История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. Еврейская политика Екатерины II (1772-1796)

Карантин, который Россия еще до Екатерины II установила для «врагов Христовых», был прорван в 1772 г. первым разделом Польши. Одним махом число русских подданных пополнилось огромными еврейскими массами Белоруссии. Российская империя пополнилась новой губернией, примыкавшей к ее центральным владениям, и вместе с новой областью и ее пестрым населением она приобрела сотни тысяч подданных, каких она до сих пор безжалостно изгоняла за свои пределы.

Что делать с нежеланным наследием, завещанным Польшей? Примитивная политика Елизаветы Петровны могла продиктовать какую-нибудь варварскую меру, вроде полного изгнания евреев с новоприобретенной территории. Но государственный ум Екатерины не мог при составлении либеральной «Инструкции»[68] допустить такое варварство, которое к тому же было бы несовместимо с новыми обязательствами, которые русское правительство сочло нужным дать разнородному населению Белоруссии во время аннексии. В «Афише», изданной по этому поводу графом Чернышевым, первым генерал-губернатором Белоруссии, все жители, «какого бы происхождения и звания» они ни были «торжественно заверены святым именем и словом Государыни», что их религиозная свобода, а также их личные права и привилегии, связанные с собственностью и поместьем, останутся неприкосновенными.

Это «заверение» включало и иудеев, хотя и не без оговорок, как показывает этот отрывок:

Из вышеприведенного торжественного заверения в свободном исповедании религии и неприкосновенности собственности для всех и каждого само собой следует, что и еврейские общины, проживающие в городах и территориях, ныне вошедших в состав Российской империи, будут оставлены во всеобщем пользовании те свободы, которыми они обладают в настоящее время, по [российскому] закону и [собственному] имуществу. Ибо гуманность Ее Императорского Величества не позволит Ей исключить одних евреев из дарованной всем благодати и из будущего благоденствия под ее благодетельным правлением, доколе они со своей стороны будут жить в должном повиновении, как верные подданные, и будут ограничивать себя стремлением к подлинной торговле и коммерции в соответствии со своим призванием.

Правда, евреям, в отличие от остального населения, обещают высокую имперскую милость при условии «должного повиновения». Тем не менее неприкосновенность их прежних прав была торжественно гарантирована, и российская политика отныне должна была руководствоваться ими.

Сразу после присоединения новой провинции была назначена всеобщая перепись. По свидетельству современника, число евреев в Белоруссии оказалось свыше сорока тысяч семей, около двухсот тысяч душ. Указом 1772 г. на них был наложен подушный налог в один рубль (50 центов). Присоединенная территория была разделена на две губернии, Могилевскую и Полоцкую, или, как ее теперь называют, Витебскую. В интересах регулярного сбора налогов администрация с самого начала давала указание «всех евреев примкнуть к кагалам и учредить такие [кагалы], какие могут предложить губернаторы или когда в них может возникнуть необходимость».

Проблемы, связанные с внутренней организацией евреев, носили более сложный характер. В это время происходили далеко идущие изменения в губернском и общественном устройстве Российской империи. В 1775 г. было обнародовано «Положение о правительствах».[69] В 1785 г. был издан «Акт о городском управлении»[70], и перед властями встала альтернатива: либо подчинить евреев общим законам, по сословию, к которому они принадлежали (в городах торговому классу, бюргерству и профсоюзам), или, ввиду их особых условий жизни и унаследованной от Польши кагалской автономии, позволить им сохранить свои собственные учреждения как часть их общинного и духовного самоуправления. Это была сложная проблема, и российское законодательство сначала колебалось между этими двумя способами ее решения, в результате чего дело запуталось. Вмешательство местной администрации и старое соперничество между различными сословиями усугубляли неразбериху.

Указ Сената 1776 г. санкционировал существование кагала, рассматривая его прежде всего как фискальное и законодательное учреждение, которое русская администрация нашла удобным для своих целей. По настоянию генерал-губернатора Чернышева евреи Белоруссии были выделены в отдельную налоговую единицу и как собственное сословие. Они должны были быть внесены в специальные реестры в городах, местечках, деревнях и деревнях, где производилась перепись. В инструкции написано, что для того, чтобы их налоги более регулярно поступали в казну, должны быть учреждены кагалы, в которых они [евреи] все должны быть зачислены, так что каждый из «жидов» всякий раз, когда он пожелает отправиться куда-либо по делам, или жить и поселиться в том или ином месте, или брать что-нибудь напрокат, должен получить от кагала паспорт. Тот же кагал платит подушный налог и передает его в провинциальное казначейство.

Таким образом, в отношении уплаты налогов и прав не только транзита, но и бизнеса каждый еврей был поставлен в такое же положение зависимости от своего кагала, как и при старом польском режиме. В то же время кагал наделялся некоторыми судебными функциями. Окружные и правительственные кагалы, последние задуманные как апелляционные суды, учреждались для дел между евреями, причем каждому из этих кагалов назначалось определенное число выборных судей. Только иски между евреями и неевреями подлежали рассмотрению в общих мировых судах.

Но через несколько лет правительство пошатнулось в своей решимости полностью поддержать бывшую организацию «кагал». В 1782 г. сенат обратился с запросом к новому генерал-губернатору Белоруссии Пассеку о законности учреждения особых еврейских судов. Через год правительство сделало решительный шаг в противоположном направлении. За евреями, зарегистрированными в купеческом сословии, признавались права на участие в общем городском управлении, избирать и быть избранными наравне с христианами членами магистратов, городских управ и городских судов. Осуществлению этой реформы сильно мешало противодействие христианских купцов и горожан, ненавидевших евреев и не примирившихся с муниципальным равноправием своих конкурентов. Привыкнув смотреть на евреев свысока, как на граждан низшего сорта, христианские городские чиновники стали враждебно относиться к своим коллегам-евреям, избранным на государственные должности, и методами предвыборной агитации сумели сократить их численность в городских корпорациях до минимум. Интересы евреев должны были пострадать, особенно в том, что касается отправления правосудия.

С другой стороны, сама администрация стала их притеснять. На смену либеральному Чернышеву пришел антиеврейский Пассек, который делал все возможное, чтобы ограничить евреев в их хозяйственной деятельности, к очевидной выгоде их конкурентов в рядах шляхты и купцов-христиан.

Евреи, — сообщает нам современник, который сам пострадал от этих мер, — были изгнаны из своих пивоваренных и винокуренных заводов, мытарств, постоялых дворов и т. д., которые составляли их основные средства к существованию. Тысячи семей были доведены до нищеты. Кроме того, были введены новые ограничения, касающиеся торговли, ремесел и т. д.

Об остроте экономического и социального кризиса среди евреев Белоруссии в этот переходный период свидетельствует петиция, которую их делегаты подали в 1784 г. Екатерине II.

Петиция, состоящая из шести пунктов, проникнута глубоким чувством отчаяния. Евреи жалуются, что администрация полностью лишила их основных источников дохода: винокурения, пивоварения и продажи спиртных напитков в городах. Кроме того, они указывают, что генерал-губернатор Пассек запретил землевладельцам сдавать в аренду постоялые дворы в своих поместьях евреям, и что вследствие этого большое число семей, средства к существованию которых зависели от той или иной формы продажи спиртных напитков и содержания постоялых дворов, был доведен до грани разорения. Они также утверждают, что евреи не получили ожидаемых выгод от предоставленных им равных муниципальных прав, поскольку там, где евреи составляют меньшинство, ни один кандидат-еврей не допускается на муниципальные или судебные должности, «так что всякий раз, когда еврей идет по суду над христианином, то он подлежит частичному приговору, потому что нет единоверца, который мог бы ходатайствовать за него в судах, и он не владеет русским языком». Дальнейшие их недовольства касаются произвола землевладельцев, которые «по чистой прихоти, вопреки уговору», облагают евреев, построивших дома на их имениях, чрезмерной земельной рентой, так что они вынуждены покидать свои дома. Иногда дома реквизируются для государственных целей или сносятся «для перестройки по планам [новой официальной улицы]» без малейшей компенсации их владельцам. Магистраты, с другой стороны, часто принуждают евреев, проживающих в городках и деревнях, но причисленных к купцам или горожанам какого-либо города, строить дома в этом городе, «в результате чего евреи могут быть низведены до крайней нищеты, поскольку, тратя свой капитал на строительство, у них нет капитала, на который можно было бы вести свои дела».

Прошение было получено императрицей, которая, передавая его в 1785 г. в Сенат для рассмотрения, сочла нужным указать свое общее отношение в следующей «резолюции»:

Ее Величество желает, чтобы было указано, что, поскольку вышеупомянутые лица иудейской религии поставлены постановлениями Ее Величества в такое же положение, как и другие, необходимо во всех случаях соблюдать правило, согласно которому каждый имеет право на преимущества и права, относящиеся к его призванию или состоянию, без различия религии или национальности.

Сенат должен был подчиниться всестороннему и либеральному предписанию императрицы в стремлении решить острые проблемы, влияющие на еврейскую жизнь. Принятое в конце концов решение было слабым компромиссом между противоречащими друг другу экономическими, национальными и классовыми интересами. В своем указе от 7 мая 1786 г. Сенат частью удовлетворил, а частью отклонил требования белорусских евреев. В праве свободно заниматься винной торговлей в городах было отказано ввиду того, что, по новому закону, винная торговля составляла монополию городской администрации. С другой стороны, евреям было предоставлено право участвовать наравне с неевреями в публичных торгах по аренде питейных заведений. Рескрипт Пассека, запрещавший помещикам сдавать винокурни и постоялые дворы евреям, был объявлен незаконным ущемлением прав помещиков и потому приказано отменить.

Компромиссным путем также решался сложный вопрос о совместимости городского самоуправления с автономией еврейского кагала. Что касается магистратур, городских советов, советов олдерменов и судов, евреям было предоставлено пропорциональное представительство в соответствии с общими положениями нового городского правительства. Общие муниципальные суды, в которых евреи должны были быть представлены собственными выборными присяжными, должны были рассматривать как гражданские, так и уголовные дела не только между лицами разных вероисповеданий, но также между евреем и евреем. Окружные и правительственные кагалы должны были заниматься только духовными делами. На них также возлагались обязанности по распределению государственных и общинных налогов в различных еврейских общинах.

Что же касается жалоб евреев на притеснение администрации, а также магистратов и землевладельцев, то все, что сделал сенат, — это указал на принцип, согласно которому все члены данного сословия равным образом наделены принадлежащими ему правами. Сенат дошел даже до того, что запретил всякие ссылки на прежние польские законы с их дискриминацией евреев, «поскольку они [евреи] причисляются к купечеству и горожанам на одинаковых условиях и платят равные налоги, они должны при любых обстоятельствах пользоваться такой же защитой и удовлетворением, как и другие подданные». Однако в том же указе Сенат отказывает в удовлетворении прошения нескольких белорусских евреев, просивших о зачислении их в Рижское купеческое общество, мотивируя свой отказ отсутствием специального Высочайшего разрешения, позволяющего евреям регистрироваться в качестве купцов за пределами Риги на белорусской территории.

Здесь мы имеем первое применение позорного принципа последующего русского законодательства, что евреям запрещено все, кроме того, что разрешено особым законом. Указ 1786 г. со всеми его либеральными фразами о равенстве представителей всех сословий, независимо от вероисповедания, незаметно учредил черту оседлости, прикрепив евреев к определенным местностям, отторгнутым от Польши, и лишив их права проживания в других регионах России. Подразумеваемая критика Сената, направленная против «прежних польских законов с их дискриминацией по отношению к евреям», могла бы с гораздо большей справедливостью быть направлена в гораздо более резкой форме против российского законодательства, которое впоследствии урезало еврейское право транзита и торговли до степени, невообразимой даже для самых яростных антиеврейских ограничителей Польши.

Если в первые два десятилетия после оккупации Белоруссии русское правительство демонстрировало относительно либеральное, по крайней мере благонамеренное, отношение к еврейскому вопросу, то в последующие годы оно открыто стало проводить политику исключительных законов и ограничений. Общая реакционная тенденция, явившаяся отчасти результатом «зловещих» успехов великой французской революции и возобладавшая в России к концу екатерининского царствования, отражалась и в положении евреев. В это время были произведены второй и третий разделы Польши (1793, 1795), и к числу русских подданных добавились сотни тысяч евреев из Литвы, Волыни и Подолья. Страна, которая всего поколение назад не терпела ни одного еврея в своих границах, теперь включала в себя территорию, населенную евреями более плотно, чем какая-либо другая. Необходимо было найти какие-то средства примирения между этими историческими противоположностями, традиционной антиеврейской политикой России, с одной стороны, и присутствием миллионов евреев в ее владениях, с другой, и такие средства были найдены в этой системе еврейского бесправия, ставшего с тех пор одной из главных характеристик политического гения русского самодержавия. Древнемосковская политика все резче выглядывала из-под европейской маски Петербурга.

Накануне второго раздела Польши, когда русское правительство только предвидело наплыв евреев, оно приготовило для них роковой подарок: закон о черте оседлости, который должен был создать в крепостной крестьянской монархии особый класс территориально ограниченных городских крепостных. Следует добавить, что импульс к созданию этих ограничений в правах шел не сверху, а снизу, от влиятельного христианского среднего класса, который, опасаясь свободной конкуренции, стал кричать о защите.

Первый шаг к лишению евреев России свободы передвижения был сделан через несколько лет после оккупации Белоруссии. Еврейские купцы белорусских губерний Могилевской и Полоцкой (или, как последняя называется ныне, Витебской), граничащих с великорусскими губерниями Смоленской и Московской, стали посещать два одноименных города и вести торговлю. оптом и в розницу, в импортной галантерее. У них был хороший бизнес, так как еврейские купцы продавали товары более высокого качества по более низкой цене, чем их христианские конкуренты. Это взволновало московское купечество, и в феврале 1790 года оно подало жалобу московскому главнокомандующему на евреев, которые продают «заграничные товары, снизив текущие цены, и тем причиняют очень значительный ущерб местной торговле.» Жалобы указывают на древнюю традицию Московской империи исключать евреев из своих границ и уверяют власти, что еврейское соперничество приведет торговлю Москвы в полный «расстрой» и поставит русских купцов на грань разорения.

Петиция, направленная в основе своей не только против евреев, но и против интересов русского потребителя, эксплуатируемого «настоящими русскими» торговыми монополистами, нашла сочувственный отклик в правительственных кругах. Соответственно, осенью того же года Государственный совет, рассмотрев встречное ходатайство евреев о приеме в смоленские и московские купеческие общества, вынес решение, что не считает целесообразным предоставлять евреям право на свободную торговлю во внутренних русских губерниях, ибо «допуск их к ней не находит пользы». Через год этот приговор был подтвержден Высочайшим указом от 23 декабря 1791 г. о том, что «евреи не имеют права записываться в купеческие общества во внутренних русских городах или портах въезда, а пользуются только правами посадских и мещан Белоруссии». Для смягчения строгости этой меры указ «почел правильным распространить означенную привилегию за пределы Белорусского правительства, на наместничество Екатеринославское и Таврическую область», т. е. недавно аннексированная территория Новороссии, где Правительство стремилось заселить пустынные степи.

Таким образом, первое территориальное гетто, гетто Белоруссии, было создано законом с целью укрытия еврейского населения, переселенного из Польши. Когда снова, через два года, произошел второй раздел Польши, северо-западное гетто было увеличено за счет соседней Минской губернии и юго-западной области — Волыни с большей частью Киевской губернии и Подолии. Указ от 23 июня 1794 г. придал этой расширенной черте оседлости санкцию закона. Евреям было предоставлено право «заниматься промыслами купцов и мещан в губерниях Минской, Изяславской (впоследствии Волынской), Брацлавской (Подольской), Полоцкой (ныне Витебской), Могилевской, Киевской, Черниговской, Новгород-Северской, Екатеринославской, а также в районе Тавриды». Таким образом, указ расширяет прежнюю черту еврейского оседлости, включая Малороссию или часть Украины, отторгнутую еще в 1654 г. «за границей» в царствование трех предшествующих Екатерине императриц. Органическая связь Малороссии с только что отторгнутой от Польши частью Правобережной Украины на Днепре не оставляла русскому правительству иного выбора, кроме как позволить евреям, с незапамятных времен жившим в этих краях, остаться. там. Даже святой город Киев открыл свои ворота евреям. Таким образом, Днепр стал центральной рекой еврейской черты оседлости.

Третий раздел Польши в 1795 году добавил к системе Днепра систему Немана, территорию Литвы, состоящую из Гродненской и Виленской губерний. Это завершило процесс формирования черты оседлости в конце восемнадцатого века. Что касается Восточной Руси, то она так же зорко остерегалась проникновения еврейского элемента, как и во времена древней Московской империи.

В том же указе 1794 г., ограничивавшем область еврейского права на жительство, была установлена еще одна принципиальная дискриминация — налоговая. Евреи, желавшие записаться в купеческий или бюргерский класс в городах, должны были платить установленные налоги «в двойном размере по сравнению с теми, которые взимались с бюргеров и купцов христианской религии». Те евреи, которые отказывались оставаться в городах на этих условиях, должны были покинуть Российскую империю, уплатив штраф в виде двойного налога в течение трех лет. Таким образом, правительство взимало с евреев за привилегию оставаться на своих прежних местах без права свободного проезда в Империи налоги, в два раза превышающие налоги с горожан-христиан, пользующихся свободой передвижения. Этот карательный налог не освобождал евреев от особого воинского обложения, которое они по указам 1794 и 1796 годов должны были платить, как и вообще русский купеческий класс, в обмен на личное освобождение от воинской повинности.

Интересно отметить, что по ходатайству генерал-губернатора Новороссии графа Зубова караимы Таврической губернии были освобождены от двойного налога. Им также было предоставлено разрешение на владение поместьями, и вообще уравнены права с христианским населением, «при том понимании, однако, что в общину караимов не должны входить евреи, известные под именем равинов (равбанитов), о ком должны строго соблюдаться изданные нами законы» (указ от 8 июня 1795 г.). Здесь безошибочно проступает национально-религиозный мотив антиеврейского законодательства. Горстка караимов, веками жившая в отрыве от еврейского народа и его духовных достояний, объявлялась более желанными гражданами монархии, чем настоящие евреи, которых, напротив, запугивали репрессивными мерами.

Решительный уклон в пользу таких мер проявляется в указе 1795 г., который предписывает, чтобы евреи, живущие в деревнях, были записаны в города, и что «постараться переселить их в уездные города, чтобы эти люди не могли скитаться, но могли скорее заниматься торговлей и способствовать развитию мануфактур и ремесел, тем самым способствуя своим собственным интересам, а также интересам общества». Следствием этого указа было законодательное санкционирование давно установившегося произвола местных властей, которые часто изгоняли евреев из сел и отправляли их в города под тем предлогом, что евреи могут быть зачислены только в горожане. Изгнанные семьи, лишенные всех средств к существованию, были, конечно, совершенно разорены, так как одного лишь указания властей было недостаточно для того, чтобы они могли «заниматься торговлей и способствовать развитию мануфактур и ремесел» в городах, в которых даже оседлые купцы и ремесленники не могли зарабатывать на жизнь. Система официальной опеки сковывала, а не развивала хозяйственную деятельность евреев.

Теперь были предприняты эксперименты, чтобы распространить эту опеку на общинное самоуправление евреев. В 1795 г. был повторен указ, по которому правительство и уездные кагалы, ввиду предоставленного евреям права участия в общем городском управлении, в магистратах и городских управах, должны были быть лишены своих общественных и судебных функций, и не могли «заниматься какими-либо делами, кроме религиозных церемоний и богослужения».[71] На самом деле активное участие евреев в муниципалитетах из-за враждебного отношения христианских бюргеров было крайне слабым. Тем не менее, в интересах казначейства, кагалы были сохранены для фискальных целей, и из-за их финансовой полезности они продолжали функционировать как органы еврейской общинной автономии, какой бы урезанной и дезорганизованной последняя теперь ни стала.

В этом смысле ограничительное законодательство против евреев, по-видимому, утвердилось к концу царствования Екатерины II. Между западом и востоком России была воздвигнута «московская» стена, и даже в пределах очерченной территории еврейского расселения прослеживалась тенденция отгородить еще меньшую территорию и, вытеснив евреев из деревень, сжать Еврейские массы в городах. На долю преемников Екатерины выпало закрепить эту тенденцию в законе.

В заключение историк не может обойти молчанием одинокую «реформу» этого периода. В законодательных актах последнего десятилетия екатерининского царствования бытовавшее прежде презрительное наименование «жид» уступило место названию «еврей» (еврей). Российское правительство сочло невозможным пойти дальше этой словесной реформы.

2. Еврейские законодательные схемы в царствование Павла I

Кратковременное царствование Павла I (1796-1801) не прибавило значения российскому законодательству о евреях. Утвержден закон о введении двойного налога, а также оставлены в силе другие ограничения. Площадь еврейского поселения была увеличена недавно приобретенным правительством Курляндии на окраине Империи. В этом герцогстве, которое было аннексировано в 1795 г., проживало несколько тысяч еврейских жителей, которых «терпели» как иностранцев по немецкому образцу и которым лишь частично удалось сформировать общинную организацию. Теперь встал вопрос о том, как лучше собирать подати с бродячих купцов, составлявших основную массу еврейского населения, не причислявшихся ни к сельским, ни к городским сословиям и даже не состоявших в еврейских общинах. Российское правительство решило этот вопрос в 1799 г., поставив курляндских евреев в такое же положение, как и их единоверцы в других западных правительствах, и предоставив им право записываться в торговые или бюргерские сословия, а также учреждая свои собственные Кагалы. В данном случае за организацию еврейских масс во владениях немецких баронов отвечали фискальные соображения.

Ограничив еврейское население пределами западной черты оседлости, правительство не могло сильно препятствовать его свободе передвижения в пределах этой черты, по крайней мере, в том, что касается перемещения из города в город. К этому элементарному праву свободного проезда прибегали многие евреи обедневшей Белоруссии, которые стали эмигрировать в малороссийские губернии, в частности в Новгород-Северскую губернию, позднее в Полтавскую губернию, более зажиточные и менее заселенные евреями. Правительство узнало об этом внутреннем переселении и не могло не взять его под свою отцовскую защиту. Купцам было разрешено беспрепятственно переезжать из Белоруссии в Малороссию. Однако мещанам разрешалось выезжать только на условиях, распространявшихся на всех лиц податных сословий, — они должны были получить грамоты об увольнении (декабрь 1796 г.).

Каким бы бедным ни было царствование Павла в области конкретного законодательства об иудеях, оно было богатым на предшествовавшие ему предварительные усилия. Его правление изобилует всевозможными проектами, направленными на регулирование статуса евреев на основе официальных «расследований». В уходящие годы восемнадцатого века (1797-1800) правительственные учреждения были лихорадочно заняты в этом направлении. Правительство стремилось ознакомиться с состоянием бывших польских губерний и особенно с положением еврейского населения. Первым шагом в этой погоне за знаниями была рассылка циркулярного запроса дворянам и высшим чиновникам рассматриваемой области. Толчок к этому расследованию дал в 1797 г. отчет, представленный по поводу голода, свирепствовавшего в Минской губернии. Минский губернатор Карнеев получил из Петербурга указание собрать мнения местных предводителей или предводителей дворянства и на их основании дать «выяснение причин бедственного положения крестьян» с планами, направленными на их устранение. улучшение.

Хитрый прием расспроса помещиков-аристократов о причинах обнищания их крепостных крестьян принес достойные плоды. Нечего и говорить, что польские магнаты, собравшиеся в Минске по приглашению правительства, ни на минуту не подумали упрекнуть себя и свое рабовладельческое сословие в нищете порабощенного ими народа. Вместо этого они предпочитали возлагать вину отчасти на внешние обстоятельства («перемены и мятежи в провинции», неурожаи, плохие пути сообщения и т. д.), а отчасти на евреев, «которых владельцы [сел] как арендаторы и трактирщики, вопреки распоряжению властей, ограничивающих их местожительство городами». Еврейские трактирщики в деревне, как утверждают дворяне, «заманивают крестьян в пьянство», продавая им спирт на доверительное управление, и тем самым «делают их неспособными управлять своими делами». Чтобы спасти крестьян, правительство должно настоять, «чтобы право винокурения было открыто исключительно для помещиков, а евреям, равно как и прочим арендаторам и трактирщикам, было отказано», а в сельских трактирах «продавать горячее вино [виски] можно только помещикам». Другими словами, крестьяне будут процветать и будут «способны управлять своими делами», если они вместо еврейского спирта будут пить дворянский алкоголь помещиков.

Не нужно быть государственным деятелем, чтобы обнаружить основной мотив этого «мнения» дворян, которые заботились только о сохранении древней алкогольной монополии, которой они пользовались при польском режиме («право пропинации»). Это, однако, не помешало минскому губернатору представить отчет дворянства царю, который 28 июля 1797 г. вынес следующую «резолюцию»: предложения предводителей дворянства об ограничении прав евреев, разоряющих крестьян». В то же время Сенат обратил внимание губернатора на указ Екатерины о переводе евреев в уездные города, «чтобы эти люди не кочевали туда-сюда во вред обществу». Это было равносильно предоставлению властям карт-бланша на изгнание евреев из деревень.

В 1798 г. настала очередь шляхты Юго-Запада, Волыни и Подолии изложить свои пожелания на благо отечества. Маршалы Подолии, собравшиеся в Каменце, разработали гораздо более всеобъемлющую схему реформ, чем их коллеги в Минске. После выражения благодарности царю «за его императорское благоволение, предоставившее нам право торговать спиртными напитками», дворяне просят, чтобы «ни право винокурения, ни право продажи спиртных напитков не было предоставлено ни евреям, ни даже христианам» и что самим дворянам предоставляется «вольность» нанимать людей в свои «общественные дома по своему усмотрению». Закрепив за собой монополию опьянения народа через собственных барменов, дворяне предлагают превратить основную массу евреев в агентов по вывозу, найти для агрария внешние рынки, т. е. поместные, продукты, «откуда коммерческие прибыли достанутся и земледельцам (?!), и дворянам». Что же касается остальных евреев, то часть из них помещики должны были содержать в своих питейных домах, а остальных «заставлять заниматься земледелием и ремеслами».

Эта блестящая перспектива стать орудием знати для распоряжения сельскими продуктами и продажи крепостного алкоголя, очевидно, мало привлекала самих евреев. Встревоженные этими аристократическими замыслами, они устроили совещание и даже созвали конференцию делегатов. Конференция собралась в Остроге (Волынь) летом 1798 года и решила собрать фонд и послать депутацию в Санкт-Петербург, чтобы изложить перед царем нужды и пожелания евреев Юго-Запада, которых правительство полностью забыли спросить, как они сами хотели бы устроить свои дела. К сожалению, генерал-губернатор Юго-Запада граф Гудович «пронюхал» об этих приготовлениях. Будучи дальновидным государственным деятелем, он сразу же заподозрил, «что этот сбор [денег для депутации] может просто послужить прикрытием для какого-то злого еврейского замысла». Соответственно, он конфисковал уже собранные средства, запретил все дальнейшие сборы и поспешил сообщить о своем достижении в Петербург. К своему удивлению, чрезмерно рьяный генерал-губернатор получил леденящий душу ответ, что царь не видит ничего преступного в желании евреев послать к нему депутацию. При этом ему предписывалось вернуть конфискованные деньги и не препятствовать отправке депутации (сентябрь 1798 г.). Проследовала ли депутация в столицу и чего добилась, неизвестно. Но само по себе это событие свидетельствует о том, что даже в ту непросвещенную эпоху и в замкнутой хасидской среде Волыни и Подолии евреи не были совершенно нечувствительны к политическим и социальным потрясениям, происходившим в России.

Последним на правительственный запрос откликнулось дворянство Литвы. Маршалы девятнадцати литовских округов, собравшиеся в 1800 г., представили свое «мнение», принятое лишь тремя голосами против, Фризелю, виленскому губернатору. Трое противоборствующих маршалов предложили оставить евреев в том положении, в котором они существовали при польском режиме. Все остальные составили план еврейской «реформы», еще более радикальный, чем план минско-подольской знати. Евреям запрещалось не только заниматься винокурением и содержать собственные трактиры, но и продавать спиртное в помещичьих трактирах. Еврейское сельское население, которое таким образом было бы лишено всех средств к существованию, должно было быть переведено частью в города, частью «рассеяно по короне и помещичьим поселениям, где им можно было бы позволить выращивать хлеб и закладывать и обрабатывать землю». Экономическая реформа должна была быть дополнена реформой, касающейся внутренней жизни евреев. Необходимо было «упразднить еврейский костюм и ввести среди евреев форму одежды, принятую среди других жителей». В целом обособленность евреев должна была быть разрушена, ибо «они сами по себе составляют народ и как таковые имеют свою собственную администрацию… в виде синагог и кагалов, которые не только присваивают себе духовную власть, но и вмешиваться во все гражданские дела и в дела, относящиеся к полиции». Эти меры привели бы к слиянию евреев с окружающим населением и остудил «реформаторский» пыл литовских дворян, считавших нужным заключить проблему кагалской автономии в скобки продажи спирта. Фризель, виленский губернатор, который был культурным немцем и как таковой был знаком с состоянием еврейского вопроса в Германии, счел необходимым дважды обратиться к литовским маршалам, причем первое их заявление было признано «неудовлетворительным». Только повторный пересмотр взглядов дворян, в том числе план внутренних реформ, удовлетворил Фризеля. В апреле 1800 г. Фризель направил эти рекомендации в сенат, сопроводив их своим обширным меморандумом, который, очевидно, в значительной степени основывался на проектах Чацкого и Бутримовича, внесенных десятью годами ранее в «еврейскую комиссию» четырехлетнего сейма.

Фризель настаивает на необходимости «всеобщей реформы» и заявляет, что берет за образец Западную Европу, но все, что он оттуда перенял, — это наиболее нежелательная тактика «просвещенного абсолютизма». По его мнению, «образование еврейского народа должно начинаться с его религии». Необходимо «истребить все еврейские секты с их суевериями и строго запретить введение всяких нововведений, которыми самозванцы могли бы соблазнить массы и ввергнуть их во все большее невежество», завуалированный намек на хасидов и в особенности на их цадиков, чья борьба с антихасидскими раввинами привлекала в то время внимание российского правительства. Он также рекомендует заставить евреев отправлять своих детей в государственные школы, вести все свои дела на польском языке, носить обычную нееврейскую форму одежды и не вступать в брак до двадцати лет. Наконец, евреев следует разделить на три категории: купцов, ремесленников и земледельцев, причем эти три сословия составляют часть общего классового расслоения империи. Таким образом можно было бы обойтись без фискальных услуг кагалов, а сами кагалы автоматически прекратили бы свое существование.

Предложения предводителей дворянства, а также предложения губернаторов были переданы весной 1800 г. Сенату, задачей которого было их рассмотрение и использование для нового законодательного акта или «статута». Здесь они случайно попали в руки одного из сенаторов, Гавриила Державина, знаменитого русского поэта, который по прихоти судьбы вскоре расцвел в «специалиста» по иудейским ребусам.

3. «Мнение» Державина по еврейскому вопросу.

Державин родился в одной из отдаленных восточных губерний России и большую часть жизни провел в петербургских канцеляриях. Он никогда не вступал в контакт с еврейским населением, пока в 1799 году его не отправили в городок Шклов в Белоруссии для расследования дела владельца города, отставного генерала по имени Зорич. Последний был одним из фаворитов Екатерины и вел разгульную и экстравагантную жизнь русского помещика в городе, бывшем его частной собственностью. Его типично русское наплевательское поведение не было рассчитано на то, чтобы пощадить многочисленное еврейское население города. Зорич, видимо, воображал, что живущие на его земле евреи такие же его крепостные, как и крестьяне, и обращался с ними так, как обращались в те времена с крепостными. Некоторых из них он изгнал из города и захватил их дома. Иных он бил собственноручно, а третьих заставлял бесплатно поить. Евреи обратились к правительству против этой попытки превратить их в крепостных, и именно в ответ на их обращение император Павел послал сенатора Державина с указанием обуздать буйство буйного помещика. Державин, проникнутый крепостническим духом, не мог не отнестись снисходительно к своевольным приемам Зорича и пришел к заключению, что евреи отчасти виноваты в происшедших беспорядках. Смерть Зорича в 1800 г. положила конец делу, но теоретически Сенат постановил, что, по русским законам, евреи, в силу принадлежности к купеческому и мещанскому сословию, не могут считаться крепостными даже в городах и слободах, принадлежавшие помещикам.

Через год Державин снова был отправлен в Белоруссию, на этот раз наделенный очень большими полномочиями. В губернии свирепствовал страшный голод, вызванный не только неурожаями, но и бесчинствами помещиков. Эти господа вместо того, чтобы снабжать своих крестьян продовольствием, предпочитали посылать в больших количествах хлеб либо за границу на продажу, либо в свои винокурни для производства водки, которая вместо того, чтобы кормить крестьян, отравляла их. Отправляя Державина в Белоруссию, император Павел дал ему полную власть положить конец этим злоупотреблениям и подвергнуть суровым наказаниям помещиков, которые, «движимые беспримерной жадностью, оставляют своих крестьян без помощи». Они должны были быть раскулачены, а их поместья переданы под контроль государства (16 июня 1800 г.). В дополнительной инструкции, приложенной генерал-прокурором Сената Оболаниным, был добавлен следующий пункт: «И так как, по полученным сведениям, истощение белых русских крестьян в довольно значительной степени вызвано жидами, то оно есть желание его величества, чтобы ваше превосходительство обратили особое внимание на их участие в этом и представили мнение, как отвратить общий ущерб, причиняемый ими». Эта явно антисемитская приписка, к которой, по всей вероятности, был причастен и Державин, которую он во всяком случае одобрял, была рассчитана на то, чтобы смягчить удар, направленный по помещикам, и обратить его против евреев. Заговор этих двух бюрократов, веривших в крепостное право и стоявших на стороне помещиков, придавал миссии Державина совершенно иной оттенок.

Умиротворение Белоруссии было осуществлено быстро. Державин передал под контроль государства имение одного польского магната и лично закрыл еврейский винокуренный завод в городе Лозно, резиденции знаменитого хасидского цадика, раввина Залмана Шнеорсона. Он действовал с такой энергией, что одна еврейка пожаловалась на то, что ее ударили руками. «Установив порядок», Державин приступил к тому, что он считал своей главной задачей, — к подготовке обстоятельного меморандума о евреях под характерным заглавием «Мнение сенатора Державина об устранении голода в Белоруссии». обузданием жадных занятий евреев, а также в отношении их перевоспитания и других вопросов».

Само название выдает основной мотив писателя: сделать евреев козлами отпущения за экономическую разруху провинции, в которой помещики всегда были хозяевами положения. Но Державин не ограничился оценкой хозяйственной деятельности евреев. Он не менее стремился изобразить их внутреннюю жизнь, их верования, их обучение и воспитание, их общинные учреждения, их «нравственное положение». Для всех этих целей он привлек множество источников. Составляя свой меморандум в Витебске, осенью 1800 г., он собирал сведения о евреях от местных антиеврейских купцов и бюргеров, а также от «ученых» инструкторов иезуитского коллегиума в том же городе, в зданиях суда, и — от «самих казаков».

Надо добавить, что у Державина были и два проекта, вышедшие из-под пера «просвещенных евреев». Автор одного из них, Нота Шкловер, богатый купец, служивший поставщиком армии Потемкина и, живший в то время в Петербурге, знавший ход мнений в правительственных кругах, предлагал привлечь евреев к мануфактуре, которая должна быть введена в связи с земледелием и скотоводством в выделенных для этой цели колониях «по соседству с черноморскими портами». Автор второго проекта, врач из Креславки Витебской губернии по фамилии Франк, по-видимому, немецкий еврей мендельсоновского типа, предложил правительству через Державина сосредоточить внимание на реформе еврейской религии, которая «в своей первоначальной чистоте покоилась на чистом деизме и постулатах чистой морали», но с течением времени была искажен «нелепостями Талмуда». Поэтому Франк предлагает последовать примеру Мендельсона в Германии, открыть русские народные школы для евреев и учить их детей русскому, немецкому и ивриту, подразумевая, конечно, что образованный таким образом еврей не преминет проявить себя с несомненной пользой для страны.

Кроме этих проектов, у Державина были перед собой образцы нескольких прусских юден-реглементов, а также упомянутые выше рекомендации предводителей и губернаторов Западной России и тому подобные документы. Этого материала было достаточно для русского чиновника, который лишь мельком увидел евреев, проезжая через Белоруссию, чтобы разработать наиболее полное «Мнение», требующее полного преобразования еврейской жизни.

Мрачная картина жизни евреев, которую рисует Державин, достаточна для того, чтобы показать, как поверхностно было его знакомство с описываемыми им условиями. Поразительна наивность, с которой он судит и полностью искажает многие аспекты еврейской жизни. Экономические занятия евреев, такие как торговля, сдача земли в аренду, содержание гостиниц, маклерство, представляют собой не что иное, как «тонкие уловки, чтобы выжать богатство из своих соседей под видом предложения им выгод и услуг». Еврейская школа — «рассадник суеверий». Моральные чувства совершенно отсутствуют у евреев: «они не имеют понятия о человеколюбии, бескорыстии и других добродетелях». Все, что они делают, это «собирают богатства, чтобы воздвигнуть новый храм Соломона или [удовлетворить] свои плотские желания».

Эта любопытная характеристика образует преамбулу к обширной схеме, состоящей не менее чем из восьмидесяти восьми пунктов и посвященной «преобразованию евреев». Евреи должны быть поставлены под «высочайшее ...". Он проведет эту работу по «преобразованию», проведет перепись всех евреев и снабдит их фамилиями. Вслед за этим евреи должны быть разделены на четыре категории: купцы, городские мещане, сельские мещане и земледельцы-поселенцы, и каждый еврей должен быть принужден записаться в одну из этих категорий. Всю эту массу евреев равномерно распределить по разным частям Белоруссии, а излишки передать другим правительствам.

Когда эта реформа будет завершена, кагалы будут устранены. Для обеспечения управления духовными делами евреев в различных правительствах должны быть организованы «синагоги» с раввинами и «школьниками». В Санкт-Петербурге должен быть учреждён высший церковный трибунал под названием «Сендарин», в котором будет председательствовать главный раввин, или «патриарх», по образцу магометанского муфтия татар.

Эти положительные предложения дополняются предложениями о различных репрессивных и принудительных мерах. Евреям запрещается содержать домашнюю прислугу-христиан; они должны быть лишены права участвовать в городских магистратах; они должны быть вынуждены отказаться от своей отличительной формы одежды и оформлять все дела и деловые документы на русском, польском или немецком языке. Детям разрешается ходить в еврейские религиозные школы только до двенадцати лет, а затем они должны быть переведены в светские школы государства. Наконец, автор предлагает правительству открыть собственную типографию для издания еврейских религиозных книг «с философскими примечаниями». Таким образом, утверждает Державин, «исправится должным образом упрямое и хитрое племя евреев», а император Павел, осуществив эту реформу, снискает себе великую славу за исполнение евангельской заповеди: «Любите врагов ваших». благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас».

Таков проект Державина, любопытная смесь диких фантазий старомодного москвича о незнакомой исторической культуре, с одной стороны, и представлений о реформе, зачатых в современном прусском казарменном духе, и различных «философских» течений, с другой стороны, смесь наследственной ненависти к евреям, смутного понимания исторической трагедии иудаизма и желания «сделать евреев полезными для государства»[72]. И над всем этим витает дух официальной протекции и бюрократизма, любопытное представление о том, что народ с древней культурой может по одному лишь приказу посторонней силы менять свое положение, как фигуры на шахматной доске. та странная вера в спасительную силу механических реформ, которая господствовала, хотя и в менее наивных проявлениях, и в Западной Европе.

Державина было представлено Сенату в декабре 1800 г. и вместе с представленными ранее рекомендациями западнорусских предводителей и губернаторов должно было дать материал для органического законодательного акта о евреях.

Но исполнению этого плана не суждено было состояться в царствование Павла. В марте 1801 г. царь встретил свою трагическую судьбу, и дело «еврейской реформы» вступило в новую фазу, характеризующуюся борьбой между либеральными тенденциями, господствовавшими в начале царствования Александра I, и ретроградными взглядами, которых придерживались защитники Старой Польши и Старой России.