Турецкий знал, что рано или поздно ему придется допрашивать Санину, о которой он уже был наслышан от других людей, а потому понимал, кем была она погибшему Русакову и какое заметное место занимала в их движении. Наверняка она была посвящена во многое такое, чего он никогда не услышал бы от других, так что встречи с ней он ждал с предвкушением обретения чрезвычайно ценных сведений.
Но когда она позвонила сама и первой предложила встретиться, он понял, что ситуация тут, воз-
можно, намного серьезнее и суровее, и интересы профессиональные отступили на второй план. Ей, видимо, угрожали, во всяком случае, к опасениям ее он отнесся с должным пониманием.
Да и могло ли быть иначе, если и за собой уже на второй или третий день он четко зафиксировал скрытое наблюдение, причем не какую-то жалкую самодеятельность дилетантов, а работу опытных «профи» «наружки» с хорошей школой.
Кем могли быть эти люди? Тут был широкий спектр предположений. Практически все, замешанные в это дело, могли взять «под крыло» важную столичную птицу. Разумеется, могли таскаться и за подругой Русакова, как и он, логично предполагая, что эта женщина, по сути дела, вдова, могла быть носительницей каких-то секретов, а это всегда делает человека особо уязвимым, причем с разных сторон, когда одним надо вызнать эти секреты, а другим пойти на все, чтобы они секретами и остались.
Ее голос в трубке встревожил его по-настоящему, а потому, отправляясь на утреннее свидание, он подстраховался максимально надежно: оставил своего соглядатая-водителя терпеливо дожидаться прикрепленной «Волги», а сам, дождавшись телефонного звонка Данилова из автомата около дома Саниной, подтвердившего, что все нормально и он может выезжать, долго петлял по запутанным коридорам, переходам и лестничным маршам пятиэтажной гостиницы, пока в конце концов не проскользнул в подсобку гостиничного кафе на первом этаже, а там в одну из дверей, ведущих в служебки, прошел прямо через разделочную комнату и очутился на заднем дворе, похожем на все такие дворы матушки-России, где пахло, кажется, всеми отходами цивилизации, где валялись груды разбитых ящиков, бегали кошки и где любого нормального человека наверняка охватили бы тоска и чувство полной никчемности и этой цивилизации и всего мироздания.
Выбраться отсюда на улицу было делом техники, и благо был порядочный запас времени, он, оглянувшись, не раздумывая, вскочил в первый же подкативший автобус, из которого свисали до отказа набившиеся граждане: работяги-оборонщики, несмотря на отсутствие зарплат, все-таки ехали куда- то тачать на станках свою продукцию. Автобус завез его в промышленную зону города, где ни о какой экологии, кажется, и слыхом не слыхивали. Тут чадили трубы, пуская в небо дымы чуть не всех цветов радуги, и сам воздух, густой и жирный, только что не звенел от угольной и металлической пыли.
Автобус сделал круг, и он поехал обратно, уже один-одинешенек, потом снова вышел и, поголосовав минут пять, поймал левака, назвал район и адрес.
Немолодой мужичок за рулем, услышав название островка номенклатурного благоденствия, сразу поугрюмел и отчужденно уставился на дорогу.
— Ну, как вам там, неплохо живется? — поинтересовался ехидно. — Воздушек почище небось, чем тут, а?
— Да не оттуда я, — отозвался Турецкий. — Я вообще не из вашего города, приезжий.
— А я вот здешний, — зло сказал водитель, — вот и дышу этой таблицей Менделеева, и дети мои дышат. И загнусь лет на двадцать раньше, чем положено. У вас-то как, ничего? Или тоже воняет?
— У нас-то? — повторил Турецкий. — У нас еще как воняет, пуще вашего.
— А порядочных ребят, кто за наши, людские интересы, как воробьев, из мелкашки щелкают. Слыхали небось, какие тут дела в то воскресенье творились?
— Кто ж не слыхал, — кивнул Турецкий. — Вся страна гудит: «Второй Новочеркасск, второй Новочеркасск!»
— Вот ты, по-моему, человек понимающий, — сказал водитель. — соображаешь, откуда ноги растут. Вот скажи ты мне, пожалуйста, неужто можно выяснить, кто человека на площади в толкучке заколол?
— Не знаю, — ответил Турецкий, — это как повезет.
— А при чем тут везуха, когда и так все понятно? Люди до полной крайности доведены, до предела, если тут, конечно, пределы могут быть. А всю власть в городе поделили. Сплошная мафия, всюду, кругом! Там бандюги, здесь ворюги, а уж как начальство хапает — только держись!
— Что ж народ-то молчит? — спросил Турецкий.
— А ученый потому что народ, чуть не сто лет учили. Да и то, кто тебе сказал, что молчит? Вот же, вышли! А что в результате? Опять похороны! Был тут у нас Русаков, нормальный парень, все понимал, здешней сволочи спуску не давал, вот его и кокнули, чтоб сам не рыпался и другим неповадно было. Вот выборы скоро, так? А за кого голосовать? За кого, я тебя спрашиваю? Опять за гуся этого, Платова? А еще за кого?
Сколько слышал уже подобных речей Турецкий от самых разных людей, пытавшихся объяснить и обрисовать обстановку самыми разными словами, сообразно образованию, социальному слою и набору понятий, но суть вытекала одна: теперь, с гибелью Русакова тысячи людей как бы утратили ориентир и искренно считали, что их город, как и всю Россию, теперь уж точно засосет трясина, смрадный зыбун преступности и беззакония.
Но все это были самые общие разговоры, абстракции и отвлеченности, а ему нужны были факты, и только факты, которые вывели бы, в конце концов, на тех, кого ему надо было подсечь и выхватить на остром крючке, тех, кто вывел бы на людей, организовавших беспорядки, провокации и так ловко подстроивших убийство Русакова на площади.
Они пересекли реку, и вскоре машина, разбитый «жигуленок» вроде того, что был когда-то у него, а после исчез в пламени взрыва, покатила по дороге, уходящей вверх по холму, где из-за крон деревьев уже виднелись верхи домов-башен. Въехали в рощу.
Турецкий расплатился и на прощание крепко пожал руку водителю.
— Кого-то мне ваше лицо напоминает, — заметил тот. — Никак не пойму, будто видел где-то.
— Вряд ли, друг, — сказал Турецкий. — Хотя, может, и сводила жизнь...
— А ну, погоди-ка, погоди-ка, — вдруг встрепенулся он и сразу перешел на «вы». — Это не вас тут, случаем, по телику показывали?
— Меня, меня, — усмехнулся Турецкий. — И зовут меня Марчелло Мастроянни.
— Стоп! Узнал! — вдруг вытаращил глаза водитель. — Вы же...
— Тихо! — очень серьезно сказал Турецкий. — Тихо, отец! Спасибо тебе. И не журись! Может, еще будет на нашей улице праздник.
— Как считаешь, найдешь? Ну, тех... Поймаешь?
— Посмотрим. Пока надеюсь..
Водитель грустно усмехнулся, недоверчиво качнул головой, тронул машину и укатил.
До встречи с Саниной еще оставалось минут двадцать. Турецкий ушел в заросли кустарника под высокими соснами и огляделся. Все было спокойно. Если кто-нибудь и следил сейчас за ним, то только с какого-нибудь вертолета. Но никаких винтокрылых в сером утреннем небе не наблюдалось.
Неподалеку валялись обгорелые обломки какой- то машины, кажется, «жигуля», в прошлом белого цвета. И на обугленной поверхности кто-то вывел по черной копоти стилизованную свастику из трех надломанных паучиных лап.
Он не спеша выкурил сигарету и снова вышел на проезжую часть. Тяжело рыча, в гору карабкался старенький красный «Запорожец». Турецкий махнул рукой, и водитель охотно вильнул в его сторону.
— Куда?
— После видно будет, — сказал Турецкий. — А заплачу хорошо. У вас время найдется?
— А то нет, — обрадовался человек средних лет. — Как времени не быть, ежели в отпуске без
содержания? И зарплату семь месяцев не платили. Только извозом и кормлюсь, содержу, так сказать, семейство... Если эта тележка ушастая встанет, хоть топись!
Все тут, кажется, говорили об одном, и все чувствовали, что их обманули, кинули посреди жизни, оставили ни с чем.
— Значит, так, — сказал Турецкий, — сейчас прихватим одного человечка — и куда-нибудь за город. — Он протянул водителю стотысячную бумажку.
— Ого! — воскликнул мужик и недоверчиво потер ее пальцами.
— Бери, не бойся. Не фальшивая.
Он вдруг почувствовал прилив знакомого азарта, который приходил всегда, когда он, как гончая, то ли верхним, то ли нижним чутьем брал след. Сердце забилось нетерпеливо и весело. Он уже знал, уверен был: предстоящая встреча то ли с женой, то ли с возлюбленной Русакова что-то наверняка переменит в ходе событий, после чего и сам темп этих событий резко ускорится.
— Вот туда, — показал он водителю, еще издали заметив номер дома. А неподалеку на лавочке — двух хорошо знакомых хмырей, видно, здорово продрогших за ночь. Он проехал мимо них и заметил, что оба узнали его.
А ее не было.
«Да что же это? — воскликнул он внутренне — Сама ведь на встречу вызвала. Уж не случилось ли чего, упаси бог!»
За домом, конечно, могли наблюдать. Планировка огромного двора словно и была рассчитана на это.
— Ну так куда? — с недоумением повернулся к нему водитель.
— Прямо, как всегда, — пробормотал Турецкий и вдруг увидел Наташу. Она стояла за стеклом не своего, а соседнего подъезда и смотрела на улицу, поджидая своего спасителя.
— Вот что, друг, — сказал Турецкий. — Ты только не подумай чего. Дело серьезное. Сейчас поступим так. Вон видишь арку? Заезжай в нее и выходи. Я сам сяду за руль.
— Э-э, да ты чего это?! — часто-часто задышал хозяин «Запорожца», судорожно нагнувшись и пытаясь нащупать лежащую где-то под ногами тяжелую монтировку.
— А ну, глянь! — тихо сказал Турецкий и показал свое удостоверение.
— Видал я ваши ксивы! — вскинулся мужик. — Этого мне еще не хватало! Держи свои бабки и вали!
— Жаль, — сказал Турецкий. — А с виду — человек как человек.
— О, ч-черт! Ну хрен с тобой! Где, говоришь, остановиться?
Через несколько секунд они поменялись местами. И пока Турецкий, сделав круг по двору, вновь направил машину к тому подъезду, где стояла Санина, он отдал владельцу «ушастого» нужные инструкции.
— Выйдешь из тачки, войдешь в подъезд, там стоит девушка, скажешь: «От Турецкого» и приведешь в машину. Все!
— Так вы и есть Турецкий?. В газетах про вас тут писали...
— Я самый, — сказал Александр Борисович. — Ну, давай, друг, некогда!
Он видел, как отшатнулась Санина от его посланца, но потом, узнав его за рулем, торопливо вышла и почти бегом приблизилась к «Запорожцу». Пригнувшись, протиснулась на заднее сиденье, и Турецкий с силой надавил на газ. Развалюха затарахтела, как маленький танк, однако резво взяла в карьер.
— Не газуй, не газуй! — взвыл хозяин.
Через несколько минут они уже вновь спускались по дороге с холма. Все трое тяжело дышали. Турецкий глянул в зеркало. Никто не тащился за ними, и он остановил машину и показал рукой,
чтобы хозяин занял свое капитанское место у штурвала.
— Так куда мы поедем? — обернулся он к Наташе. — Разговор, как я догадываюсь, будет долгим, а я не знаю здесь ничего.
— Вы знаете дорогу на Чигриновку? — спросила она водителя.
— А то! Значит, туда?
Она кивнула. И они потащились, и вскоре крашеный-перекрашеный «пожарный» «Запорожец» влился в поток машин, пересек город и оказался на шоссе, петляющем параллельно руслу реки. Турецкий сидел рядом с Наташей. Говорить в грохочущей машине было невозможно, и они молчали. А где-то через час уже были на берегу, глядя на широкий серый плес и теряющийся в тумане противоположный берег. Водитель остался ждать их в чайной, перелицованной на новый манер в пиццерию «Счастливого пути!».