Субботняя студенческая демонстрация в Степногорске была организована и разогнана силами правопорядка как раз в то время, когда губернатор Платов находился в Москве, участвуя как член Совета Федерации в очередных заседаниях верхней палаты Российского парламента. Было ли это простым совпадением?
Как многоопытный матерый политик, умевший улавливать самые незаметные, потайные связи событий, фактов и явлений, Платов никогда не верил, будто что-то на этом свете происходит спонтанно, волею случая. Даром, что ли, в блаженные минувшие времена долбил он законы диалектики в Университете марксизма-ленинизма, а после и в Высшей партийной школе в Москве? Нет-нет, с бухты- барахты такие события развернуться никак не могли, и скорее всего, кто-то расчетливо подгадал начало студенческой бузы к отъезду первого человека региона по его важным сенаторским делам. Хотя, конечно, полностью не исключалось, что волнения и в самом деле вспыхнули стихийно, в связи с толь-
ко что принятым Госдумой в первом чтении новым законом об образовании.
Вообще говоря, положение Платова было достаточно непростым. С одной стороны, как деятель и политик антилиберальной ориентации, стоявший в жесткой оппозиции к правящему кремлевскому режиму, он должен был бы не только приветствовать, но и поощрять подобные акции, направленные против антинародного, чтоб не сказать чего покрепче, дерьмократического режима.
Но вместе с тем, как высшее ответственное лицо, он должен был поддерживать во вверенном ему регионе законность, стабильность и порядок и уж по крайней мере не допускать уличных потасовок с привлечением отрядов милиции, что, несомненно, подрывало его позиции накануне новых губернаторских выборов и было абсолютно недопустимо для человека, убежденного, что губернаторский пост вовсе не последняя вершина в его политической карьере.
Вот почему, едва получив в субботу сообщение о разогнанной демонстрации в Степногорске, разъяренный Платов немедленно связался с обоими вице-губернаторами, чтобы получить максимально точные сведения о происшедшем. Однако ничего вразумительного не услышал: оба они только ахали да охали, утверждая, что и сами ничего толком понять не могут.
Эта невнятица лишь еще больше распалила крутого губернатора, решительно все измерявшего теперь лишь одним — как то или иное может сказаться на его имидже в свете приближающейся новой избирательной кампании. В любом случае надлежало устроить грандиозную взбучку начальнику областного Управления внутренних дел и начальнику областного Управления ФСБ. Чтобы маленько почесались, чтобы призадумались, пораскинули мозгами и смекнули, что он, известный в стране губернатор, подобного терпеть не станет и, пока он у себя в Степногорске царь и бог, для них, пусть и подчиненных своим московским начальникам, это означает одно: Бог дал, Бог и взял — его власти на то пока еще хватит.
Что касается тезки, начальника областного УВД генерал-майора Мащенко, Николая Прохоровича Мащенко, а проще сказать — просто Николы, тот был свой, что называется, без вопросов, «с потрохами». Сколько лет, еще в те, отлетевшие советские времена, частенько оказывались рядом в самые трудные, щекотливые моменты, когда сам он, бывший сотрудник областного УКГБ, а после перспективный, неудержимо растущий обкомовский кадр, курировал по партийной линии административные органы! И на охоты катались, и в саунах парились... А уж соли под шашлычок не один пуд съели. А потому и знали о-очень много чего друг о друге, а потому связка была уже неразрывная. На веки и веки связка. Да и могло ли быть иначе, если генерал Мащенко все свои достижения, все карьерные прыжки получил прямехонько из его, платовских рук?
Мащенко был стреляный воробей, никакой оплошности от него ждать не приходилось. Ум же его был хоть и прост, но конкретен — никогда ничего не брать на себя, не заручившись четким, желательно письменным указанием свыше. И вот надо же, этакая неувязка! Едва ли не первая в его послужном списке.
Вот ему-то и следовало позвонить прежде всего, чтобы попытаться установить истину и вызнать подоплеку всех этих малоприятных событий. Но коли с начальником областного УВД разговор предполагался достаточно секретный, доверить его обычным телефонным проводам нельзя было никак. И Платов решил соединиться с первым милиционером вверенной ему области по защищенной спутниковой связи. Он набрал на черном корпусе аппарата комбинацию цифр, и голос его, слетев где-то с излучателя антенны-тарелки, пронизал почти сорок тысяч километров, достиг в черноте космоса приемных устройств спутника правительственной связи и обратно помчался к земле.
Мащенко взял трубку сразу. Видно, ждал его звонка. Связь была превосходная, даже дыхание было слышно.
— Тут я, Николай Иванович! — услышал Платов. — Слушаю!
— Слушаешь? — приветствовал Платов. — Я... я... на кого город оставил? Я, Никола, на тебя город оставил. Улетел со спокойным сердцем. И что мы имеем?
— Разбираемся.
— Давай докладывай, только вкратце — что, как и почему... Как полагаешь, нужен мне сейчас весь этот геморрой?
— Ищем зачинщиков, Николай Иванович. Хотя и так известно, кто студентов накрутил.
— Стало быть, опять этот Русаков?
— Смотрите в корень. Хотя разрешение на шествие и митинг мы им выдали.
— Ну так, е-мое, Никола! Неужто нельзя было обойтись без кулачков? Видел я по телевизору, как твои орлы размахались!
— Будем исправлять положение. А так ситуация под контролем.
— Из вас контролеры, как из зайца парашют... В общем, смотри в оба, тезка! Мы молодежь сейчас потерять не должны никак. Какие были лозунги?
— У нас все зафиксировано. Каждый плакатик. Все до одного — только против Москвы. Против Думы, Чубайса, Немцова, против него, ну, и все прочее... Денег требовали, проверок... Ну, как всегда...
— А против меня?..
— Против вас — ни одного.
— Ну работники! Чего тогда было мордовать? Ну дуболомы! Раз так — тем более с «омонами» своими разберись. Всех, кто особо засветился, — из города прочь! Пускай остынут. Строжайший инструктаж! Если команда русаковская снова вылезет на улицы — палками не махать, щитами не дубасить.
Выйти на переговоры, работать с населением мирно, корректно, впечатление загладить, переломить ситуацию психологически. Лаской надо, лаской! Уяснил? Основной мотив — хотите правды — ищите ее в Москве, идите на Москву. От нее все беды. А уж там — как хотят. Акции неповиновения, марш протеста — их дело.
— Мысль понял, Николай Иванович.
— Надеюсь... Чтобы вся эта сволочь, вся эта свора не смела после орать, что коммуняки, мол, такие-растакие. Это — политика! Ну, все, бывай. Завтра в это же время доложишь обстановку...
Платов набрал еще один номер и связался с начальником областного управления ФСБ Чекиным. Это была совсем другая птица, не местный, из московского гнезда. Но и с ним они, как бывшие коллеги, как правило, находили общий язык, хотя полностью полагаться на него, как на Мащенко, конечно, не следовало.
Чекин почти теми же словами пытался уверить, что ведется оперативная работа для выявления конкретных подстрекателей столкновения, и в его докладе тоже не раз прозвучала слишком хорошо известная обоим фамилия доцента Русакова, основателя и лидера «Гражданского действия», депутата областного Законодательного собрания, одного из самых популярных людей в городе. Правда, чувствовалось, что и отношение к Русакову у Чекина не то, что у Мащенко. Недаром, видно, поговаривали, что и с «Гражданским действием» этот чекист Чекин был вовсе не на ножах...
Затем Платов позвонил домой директору «губернаторского» канала местной телерадиокомпании, напрямую подчинявшегося администрации области. Ему было приказано уже в завтрашней утренней программе прокомментировать события в сочувственном духе по отношению к трудному положению и требованиям студенчества, выразить от имени губернатора публичное сожаление о случившемся и принести извинения всем, кто угодил под милицейские дубинки. А также известить население о наложении строгих взысканий на всех сотрудников правоохранительных органов, превысивших полномочия. Точно такая же информация была доведена до сведения и главного редактора областной прогубернаторской газеты «Степной край».
Покончив со звонками, Платов подошел к уже темному окну, за которым широко раскинулась ночная Москва, и глубоко задумался.