Поступившее известие об оправдании и об освобождении из-под стражи в зале суда главного заказчика убийства банкира Грозмани — биржевого воротилы с манерами уголовника Горланова — произвело на начальника МУРа генерал-майора милиции Вячеслава Ивановича Грязнова не меньшее впечатление, чем на его друга Турецкого.
А когда Меркулов сообщил еще и о скоропостижной смерти судьи Корчагина, Грязное ощутил какую-то волчью тоску и, чтобы забыться, постарался с головой уйти в привычную оперативную работу. А работы в этот пятничный вечер, как всегда, хватало. Но «вольноотпущенника» Никиту Горланова Грязнов взял на личный контроль, зная, что упустить этого жука нельзя никак, ни под каким видом.
Разумеется, люди с Петровки были начеку — и на самом процессе, и поблизости от зала суда. И когда окруженный прилипалами и прихлебателями лысый шестидесятилетний Горланов вальяжно выплыл из здания суда и спокойно двинулся к черному бронированному джипу «Джимми» — огромной американской машине с трехсотсильным мотором, сотрудники МУРа, которые отслеживали каждый шаг вдруг обретшего свободу узника, не упустили момента выезда его кортежа с Каланчевки на площадь трех вокзалов и припустились вслед за ним в сторону Красносельской.
На почтительном расстоянии за «Джимми» и несколькими машинами «эскорта», открыто ведя наружное наблюдение, двигались три машины с муровцами, которые постоянно менялись и держали связь с самим Грязновым, ответственным дежурным по ГУВД Москвы и дежурными оперативных управлений внутренних дел, в зону ответственности которых въезжал этот странный автокараван.
Горланов оставался в сфере внимания МУРа, так как, несмотря на оправдательный приговор суда, оперативные службы по-прежнему считали его преступником и вели в отношении него оперативную работу. У Грязнова и его сотрудников, занимавшихся этим делом, не было и тени сомнения в виновности их «подопечного». Горланов, будучи человеком сообразительным, осознавал, что при повторном рассмотрении дела он может быть изобличен в особо опасном преступлении. Грязнов понимал, что в один прекрасный момент Горланов может запросто «исчезнуть». А затевать повторно лыко-мочало с поисками и розысками, снова переворошить всю планету и ставить своих людей под стволы горлановской охраны Грязнову не слишком светило.
До выхода на волю Горланов со товарищи провели в «застенках» временного содержания почти год, и легко было предположить, что они поспешат наверстать упущенное и восполнить утраченное где- нибудь на Канарах или Сейшелах, причем, может статься, и не под своими именами. А там ищи- свищи! Велика планета, и отступать очень даже есть куда, тем более при их платежеспособности.
А кортеж все двигался и двигался, и не сказать, чтобы быстро, с этакой удалью победителей, а очень даже мирно. Будто катили вереницей пять дорогих машин с самой невинной экскурсионной целью.
Блатные при таком раскладе, возможно, закатились бы всей шайкой-лейкой в какой-нибудь фешенебельный загородный ресторан или сняли бы на трое суток самые дорогие «министерские» апартаменты в «Рэдиссон-Славянской» у Киевского или в «Центральной» на Тверской, гуляли и гудели бы там с откровенным презрением «к волкам позорным».
Но в этих машинах теперь восседали весьма респектабельные господа, и конечной точкой их маршрута могла стать и квартира Горланова на Кутузовском, и одна из его дач в самых престижных поселках Подмосковья.
Через сорок минут после отбытия горлановской кавалькады от здания на Каланчевке, уже поговорив с Меркуловым и Турецким, Грязнов в очередной раз связался по рации с ребятами из службы оперативной слежки.
— Едут! — ответили те. — Едут и едут... Ничего не понимаем. Квартиру уже дважды проехали, и резервную проехали, и офис... Похоже, просто катаются...
— Да-да, — кашлянул Грязнов. — Вот именно — катаются. Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал... Значит, так: работаете в прежнем режиме. Я у себя. Держите меня в курсе дел. Малейшие странности — сообщать незамедлительно!
— Первый, Первый! Я — Двенадцатый!
— Здесь Первый, — ответил Грязнов своим позывным, — слушаю тебя, Двенадцатый.
— Там ведь с ним в «Джимми» его адвокат...
— Понятно, — сказал Грязнов. — Тем более действуйте аккуратно.
Он прекратил связь, а еще минут через пять ему позвонил генерал Шибанов, начальник Главного управления уголовного розыска МВД России.
— Приветствую, Грязнов! Настроение, как понимаю, похоронное?
— Вроде того.
— Понимаю, разделяю и сочувствую. Только я тебе его сейчас еще больше подпорчу. Мне только что звонил наш прямой шеф. Догадываешься почему?
— Вообще говоря, — сказал Грязнов, — у вас с ним широкий круг тем. О многом могли бы потолковать.
— Ну-ну, Вячеслав Иванович, не ерепенься! Его ведь тоже понять надо. Представляешь, как сверху масло жмут?
— Да в чем дело-то? — взорвался Грязнов. — В чем опять у них Грязнов проштрафился?
— Ну, елки-палки! Непонятливый ты стал! Старый волк, а толкуешь, как новичок! Не мог, что ли, приказать своим, чтобы работали почище?
— Расчухали, значит, что сопровождаем Горла- нова?
— А ты думал! Там же против нас мужики со стажем, причем многие из нашей купели. А это...
— Все понял, — сказал Грязнов. — Так вот, передайте: как начальник МУРа я беру всю ответственность на себя. И наблюдение за Горлановым не сниму. И вообще, товарищ генерал-лейтенант, — сухо, по форме отозвался, прервав начальника главка, Грязнов. — Я ему сейчас сам позвоню и сниму все вопросы.
— Ну... попробуй, — угрюмо согласился Шибанов. — Только не лезь в бутылку, смотри. Он мужик злопамятный.
— О решении сообщить? — почти перебив его, зло уточнил Грязнов.
— Да уж не откажи в любезности...
И Грязнов тут же набрал код прямой радиотелефонной связи первого заместителя министра внутренних дел. Но тот, услышав голос Грязнова, даже не дал представиться и обратиться по уставу.
— Ты что, вообще, Грязнов, окончательно зарвался? Как посмел за Горлановым своих сыскарей пускать?
— Не понял, товарищ генерал-полковник?
— Я вот с тебя звезды посрываю, вышибу с должности — враз все поймешь!
Грязнова затрясло, но он ответил подчеркнуто сдержанным вопросом:
— А в чем, собственно, ошибка? Прошу пояснить.
— Ко мне обратились сейчас... позвонили на дом сразу несколько человек. Людей... не последних. На ушах стоят! Кто приказал вести опермероприятие по группе автомобилей?
— Я. Начальник МУРа Грязнов.
— Охренел? Человек оправдан, отпущен на все четыре стороны... Перед законом чист! С какой стати?
— Опермероприятия — моя прямая работа. И если я считаю это необходимым или целесообразным, по должности и положению имею право вести оперативное наблюдение и захват, если будут основания.
— В общем, так, законник: наблюдение снять! Представить рапорт по данному факту. Вы хоть понимаете, Грязнов, каких барбосов на нас навешают?
— А вы понимаете, что мы можем остаться с носом и упустить организатора, быть может, многих «заказух»? Это лучше, по-вашему? Тем более что в ближайшее время будет внесен протест генерального прокурора в Верховный Суд.
— Слушай, — уже по-свойски, примирительно сказал первый заместитель министра. — Ну чего ты кипятишься, Грязнов? Будто мало их и так гуляет. И всех мы знаем наперечет..
— Вот, значит, как, — тихо сказал Грязнов. — Гуляют и пусть гуляют? Наше дело — сторона? Не пойман — не вор, так сказать, презумпция невиновности. А они ведь убийцы, мясники. Я считаю, что доказательств против них мы и прокуратура накопали предостаточно.
— Знаете, Грязнов, — сказал заместитель министра, — с такими кадрами, как вы, работать невозможно. Мои требования продиктованы не моими личными пристрастиями, а настоятельной просьбой весьма влиятельных людей, от которых мы с вами полностью зависим. Как говорится, от каблуков до кокарды.
— Почему же, — сказал Грязнов, — вот это как раз я очень хорошо понимаю. Даже знаю, как это называется. Коррупцией это называется. Кумовством и коррупцией, закон о которой все никак почему-то не удосужатся принять наши доблестные... «думаки».
— Значит, так, — холодно сказал генерал-полковник. — После таких ваших заявлений говорить нам больше не о чем. Я приму свои меры и обещаю, что с понедельника вы будете отстранены от должности. Причем со строжайшим должностным расследованием, о чем немедленно сообщу Шибанову. — Он швырнул трубку.
Грязнов сидел бледный, но спокойный. Что ж. Это была их политика, их генеральная линия, так сказать, главное направление удара. Сволочи! Да выгоняйте, расследуйте, хоть колесуйте, хоть голову рубите на плахе, на Лобном месте!
Все знали — то же самое творилось и в армии, и в науке — всюду. А откуда рыба гниет — ему еще бабушка говорила, когда был он малым дитем. Запомнилась пословица, в справедливости которой была возможность убедиться тысячи раз.
Лет пять назад по всей их системе прокатилась эпидемия самоубийств, причем из тех, кто сам свел счеты с жизнью из личного табельного оружия, не было ни одного, о ком он, Грязнов, не мог бы сказать абсолютно убежденно, что их система потеряла несомненно честного и даровитого мужика. Потом эпидемия кончилась — не иначе нашли лекарство, создали вакцину. Но, может быть, дело объяснялось и иным образом. Просто резко сократилось число людей, подверженных нелепой болезни — порядочности.
И тут снова позвонил Шибанов:
— Ну что? Допрыгался? Боролся за тебя, как лев. Что ты ляпнул ему такое, что он так взбеленился? Даже слушать меня не желал!
— Сказал, что думал. Что он сука продажная! Так что? Сдавать пропуск на вахте?
— Не спеши. Без министра ему тебя не сковырнуть, а ты получил мое персональное распоряжение провести оперативную проверку обстоятельств смерти судьи Корчагина, а там, глядишь, как-нибудь рассосется. Кстати, знаешь, кто на него самого надавил? Не любопытно?
— По большому счету мне все равно, — сказал Грязнов. — Кто-нибудь из кабинета министров?
— Ну зачем же? — серьезно сказал Шибанов — Из Администрации Президента. Видал, где у Горла- нова кунаки? Это, считай, чудо, что мы вообще его на цугундер взяли.
— Извини, пожалуйста, извини, генерал, говорить больше не могу. Тошнит меня, понимаешь, тошнит!
Грязнов швырнул трубку.