовит нам будущее, но я не хочу прожить его без тебя, понимаешь?

Он притянул ее к себе и сжал в объятьях. Ее сердце забилось от счастливого нетерпения, и она поцеловала его, наслаждаясь мягкостью его губ, лаской его языка и их смешанным дыханием. Они вложили в этот поцелуй всю страсть людей, которые слишком долго были в разлуке.

Зима выдалась одной из самых холодных, какие случались в этих краях. Все время шел снег, покрывая деревья, дома, поля и дороги толстым белым слоем; казалось, он никогда не растает. Когда позволяли расписание и погода, Аурелия садилась на велосипед и отправлялась в Ла-Шемольер повидаться с Антуаном. Поездка, особенно утомительная при сильном ветре, занимала более получаса. Они встречались не чаще одного раза в десять дней, и их объятья – бурные, но краткие, поскольку Марселина всегда держалась неподалеку, – оставляли у Аурелии тяжелый привкус незавершенности.

– Чего бы я не отдала за настоящее свидание влюбленных, – посетовала она однажды, когда они лежали на сене на чердаке. – Все было настолько проще, когда я приходила к тебе на реку!

Антуан приподнялся, чтобы натянуть на себя толстый бежевый свитер с косами, принадлежавший Нестору, который одолжила ему Марселина.

– Любовь и война всегда плохо уживались. Но потерпи: когда все закончится, я тысячу раз свожу тебя под наш орешник, если это вернет твою прекрасную улыбку.

Однако сохранять улыбку Аурелии было трудно, особенно когда Жюльен уехал к родителям на Рождество. Общежитие снова открылось, и он решил без промедления продолжить учебу. Эта новость очень огорчила обеих сестер и учеников начальных классов, привыкших к лучезарному молодому человеку. Но если Мари смирилась с этим фактом, признав, что с назначением нового директора школа более не нуждается в услугах Жюльена, то Аурелия еще долго оплакивала отъезд друга.

– Да ладно тебе, – попытался утешить ее отец в рождественский вечер. – Ведь для него самого лучше вернуться в университетские круги, согласись.

Девушка шмыгнула носом, не обращая внимания на Луи, который демонстрировал ей свои подарки – новую настольную игру и шоколадный башмачок.

– Я в ужасе от мысли, что он совсем один в Париже, кишащем бошами, – возразила она срывающимся голосом.

Мари, с наслаждением уплетавшая апельсин, неверно истолковала печаль сестры.

– Я вообще-то думала, что ты влюблена в Антуана. Я что-то пропустила?

Недоумение на ее лице заставило Аурелию покачать головой.

– Единственное чувство, которое связывает меня с Жюльеном, – это дружба, и ничего иного между нами не было и быть не могло, даже если бы я захотела. Ты что, до сих пор ничего не поняла?

Аурелия не собиралась выдавать тайну друга, но на лице Мари мелькнуло озарение.

– О Господи! – выдохнула она. – А ведь все было так очевидно.

Леандр в смущении щелкнул подтяжками и прочистил горло.

– Что ж, надеюсь, вы не станете об этом болтать, девочки. Не хватало только, чтобы в семействе Карлье разразился скандал, особенно сейчас, когда у них квартирует высокопоставленный офицер.

– Ты поэтому так тревожишься? – спросила Мари сестру. – Я и слова никому не скажу, можешь на меня положиться.

– Нет, меня пугают нацисты, – призналась девушка. – Кто знает, какую участь они готовят таким, как Жюльен… Они ведь их преследуют у себя в Германии!

Страхи Аурелия, однако, поутихли, когда в феврале она смогла снова повидаться с молодым человеком. Леандр согласился дать в Париже представление для детей военнопленных, и она решила сопровождать отца, хотя раньше клялась, что ноги ее не будет в оккупированной столице. Новый облик города привел ее в уныние. На административных зданиях развевались знамена со свастикой, с улиц исчезли машины. Куда ни глянь, повсюду были немецкие солдаты: расхаживали, как туристы, по проспектам и паркам или сидели за столиками кафе, поглядывая на красивых девушек, которых не стесняясь пытались остановить. На второй день, когда у Леандра были запланированы встречи, о которых он ничего не пожелал ей рассказать, Аурелия, воспользовавшись случаем, встретилась с Жюльеном. За стаканчиком воды с клубничным сиропом она выяснила, что молодой человек проводит много времени в Латинском квартале, где в полуподвальных забегаловках собиралась весьма беспокойная молодежь, слушавшая американский джаз, запрещенный нацистами. Эти беззаботные студенты, которых, как пояснил Жюльен, прозвали «зазу»[38], были против всех – против Петена, против Лондона, против Гитлера. Бунтуя против любой власти, они одевались и причесывались наперекор тому, что провозглашало правительство Виши: парни носили широкие брюки и приталенные пиджаки, отпуская волосы до плеч, что придавало им небрежный вид, а девушки ярко красились и зачесывали волосы в высокий кок надо лбом.

Аурелия чувствовала себя совершенно чужой среди этой молодежи, которой двигало прежде всего желание наслаждаться жизнью, но Жюльен, похоже, был счастлив, и она порадовалась тому, что у него все хорошо.

Зато ее постигло глубокое разочарование, когда накануне отъезда их с отцом пригласили на ужин родители Мадлен. Те уже не скрывали своих симпатий к нацистскому режиму: среди гостей, сидящих за столом, уставленным фуа-гра и другими деликатесами, которые продавались только на черном рынке, был немецкий капитан. Сжав кулаки, Аурелия еле сдержалась, чтобы не плюнуть на начищенные сапоги офицера, когда тот вознамерился поцеловать ей ручку. Но хуже всего была Франсуаза, мать Мадлен, которая не переставала твердить его имя – Людвиг – невыносимым тоном первой ученицы в классе.

Поскольку хозяева представили Леандра как величайшего шансонье страны, капитан спросил его:

– А вы не думаете выступить в кабаре Сюзи Солидор? Она всегда очень тепло нас принимает, и нам очень нравится ее исполнение «Lili Marleen»[39] на вашем языке.

Раздраженная тем, какой оборот принимает вечер, Аурелия услышала неопределенный ответ отца – дескать, будучи мэром коммуны, он лишь изредка приезжает в Париж. Когда подали кофе, она взяла Мадлен за руку и отвела ее в сторону. Она больше не могла видеть, как мужчины беседуют, попыхивая толстыми сигарами, словно все происходящее было в порядке вещей. Она не осуждала отца – у него не было выбора, – но ей самой необходимо было отвлечься. Оказавшись в старой спальне подруги, она самым естественным тоном и с заговорщицкой улыбкой спросила:

– Ну что, ты счастлива со своим мужем? Рассказывай!

Девушки не виделись уже десять месяцев, и за это время Мадлен успела сочетаться законным браком с тем дальним родственником, о котором они говорили в прошлую встречу в «Ритце».

– Да, Пьер-Ив потрясающий… Ох! Я вообще-то не должна сейчас тебе об этом говорить, но у нас будет ребенок, разве это не замечательно?

Аурелия постаралась воспринять эту новость с радостью.

– Это просто чудесно! – сказала она. – Я так рада за тебя. И когда собирается родиться малыш?

– Скорее всего, не раньше сентября. Пьер-Ив очень подружился с одним унтер-офицером, мы хотим попросить его стать крестным отцом.

– Серьезно? – поморщилась Аурелия.

– Да, он отличный парень. И холостой, заметь… Полагаю, ты больше не виделась со своим циркачом?

Аурелия подавила отвращение, поняв намек подруги, и предпочла соврать.

– Нет, – заявила она со вздохом, достойным величайших трагических актрис. – Понятия не имею, что с ним стало.

– Бедняжка, – изобразила сочувствие Мадлен. – Признайся себе, что этот парень был прохвостом, никаких сомнений. Папа не ошибся, эта война и правда пошла нам на пользу.

Аурелия сделала глубокий вдох, чтобы не влепить ей пощечину. Но все же, поскольку ее нервы были на пределе, не удержалась от ответной реплики:

– Неужели ты не способна смотреть на мир иначе, чем глазами своего отца?

Задетая за живое, Мадлен ответила немного резко:

– Я так и знала, что ты отреагируешь подобным образом! Только не говори мне, что ты защищаешь эту еврейскую шваль!

Не в силах скрыть презрение, Аурелия испепелила ее взглядом.

– Я не защищаю никого и ничего, Мадлен. И меньше всего – тех, кто убивает невинных.

После этих слов между ними воцарился такой холод, что ночью Аурелия, рыдая, приняла решение больше не писать Мадлен. Как же тяжело прощаться с детством!

Когда пришла весна, Антуан простился с Марселиной, поблагодарив ее за все, что она для него сделала. Он уезжал не очень далеко, но фермерша все же смахнула слезу, уверяя, что будет по нему скучать. Леандр раздобыл для него удостоверение личности, выглядевшее донельзя правдоподобно, – теперь Антуан носил фамилию Перрен и был двоюродным братом бывшего владельца заброшенной фермы в Ормо, которую занимали французские солдаты во время битвы за Шатийон. До нее можно было добраться на велосипеде всего за пятнадцать минут. Теперь, чтобы встретиться с Антуаном, Аурелии достаточно было доехать до кладбища, потом свернуть налево, на дорогу, ведущую через поля, а чуть дальше съехать на тропинку, о которой знали только местные. Старый коттедж был не в лучшем состоянии, но для их цели вполне годился.

Антуану выдали простыни и перину для матраса, заменявшего кровать, а также газовую плитку, чтобы он мог приготовить еду. Этого минимального комфорта ему вполне хватало. Однако Аурелия все равно виделась с ним реже, чем ей хотелось. Поскольку молодой человек счел своим долгом помогать еврейским детям, он раздобыл велосипед, на котором часто отправлялся в Лош, откуда на поезде добирался до Шенонсо. Там в лесистой части замка, находящейся по «хорошую» сторону от демаркационной линии, он забирал детей и отводил их к другим проводникам, которые переправляли их дальше на юг. Он мог отсутствовать несколько дней, на протяжении которых Аурелия тряслась от страха, что его разоблачат и арестуют. Она знала, что он перевозит нелегальные листовки, рассказывающие о зверствах нацистов, и распространяет их в деревнях оккупированной зоны. Она поклялась себе хранить это в тайне из опасения, что отец запретит ей видеться с Антуаном, если узнает, и ожидала худшего всякий раз, когда он уезжал.

В один из прекрасных апрельских дней молодая женщина отпраздновала свое двадцатилетие. Легкий ветерок разгонял редкие облака в лазурном небе, а воздух благоухал ароматами природы, пробудившейся после суровой зимы, которую они только что пережили. Близился вечер. Выйдя из школы, Аурелия сразу же села на свой красный велосипед и отправилась на свидание с Антуаном, который ждал ее на ферме. Они занимались любовью, но их счастье имело легкий привкус печали, какой бывает, если желанию жить полной жизнью мешает неуверенность в завтрашнем дне. Тая от удовольствия, девушка тихонько водила пальчиками по белой коже на груди Антуана. Ничто не доставляло ей большей радости, чем часами оставаться рядом с ним, впитывая его запахи и ощущая мерные удары его сердца. Познали бы они такое счастье, если бы не война? Иногда Аурелия убеждала себя, что иначе он бы не вернулся к ней, а иногда ей удавалось поверить, что они все равно рано или поздно нашли бы друг друга.

– Ты не скучаешь по цирку? – неожиданно спросила она.

– Сам не знаю. У меня слишком много дел, чтобы думать об этом, хотя иногда я задаюсь вопросом, что стало с Роже и Саскией. Помнишь их?

– Конечно. Твой напарник-клоун и прекрасная акробатка.

– Они спешно поженились, когда была объявлена война, – сообщил ей Антуан. – С тех пор я, увы, не получал от них известий. Хочется верить, что Роже не попал в плен и они счастливы… Впрочем, я предпочитаю об этом не думать. Лишние размышления мешают действовать.

Поскольку на следующий день молодому человеку предстояла очередная поездка в Лош, Аурелия вернулась к прежней теме:

– Я бы хотела поехать с тобой и тоже приносить пользу. Подскажи, как это сделать, прошу, любовь моя.

Антуан нежно погладил бархат ее плеча и коснулся поцелуем волос.

– Даже не думай, – ответил он. – Твой отец убьет меня, если я возьму тебя с собой.

– Мы все время в разлуке, это несправедливо.

– Несправедливо то, что многим сейчас приходится переживать. Страшно видеть детей, охваченных ужасом, которых увозят от матерей, а те остаются, точно так же напуганные неизвестностью, в которой живут день за днем.

– Я знаю, Антуан. В прошлом году Ариэль рассказывала мне, как с ее народом обращаются в Польше. Меня просто убивает чувство бессилия, когда я сталкиваюсь с чем-то подобным. Чем больше людей решат действовать, тем быстрее закончится эта война, ведь так?

Он прижал ее к себе еще крепче.

– Не думай об этом, сердце мое. Нас, участников Сопротивления, пока действительно мало, но я не хочу, чтобы ты рисковала.

– Ненавижу, когда ты так говоришь!

– Когда война закончится, нас больше ничто не разлучит. Мы станем путешествовать, создадим свой цирк, будем заниматься любовью столько, сколько захотим… Мы будем жить, да, будем жить! – пылко закончил он.

– К тому времени ты устанешь от меня, от моего бездействия, в то время как такие, как ты, сражаются, пытаясь искоренить зло, – подавленно отозвалась она.

– Устану от тебя? Это невозможно, я всегда буду хотеть тебя, глупышка!

Улыбаясь, Антуан опрокинул ее на спину и принялся дразнить языком ее розовые соски. Аурелия выгнулась от желания и сжала его бедрами, притягивая к своему влажному лону.

– Докажи, – со стоном потребовала она.

Их тела страстно сплелись.

Две недели спустя в их доме раздался телефонный звонок, бесповоротно изменивший течение их судеб. Перед ужином Аурелия вышла вместе с отцом в зимний сад, чтобы поставить в вазу огромный букет нарциссов, и в этот момент Леандру позвонила Ариэль. Они поговорили минут десять, после чего Леандр заявил самым решительным тоном:

– Я немедленно приеду за вами. Ни в коем случае никуда не уходите.

Он был так бледен, когда повесил трубку, что Аурелия встревожилась:

– Что случилось, папа? С Ариэль все в порядке?

Он несколько секунд потрясенно молчал, прежде чем ответить:

– Сегодня утром немцы ворвались к ним в квартиру и арестовали Жакоба. К счастью, Ариэль с малышкой как раз вышли в магазин. А теперь им нельзя туда вернуться, это было бы чистым безумием.

Ноги Аурелии подкосились, и она осела на диван.

– Где они? И что с Жакобом?

– Они спрятались у подруги, на улице Ренн. Но им нужно немедленно покинуть Париж. Что до Жакоба… Боюсь, трудно будет получить о нем известия.

Аурелия в ярости вскочила.

– Но за что его арестовали? Просто потому, что он еврей?

– Увы, да, евреев преследуют все настойчивей. Вот черт! – мрачно добавил он. – Если уж они осмелились тронуть такого человека, как Беренсон, одного из самых уважаемых банкиров, то никто из евреев больше не в безопасности.

– Когда ты едешь? – спросила она сдавленным от тревоги голосом.

– Сегодня же вечером. Нужно попасть в Париж как можно скорее.

За ужином, на который был приглашен Антуан, все разговоры крутились вокруг этого печального события. С усталым видом Леандр попросил Мари утром пойти к Марселине и попросить ее приютить Ариэль с маленькой дочкой.

– Я знаю, что она не откажет, но ты обязательно уточни, что я возмещу ей расходы на двух лишних едоков. Она и так уже столько сделала для Антуана!

– Это правда, – подтвердил тот. – Им будет неплохо в Ла-Шемольер, если это может вас успокоить.

Мари стала расспрашивать отца, каким образом он собирается переправить Ариэль в свободную зону.

– Вас наверняка будут проверять. К тебе вопросов не будет, с твоим аусвайсом, но еврейку они точно не пропустят.

– Я уже об этом подумал. Я найду способ спрятать Ариэль, под одеялом например, и скрестить пальцы, чтобы это сработало, но малютка Дина… Если вдруг… Бедный ребенок, ей всего три годика.

– А если переправить ее через Шенонсо? – вмешался Антуан. – Я прекрасно знаю эту сеть и все обходные пути.

Леандр покачал головой, объяснив, что Ариэль никогда не согласится передать дочь в незнакомые руки. Аурелия, до этого не проронившая ни слова, настолько ее мучило положение, в котором оказалась Ариэль, вдруг подала голос:

– Послушайте, кажется, я придумала. Если я правильно поняла, их опасно перевозить вместе на случай, если Ариэль задержат, да?

Не понимая, к чему она клонит, отец выжидательно кивнул. Тогда Аурелия изложила свой план:

– Раз иного выхода нет, я поеду с тобой в Париж, папа, и вернусь поездом с Диной.

С блестящими от восхищения глазами Антуан сжал ее руку под столом.

– Если малышка будет молчать, мне это кажется осуществимым. Но, послушай, я вполне могу это сделать вместо тебя.

– Нет, одинокая молодая женщина с ребенком вызовет у немцев меньше подозрений, тем более что мои документы в полном порядке.

– Не спеши, Аурелия, – возразила Мари. – Представляешь, что будет, если ты попадешься?

Девушка, глазом не моргнув, устремила на сестру решительный взгляд. Она внезапно ощутила в себе прилив доселе неведомой силы, вызванной необходимостью бороться за спасение Ариэль и Дины.

– Это неважно. Их надо вытащить оттуда, и я это сделаю. Не могу я больше сидеть сложа руки и ждать, пока война закончится. Я хочу действовать.

Ее тон не допускал никаких возражений.

– Ладно, – вздохнул Леандр. – Я уже понял, что ты не отступишься, моя маленькая упрямица, но ты все же должна постоянно помнить, насколько это опасно.

– Я предпочитаю опасность угрызениям совести из-за того, что даже не попыталась.

Сразу после ужина Аурелия поднялась к себе собрать чемодан, а потом крепко обняла сестру, прежде чем сесть в машину вместе с отцом и Антуаном. Мари шмыгнула носом, прижимая ее к себе.

– Ты такая сильная, дорогая! Береги себя, обещаешь?

– Не волнуйся, я всегда выкручусь. Скажи Луи, что я очень скоро вернусь, ладно?

Высадив Антуана на ферме – в последнюю минуту молодой человек снова предложил занять место Аурелии, но та, как и следовало ожидать, решительно отказалась, – отец с дочерью пустились в долгий путь к столице. Они без проблем пересекли линию разграничения, объяснив, что были вынуждены срочно выехать, чтобы поспеть к смертному одру престарелой тетушки. Молодой немец, дежуривший в сторожевой будке, был тронут и пожелал им удачи, что, как только они пересекли границу, вызвало у них приступ гомерического смеха. На несколько минут они почти забыли об ужасной опасности, нависшей над ними в ту весеннюю ночь сорок первого года.

– Мадемуазель? Ihre Papiere![40]

Аурелия сглотнула, протягивая свои документы и аусвайс солдату, проверявшему вагон. Поезд отправился утром, увозя их с Диной в путешествие, исход которого оставался неясен. Она забрала девочку на улице Ренн, как и было условлено, после чего они обе на метро доехали до вокзала Аустерлиц. Из соображений безопасности ее отец и Ариэль отбыли днем раньше. С того момента о них ничего не было известно. Аурелия узнает, удалось ли им добраться до Шатийона, лишь через несколько часов – отец должен встретить их с Диной на вокзале, если все пройдет благополучно. Дина, не шевелясь, сидела у нее на коленях и разглядывала мелькающий за окном пейзаж. Даже в этот решающий момент, когда боши тщательно проверяли поезд, девочка оставалась спокойной. Аурелия несколько раз объяснила ей, что, если появятся немецкие господа, ей нужно будет поиграть в молчанку, и пообещала шоколадку в награду. В результате малышка с нетерпением ждала начала игры и отнеслась к своей роли со всей серьезностью.

Нависнув над Аурелией, солдат внимательно ее разглядывал, сверяя лицо с фотографией на удостоверении личности.

– Спасибо, мадемуазель, – сказал он, возвращая документ. – Куда вы едете?

Его холодные серые глаза смотрели на нее непроницаемым взглядом, и Аурелия почувствовала, как у нее по шее потекли капельки пота. Неужели он что-то заподозрил?

– Я еду навестить свою бабушку в Берри, – ответила она, вспомнив легенду, которой ей полагалось придерживаться. – Там очень хорошо весной.

Удивительно, что ей каким-то чудом удавалось не дрожать.

– Ja, не сомневаюсь. Покажите мне вашу сумочку.

Напрягшись всем телом, она повиновалась. К счастью, ей хватило ума перед отъездом избавиться от подпольной листовки, которую ей дал Антуан во время их последнего свидания на ферме Ормо.

Не обнаружив ничего предосудительного, немец улыбнулся, глядя на Дину.

– Какая у вас милая дочка. Похожа на мою.

Отблеск человечности в его взгляде взволновал Аурелию. Нет, она не имела права видеть в нем что-то привлекательное! Этот человек без колебаний отдаст ее на растерзание своему руководству, если догадается, что она прямо у них под носом вывозит еврейского ребенка в свободную зону.

– О, Жанна – моя племянница, – уточнила она. – Сестра решила, что деревенский воздух пойдет ей на пользу.

Ее собеседник недоверчиво прищурился.

– И где же она, ваша сестра?

Сердце Аурелии забилось все быстрее и быстрее.

– В Париже. Она много работает, чтобы малышка ни в чем не нуждалась, и поэтому, увы, не смогла поехать с нами.

Сказав это, она изобразила для немца одну из тех улыбок с ямочками на щеках, перед которыми никто не мог устоять. Он собирался что-то добавить, но кто-то из его коллег гаркнул из другого конца вагона:

– Dieter! Wenn Sie nichts gefunden haben, gehen wir![41]

Аурелия, не понимавшая ни слова по-немецки, сглотнула. Может, тот человек приказал их арестовать?

– Нет, – сказал солдат словно самому себе, – я ничего не нашел. Приятного отдыха, мадемуазель, – попрощался он с Аурелией, прежде чем присоединиться к другим военным.

Поезд снова тронулся, и Аурелия наконец позволила себе выдохнуть. Дина заерзала у нее на коленях и прижалась своей хитрой мордашкой к ее лицу.

– Ауея, я выиграла шоколадку?

– Да, солнышко, ты ее вполне заслужила, – откликнулась девушка, нежно целуя маленькие пухлые щечки.

Какой мандраж она испытала! Никогда в жизни ей еще не было так страшно!

Тремя часами позже Аурелия бросилась в объятия отца, встречавшего их на вокзальном перроне.

– Слава Богу, ты здесь! – выдохнул он с облегчением. – Я весь день места себе не находил.

– Как Ариэль? – взволнованно спросила она, садясь в машину.

Леандр тут же тронулся с места.

– Она в Ла-Шемольер. По дороге нас досматривали всего один раз и, к счастью, не стали обыскивать машину. Ариэль спряталась под одеялами, а сверху я навалил пустые чемоданы.

– Отлично. Я тоже вся перетряслась во время проверки. А в результате солдат нашел Дину очаровательной и даже сравнил ее с собственной дочкой, – закончила она со смешком, говорившим, что она до сих пор никак не может поверить в благополучный исход.

– Я горжусь тем, что ты сделала, дорогая, – поздравил ее Леандр.

Несколько минут спустя, увидев, как Ариэль с мокрыми от слез щеками обняла радостно бросившуюся к ней Дину, Аурелия почувствовала, что сделала правильный выбор, рискнув жизнью, чтобы они могли воссоединиться. Немцы могут сколько угодно сеять ужас и думать, что диктуют свои законы, но, пока существует хоть горстка тех, кто сопротивляется, бросает им вызов и спасает жизни, надежда на лучший мир не умрет.