...Имеются человеческие жертвы

87

Допрос Нелюбина завершился около пяти часов вечера, и Турецкий чувствовал ту радость победы, которая была самым нужным и самым дорогим в его работе. Теперь он знал о Клемешеве уже все.

Нелюбин не стал щадить ни себя, ни того, с кем был связан столько лет, еще с афганских времен, и с кем после, когда они снова встретились здесь, на степногорской земле, продолжил то, что было нача­то еще там, в середине восьмидесятых.

Нелюбина препроводили в камеру под усилен­ный надзор, а Турецкий выбрался наконец на улицу из душного кабинета и широко вздохнул, глядя на город, на реку.

Он был спокоен. Он знал, что Клемешев нахо­дится под неусыпным наблюдением, что его посто­янно держат в поле зрения и люди Коренева, и люди Грязнова. Уйти от них было невозможно, как нельзя было ему ускользнуть из города, ибо теперь у него не было уже другого выхода, как либо пы­таться вырваться из Степногорска, либо наложить на себя руки, либо явиться с повинной и отдаться на волю властей.

Подкатила машина, все та же дряхлая серая «Волга», и Александр Борисович, вместе с Данило­вым и Рыжковым, снова оказался на заднем сиденье темного салона. Подал голос телефон. Турецкий ус­тало взял трубку, и тотчас лицо его исказилось вол­нением.

— То есть как? Как это могло случиться?

— А вот так! — не скрывая отчаяния, выкрикнул Грязнов. — Ушел, сволочь! Причем тем же манером ушел, как тогда Горланов в Москве. И в его джипе оказался люк. Практически на глазах у ребят Коре­нева. Сиганул в колодец — и все!

— Ты понимаешь, понимаешь... — вскрикнул Турецкий.

— Молчи, Саша, лучше твоего понимаю! Но из города он не уйдет. Мы уже подняли все комму­нальные службы, все схемы и Планы подземных коммуникаций. Сам понимаешь, они здесь не такие, как в Москве. Возьмем!

«Ну да, конечно, — подумал Турецкий. — Он понял все, этот оборотень, все просчитал, когда узнал, что сгорела его задумка с моим убийством и расстрелом Нелюбина. А может быть, он и затеял все это лишь только для того, чтобы отвлечь внима­ние от себя хоть на какое-то время и выиграть день для подготовки отхода и отрыва. Ведь он же тоже наверняка и видел и чувствовал, как мы его опека­ем. Да мы и не скрывались, напротив, как могли, заводили его. Ну вот, дозаводились... »

Он снова связался с Грязновым:

— Послушай, Слава, подумай, взвесь — у вас хватит сил? Ну просто численного состава?

— Все перекрыто, Саша. Возьмем.

Турецкий положил трубку, не зная, куда ехать и куда деть себя. Эта жизнь не давала вздохнуть, не давала порадоваться хоть час, хоть минуту. И снова раздался сигнал телефона. Звонили из приемной прокуратуры.

— Александр Борисович! — Турецкий узнал голос одного из помощников Золотова. — Сюда только что позвонила Наталья Санина. В ее кварти­ру проник Клемешев с двумя своими подручными. Она взята в заложницы. Этот гад требует вас, угро­жает, что убьет ее, если вы, один и без охраны, немедленно не приедете туда.

«Ну, вот и все! — подумал Турецкий. — Зам­кнулся круг».

— Что там происходит? — спросил он.

— Ситуация критическая. Туда уже выехали пол­ковник Грязнов и полковник Коренев. Дом оцеп­лен. Но нет сомнения — он пойдет на все.

Турецкий и сам это понимал. И в двух словах объяснив ситуацию своим помощникам, приказал что есть мочи гнать в «Царское село». Подъехав, он позвонил в квартиру Саниной. Трубку взял Клемешев. И как ни странно, он был очень спокоен и даже любезен.

— Вы сами понимаете, господин Турецкий, мое положение. Уж коли все пошло прахом, то есть вся жизнь, все планы, все надежды, самое верное было бы сигануть ласточкой вот с этого балкона вместе с вашей Наташей. Но вы же знаете: надежда умирает последней. У меня есть что предложить вам. Но это не по телефону. Поднимайтесь, и никаких штучек, потому что ее жизнь пока что в моих руках. Вы же не хотите повесить на себя ее смерть? А мне сейчас ничего не стоит отправить ее в дальнее плавание к ее Русакову. А то бы встретились там и были бы вместе всю оставшуюся вечность... Давайте подни­майтесь, потолкуем.

Грязнов, который подошел к их серой «Волге» и слышал весь разговор по громкой связи, взглянул на друга. Слова тут были не нужны.

Один из оперативников Грязнова протянул Александру Борисовичу бронежилет, но Турецкий только махнул рукой и отдал Вячеславу Ивановичу свой ПСМ:

— Держи! Лучше не брать с собой эту штуку. Все равно не пригодится. А те отберут. В случае чего позаботься о моих, об Ирке с Нинкой... Впрочем, чего тебя учить, сам знаешь...

Подошел бледный как полотно Денис Грязнов:

— Дядя Саша, может, и мне с вами?

— Отставить, герой, — усмехнулся Турецкий. — Ты свое дело уже сделал. А там ты мне не помощ­ник. И потом, на тебе ведь «Глория».

Он вошел в подъезд и поднялся на лифте на нужный этаж, где у дверей толпилось несколько ребят в тяжелом снаряжении спецназа, с пистолета­ми в руках. Они расступились, и один из тех, что был с Клемешевым, впустил Турецкого в простор­ную прихожую и провел в большую комнату, где напротив друг друга в креслах сидели Наташа и Клемешев. В одной руке он держал в руке настав­ленный на нее пистолет, а в другой — противотан­ковую гранату на боевом взводе. Стоило ему просто разжать пальцы — и через три секунды здесь не осталось бы ничего.

Турецкому было что сказать этому человеку, с улыбкой смертника смотревшего на него снизу вверх большими темными глазами, но он поостерег­ся. В конце концов, никто не знал, что в эти секун­ды могло прийти ему в голову. Ведь он действитель­но потерял все.

Один из людей Клемешева тщательно обыскал Турецкого, но, не найдя ничего опасного — ни рации, ни пистолета, — показал ему на кресло. На­таша была бледна, но, к удивлению Турецкого, ка­кого-то особенного, панического женского страха на ее лице не было, и он невольно восхитился ею.

Нет-нет, он ошибался, ошибался в ней. Она могла бы многое. Но для этого сейчас требовалось спасти ее.

— Вы вызывали меня, — сказал Турецкий, спо­койно глядя в глаза Клемешеву. — Слушаю вас. Хотя должен сказать, вы выбрали слишком баналь­ный путь.

— Я не выбирал, — улыбнулся Клемешев какой- то странной улыбкой. — Никакого выбора не было. А вызвал я вас вот зачем. Хочу поторговаться. Хотя видите, какие у меня мощные аргументы? — и он поднял руку с гранатой и показал ею на сидящую перед ним Наташу. — Эх, дрызнуть бы сейчас! Но, как сказал поэт, ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь.

— Это вы-то ненавидите мертвечину? — усмех­нулась Наташа. — Да от вас смердит!

— Не обижай меня, Наташка, — мягко заметил Клемешев, — а то, чего доброго, огорчусь, да от огорчения и уроню эту штуку. Вот тогда да — за­смердит. И вообще молчи, тут мужской разговор.

— Между прочим, — сказал Турецкий, — очень долгий мужской разговор у меня был сейчас с вашим другом Павлом Нелюбиным. Вы послали людей убить его, но на нем ни царапинки. Он смек­нул, что к чему, когда мы постарались раскрыть ему глаза, и все рассказал нам. Получился целый роман. Очень трогательный роман о святой и верной муж­ской дружбе двух солдат, которые стали бандитами. И теперь Павел Петрович просто жаждет увидеться с вами.

— Зря, зря это все, — поморщился Клемешев. — Если б вы знали, какую малину мне тут испортили! Я хотел устроить тут рай на земле, была у меня такая прихоть, фантазия... Чтобы все жители тут меня на руках носили и поставили памятник при жизни...

— Ну уж бросьте. Представляю этот рай на кос­тях и крови!

— Да ведь вся жизнь — на этом, — засмеялся Клемешев. — От сотворения мира, от Каина, кото­рый кокнул брата своего Авеля. И мой рай был бы ничуть не хуже других, потому что я сам не хуже других, понимаете? Я такой же, как все!

— Нет, вы хуже, — сказала Наташа. — Вы вооб­ще не человек. Вы просто устройство для убийства.

— Ну да ладно, — отмахнулся Клемешев. — Перейдем к деловой части. Я предлагаю вам вместо себя одну чрезвычайно интересующую вас персону. Как говорил Тарас Бульба, я его породил, я его и убью. Я устроил ему тут гнездо, симпатичную вре­мянку, но уж коли так приперло, могу дать и адре­сок. Разумеется, после того, как получу гарантии, что меня не тронут и дадут уйти. Причем вместе с ней, с Натальей. Я женюсь на ней, Турецкий! А вас приглашаю быть нашим посаженым отцом, потому что и она и я — круглые сироты. Ну что, назвать имя моего товара?

— Любопытно. — И вдруг Турецкого осенило, будто фотовспышкой озарило на миг: люк в днище тяжелого джипа, открытый посреди мостовой кана­лизационный люк. — Ба, неужто Горланов? — вос­кликнул Турецкий. — Так он, значит, здесь? Выхо­дит, вы и с ним друзья?

— Почему нет? — улыбнулся Клемешев. — Я — сила, он — деньги. А вы молодец, Турецкий, дейст­вительно молодец! То-то Горланов Никита все гово­рил мне, что непременно надо вас грохнуть... Ну, да ладно. Все равно деваться вам некуда. С этой ма­шинкой, — он снова поднял гранату, — пока что я король. А потому запоминайте адрес: Вторая При­чальная, тридцать два, квартира восемь. Только вряд ли вам пригодится. Вижу, переговоры наши идут туго. В общем, мои условия: мы садимся в машину — вы, я, она и вот эти мои друзья — и спокойно, без эскортов и погонь выезжаем из горо­да. Вы поняли, Турецкий, — спокойно. Без верто­летов, овчарок и прочей ментовской экзотики.

— А дальше?

— А дальше, — опять засмеялся Клемешев, — я могу только пообещать, что не трону ни вас, ни ее и спокойно уйду со своими пацанами. А вы остане­тесь на обочине шоссе и помашете мне платочками. Ну а что там дальше и как — поглядим. Я устал. Мне нужна будет передышка. К тому же у меня свои правила торговли: продавец всегда прав. И у вас тоже, как понимаете, никакого выбора. Передайте мои условия своим — и в путь!

Турецкий встретился глазами с Наташей, вздох­нул и снял трубку.