48

Турецкий знал, что рано или поздно ему придет­ся допрашивать Санину, о которой он уже был на­слышан от других людей, а потому понимал, кем была она погибшему Русакову и какое заметное место занимала в их движении. Наверняка она была посвящена во многое такое, чего он никогда не услышал бы от других, так что встречи с ней он ждал с предвкушением обретения чрезвычайно цен­ных сведений.

Но когда она позвонила сама и первой предло­жила встретиться, он понял, что ситуация тут, воз-

можно, намного серьезнее и суровее, и интересы профессиональные отступили на второй план. Ей, видимо, угрожали, во всяком случае, к опасениям ее он отнесся с должным пониманием.

Да и могло ли быть иначе, если и за собой уже на второй или третий день он четко зафиксировал скрытое наблюдение, причем не какую-то жалкую самодеятельность дилетантов, а работу опытных «профи» «наружки» с хорошей школой.

Кем могли быть эти люди? Тут был широкий спектр предположений. Практически все, замешан­ные в это дело, могли взять «под крыло» важную столичную птицу. Разумеется, могли таскаться и за подругой Русакова, как и он, логично предполагая, что эта женщина, по сути дела, вдова, могла быть носительницей каких-то секретов, а это всегда дела­ет человека особо уязвимым, причем с разных сто­рон, когда одним надо вызнать эти секреты, а дру­гим пойти на все, чтобы они секретами и остались.

Ее голос в трубке встревожил его по-настояще­му, а потому, отправляясь на утреннее свидание, он подстраховался максимально надежно: оставил своего соглядатая-водителя терпеливо дожидаться прикрепленной «Волги», а сам, дождавшись теле­фонного звонка Данилова из автомата около дома Саниной, подтвердившего, что все нормально и он может выезжать, долго петлял по запутанным кори­дорам, переходам и лестничным маршам пятиэтаж­ной гостиницы, пока в конце концов не проскольз­нул в подсобку гостиничного кафе на первом этаже, а там в одну из дверей, ведущих в служебки, прошел прямо через разделочную комнату и очутился на заднем дворе, похожем на все такие дворы матуш­ки-России, где пахло, кажется, всеми отходами ци­вилизации, где валялись груды разбитых ящиков, бегали кошки и где любого нормального человека наверняка охватили бы тоска и чувство полной ник­чемности и этой цивилизации и всего мироздания.

Выбраться отсюда на улицу было делом техники, и благо был порядочный запас времени, он, огля­нувшись, не раздумывая, вскочил в первый же под­кативший автобус, из которого свисали до отказа набившиеся граждане: работяги-оборонщики, не­смотря на отсутствие зарплат, все-таки ехали куда- то тачать на станках свою продукцию. Автобус завез его в промышленную зону города, где ни о какой экологии, кажется, и слыхом не слыхивали. Тут ча­дили трубы, пуская в небо дымы чуть не всех цветов радуги, и сам воздух, густой и жирный, только что не звенел от угольной и металлической пыли.

Автобус сделал круг, и он поехал обратно, уже один-одинешенек, потом снова вышел и, поголосовав минут пять, поймал левака, назвал район и адрес.

Немолодой мужичок за рулем, услышав назва­ние островка номенклатурного благоденствия, сразу поугрюмел и отчужденно уставился на дорогу.

— Ну, как вам там, неплохо живется? — поинте­ресовался ехидно. — Воздушек почище небось, чем тут, а?

— Да не оттуда я, — отозвался Турецкий. — Я вообще не из вашего города, приезжий.

— А я вот здешний, — зло сказал водитель, — вот и дышу этой таблицей Менделеева, и дети мои дышат. И загнусь лет на двадцать раньше, чем по­ложено. У вас-то как, ничего? Или тоже воняет?

— У нас-то? — повторил Турецкий. — У нас еще как воняет, пуще вашего.

— А порядочных ребят, кто за наши, людские интересы, как воробьев, из мелкашки щелкают. Слыхали небось, какие тут дела в то воскресенье творились?

— Кто ж не слыхал, — кивнул Турецкий. — Вся страна гудит: «Второй Новочеркасск, второй Ново­черкасск!»

— Вот ты, по-моему, человек понимающий, — сказал водитель. — соображаешь, откуда ноги рас­тут. Вот скажи ты мне, пожалуйста, неужто можно выяснить, кто человека на площади в толкучке за­колол?

— Не знаю, — ответил Турецкий, — это как по­везет.

— А при чем тут везуха, когда и так все понятно? Люди до полной крайности доведены, до предела, если тут, конечно, пределы могут быть. А всю власть в городе поделили. Сплошная мафия, всюду, кру­гом! Там бандюги, здесь ворюги, а уж как начальст­во хапает — только держись!

— Что ж народ-то молчит? — спросил Турецкий.

— А ученый потому что народ, чуть не сто лет учили. Да и то, кто тебе сказал, что молчит? Вот же, вышли! А что в результате? Опять похороны! Был тут у нас Русаков, нормальный парень, все пони­мал, здешней сволочи спуску не давал, вот его и кокнули, чтоб сам не рыпался и другим неповадно было. Вот выборы скоро, так? А за кого голосовать? За кого, я тебя спрашиваю? Опять за гуся этого, Платова? А еще за кого?

Сколько слышал уже подобных речей Турецкий от самых разных людей, пытавшихся объяснить и обрисовать обстановку самыми разными словами, сообразно образованию, социальному слою и набо­ру понятий, но суть вытекала одна: теперь, с гибе­лью Русакова тысячи людей как бы утратили ориен­тир и искренно считали, что их город, как и всю Россию, теперь уж точно засосет трясина, смрадный зыбун преступности и беззакония.

Но все это были самые общие разговоры, аб­стракции и отвлеченности, а ему нужны были факты, и только факты, которые вывели бы, в конце концов, на тех, кого ему надо было подсечь и вы­хватить на остром крючке, тех, кто вывел бы на людей, организовавших беспорядки, провокации и так ловко подстроивших убийство Русакова на пло­щади.

Они пересекли реку, и вскоре машина, разбитый «жигуленок» вроде того, что был когда-то у него, а после исчез в пламени взрыва, покатила по дороге, уходящей вверх по холму, где из-за крон деревьев уже виднелись верхи домов-башен. Въехали в рощу.

Турецкий расплатился и на прощание крепко пожал руку водителю.

— Кого-то мне ваше лицо напоминает, — заме­тил тот. — Никак не пойму, будто видел где-то.

— Вряд ли, друг, — сказал Турецкий. — Хотя, может, и сводила жизнь...

— А ну, погоди-ка, погоди-ка, — вдруг встрепе­нулся он и сразу перешел на «вы». — Это не вас тут, случаем, по телику показывали?

— Меня, меня, — усмехнулся Турецкий. — И зовут меня Марчелло Мастроянни.

— Стоп! Узнал! — вдруг вытаращил глаза води­тель. — Вы же...

— Тихо! — очень серьезно сказал Турецкий. — Тихо, отец! Спасибо тебе. И не журись! Может, еще будет на нашей улице праздник.

— Как считаешь, найдешь? Ну, тех... Поймаешь?

— Посмотрим. Пока надеюсь..

Водитель грустно усмехнулся, недоверчиво кач­нул головой, тронул машину и укатил.

До встречи с Саниной еще оставалось минут двадцать. Турецкий ушел в заросли кустарника под высокими соснами и огляделся. Все было спокойно. Если кто-нибудь и следил сейчас за ним, то только с какого-нибудь вертолета. Но никаких винтокры­лых в сером утреннем небе не наблюдалось.

Неподалеку валялись обгорелые обломки какой- то машины, кажется, «жигуля», в прошлом белого цвета. И на обугленной поверхности кто-то вывел по черной копоти стилизованную свастику из трех надломанных паучиных лап.

Он не спеша выкурил сигарету и снова вышел на проезжую часть. Тяжело рыча, в гору карабкался старенький красный «Запорожец». Турецкий мах­нул рукой, и водитель охотно вильнул в его сторону.

— Куда?

— После видно будет, — сказал Турецкий. — А заплачу хорошо. У вас время найдется?

— А то нет, — обрадовался человек средних лет. — Как времени не быть, ежели в отпуске без

содержания? И зарплату семь месяцев не платили. Только извозом и кормлюсь, содержу, так сказать, семейство... Если эта тележка ушастая встанет, хоть топись!

Все тут, кажется, говорили об одном, и все чув­ствовали, что их обманули, кинули посреди жизни, оставили ни с чем.

— Значит, так, — сказал Турецкий, — сейчас прихватим одного человечка — и куда-нибудь за город. — Он протянул водителю стотысячную бу­мажку.

— Ого! — воскликнул мужик и недоверчиво потер ее пальцами.

— Бери, не бойся. Не фальшивая.

Он вдруг почувствовал прилив знакомого азарта, который приходил всегда, когда он, как гончая, то ли верхним, то ли нижним чутьем брал след. Сердце забилось нетерпеливо и весело. Он уже знал, уверен был: предстоящая встреча то ли с женой, то ли с возлюбленной Русакова что-то наверняка переме­нит в ходе событий, после чего и сам темп этих событий резко ускорится.

— Вот туда, — показал он водителю, еще издали заметив номер дома. А неподалеку на лавочке — двух хорошо знакомых хмырей, видно, здорово про­дрогших за ночь. Он проехал мимо них и заметил, что оба узнали его.

А ее не было.

«Да что же это? — воскликнул он внутренне — Сама ведь на встречу вызвала. Уж не случилось ли чего, упаси бог!»

За домом, конечно, могли наблюдать. Плани­ровка огромного двора словно и была рассчитана на это.

— Ну так куда? — с недоумением повернулся к нему водитель.

— Прямо, как всегда, — пробормотал Турецкий и вдруг увидел Наташу. Она стояла за стеклом не своего, а соседнего подъезда и смотрела на улицу, поджидая своего спасителя.

— Вот что, друг, — сказал Турецкий. — Ты толь­ко не подумай чего. Дело серьезное. Сейчас посту­пим так. Вон видишь арку? Заезжай в нее и выходи. Я сам сяду за руль.

— Э-э, да ты чего это?! — часто-часто задышал хозяин «Запорожца», судорожно нагнувшись и пы­таясь нащупать лежащую где-то под ногами тяже­лую монтировку.

— А ну, глянь! — тихо сказал Турецкий и пока­зал свое удостоверение.

— Видал я ваши ксивы! — вскинулся мужик. — Этого мне еще не хватало! Держи свои бабки и вали!

— Жаль, — сказал Турецкий. — А с виду — чело­век как человек.

— О, ч-черт! Ну хрен с тобой! Где, говоришь, остановиться?

Через несколько секунд они поменялись места­ми. И пока Турецкий, сделав круг по двору, вновь направил машину к тому подъезду, где стояла Са­нина, он отдал владельцу «ушастого» нужные ин­струкции.

— Выйдешь из тачки, войдешь в подъезд, там стоит девушка, скажешь: «От Турецкого» и приве­дешь в машину. Все!

— Так вы и есть Турецкий?. В газетах про вас тут писали...

— Я самый, — сказал Александр Борисович. — Ну, давай, друг, некогда!

Он видел, как отшатнулась Санина от его по­сланца, но потом, узнав его за рулем, торопливо вышла и почти бегом приблизилась к «Запорожцу». Пригнувшись, протиснулась на заднее сиденье, и Турецкий с силой надавил на газ. Развалюха зата­рахтела, как маленький танк, однако резво взяла в карьер.

— Не газуй, не газуй! — взвыл хозяин.

Через несколько минут они уже вновь спуска­лись по дороге с холма. Все трое тяжело дышали. Турецкий глянул в зеркало. Никто не тащился за ними, и он остановил машину и показал рукой,

чтобы хозяин занял свое капитанское место у шту­рвала.

— Так куда мы поедем? — обернулся он к Ната­ше. — Разговор, как я догадываюсь, будет долгим, а я не знаю здесь ничего.

— Вы знаете дорогу на Чигриновку? — спросила она водителя.

— А то! Значит, туда?

Она кивнула. И они потащились, и вскоре кра­шеный-перекрашеный «пожарный» «Запорожец» влился в поток машин, пересек город и оказался на шоссе, петляющем параллельно руслу реки. Турец­кий сидел рядом с Наташей. Говорить в грохочущей машине было невозможно, и они молчали. А где-то через час уже были на берегу, глядя на широкий серый плес и теряющийся в тумане противополож­ный берег. Водитель остался ждать их в чайной, перелицованной на новый манер в пиццерию «Счастливого пути!».

Загрузка...