История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. «Депутация еврейского народа»

Великая реакция 1815—1848 годов, державшая в своих муках всю Европу, приняла в России своеобразные формы. Царь Александр I, один из триумвиров Священного союза, породивший эту реакцию, стремился искупить либеральные «грехи» своей юности и культивировал в России принципы «отеческого управления» и христианское правительство». Последнее десятилетие его царствования проложило путь железному абсолютизму Николая I, который на тридцать лет сковывал политическую и общественную жизнь России и стоял зловещим призраком средневековья перед глазами Западной Европы.

Судьбы великой монархии Востока определили судьбы крупнейшего еврейского центра диаспоры. Венский конгресс 1815 г. расширил границы Европейской России, включив в нее почти всю территорию бывшего Варшавского княжества, которое было переименовано в «Королевство Польское». Около двух миллионов евреев ютились на западной полосе Российской монархии в период 1815-1848 гг.,[75] и это огромное, резко обозначившееся население служило предметом всевозможных экспериментов, принимавших окраску общероссийская политика того времени. Последние годы правления Александра I знаменуют собой период покровительства и гнета, достигший кульминации в следующее царствование.

Отношение российского правительства к евреям в этот период отражает три последовательные тенденции: во-первых, в последние годы царствования Александра I (1815-1825 гг.) — смешанную тенденцию «благожелательного патернализма» и строгих ограничений; во-вторых, в первой половине царствования Николая I (1826-1840 гг.) — военная тенденция «исправления» евреев путем подчинения их юношества, начиная с детского возраста, суровой дисциплине воинской повинности и казарменного обучения, сопровождающееся принудительной религиозной ассимиляцией и беспрецедентным рецидивом бесправия и угнетения; и в-третьих, во второй половине царствования Николая (1840-1855 гг.) «просвещенная» тенденция улучшения евреев путем учреждения «коронных школ» и разрушения автономной структуры еврейской жизни при сохранении в силе прежних жестоких ограничений (1840-1855). Эти бесконечные «исправительные» и «воспитательные» эксперименты над целым народом, усугубляемые реанимацией процессов ритуальных убийств и массовых изгнаний в апробированном средневековом стиле, превращают историю российских евреев того периода в непрерывную трагедию.

Начало периода, казалось, не предвещало зла. Император Александр вернулся с Венского конгресса, не вынашивая агрессивных планов против евреев. Напротив, он помнил патриотические заслуги евреев в 1812 году и данное им в Брухзале обещание «улучшить их положение». На самом деле было предпринято несколько шагов, которые, казалось, указывали в направлении улучшения.

Первыми проявлениями этой тенденции были некоторые административные изменения в управлении еврейскими делами. Указ от 18 января 1817 г. предписывал Сенату все дела, касавшиеся еврейских общин, за исключением судебных дел, передавать генеральному управляющему духовными делами иностранных конфессий, должность которого занимал Голицын, сподвижник царя в христианском пиетизме и мистическом увлечении. Позднее в том же году было организовано объединенное Министерство церковных дел и народного просвещения под руководством Голицына, символизировавшее как бы установление народного просвещения на началах «христианского благочестия». Устав новой организации четко предусматривает, что все «еврейские дела, находящиеся в ведении Сената и министров», должны быть переданы главе нового министерства. Таким образом, еврейский вопрос был официально связан с отделом церковных дел, занимавшим в то время центральное место в управлении.

За ведомственными изменениями последовала более существенная реформа. Правительство признавало необходимость создания при Министерстве по делам духовенства постоянно действующего совещательного совета, состоящего из выборных еврейских представителей или «депутатов еврейских общин». Проект был навеян эфемерными и случайными попытками народного еврейского представительства со стороны двух поставщиков, Зонненберга и Диллона, прикомандированных к штабу русской армии во время кампании 1812 года. На аудиенции, на которой Александр I дал этим депутатам заверения, что положение их единоверцев улучшится, им также было велено явиться в столицу после окончания войны для ознакомления кагалов с планами правительства. Соответственно, депутаты явились в Петербург и приступили к своим обязанностям еврейских представителей, которые они выполняли в течение 1816 и 1817 годов. Однако они понимали, что не имеют права считать себя уполномоченными представителями еврейских общин России, и поэтому обратился к правительству — Зонненберг был особенно активен в этом направлении — поручить всем кагалам избрать в установленном порядке полную группу депутатов. Правительство согласилось с этим предложением, в инструкции вновь созданному Министерству по делам церковных дел был включен пункт о том, что «[имена] депутатов еврейских общин после их избрания представляются министром Его Величеству для ратификации».

Осенью 1815 г. все крупные кагалы получили приказ от губернаторов избрать коллегию выборщиков, по два выборщика от каждого правительства. В августе 1818 г. двадцать два выборщика, выбранные из одиннадцати правительств, собрались в Вильне, чтобы избрать из своей среды трех депутатов и такое же число заместителей. Выбор пал, помимо бывших депутатов Зонненберга и Диллона, на Майкла Эйзенштадта, Бениша Лапковски и Маркуса Вейтельсона, все от правительства Витебска, и Сэмюэля Эпштейна от правительства Вильно. Для обеспечения расходов депутатов, которые должны были жить в Петербурге, Виленская конференция выпустила обращение ко всем еврейским общинам с призывом составить «вышивальную коллекцию», т. е. отрезать и обменять на деньги вышитые воротники, которые зажиточные евреи прикрепляли к своим «киттелям» (саванам, надетым под молитвенные шали в День Искупления), хотя альтернатива в виде пожертвования их стоимости в деньгах была разрешена. Евреи, разоренные во время войны, очевидно, не могли напрямую облагаться налогом.

Вскоре после этого было учреждено специальное отделение, поставленное на службу «депутации еврейского народа» — так часто называли эту коллегию депутатов под председательством энергичного Зонненберга. «Коллегия» либо в целом, либо в составе отдельных ее членов работала семь лет (1818-1825), но ее деятельность была слишком ограничена, чтобы оправдать ожидания русского еврейства. Надежда депутатов на то, что с ними проконсультируются по общим вопросам, касающимся предлагаемого улучшения положения евреев, не оправдалась. Наоборот, правительство тем временем оставило всякую мысль о реформах законодательства, а несколько позже даже начало изобретать пути и средства для проведения в жизнь ограничительных статей статута 1804 г., действие которого было приостановлено Война 1812 года.

Депутатам, проживавшим в Петербурге и занимавшимся лоббистской деятельностью, нередко удавалось в сношениях с чиновниками разузнать эти «замыслы» властей и тайно сообщить о своих выводах кагалам в провинции. В то же время они стремились по собственной инициативе предотвратить опасность путем личных переговоров с высшими должностными лицами. Докладывая, с одной стороны, кагалам, депутаты, с другой стороны, передавали Голицыну, министру духовных дел, челобитные кагалов и их жалобы на местную администрацию. Таким образом, депутаты в силу обстоятельств превратились в простых посредников в еврейских делах. При выполнении этой функции некоторые из них, в частности Зонненберг, были неутомимы. Они испытывали терпение высоких чиновников своими ходатайствами и представлениями, а однажды Зонненберга даже лишили депутатского поста за «дерзкое поведение по отношению к властям». Бюрократия Петербурга стала возмущаться этими бесконечными домогательствами и этим постоянным вмешательством в их планы.

Постепенно упали духом и сами депутаты, осознав свое бессилие в борьбе с поднявшейся волной реакции. Некоторые из них вообще уехали из Санкт-Петербурга. Падение голицынского министерства по делам духовенства, подорванного ультрареакционной аракчеевской партией, повлекло за собой, как естественное следствие, падение связанного с ним любопытного еврейского представительства. Преемник Голицына на посту министра народного просвещения, мракобес Шишков, делал представления царю о необходимости упразднения института еврейских депутатов, «многочисленными примерами показавшими, что их пребывание здесь не только ненужно и бесполезно, но даже очень вредно, так как, под предлогом работы на благо общества, они без цели собирают деньги с евреев и преждевременно рекламируют решения и даже намерения правительства». В 1825 году «Депутация еврейского народа» была упразднена. Так закончилась прекрасно задуманная, но изуродованная в исполнении организация, которая вполне могла бы заменить еврейское общинное представительство и смягчить режим капризов и пагубного покровительства, все глубже и глубже въедавшихся в жизненные силы российской политики.

2. Христианизация усилий

Вполне соответствовало духу новой эпохи, что забота русского правительства о евреях должна была проявиться в попытке спасти их души. Христианское благочестие было в моде того времени, и Александр I и Голицын, министр по церковным делам, оба склонные к мистицизму, задумали стать орудиями Промысла Божия в обращении евреев в христианство. Голицын, который был президентом Русского библейского общества и стремился сделать его точной копией своего английского образца, Лондонского миссионерского библейского общества, подошел к миссионерской проблеме по-своему. 25 марта 1817 года царь издал указ, призывающий к созданию «Общества израильских христиан» с целью оказания помощи евреям, уже обращенным или готовящимся к обращению.

Мы узнали, — говорится в указе, — о тяжелом положении тех иудеев, которые, Божественной благодатью восприняв свет христианской истины, приняли ее или готовятся присоединиться к стаду Доброго Пастыря и Спасителя душ. Эти евреи, которых христианская религия отделила от своих братьев во плоти, теряют с ними все средства связи и не только лишаются всякого права на их помощь, но и подвергаются всякого рода гонениям и притеснениям с их стороны. Не легко они находят убежище среди христиан, своих новых собратьев по вере, которым они еще неизвестны... Голос Блаженства, призывающий рассеянных овец Израиля присоединиться к вере Христовой, сочли правильным принять меры для их благополучия.

«Благосостояние», предоставляемое новообращенным, имело довольно существенный характер. Каждой из их групп должны были быть выделены бесплатные коронные земли в южных и северных провинциях с правом основания всевозможных поселений, поселков и городов. Им должны были быть предоставлены полное гражданское равноправие, широкое общинное самоуправление и особые льготы по уплате налогов. Эти группы или колонии евреев после обращения в греческую православную, католическую или лютеранскую веру должны были стать частью «Общества израильских христиан», которым должен был управлять специальный комитет, назначенный в Санкт-Петербург под покровительством императора. Торжественная фразеология Высочайшего указа недвусмысленно показывает, что Правительство не удовлетворялось скромной задачей оказания помощи случайным неофитам. Оно было готово приступить к масштабному делу по поощрению крещения среди еврейского населения и организации обращенных масс в отдельные привилегированные общины, чтобы служить приманкой для евреев, все еще томящихся в своих старых верованиях. Воображение русских законодателей рисовало им завораживающее зрелище огромных масс иудеев, идущих «к вере Христовой», влекомых к ней не только небесным, но и земным «блаженством».

Миссионерским настроением глав российского правительства быстро воспользовался Льюис Уэй, представитель Лондонского библейского общества. Уэй был насквозь проникнут апокалиптической верой в приближающееся искупление Израиля под эгидой христианства. Это, однако, не мешало ему смотреть на современный необращенный Израиль с чувством глубокого уважения, как на знаменосца великой Божественной миссии в истории человечества, и он был глубоко взволнован гражданскими ограничениями в правах, которой они подвергались. в различных странах Европы. Когда монархи, заключившие Священный союз, собрались осенью 1818 г. со своими министрами и дипломатами на Конгрессе в Экс-ла-Шапель, Уэй воспользовался случаем представить Александру I «Меморандум о состоянии евреи», в которой он обращался к русскому царю с призывом освободить евреев из своих владений и убедить прусских и австрийских правителей сделать то же самое.

В ходе моих затяжных путешествий по землям Польши с целью сбора сведений о евреях я пришел, — говорит Вей, — к выводу, что Провидение не напрасно поставило столько тысяч евреев под покровительство трех христианских государи. Скорее это произошло во исполнение обещаний, данных патриархам.

Если евреи должны присоединиться к стаду Христову, с ними следует обращаться как с детьми и считать их равными членами человеческого общества. Плененный Израиль должен быть освобожден материально, прежде чем он сможет быть освобожден духовно. Поэтому Уэй умоляет русского царя подать пример, «который произведет эффект на весь мир».

Царь получил меморандум Вея и передал его министру иностранных дел Нессельроде с указанием представить его на рассмотрение Конгресса. На совещании полномочных министров, представляющих Россию, Австрию, Пруссию, Англию и Францию, состоявшемся 21 ноября 1818 г., меморандум Вэя вместе с его тщательно разработанным печатным проектом общеевропейской «реформы гражданского и политического законодательства затрагивающих евреев, вынесенных на обсуждение. Дипломаты, меньше всего заботившиеся о еврейском вопросе и не желавшие делать это «домашнее дело» каждого правительства предметом международных переговоров, согласились со следующей резолюцией:

Не вдаваясь в суть точки зрения автора проекта, конференция признает справедливость его общей тенденции и принимает к сведению тот факт, что полномочные представители Австрии и Пруссии [Меттерних и Гарденберг] заявили о своей готовности предоставить всю возможную информацию о положении евреев в этих двух монархиях, чтобы прояснить проблему, которая должна привлечь внимание в равной степени как государственного деятеля, так и гуманитария.

Посредством этой пустой, либерально звучащей фразы, не влекущей за собой ни малейшего обязательства, дипломаты сумели избавиться от этой досадной проблемы, даже поверхностное внимание, уделенное ей на съезде, было вызвано не чем иным мотивом, как соображением российский император. В остальном каждое из трех союзных правительств, разделивших между собой Польшу, продолжало обращаться с «своими» евреями в соответствии с требованиями своей внутренней политики, которая была откровенно реакционной и даже не прикрывалась фиктивным ярлыком гуманизма.

Та же внутренняя политика продолжалась и в России. Царь, который за границей благосклонно выслушал призыв Вэя к гражданскому освобождению евреев, не считаясь с будущим спасением их душ, решил, вернувшись домой, оставить все нетронутым, ища частичное решение еврейского вопроса для фантастических усилий общества израильских христиан. Невзирая на то, что торжественное воззвание, изданное царем в 1817 году, за три года после его обнародования не привлекло ни одной группы новообращенных по той простой причине, что таких групп не существовало, а были лишь редкие изолированные случаев крещения, вызванных в большинстве случаев сомнительными мотивами, правительство выделило в 1820 году большой участок земли в Екатеринославской губернии для будущего поселения «христиан-израильтян». Он даже назначил специального чиновника с титулом куратора для его ведения.

Но проходил год за годом, и пустынная земля тщетно ждала поселенцев, а праздный куратор так же тщетно искал, о ком бы позаботиться. Наконец, в 1823 году на сцену вышла малоизвестная группа «израильских христиан». Она состоял из тридцати семи семей из Одессы, выразивших готовность принять свободные земли со всеми связанными с ними многообразными правами и привилегиями. Последующие запросы из канцелярии генерал-губернатора Новороссии выявили, однако, тот факт, что претенденты на народный пирог, хотя и исповедовали греческую православную веру, не имели свидетельств о крещении и даже не могли предъявить паспортов. В результате заявка авантюристов была отклонена.

Наконец, поняв неосуществимость всей миссионерской затеи, граф Голицын посоветовал Александру I в 1824 г. распустить мифическое Общество израильских христиан с его Попечительским советом, имевшее к тому времени на своем бюджете целый штат правительственных чиновников. Царь отказался официально ликвидировать предприятие, столь торжественно провозглашенное, и общество без членства, управляемое попечителями без треста, продолжало фигурировать в списках государственных учреждений до 1833 г., когда Николай I издал краткий указ. Указ, положивший конец этому бюрократическому фантому. Новый правитель тем временем открыл совсем иные и отнюдь не фантастические ухищрения для привлечения евреев в лоно Православной Церкви. Этими приспособлениями были военные казармы и институт кантонистов.

3. «Жидовствующие» секты в России

В то время как русские власти мечтали о массовом обращении евреев в христианство, их внимание было отвлечено зловещим зрелищем огромного числа христиан, принявших учение, близкое к иудаизму. Российские официальные лица разоблачили существование секты «субботников» и «жидовствующих» в Воронежской, Саратовской и Тульской губерниях, причем все они без еврейского населения, которых в противном случае можно было бы заподозрить в миссионерской пропаганде среди греков-православных. Новая «жидовствующая» ересь впервые привлекла внимание центрального правительства в 1817 г., когда группа крестьян Воронежской области обратилась к царю с челобитной, в которой они наивно жаловались на «притеснения, которым им пришлось подвергнуться при руки местных властей, как церковных, так и гражданских, по причине исповедания ими закона Моисеева». Действуя по Высочайшему указанию, Голицын повелел «самым строгим образом исследовать» происхождение «секты» с целью предотвращения ее дальнейшего распространения и возвращения ренегатов в лоно Православия.

Греческий православный архиепископ Воронежский сообщил, по существу, следующее:

Секта возникла около 1796 г. «через естественных евреев». Впоследствии она распространилась на несколько населенных пунктов Бобровского и Павловского районов. Сущность секты, не будучи непосредственно ветхозаветной формой еврейского богослужения, состоит из нескольких [еврейских] церемоний, таких как соблюдение субботы и обрезание, произвольный способ заключения и расторжения брака, способ погребения мертвых и молитвенные собрания. Число явных сектантов составляет тысячу пятьсот душ обоего пола, но тайных, по всей вероятности, больше.

Для искоренения секты архиепископ Воронежский предлагает различные меры, которые должны быть осуществлены частью церковными властями, частью полицией, в том числе высылку солдата Антона Рогова, пропагандиста ереси.

Аналогичные донесения от духовных властей Тулы, Орлова, Саратова и других великорусских церковных округов вскоре поступили в Синод. «Жидовствующая ересь» быстро распространилась по селам и городам, нравясь как крестьянам, так и купцам. Всякий раз, когда сектанты подвергались критике, они заявляли, что они жаждут вернуться к Ветхому Завету и «сохранить веру своих отцов, иудеев».

Центральные власти были встревожены и прибегали к чрезвычайным мерам, чтобы остановить распространение раскола. Комитет министров утвердил следующий драконовский проект, представленный графом Кочубаем в 1823 году:

Главы и учителя жидовствующих сект должны быть призваны на военную службу, а непригодные к службе сосланы в Сибирь. Все евреи должны быть изгнаны из районов, в которых появилась секта субботников или «иудеев». Сношения между православными жителями и сектантами всячески пресекать. Всякое внешнее проявление секты, как, например, проведение молитвенных собраний и соблюдение церемоний, не имеющих ничего общего с христианскими, должно быть запрещено. Наконец, чтобы сделать сектантов предметом презрения, надлежит дать указание объявить субботников еврейской[76] сектой и широко и широко опубликовать, что они на самом деле жиды, поскольку их нынешнее обозначение субботниками, или приверженцами Моисеева закона, не дает народу должного представления об этой секте и не возбуждает в нем того чувства отвращения, которое должно производиться сознанием того, что на самом деле цель состоит в том, чтобы превратить их в жидов.

Все эти полицейские уставы, кроме схемы дисциплинарных церковных мер, предложенной Синодом в целях «искоренения иудейской секты», были санкционированы Александром I (февраль и сентябрь 1825 г.). Трагические последствия этих репрессий выявились лишь в следующее царствование. Целые поселения были разорены, тысячи сектантов сосланы в Сибирь и на Кавказ. Многие из них, не выдержав гонений, вернулись к православной вере, но во многих случаях внешне, продолжая втайне держаться своих сектантских догматов.

4. Возрождение антиеврейского законодательства

Что касается евреев, то непосредственный результат этих мер был незначительным. Число евреев, участвовавших в декрете об изгнании из затронутых великороссийских правительств, было ничтожно мало, так как из-за ограничения еврейского права на жительство единственными евреями, которых иногда можно было встретить там, были несколько коммивояжеров или винокуров. И все же косвенно жидовствующее движение пагубно сказалось на положении русского еврейства. Религиозно настроенные правительственные круги Петербурга раздражались тем, что так много выходцев из православной паствы переходили в стан тех самых людей, среди которых правительство тщетно искало прозелитов, а колонии так гостеприимно приготовленные для израильтян требовали жителей, многие великорусские деревни должны были быть лишены жителей, сосланных в Сибирь за их еврейские наклонности. В сознании министра по церковным делам Голицына утвердилось мнение, что «евреям предписано своими догматами обращать всех в свою религию». Эти обстоятельства создали в российских официальных кругах настроение, благоприятствующее репрессивным мерам, и способствовали их моральному оправданию. Соответственно, последние годы царствования Александра I были отмечены обострением религиозного гнета, доходившего временами до массовых гонений.

Чувства такого рода были причиной средневекового запрета на содержание прислуги-христианина. Запрет был предложен Голицыным, человеком, в остальном далеким от антисемитских предрассудков, и был официально оправдан в Сенатском указе от 22 апреля 1820 г. мнимым прозелитизмом евреев. В качестве примеров последнего Сенат приводит иудейское движение в Воронежской губернии, сообщение херсонского губернатора о некоторых христианских прислугах в еврейских домах, принявших еврейские обычаи и обряды, и т. д.

Те же мотивы, усиленные давно проводимой правительством тенденцией удаления евреев из деревень, предполагали более жесткие ограничения в сдаче евреям помещичьих имений с прикрепленными к ним крестьянскими «душами». Указы, изданные в 1819 г. и в последующие годы, обязывают местную администрацию преследовать в судебном порядке все так называемые «крестенские» договоры, сделки, по которым помещик сдавал урожай данного года в аренду еврею, дающему ему право нанимать крестьян для сбора хлеба и сена. и для других сельскохозяйственных работ. Такие сделки рассматривались как преступное посягательство евреев на право владения рабами, которое было прерогативой знати. Поэтому был отдан приказ отобрать у евреев всю такую аренду ферм, несмотря на полное разорение еврейских арендаторов, которым оставалось расплачиваться с помещиками.

В то же время правительство вновь взялось за осуществление своего благочестивого завершения — изгнания евреев из сел и деревень, уже предусмотренного Статутом 1804 г., хотя и отложенного на время, когда жестокость меры, означавшей разорение тысяч еврейских семей. Доводы, с помощью которых Еврейский комитет пытался в 1812 году убедить и наконец убедил правительство в невозможности такого переселения народов. Местные и центральные власти вновь встали на тропу войны против евреев. Для возобновления похода против деревенских евреев вновь прибегли к методам, с успехом испробованным во времена Державина. Когда в 1821 году незадачливую Белоруссию вновь поразил голод, затронувший в значительной степени евреев, местное дворянство вновь насторожилось, возложив всю ответственность за разорение крестьянства на еврейских арендаторов и шинкарей. Помещики предложили правительству изгнать всех евреев из губернии или, по крайней мере, запретить им торговать спиртом в сельских поселениях, так как евреи «ведут крестьян в разорение». Местные власти в ответ на запрос сенатора Баранова, командированного из Петербурга в Белоруссию, высказали такое же мнение.

Вопрос был впервые поставлен перед Комитетом, которому было поручено оказать помощь правительствам Белоруссии и в который входили несколько министров, в том числе всесильный Аракчеев. Комитет помощи одобрил ограничительный проект дворянства, а также, немного позже, Комитет министров. Результатом стал строгий указ царя, адресованный 11 апреля 1823 г. губернаторам Белоруссии, следующего содержания:

1) Запретить евреям во всех слободах Могилевской и Витебской губерний арендовать землю, иметь трактиры, посты и даже жить в них [в деревнях], по которому все земские подряды такого рода должны стать недействительными к 1 января 1824 года. (2) Переселить всех евреев в этих двух правительствах из поселений в города к 1 января 1825 года.

Подписывая этот указ, навлекший горе и бедствие на тысячи семей, Александр I дал устное указание Комитету министров указать белорусскому генерал-губернатору Хованскому «пути и средства получения занятий и указания источников пропитания для местных евреев в их новых местах жительства». Но никакие «пути и средства» не могли смягчить нищету людей, обреченных на изгнание из своих старых гнезд и доведенных до нищенства и бродяжничества.

Немедленно по получении указа местные власти приступили к выполнению своей задачи с беспощадной жестокостью. К январю 1824 года более двадцати тысяч евреев обоих полов были изгнаны из деревень обоих правительств. Полчища несчастных беженцев с женами и детьми стали стекаться в переполненные города и поселки. Там их можно было видеть, раздетых почти до рубашек, бесцельно бродящих по улицам. Они жили в страшной тесноте, до десяти из них были втиснуты в одну комнату. Они сгрудились в синагогах, а многие из них, не найдя крова, остались на улицах со своими семьями, переживая зимнюю стужу. Среди них стали распространяться болезни и повышенная смертность, особенно в городе Невель. Даже настроенный против евреев генерал-губернатор Хованский, совершавший инспекционную поездку по пострадавшему району, был взволнован зрелищем и посоветовал комитету министров прекратить пагубные высылки. Но удар был нанесен. К началу 1825 г. большинство сельских евреев были эмигрированы и оказались на свободе.

Естественно возникает вопрос, был ли этот человеческий холокост необходим в интересах страны. Само правительство дало ответ двенадцать лет спустя, когда было уже слишком поздно.

Что же касается до Белоруссии, — говорил Государственный совет в 1835 г., — то опыт не оправдал наших ожиданий полезности указанной меры (изгнания из деревень). Прошло двенадцать лет с тех пор, как он был введен в действие, но из данных, собранных в юридическом департаменте, совершенно очевидно, что, хотя он и разорил евреев, он, по-видимому, ни в малейшей степени не улучшил положение крестьян.

Белорусская оргия уничтожения была лишь прелюдией к новой законодательной кампании против евреев. Почти одновременно с указом об изгнании евреев из деревень был издан еще один указ от 1 мая 1823 г., призывавший к созданию нового «Комитета по улучшению положения евреев». Комитету, в состав которого входили министры внутренних дел, финансов, юстиции, церковных дел и народного просвещения, была возложена очень обширная работа:

изучить принятые в настоящее время постановления о евреях и указать, каким образом их пребывание в стране может быть сделано более удобным и полезным, а также какие обязательства они должны взять на себя по отношению к правительству; словом, указать все, что может способствовать улучшению гражданского состояния этого народа.

В этих мягких выражениях выражалась общественная функция Комитета. Но его тайная функция, обнаружившая себя впоследствии в действии, правильно определена в откровенном признании Комитета министров в его отчете 1829 г.: «При самом учреждении Еврейского комитета одной из обязанностей, возложенных на него, и означает общее стремление к сокращению числа евреев в монархии». В этом, очевидно, и состояло «улучшение гражданского состояния» евреев. Новому Комитету было поручено закончить свою работу к началу 1824 г., но его реакционная деятельность не развернулась полностью до следующего царствования.

Между тем судебная машина не бездействовала. Процесс территориального сжатия евреев шел по-прежнему. Для охраны западной границы монархии от контрабанды было решено по предложению Администратора Царства Польского великого князя Константина Павловича изгнать евреев из пограничной зоны. В 1825 г. были изданы два указа о выселении всех евреев, проживающих вне городов в пределах пятидесяти верст от границы, за исключением тех, кто имел недвижимое имущество. В очередной раз люди были изгнаны из своих пожизненных жилищ, тогда как рациональная политика удовлетворилась бы установлением более пристального наблюдения. Во избежание нежелательного «размножения евреев» в пограничных правительствах еврейским эмигрантам из соседних стран, в частности из Австрии, запрещалось селиться в России (1824 г.).

Нечего и говорить, что правительства внутренних областей, где евреи могли пребывать лишь временно и где они должны были предъявлять губернаторские паспорта, как иностранцы, тщательно охранялись от вторжения жителей черты оседлости. Во время своего последнего путешествия из Петербурга в южную Россию в сентябре 1825 г. Александр I заприметил в маленьком селе под Лугой еврейскую семью, занимавшуюся изготовлением белой жести, и тотчас осведомился: на какой земле он там жил. Губернатор Санкт-Петербурга испугался и приказал немедленно выслать семью из уезда, порицать местного исправника и предупредить губернаторские власти, «что правила о евреях должны соблюдаться со всей возможной строгость».

5. Русские революционеры и евреи

Таково было отношение русского правительства к евреям. Но каково было отношение русских людей? При характере эпохи, когда общественное мнение не могло выразить себя даже в политической литературе, ответ на этот вопрос был бы совершенно невозможен, если бы революционное движение декабристов не раскрыло настроения самой прогрессивной части русского общества в своем отношении к еврейскому вопросу. В целом это было недружественное отношение. Оно отражает полнейшее отчуждение в языке, в нравах и в культуре между евреями и русскими того времени, отчуждение, порождающее подозрительность и враждебность. Русский знал о жизни уединенного еврейского населения не больше, чем о жизни китайцев. Образованный русский с подозрением смотрел на исключительность патриархальной еврейской жизни, на окружавшие ее непонятные религиозные обряды, на ригоризм раввинов, экстаз цадиков, на странную эмоциональность хасидских масс. Если бы он обратился за объяснением этих странных явлений к книгам, то нашел бы его в ходячей брошюрной литературе Германии или Польши с ее избитыми фразами о фанатизме «избранного народа», о «государстве в государстве» и т. д.

Отношение декабристов к еврейскому вопросу отражает общепринятые представления эпохи реакции. В «Русской правде» Пестеля есть глава «О племенах, населяющих Россию», в которой еврейский вопрос описывается как почти неразрешимый политический клубок. Пестель перечисляет специфические еврейские черты, которые, по его мнению, делают евреев совершенно непригодными для членства в общественном строе. Евреи «устанавливают между собой невероятно тесные связи»; у них есть «собственная религия, которая вселяет в них веру в то, что им суждено завоевать все нации», и «делает невозможным их смешение с какой-либо другой нацией». Раввины обладают неограниченной властью над массами; они держат людей в духовном рабстве, «запрещая чтение всех книг, кроме Талмуда» и других религиозных писаний. Евреи «ожидают пришествия Мессии, Который должен утвердить их в своем царстве», и поэтому «считают себя временными жителями земли, на которой они живут». Отсюда их страсть к торговле и пренебрежение земледелием и ремеслами. Так как одна только торговля не в состоянии обеспечить средства к существованию огромных масс евреев, мошенничество и плутовство считаются дозволенными во вред христианам. Пестель не обращает внимания на тяжелое бремя ограничения евреев в правах и даже считает евреев привилегированным классом населения, поскольку они не снабжают рекрутов, имеют свои собственные раввинские трибуналы, обладают «правом воспитывать своих детей на любых принципах, которые им как евреям присущи», и «притом пользоваться всеми правами христианских народов» (!).

В таком духе писал русский революционный вождь, не зная, а может быть, и не желая знать о железных тисках черты оседлости, о безжалостных изгнаниях, происходивших как раз в это время, совершенно не зная всего сплетение правовых ограничений, которые ставили евреев на низшую ступень российского бесправия.

Представив эту картину еврейской жизни, Пестель предлагает будущему революционному правительству («Верховному временному управлению») два пути решения еврейского вопроса. Один состоит в том, чтобы разрушить «влияние близких отношений между евреями, столь пагубное для христиан», потому что оно отделяет их от других граждан. Для этой цели он советует созвать «самых ученых раввинов и самых умных евреев» — Пестель, очевидно, слышал о наполеоновском Синедрионе, — «выслушать их представления» и вслед за этим принять меры к искоренению еврейской исключительности, ибо, «поскольку России не изгнать евреев, они должны быть более осторожными, чтобы не занять недружественное отношение к христианам».

Второй путь состоит в почетном изгнании евреев или, по его словам, «в содействии евреям образовать отдельное собственное государство в какой-нибудь части Малой Азии». С этой целью Пестель предлагает выбрать пункт сбора еврейского народа и снабдить его войсками для усиления. Ибо, продолжает Пестель, если бы все русские и польские евреи собрались в одном месте, их было бы более двух миллионов. Такой массе людей, ищущих отечества, нетрудно было бы преодолеть все препятствия, которые турки могли бы воздвигнуть на их пути, и, пройдя всю Европейскую Турцию, перейти в Турцию Азиатскую и, занять достаточную территорию, образовав отдельное еврейское государство.

Самого Пестеля больше привлекал последний вариант решения еврейского вопроса,[77] но, вполне сознавая, что «это гигантское предприятие зависит от частных обстоятельств», он не формулировал его как «особую обязанность Верховного Управления».

Соответственно, если бы первый план Пестеля осуществился, то евреи России получили бы от Верховного Временного Управления не гражданское равноправие, а суровый Регламент австрийского или старопрусского типа, составленный из длинного ряда «исправительных мер», направленных при принудительной ассимиляции или русификации, при сломе всей культурной автономии русского еврейства, не исключая «права воспитывать своих детей на каких угодно принципах», и завершаясь, наконец, экономическим «обузданием еврейства», может быть, в духе того самого правительства, против которого боролись декабристы.

Взгляды Пестеля на иудаизм разделялись многими декабристами, но не всеми. Конституция, составленная лидером «Северного общества» Никитой Муравьевым, изначально предлагала предоставить политические права евреям только в пределах их черты оседлости, но во втором проекте это ограничение было заменено принципом полного равенства.