История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. «АССОРТИМЕНТ» ЕВРЕЕВ

Начало «Второй эмансипации» 1848 г. в Западной Европе совпало с последней фазой эпохи угнетения в России.

Эта фаза, представляющая собой последние семь лет дореформенной России, была темным пятном в жизни страны в целом, вдвойне темным в жизни евреев. Власть абсолютизма, изгнанная мартовской революцией с европейского Запада, с усилившейся яростью утвердилась в стране Севера, заслужившей к тому времени незавидную репутацию «жандарма Европы». Отброшенный к своему последнему оплоту, абсолютизм сосредоточил свою энергию на подавлении всякого рода революционных движений. За неимением такого движения в самой России эта энергия прорвала линию границы и нашла выход в карательной экспедиции, посланной для поддержки австрийцев в усмирении мятежной Венгрии. Торжественные пароли политической свободы, раздававшиеся по ту сторону западной границы, только усилили реакционную ярость по эту сторону.

Так как наказать действие было невозможно, ибо под бдительным оком грозного «Третьего отдела» революционные усилия были делом невозможным, — слово и мысль подлежали наказанию.

Цензура бунтовала в покоренной литературе России, вырывая с корнем все, что не укладывалось в рамки чиновничьего мышления. В тихие уголки русской интеллигенции, отважившейся, покидая свои дома, мечтать о лучшем политическом и общественном порядке, вторглись политические сыщики, похищавшие оттуда многочисленные жертвы для эшафота, галер и воинской повинности. Таковы были ухищрения последних лет дореформенной России, чтобы скрепить старый порядок вещей в стране чиновничества и крепостничества, в той России, которую поэт Хомяков, хотя и патриот и славянофил, заклеймил так:

Но вся тяжесть «рабского ига» и «черноты лжи», которыми была отмечена дореформенная Россия, легла на плечи самой несчастной части русских подданных — евреев.

Трагический мрак конца николаевского царствования находит в еврейских летописях единственную параллель в начале того же царствования. Мнимые «реформы», предложенные в промежутке, в начале 40-х годов, не обманули народного чутья. Евреи оседлости видели не только руку, протянувшую хартию просвещения, но и другую руку, спрятавшую камень в виде новых жестоких ограничений. Вскоре правительство сбросило маску просвещения и приступило к реализации своей резервной программы — «исправления» евреев полицейскими методами.

Следует помнить, что главным пунктом этой программы был «разбор евреев», т. е. выделение из их среды всех лиц без определенного имущественного положения или без определенных занятий с целью судебного преследования их как криминальные члены общества. Еще в 1846 году правительство предупреждало евреев о готовящейся «кровавой операции над целым классом», против которой напрасно протестовал генерал-губернатор Воронцов. Всем евреям было приказано в кратчайшие сроки зарегистрироваться среди закрепленных за ними гильдий и поместий, «с тем пониманием, что в случае неудачи этой меры правительство само произведет сортировку», а именно: «оно отделит евреев, не занятых производительным трудом, и подвергнет их, как обременительных для общества, различным ограничениям». Угроза не оправдалась, ибо было слишком много ожидать, что целая половина еврейского населения, обреченного гражданскому ограничению прав и общими экономическими условиями на жизнь в нужде и нужде, сможет одним махом получить необходимое «имущественное положение» или «определенные занятия».

Соответственно, 23 ноября 1851 г. царь утвердил «Временные правила о расселении евреев». Все евреи делились на пять категорий: купцы, земледельцы, ремесленники, оседлые бюргеры и неоседлые бюргеры. Первые три категории должны были состоять из тех, кто состоял в соответствующих гильдиях и сословиях. «Оседлыми бюргерами» должны были стать те, кто занимался «бюргерской торговлей» с лицензиями на ведение бизнеса, а также духовенство и ученый класс. Оставшаяся огромная масса пролетариата была отнесена к разряду «неоседлых бюргеров», подлежавших усиленной воинской повинности и более жестким правовым ограничениям по сравнению с первыми четырьмя допускаемыми классами евреев. Этот несчастный пролетариат, либо без работы, либо лишь изредка на работе, должен был нести двойную меру угнетения и преследования и должен был быть заклеймен как презираемый изгой.

К 1 апреля 1852 г. евреи, принадлежащие к четырем допустимым категориям, должны были предъявить местным властям свои свидетельства о зачислении. Тех, кто этого не сделал, следовало отнести к пятой категории, к криминальному сословию «неустроенных бюргеров».

В отведенный им короткий срок евреи оказались не в состоянии получить необходимые документы, и, благодаря представлениям генерал-губернаторов западных правительств, срок был продлен до осени 1852 г., но и тогда «ассортимент» еще не было выполнен. Правительство было полностью готово к принятию ряда драконовских законов против «тунеядцев», включая полицейский надзор и принудительные работы. Но, занимаясь этими благотворительными проектами, законодатели были ошеломлены Крымской войной, которая с ее катастрофическими последствиями для России отвлекла их внимание от войны с евреями. Тем не менее в течение ряда лет закон о «сортировке», или «разрядке», как его популярно называли евреи, висел, как дамоклов меч, над головами сотен тысяч евреев, и тревога страдающие массы изливались в грустных народных частушках:

2. ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ АССИМИЛЯЦИЯ

Что же касается мер принудительной ассимиляции, давно предвозвещенных правительством, таких как замена традиционной еврейской одежды русским или немецким фасоном, длинные пальто мужчин, то они не оказали никакого влияния на еврейскую жизнь, а лишь вызвало недоумение и недоумение. Краткий имперский указ, изданный 1 мая 1850 г., запрещал «по всей (Империи) использование особой еврейской формы одежды, начиная с 1 января 1851 г.», хотя генерал-губернаторам было дано право разрешать престарелым евреям. изнашивать свою старую одежду при уплате определенного налога. Запрет распространялся на ушные замки, или peies, мужчин.

Через год, в апреле 1851 г., правительство сделало еще один шаг вперед и приступило к вопросу о женской одежде. «Его Императорскому Величеству было милостиво повелеть запретить еврейским женщинам брить голову при вступлении в брак».[90] В октябре 1852 г. этот указ был дополнен положением о том, что замужняя еврейка, виновная в бритье головы, подлежит штрафу в размере пяти рублей (2,50 доллара), а раввин, подстрекавший к этому преступлению, должен быть привлечен к ответственности. Так как ни евреи, ни иудейки не желали подчиняться имперским приказам, первые по привычке, вторые из религиозных соображений, то провинциальные власти начали регулярную войну против этих «бунтовщиков».

И генерал-губернаторы, и подчиненные им губернаторы проявляли в этом направлении необычайный энтузиазм. Чиновники с величайшим усердием выслеживали не только женщин-преступниц, но и их сообщников — раввинов, присутствовавших на свадебной церемонии, включая даже парикмахеров, призванных брить головы еврейским дамам. Еврейских женщин осматривали в полицейских участках, чтобы выяснить, носят ли они все еще собственные волосы под платками или париками. Часто борьба проявлялась в трагикомических и даже отталкивающих формах. В некоторых местах полиция приняла обычай насильно укорачивать плащи или укорачивать длинную одежду евреев.

Противостояние властям было особенно сильным в Царстве Польском, где рядовые хасиды были готовы принять мученическую смерть за любой еврейский обычай, каким бы устаревшим он ни был. Борьба затянулась надолго и дошла даже до следующего царствования, но победа осталась за бунтующими массами. Хотя в более поздний период, в результате общекультурных тенденций, традиционный еврейский костюм уступил место в некоторых слоях еврейства европейской форме одежды, это произошло не вопреки полицейским мерам, а вопреки им. Принудительная ассимиляция сейчас так же мало удавалась, как принудительная изоляция в Средние века. Средневековые правители навязали евреям особую форму одежды и «желтый значок», чтобы отделить их от христиан. Николай I применял насильственные средства, чтобы сделать евреев по стилю одежды похожими на христиан. Насилие, к которому прибегали в обоих случаях, хотя и различалось по форме, имело один и тот же мотив.

3. НОВЫЕ ПРИЗНАТЕЛЬНЫЕ УЖАСЫ

Была еще одна область, в которой сжимающая и давящая власть царизма могла в полной мере применить свою разрушительную энергию. Мы имеем в виду призыв в армию. Это подлинное создание имперского мозга становилось все более невыносимым, служив в еврейской жизни карательно-исправительным учреждением, с его «захватом» старых и молодых, его инквизиционным режимом кантонистов, его депортацией на четверть века и дольше. в дальние регионы. Даже русские крестьяне ужасались при мысли о николаевской воинской повинности, которая в воспоминаниях живописцев того времени изображается как пожизненная ссылка, и часто уклонялись от воинской повинности, убегая от помещиков и скрываясь. в лесах. Насколько страшнее должна была быть воинская повинность для еврея, чья семья лишилась и молодого отца, и нежного сына. Не оставалось неиспользованных средств, чтобы уклониться от этого чудовищного обязательства. В отчетах губернаторов говорится о «неизмеримых трудностях проведения воинской повинности среди евреев».

Если не считать бесчисленных случаев членовредительства, — цитируя слова одного из этих отчетов, составленного в 1850 г., — исчезновение всех без исключения трудоспособных евреев стало настолько повсеместным, что в некоторых общинах, кроме непригодных к призыв на военную службу по возрасту или физическим недостаткам, при призыве на военную службу не может быть найдено ни одного лица, которое могло бы быть призвано в армию. Некоторые бегут за границу, а другие прячутся в соседних правительствах.

На тех, кто скрывался, охотились, как на диких зверей. Их жизнь, как свидетельствует современник, была хуже, чем у галерных рабов, ибо малейшая неосмотрительность приводила к их гибели. Многие прибегали к членовредительству, чтобы сделать себя непригодными для военной службы. Они отрубали себе пальцы на руках или ногах, портили зрение и наносили всевозможные увечья, чтобы уклониться от военной службы, которая фактически была каторгой. «Самая мягкосердечная мать, — по выражению современника, — подставила бы палец своего любимого сына под кухонный нож доморощенного хирурга-шарлатана».

Это уклонение привело к огромному дефициту, который сильно ударил по еврейским общинам, поскольку последние несли коллективную ответственность за поставку полной квоты новобранцев. Сообщения о неудовлетворительных результатах призыва среди евреев привели в ярость петербургское правительство. Упорное нежелание людей разлучаться чуть ли не на всю жизнь с близкими и дорогими им людьми или видеть своих малышей уносимыми в раннюю могилу или в купель для крещения, расценивалось как проявление преступного своеволия. Соответственно, прежние меры «пресечения» и «обуздания» этого своеволия были усовершенствованы новыми. В декабре 1850 года царь приказал, чтобы за каждого пропавшего еврея-рекрута в данной общине трое мужчин не моложе двадцати лет из той же общины и еще один рекрут за каждые две тысячи рублей (1000 долларов) недоимки по налогам. Через год были изданы следующие зверские меры с целью «прекратить укрывательство евреев от военной службы»: беглецы должны были быть схвачены, высечены и призваны в армию сверх положенной нормы рекрутов. Общины, в которых они были спрятаны, должны были быть оштрафованы. Вместо него брали родственников рекрута, не явившегося вовремя, даже если эти родственники оказывались главами семейств. Официальные представители общин в равной степени подлежали отправке в армию, если их признавали виновными в какой-либо неточности при проведении призыва.

После обнародования этих законов в еврейских общинах начался террор. Кагальские старейшины — следует помнить, что они продолжали существовать после упразднения кагалов, выступая фискальными агентами правительства — теперь столкнулись с ужасной альтернативой: стать, по словам современника,, «либо убийцы мучеников», т. е. либо любого юношу и мальчика брать в плен и посылать в армию без разбора, либо самим надевать серую форму и зачисляться на военную службу в качестве «штрафных» рекрутов.

В результате в черте оседлости началась жестокая охота на людей. Взрослые были схвачены и, несмотря на то, что они были единственной опорой своих семей, были взяты в плен, а восьмилетние дети были схвачены и представлены вербовочным органам как достигшие обязательного двенадцатилетнего возраста. Но, несмотря на всю эту охоту, многие общины не могли обеспечить свою норму воинов, а количество «штрафных» рекрутов из числа кагалских старейшин было весьма значительным.

Плач и стоны раздавались в окрестностях призывных пунктов в еврейских городках, где родители и родственники прощались со своими близкими, обреченными на вечную казарменную жизнь. И все же ярость правительства не была удовлетворена. В 1853 г. были изданы новые «временные правила» «в порядке эксперимента», по которым не только общинам, но и отдельным евреям предоставлялось право предлагать в качестве замены любого собрата-еврея из другого города, чем его собственный, пойманного без регистрации. заграничный пасспорт. Любой еврей, случайно отлучившийся от своего места жительства без паспорта, мог быть схвачен и призван на службу вместо обычного рекрута из семьи похитителя. «Пленного» независимо от возраста делали солдатом, а похитителю давали расписку на одного рекрута.

Началась новая жестокая охота. Официальные «похитители», нанятые кагалами, больше не были единственными, кто охотился за живой добычей. Теперь в погоне принялись все частные лица, желавшие найти замену члену своей семьи или просто желавшие заработать копейки, продав свою вербовочную квитанцию. Появились полчища еврейских бандитов, которые заполонили дороги и постоялые дворы, хитростью или силой заставляли путешественников расставаться с паспортами, а затем волокли их на призывные пункты в качестве «пленников» для отправки в армию. Никогда прежде еврейские массы, поддавшись давлению сверху, не опускались до такой глубины деградации. Еврей стал добычей для своего собрата-еврея.

Евреи боялись отойти на дюйм от своих родных городов. Каждый прохожий подозревался в том, что он похититель или бандит. Рекрутская инквизиция Николая наложила на евреев крайнюю меру мученичества. Он натравливал еврея на еврея, призывал «войну всех против всех», сбрасывал истязаемых и мучителей в одну кучу и запятнал еврейскую душу.

Все это происходило во время Крымской войны. Русская армия, на алтарь которой в течение тридцати лет было принесено столько человеческих жертв, шла спасать «честь России», поистине, спасать старый режим. Эскадра за эскадрильей выходили из внутренних уголков России и шли к полям сражений Юга, шли на бойню, в жерла пушек англичан и французов, умевших побеждать без уголовных повинностей и без пыток. кантонисты нежного возраста. «Жандарм Европы», вооруженный до зубов и презрительно грозивший «добить врага солдатскими фуражками», не мог устоять против армии «гнилого Запада». Сотни тысяч русских воинов пали под стенами Севастополя, на Инкерманских высотах. Тысячи солдат-евреев были погребены среди них в «братских могилах». Евреи, порабощенные дореформенной Россией, умирали за отечество, обращавшееся с ними как с изгоями, свалившее на них чудовищную рекрутскую повинность, беспримерные институты кантонистов, рекрутов и «пленников». Однако вскоре выяснилось, что павшие под стенами Севастополя скрепили своей смертью не честь, а бесчестье старого режима крови и железа. Под гниющим трупом отжившей государственности, построенной на крепостном праве и поддерживаемой солдатами и полицией, зашевелился росток новой, лучшей России.

4. СУД ПО САРАТОВСКОМУ РИТУАЛЬНОМУ УБИЙСТВУ

Не хватало еще одной детали, чтобы завершить мрачную картину и выявить полную симметрию между концом николаевского царствования и его зловещим началом: средневекового суда над ритуальным убийством по образцу Велижского дела. И суд такого рода не преминул прийти. В декабре 1852 г. и в январе 1853 г. в городе Саратове, в центральной России, пропали два русских мальчика из низших сословий.

Их тела были найдены через два-три месяца в Волге, покрытые ранами и со следами обрезания. Последнее обстоятельство навело коронеров на мысль, что преступление было совершено евреями. В Саратове, городе, расположенном за чертой оседлости, находилось в то время небольшое еврейское поселение, состоявшее из примерно сорока солдат местного гарнизона и нескольких гражданских еврейских торговцев и ремесленников, живших милостью полиции в запретном волжском городке. Было также несколько новообращенных.

К этому населенному пункту были прикованы зоркие взоры коронеров. Чиновник по фамилии Дурново, присланный из Петербурга.

В Петербурге, чтобы взяться за дело, тотчас же стал направлять следствие в русло дела о ритуальном убийстве. Излишне говорить, что вскоре были найдены вещественные свидетели из среды невежественного или криминального сословия, находившиеся под гипнотическим влиянием мифа о ритуальном убийстве. Осужденный за бродяжничество рядовой Богданов и пьяный губернаторский чиновник по фамилии Крюгер показали, что они присутствовали в то время, когда евреи выдавливали кровь из тел убитых мальчиков. Они также поименно назвали главных виновных в убийстве: «специалиста по обрезанию» в местной еврейской слободе солдата Шлифермана и скорняка Янкеля Юшкевичера, набожного еврея. Инкриминируемые евреи были брошены в тюрьму, но, несмотря на мучительные перекрестные допросы, они и другие подсудимые с негодованием отрицали не только свое соучастие в убийстве, но и обвинение в ритуальном убийстве в целом.

Следствие становилось все более и более запутанным, вовлекая в свои сети постоянно растущее число лиц, пока в июле 1854 г. приказом Николая I не была назначена особая «Судебная комиссия» с целью раскрытия не только конкретного совершенного преступления в Саратове, но и «исследования догматов религиозного фанатизма евреев». Последняя задача, носившая теоретический характер, была возложена в 1855 г. на особую комиссию под эгидой Министерства внутренних дел. Среди теологов и гебраистов, входивших в состав этой Комиссии, был также крещеный профессор Даниэль Чволсон, научно опровергший ритуальную легенду. В 1856 г., после затяжного двухлетнего расследования, судебная комиссия, не найдя улик против обвиняемых, постановила отпустить их на свободу, но «оставить под сильным подозрением».

Тем временем Александр II взошел на царский престол, и рассвет русского возрождения начал рассеивать кошмары минувшей эпохи. Однако так глубоко укоренились старые предрассудки во многих бюрократических умах, что, когда вывод, к которому пришла судебная комиссия, был представлен сенату, голоса разделились. Дело было передано в Государственный совет, и там высшие сановники сумели добиться компромисса между своими средневековыми предрассудками и невольными уступками духу времени. Они отказывались вступать в дискуссию о «нерешенном до сих пор вопросе об употреблении евреями христианской крови», но «без колебаний признавали наличие самого преступления», совершенного в Саратове, — и это несмотря на тот факт, что единственным основанием, на котором преступление было приписано предполагаемым фанатичным действиям и возложено на дверь евреев, были следы обрезания на мертвых телах.

Не обращая внимания на это внутреннее противоречие и отложив в сторону весомые возражения либерального министра юстиции Замятина, Государственный совет вынес обвинительный приговор в отношении подвергнутых импичменту евреев, солдата Шлифермана и двух Юшкевичей, старшего и младшего, приговорив их к каторжным работам.

Приговор был подтвержден Александром II в мае 1860 г. Представители петербургской общины, барон Йозеф Гюнцбург и другие, ходатайствовали перед царем об отсрочке приговора до вынесения учеными экспертной комиссией решения о совместимости ритуального убийства с учением иудаизм. Но председатель Государственного совета граф Орлов представил дело царю в ином свете, утверждая, что все, чего евреи хотели в своей петиции, это «отсрочить на неопределенное время решение дела, в котором их участвуют единоверцы». Поэтому он настаивал на немедленном исполнении приговора, и царь уступил.

После восьми долгих лет лишения свободы, в течение которых двое евреев, подвергшихся импичменту, покончили жизнь самоубийством, главные «преступники» оказались физическими развалинами и больше не могли выполнять свою каторгу. Невинно страдалец, старый Юшкевичер, томился в тюрьме еще семь лет и был окончательно освобожден в 1867 г. по приказу Александра II, о котором ходатайствовал Адольф Кремье, президент Альянса израильских Universelle, чтобы простить несчастного человека. Так наследие темного прошлого выпирало во все возрастающей светлости новой России, переживавшей в начале 60-х годов эпоху «Великих реформ».