История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. УСИЛЕНИЕ РЕАКЦИИ

Ядовитые бациллы юдофобии как никогда процветали в высших правительственных кругах Петербурга. Однако не только ненависть к евреям, но и ярость общеполитической реакции стали более бешеными, чем когда-либо, после «чудесного спасения» царской семьи в железнодорожной катастрофе под Борками 17 октября 1888 года.

Среди церковно-мистической дымки, которой удалось завуалировать этот эпизод Победоносцеву и его соратникам, в душе царя глубоко укоренилось убеждение, что перст Божий указал ему путь спасения России. от «западных» реформ и возвращены в лоно традиционного русского православия. Это убеждение Александра III привели к контрреформам, ознаменовавшим последние годы его царствования, имевшим своей целью усиление полицейского и церковного режима в России, как-то свертывание сельского и городского самоуправления, усиление власти дворянства и духовенства, учреждение земских начальников, и умножение греко-православных церковно-приходских школ за счет светских школ. Эти же влияния стимулировали и пышный рост юдофобии, которая отныне приняла в высших правительственных кругах самый злобный характер. Проявление этого настроения можно найти в словах царя, которые он написал на полях доклада, представленного ему в 1890 году одним высокопоставленным чиновником, описывающим страдания евреев и призывающим к необходимости прекращения политики. угнетения: «Но мы не должны забывать, что именно евреи распяли нашего Господа и пролили Его бесценную кровь». Представители придворного духовенства публично проповедовали, что христианину не следует заводить дружеских отношений с евреем, так как евангельское повеление «ненавидеть убийц Спасителя».

Министерство внутренних дел, под руководством двух реакционеров-фанатиков, Дурново и Плеве, пустило в ход все инквизиторские ухищрения полицейского департамента, начальниками которого прежде были оба этих чиновника.

Прессу либо приручили, либо использовали как инструмент государственной политики. Наиболее читаемые столичные печатные органы, за исключением умеренно-либеральной «Новости», пережившей кораблекрушение либеральной прессы, стали открыто или тайно официальными рупорами правительства. Продажное «Новое Время», которое русский сатирик Щедрин назвал «клоакой», в конце восьмидесятых годов предприняло благородное предприятие по охоте на евреев с рвением, явно свидетельствующим о более высоком спросе на юдофобию в официальной мир. Не было такого обвинения, каким бы безобразным оно ни было, которое суворинская газета, руководимая одновременно Святейшим Синодом и Департаментом полиции, не смогла бы бросить в лицо евреям. Как орган, в целом отражающий взгляды правительства, «Новое Время» служило в то время источником политической информации для всех сановников и чиновников. Министры, губернаторы и многочисленная армия подчиненных чиновников, желавшие выяснить политический курс в данный момент, советовались с этой «осведомленной» газетой, которая по еврейскому вопросу преследовала только одну цель: сделать жизнь евреев в России невыносимой. Кроме «Нового Времени», которое читал сам царь, травлю евреев с большим усердием вел и русский еженедельник «Гражданин», редактор которого граф Мещерский пользовался не только личной милостью Александра III, но и существенная государственная субсидия. Эти столичные органы гласности задавали тон всей официальной и официозной печати в провинции, и общественное мнение России систематически отравлялось ядом юдофобии.

Когда комиссия Палена была распущена, а царь «присоединился к мнению меньшинства», правительство без труда нашло несколько добросердечных чиновников, готовых осуществить проект, подготовленный этим реакционным меньшинством.

Сам проект, который был разработан в Министерстве внутренних дел под руководством Плеве, зловещего начальника полиции, держался в большой тайне, как будто речь шла о плане военных действий против воюющей державы. Но тайна просочилась наружу очень скоро. Министр разослал копии проекта генерал-губернаторам, спрашивая их мнения, и вскоре копии проекта разошлись по Лондону, Парижу и Вене. Весной 1890 г. Россия и Западная Европа были наполнены тревожными слухами о введении в действие каких-то «сорока статей», призванных сократить коммерческую деятельность евреев, усилить строгость «Временных правил» в черте оседлости, и ограничить привилегии, предоставленные некоторым категориям евреев за его пределами, создать средневековые еврейские гетто в Санкт-Петербурге, Москве и Киеве и тому подобные меры. Иностранная пресса подняла ужасный протест против этих предполагаемых новых актов варварства.

Голос протеста был особенно силен в Англии. Лондонская «Таймс» резко критиковала реакционную политику России, и для этой цели русскими политическими эмигрантами в Англии был издан специальный орган под названием «Самая темная Россия». Российское правительство опровергло эти слухи по своим дипломатическим каналам, хотя в то же самое время и «Времени» и «Гражданину» не запрещалось печатать сообщения о предполагаемых увечьях или рекомендовать жестокие меры против евреев с целью «удалить их из всех отраслей труда».

Эту комедию хорошо поняли за границей. В конце июля и в начале августа в обе палаты английского парламента были внесены запросы о том, находит ли правительство Ее Величества возможным сделать дипломатические представления в защиту преследуемых русских евреев, которых Англия должна будет обеспечить, должны были прибыть туда большими массами. Премьер Солсбери в Палате лордов и Фергюссон, заместитель государственного секретаря по иностранным делам, в Палате общин ответили, что «эти разбирательства, о которых, если нам их правильно сообщить, заслуживают глубокого сожаления, касаются внутренние дела Российской империи и не допускают никакого вмешательства со стороны правительства Ее Величества». Когда вскоре после этого были начаты приготовления к созыву митинга протеста в Лондоне, русское правительство поспешило объявить через английского посла в Петербурге:

В Петербурге заявили, что никаких новых мер против евреев не предполагается, и собрание было отменено. Ходили слухи, что лорд-мэр Лондона Генри Айзекс, который был евреем, не одобрял этого собрания, на котором, по английскому обычаю, он должен был председательствовать.

Поступок лорд-мэра, может быть, и был «тактичным», но уж точно не лишенным примеси робости.

2. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЙ

Тщательно стараясь успокоить общественное мнение за границей, русское правительство дома делало все возможное, чтобы держать евреев в возбужденном состоянии духа. Проекты законов и циркуляры, тайно рассылавшиеся центральным правительством в Петербурге, вызывали живейшее сочувствие со стороны губернских администраторов. Не удовлетворившись заявлением Министерству о своем одобрении предполагаемого ограничения прав, многие высокопоставленные чиновники начали открыто демонстрировать свою яростную ненависть к евреям.

В одно и то же время, в июне, июле и августе 1890 г., главы различных местных губернских управлений издавали циркуляры, обращавшие внимание полиции на «дерзкое поведение» евреев, которые, встретившись с русскими чиновниками, не смогли снять шляпы в качестве приветствия. Губернатор Могилева поручил полиции своей губернии внушить местному еврейскому населению необходимость «вежливых манер», в смысле более трепетного отношения к представителям русской власти. Во исполнение этого приказа окружные исправники заставляли раввинов прививать своей пастве в синагогах почтение к русскому чиновничеству. В Мстиславле, городе могилевской губернии, председатель дворянства собрал ведущих членов еврейской общины и предупредил их, что те евреи, которые не подчинятся циркуляру губернатора, будут подвергнуты публичной порке полицией. Одесский губернатор, известный деспот Зеленой, издал милицейский ордер в целях «обуздания наглости, проявляемой евреями в местах скопления людей и особенно в пригородных трамваях», где они не уступают своих мест и вообще проявляют неуважение к «лицам преклонного возраста или носящим форму, свидетельствующую об их высоком положении».

Еще более зверским было поведение виленского генерал-губернатора Каханова, который, несмотря на свой высокий чин, позволил себе, отвечая на приветственную речь еврейской депутации, бранить не только еврейскую «родовость», но и «распущенность» еврейского населения, проявляющаяся в скоплении людей на улицах, и тому подобные тяжкие преступления.

Одновременное возникновение такого рода официальных действий в отдаленных друг от друга местах указывает на общий источник, вероятно, на какие-то секретные инструкции из Петербурга. Однако казалось, что провинциальные прихвостни центрального правительства перестарались в своем рвении выполнить завет «обуздать евреев». Мелочность их требований, к тому же незаконных, вроде приказа снять шапки перед чиновниками или уступить места в трамваях, служила лишь для осмеяния представителей русского чиновничества, порождая частые к трагикомическим конфликтам на публике и к высказываниям возмущения в печати. Публичные заявления этих благородных чиновников, стремившихся воспитать в еврейских массах страх перед русской бюрократией и привить им вежливые манеры, привлекли внимание как русской, так и иностранной печати. Все считали, что эти фарсовые выступления неотесанных администраторов есть лишь проявления бездонной ненависти, болезненного желания оскорбить и унизить евреев и что эти администраторы способны в любой момент перейти от морализаторства к более осязаемым формам унижения. жестокое обращение. Эта опасность усилила состояние тревоги.

Готовясь к штурму цитадели русского еврейства, правительство хорошо позаботилось о том, чтобы сохранить ее тем временем в обычном осадном положении. Изобретательность администрации довела до совершенства технику репрессий. Чиновники уже не довольствовались изобретением хитрых приемов изгнания старых еврейских жителей из деревень. Теперь они предприняли попытки сократить даже площадь городской черты оседлости, в которой евреи жались друг к другу, тяжело дыша. В 1890 году губернские власти, действуя, очевидно, по сигналу сверху, начали превращать многочисленные местечки в деревни, которые, как сельские поселения, будут закрыты для евреев.

В результате все евреи, поселившиеся в этих местностях после издания «Временных правил» от 3 мая 1882 г., теперь были изгнаны, и даже пожилые жители, освобожденные от действия майских законов, разделили то же самую судьбу, если они не смогли (а в очень многих случаях не могли) предъявить документальных свидетельств того, что жили там до 1882 года. Одновременно была предпринята новая попытка выгнать евреев из запретной пятидесятиверстной зоны вдоль западной границы империи, особенно в Бессарабии. Эти изгнания привели к тому, что и без того перенаселенные города черты оседлости наполнились еще многими тысячами разоренных людей.

В то же время в городах вне черты оседлости, особенно в крупных центрах, таких как Киев, Москва и Санкт-Петербург, жизнь изгнанных евреев стала невыносимой. Киевский генерал-губернатор запретил женам ремесленников-евреев, имевших законное право проживания в этом городе, торговать съестными припасами на рынке на том техническом основании, что по закону ремесленники могли торговать только изделиями собственного производства, грабя таким образом жалкие гроши у бедного еврея-рабочего, которые его жена стремилась внести своим честным трудом на содержание семьи.

Большим политическим ударом для евреев явилось положение нового реакционного «Положения о земских организациях» от 12 июня 1890 г., по которому евреи, хотя и платили местные подати, полностью исключались из участия в выборах. депутатов в организацию местного самоуправления. Этот пункт был внесен в проект закона тремя светилами действовавшей в то время политической инквизиции: Победоносцевым, Дурново и Плеве. Это ограничение они обосновывали следующими основаниями: целью нового закона является преобразование местного самоуправления в государственное управление и усиление в нем влияния центрального правительства за счет местного самоуправления; поэтому евреи, «будучи вообще элементом, враждебным правительству», не годятся для участия в земском управлении. Государственный совет согласился с этой бюрократической мотивацией, и унизительная оговорка стала законом.

В то время как большая часть русской общественности и русской печати поддалась господствующим тенденциям под сильным давлением антисемитской атмосферы, прогрессивные элементы русской интеллигенции постепенно пробуждались в чувстве протеста.

Владимир Соловьев, «христианский философ», друг еврейского народа, основательно ознакомившийся с его историей и литературой, задумал выступить с публичным протестом против антисемитского движения в «русской печати», за подписью виднейших русских писателей и других известных людей. В течение мая и июня 1890 года ему удалось с большим трудом собрать для своего протеста 66 подписей в Москве и более 50 подписей в Петербурге, в том числе Льва Толстого, Владимира Короленко и других литературных знаменитостей. Несмотря на мягкий тон, протест, оформленный Соловьевым, был запрещен к публикации российской цензурой. Профессор Иловайский из Москвы, историк с сомнительной репутацией, но закоренелый евреист, сообщил петербургским властям о попытке собрать в Москве подписи под «проеврейской петицией». В результате все газеты получили приказ Российского отдела печати отказать в своих колонках любым коллективным высказываниям, касающимся еврейского вопроса.

«В истории еврейского народа мы читаем, что «Бог ожесточил сердце фараона, чтобы он не отпустил народ Израиля»; но, наконец, через Моисея пришло избавление».

После блестящих речей епископа Рипонского, графа Мита и др. была принята следующая резолюция: По мнению этого собрания, возобновившиеся страдания евреев в России от действия суровых и исключительных указов и увечий глубоко вызывает сожаление, и что в последнее десятилетие девятнадцатого века религиозная свобода является принципом, который должен быть признан каждой христианской общиной в числе естественных прав человека.

В то же время была принята вторая резолюция следующего содержания:

Чтобы соответствующий мемориал был адресован Его Императорскому Величеству Императору Всероссийскому, почтительно моля Его Величество отменить все исключительные и ограничительные законы и ограничения, которые угнетают его еврейских подданных; и умоляя его величество предоставить им равные права с теми, которыми пользуются остальные подданные его величества; и чтобы указанный мемориал был подписан достопочтенным лорд-мэром, от имени граждан Лондона, и будет передан Его Светлостью Его Величеству.

Несколько выдержек из меморандума можно привести для иллюстрации характера этого замечательного обращения к русскому императору: Мы, граждане Лондона, почтительно обращаемся к Вашему Величеству и смиренно просим Вашего милостивого позволения вступиться за страждущих.

Крики бедствия дошли до нас от тысяч страдающих израильтян в вашей огромной империи; и мы, англичане, с состраданием в душе ко всем страждущим, обращаемся к вашему величеству, чтобы просить для них вашего государя о помощи и помиловании.

Пять миллионов подданных вашего величества стонут под игом исключительных и ограничительных законов. Остатки расы, от которой произошли все религии — и наши, и ваши, и все вероисповедания на земле, признающие одного Бога, — люди, которые со всей преданностью цепляются за свою древнюю веру и формы поклонения, эти евреи в вашей империи подвержены такому законы, по которым они не могут жить и процветать...

Запертые в узких пределах обширной империи вашего величества и даже в этих границах вынужденные проживать главным образом в городах, которые вонючие и переполнены всеми формами бедности и убожества; запрещено любое свободное передвижение; ограждены на каждом предприятии ограничительными законами; запрещено владение землей или всякое владение землей, их средства к существованию стали настолько скудными, что жизнь для них стала почти невозможной.

И при этом они не стеснены в одиночку в космосе и действии. Им отказывают в высшем образовании, за исключением тех пределов, которые намного ниже должной доли их потребностей и стремлений. Они не могут свободно заниматься профессиями, подобно другим подданным вашего величества, и не могут получать продвижения в армии, как бы ни были велики их заслуги и доблесть...

Сир! мы, которые научились терпеть все вероисповедания, считая принципом истинной религии допускать религиозную свободу, мы умоляем ваше величество отменить те законы, которые угнетают этих израильтян.

Дайте им благословение равенства! В каждой стране, где евреи имеют равные права, нация процветает. Поэтому мы молим вас отменить те особые законы и запреты, которые сокрушают и пугают ваших еврейских подданных...

Сир! ваша королевская сестра, наша королева-императрица (которую храни Бог!) основывает свой трон на любви своего народа, делая их счастье своим собственным. Так пусть Ваше Величество обретет от любви своих подданных всю силу и счастье, сделав свою могучую империю еще могущественнее, сделав свой Трон твердым и неприступным, пожиная новые блага для вашего Дома и Трона.

Меморандум был подписан Сэвори, бывшим в то время обер-бургомистром, и отправлен им в Петербург. К нему прилагалось письмо обер-бургомистра от 24 декабря генерал-лейтенанту де Рихтеру, флигель-адъютанту царя для приема прошений, с просьбой передать документ императору.

Почти излишне добавлять, что этот трогательный призыв граждан Лондона к справедливости не получил прямого ответа. Ходили слухи, что лондонская петиция привела царя в ярость, и будущий придворный летописец России, вероятно, расскажет о сцене, происходившей в императорском дворце при прочтении этого документа. Косвенный ответ пришел через раболепствующую официальную прессу. Рупор русского правительства за границей, брюссельская газета «Ле Норд», особенно занятая обелением черной политики своих хозяев, опубликовала статью под заголовком «Последнее слово о семитизме», в которой высшие правительственные круги России находили откровенное выражение: «Семиты, — говорил официоз с наглым пренебрежением к истине, — никогда еще не жили в России так легко, как в настоящее время, а между тем они никогда не жаловался так горько. Для этого есть причина. Это особенность семитизма: семит никогда ничем не удовлетворяется; чем больше вы ему даете, тем больше он хочет иметь.

В явном желании одурачить своих читателей «Ле Норд» заявил, что протестующие на лондонском митинге могли бы избавить себя от необходимости требовать «религиозной свободы» для евреев, что в лондонской петиции, конечно же, понималось как гражданское право, свобода для профессоров иудаизма, поскольку никто в России не ограничивал евреев в их богослужении. Гражданское ограничение прав не тяготило евреев. Наоборот, в России они чувствовали себя настолько счастливыми, что даже еврейские эмигранты в Америке мечтали вернуться на родину.

4. ПРОТЕСТ АМЕРИКИ

Такую же двурушническую позицию заняли красноречивые русские дипломаты по отношению к правительству Соединенных Штатов. Возбужденная бесчеловечным обращением с евреями в России и встревоженная последствиями внезапной русско-еврейской иммиграции в Америку, которая должна была последовать в результате такого обращения, Палата представителей приняла резолюцию от 20 августа 1890 г, с просьбой к Президенту сообщить в Палату представителей, если это не противоречит общественным интересам, любую имеющуюся у него информацию относительно исполнения запретительных указов против евреев в России, недавно изданных, как сообщалось в государственной печати; и было ли приказано выслать из России каких-либо американских граждан из-за их религии или запретили пользоваться обычными привилегиями, которыми пользуются жители.

В ответ на эту резолюцию президент Харрисон представил Конгрессу всю корреспонденцию и документы, касающиеся еврейского вопроса в России.

Чуть позже, 19 декабря того же года, в Палату представителей была внесена и передана в Комитет по иностранным делам следующая резолюция протеста: Решено, что члены Палаты представителей Соединенных Штатов заслушали с глубокой скорбью и чувствами, близкими к ужасу, сообщения о гонениях на евреев в России, отражающих варварство прошлых веков, позорящих человечество и препятствующих прогрессу цивилизации.

Наша печаль усиливается тем фактом, что такие события должны произойти в стране, которая была и теперь является верным другом Соединенных Штатов, и в стране, которая не так давно облачилась в славу благодаря освобождению крепостных и защите беспомощных христиан от гнета турок.

Постановлено, чтобы копия этой резолюции была направлена статс-секретарю с просьбой направить ее американскому посланнику в Санкт-Петербург, и чтобы указанному министру было поручено представить то же самое его императорскому величеству Александру III, Царю всея Руси.

Тем временем Государственный департамент был завален протестами против российских зверств.

Почти каждый день — государственный секретарь Джеймс Дж. Блейн пишет Чарльзу Эмори Смиту, посланнику Соединенных Штатов в Санкт-Петербурге, 27 февраля 1891 года — приходят сообщения по этому вопросу; сдержанный и выраженный в языке, уважительно относящемся к царскому правительству; но в то же время показателен и сильно выражает глубину и распространенность чувства неодобрения и сожаления.

Поэтому американскому министру было поручено оказать влияние на русское правительство в направлении смягчения суровости антиеврейских мер. Он должен был указать российским властям, что жестокое обращение с евреями в России не было чисто внутренним делом российского правительства, поскольку оно затрагивало интересы Соединенных Штатов. В течение десяти лет 200 000 русских евреев переселились в Америку, и продолжающиеся гонения в России должны были привести к большой и внезапной иммиграции, которая не осталась без внимания и опасности. Хотя Соединенные Штаты не брали на себя обязательство диктовать России, «тем не менее взаимные обязанности наций требуют, чтобы каждая из них использовала свою власть с должным вниманием к другой и к результатам, которые ее применение дает для остального мира».

Возражения американского народа, высказанные его представителями в Петербурге, были восприняты русским правительством таким образом, который ярко иллюстрирует известную двуличность его дипломатических методов. Пытаясь оправдать свою политику угнетения всевозможными клеветническими обвинениями против русских евреев, оно в то же время неоднократно заверяло американского посланника в том, что никаких новых запретительных законов не предполагается, и последний докладывал об этом своему правительству. 10 февраля 1891 г. американский посланник в письме секретарю Блейну дает подробный отчет о беседе, которую он имел с русским министром иностранных дел де Жирсом. Последний из кожи вон лез, чтобы безоговорочно обсудить с ним все еврейское положение в России, и, делая всевозможные изощренные инсинуации против характера русского еврея, он высказался в такой манере, которая была рассчитана на то, чтобы убедить американского представителя примирительной позиции российского правительства. Менее чем через три недели последовал жестокий указ о высылке московских евреев.

В то время как русское правительство, пристыженное голосами протеста, пыталось оправдаться в глазах Европы и Америки и своим известным дипломатическим искусством извращало истину, Русская Жизнь

(«Русская жизнь») петербургская газета, далеко не проеврейская, опубликовала ряд душераздирающих фактов, иллюстрирующих суды над объявленными вне закона евреями в Москве. В ней рассказывалось о молодом талантливом еврее, который содержал себя и свою семью работой в московской газете и, не имея права на жительство в этом городе, имел обыкновение спасаться от ночных облав полиции тем, что скрывался по сигналу. своего хозяина, в шкафу. Многие евреи, жившие честно в поте лица, были безжалостно высланы полицией, когда в их свидетельствах о проживании содержалась хоть малейшая техническая неточность. В качестве иллюстрации «религиозной свободы» евреев в более узком смысле слова газета упомянула тот факт, что после открытия в Москве новой синагоги, вмещавшей пятьсот молящихся, полиция приказала закрыть все храмы и другие молитвенные дома, насчитывавшие двадцать, которые посетило около десяти тысяч человек.

Губернатор Санкт-Петербурга Грессер регулярно насмехался над евреями. Одним из его указов предписывалось, чтобы в вывесках на лавках и мастерских, принадлежащих евреям, были указаны не только фамилии их владельцев, но и их полные имена, а также имена их отцов, точно так, как они написаны в их паспортах, «с целью предотвращения возможных недоразумений». Целью этого постановления было дать возможность христианской публике бойкотировать еврейские магазины и, кроме того, высмеивать имена владельцев, которые, как правило, были изуродованы в российских реестрах и паспортах до смешного полуграмотными служащими.

Постановление Грессера было издано 17 ноября 1890 года, за несколько дней до митинга протеста в Лондоне. Так как русское правительство в то время уверяло Европу, что евреи особенно счастливы в России, то постановление не было опубликовано в газетах, но тем не менее применялось тайно. Еврейские кладовщики, осознавшие злой умысел нового указа, постарались свести к минимуму нанесенный им ущерб, написав свои имена маленькими буквами, чтобы не попадаться на глаза русским антисемитам. В этой связи Грессер поручил полицейским чиновникам (в марте 1891 г.) проследить за тем, чтобы еврейские имена на вывесках магазинов были указаны «четко и на видном месте, в соответствии с предписанными рисунками» и «немедленно сообщать» ему о любых попытка нарушить закон. Так отреагировал Петербург на крики возмущения, раздавшиеся в то время по Европе и Америке.