76

Новое приглашение во дворец губернатора Пла­това пришло крайне не вовремя — не до того было Турецкому, да уже и не до Платова вообще. Он был теперь то, что на языке лошадников, ипподромных завсегдатаев именуется фуфляком или дохлой кобы­лой. Да и вообще к господину губернатору был осо­бый счет, и разговор с ним предстоял особый и уже не по его инициативе.

Однако пока что надлежало следовать этикету и протоколу, и Турецкий тщательно оделся, идеально выбрил щеки, надушился и, прихватив с собой в качестве поддержки Мишу Данилова, отправился с этим пустым и никчемным визитом.

Губернатор принял их в том же кабинете и на этот раз казался еще более растерянным, встрево­женным и даже близким к прострации.

— Я пригласил вас, Александр Борисович, — начал он и осекся, с недовольством глядя на Дани­лова. — Простите, но вообще-то я... рассчитывал, так сказать, на конфиденциальную встречу.

— Все правильно, — кивнул Турецкий. — При­сутствующий здесь Михаил Антонович — мой по­мощник, младший друг и первый конфидент. У меня вообще нет секретов от моих сотрудников — членов моей группы. На том, как говорится, стою. Иначе просто невозможно было бы работать. Вы со мной согласны?

Губы Платова нервно дернулись, но он сдержался:

— Ну хорошо... Пусть останется. Так я вот в связи с чем... Ваше последнее выступление по теле­визору... Это что, все правда? Или, так сказать, так­тический ход?

— Мне кажется, Николай Иванович, вы не­сколько недооцениваете остроты момента. Какие уж тут игры, какая тактика?

— Значит, действительно можно будет его...

— Признаться, не совсем понимаю, кого вы имеете в виду... — широко раскрыв глаза и сделав удивленное лицо, сказал Турецкий. — Вы знаете, за время работы здесь мы нарыли столько любопытно­го и неожиданного, что я, честно говоря, просто искренне изумляюсь безграничной выдержке и тер­пению нашего народа.

— Но... господин Турецкий... Насколько я помню, прошлый раз мы с вами о чем-то договори­лись и вы обещали...

— Мы с вами договорились? — опешил Турец­кий. — Я обещал? Простите, но это даже как-то странно звучит. Насколько я помню, мы говорили с вами — я, так сказать, законник по званию, а вы — законодатель — о верховенстве закона над всеми суетными интересами частного лица. Так что по­добная постановка вопроса по крайней мере не­уместна. Я должен был сделать обычную свою рабо­ту — найти и изобличить преступников, и мы с моими коллегами уже действительно у цели. Я, по­мнится, говорил вам тогда, что для меня и моих сотрудников нет ни лиц, ни должностей, ни партий­ных пристрастий. Вот и все. К тому же горький опыт меня кое-чему научил, а потому я имею обык­новение отправляться на важные встречи и серьез­ные переговоры с диктофоном в кармане, который служит мне чем-то вроде записной книжки. Вот и сейчас наш разговор слово в слово ложится на ленту. Но это все так... мелочи, антураж. И даже больше скажу: мне кажется, лично для вас сейчас уже совсем неважно, что будет с тем человеком или той группой лиц, которыми мы приехали сюда за­ниматься. Я не политик, я всего лишь юрист, но мне кажется, вас должны были бы сейчас волновать совсем другие вопросы, едва ли не философского порядка. Ну, например, зачем и к чему она, эта самая власть, или она всего лишь кантовская «вещь в себе»? Неужто вся ее сладость, желанность, эта мучительная потребность в ней лишь для того, чтобы как можно большим числом чужих рук и умов исполнять собственные прихоти?

— Послушайте, господин Турецкий, — перебил Платов, — я, кажется, пригласил вас не для того, чтобы вы тут мне морали читали и философский ликбез разводили.

— Ну что вы! Ни боже мой! — усмехнулся Турец­кий. — Я разве говорю о вас? Я говорю о собствен­ных недоумениях. Меня действительно удивляют, я бы даже больше сказал — для меня загадочны люди, которые, когда судьба дает им в руки, быть может, высший дар — возможность оказать помощь и сде­лать счастливыми множество других людей, — как будто глохнут и слепнут. Они вдруг будто теряют разум, употребляя массу энергии только на то, чтоб ублажать самих себя, погрязать в непристойной и аморальной роскоши, вместо того чтобы испыты­вать глубочайшее удовлетворение тем, что кто-то благодаря тебе спасен, защищен, одет и обут и про­сто накормлен и мысленно посылает тебе свою бла­годарность.

— Ну, довольно! — проговорил Платов. — Я вижу, мы не поняли друг друга. Наша встреча за­кончена.

— Да, согласен, — сказал Турецкий. — Действи­тельно, говорить больше не о чем.

Загрузка...