История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. ОТМЕНА ПРИЗЫВА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

Когда после Крымской войны, обнажившей гнилость старых порядков, воздух России пронесся свежим потоком воздуха, когда осуществлялись освобождение крестьянства и другие великие реформы, еврейский вопрос тоже была поставлена в авангарде этих реформ. Ибо, покончив с институтом крепостного права, государство было последовательно обязано освободить свои три миллиона еврейских крепостных, которые были безжалостно угнетены и преследуемы при старом режиме.

К сожалению, еврейский вопрос, который был ничем иным, как вопросом о равном гражданстве евреев, не был поставлен в русло великих реформ, а был отодвинут на задний план и решен фрагментарно — в рассрочку, как были — и в узко ограниченных пределах. Как и все другие официально инспирированные реформы того периода, протекавшие до определенного момента и останавливавшиеся перед запретной зоной конституционных и политических свобод, так и решение еврейского вопроса не было допущено за пограничную черту. Ибо пересечение этой черты сделало бы весь вопрос недействительным из-за простого признания равенства всех граждан. Возрожденная Россия Александра II, упорно отказывавшаяся от политической свободы и гражданского равноправия, могла избрать только путь полумер. Тем не менее переход от дореформенного порядка вещей к новому означал коренной перелом как в жизни России вообще, так и в еврейской жизни в частности. Это произошло не потому, что новые условия были совершенны, а потому, что старые были так невыразимо уродливы и невыносимы, и одно только ослабление цепей рабства приветствовалось как залог полного освобождения.

Гораздо более острым, чем в политической жизни России, был кризис в ее общественной жизни. Пока еще дул леденящий ветер с зимних высот русского чиновничества, пока суровая цензура еще сковывала полет печатного слова, высвободившаяся социальная энергия вихрилась и вихрилась во всех слоях русского общества, подчас разрывая оковы сдержанность полиции. Порывы молодой России далеко опережали медленный ход инспирированных сверху реформ.

Он проложил путь к политической свободе, давно пройденный Западом Европы и оказавшийся в России извилистым и тернистым.

Фаза еврейской жизни, о которой прежде всего думало правительство Александра II, была воинская повинность. Перед окончанием Крымской войны Комитет по еврейским делам обратил внимание царя на необходимость изменения метода призыва евреев с его дьявольскими ухищрениями захвата несовершеннолетних кантонистов и вербовки «штрафных» и «пленных» новобранцев. Тем не менее устранение этого вопиющего зла было отложено на год, до обнародования Коронационного манифеста от 26 августа 1856 г., когда оно было даровано как акт благодати.

Руководствуясь желанием, — говорится в «Манифесте», — облегчить евреям исполнение воинской повинности и предотвратить связанные с этим неудобства, повелеваем следующее: как и из числа других сословий, прежде всего из числа неоседлых и не занятых производительным трудом. Только при отсутствии среди них трудоспособных мужчин недостача должна восполняться из числа евреев, которые по причине их занятия производительным трудом признаются полезными.

2. Отменить набор рекрутов из других сословий и несовершеннолетних.

3. В отношении восполнения недостатка рекрутов применить общие законы и отменить взыскание рекрутов с еврейских общин в качестве наказания за недоимки.

4. Временные правила, введенные в порядке эксперимента в 1853 году, предоставляющие еврейским общинам и отдельным евреям право представлять в качестве рекрутов вместо себя единоверцев, схваченных без паспортов, отменять.

Отмена ювенальной воинской повинности последовала автоматически за отменой, в силу того же коронационного манифеста, общероссийского института «кантонистов «и «солдатских детей», которых теперь предписывалось возвращать родителям и родственникам. Только в случае с евреями прилагалось указание о том, что еврейским детям, принявшим христианство во время военной службы, не разрешается возвращаться к своим родителям и родственникам, если последние остаются в своей старой вере, и должны размещаться исключительно в христианских семьях.

Коронационный манифест 1856 года знаменует собой окончание вербовочной инквизиции, которая длилась почти тридцать лет, добавляя уникальную страницу в анналы еврейского мученичества. По крайней мере, в вопросе воинской повинности евреям были в известной мере предоставлены равные права.

На них распространялось действие общего устава о воинской повинности с некоторыми ограничениями, оставшимися в наследство от прошлого. Старый план «сортировки евреев» нашел отражение в пункте «Манифеста», предусматривавшем усиление призыва из числа «неустроенных и не занятых производительным трудом», т. е. массы пролетариата, в отличие от более или менее обеспеченные классы. Не было исправлено и старое историческое преступление: еврейским кантонистам, насильно обращенным в греко-православную веру, не было позволено вернуться к своим соплеменникам. Как и прежде, крещение оставалось непременным условием продвижения еврейского солдата, и только в 1861 году было дано разрешение произвести рядового еврея в чин сержанта за общие заслуги без особых отличий на поле боя, которые были ранее требовалось. Выше этого ранга ни один еврей не мог надеяться подняться.

2. «ГОМЕОПАТИЧЕСКАЯ» ЭМАНСИПАЦИЯ И ПОЛИТИКА «СЛИЯНИЯ»

Вслед за снятием «черного пятна» воинской повинности встал вопрос об облегчении «ига рабства», того тяжелого бремени бесправия, которое так тяжело тяготило изгоев оседлости евреев. Уже в марте 1856 г. граф Киселев, полулиберальный чиновник, бывший председатель «Еврейского комитета», назначенного в 1840 г. и состоявшего из глав различных министерств, представил докладную записку Александру II в котором он воспользовался случаем указать, что «достижению цели, указанной в Высочайшем указе 1840 г., цели слияния евреев с общим населением, мешают различные временно введенные ограничения, которые, взятые в совокупности с общими законами, содержат противоречия и порождают путаницу».

Результатом стал императорский указ от 31 марта 1856 г. «пересмотреть все существующие правила, касающиеся евреев, с тем, чтобы привести их в соответствие с общей политикой слияния этого народа с коренными жителями, что касается морального статуса евреев». Евреи могут сделать это возможным». Тем же министрам, которые принимали участие в работе Еврейского комитета, было поручено составить план изменения законов, касающихся евреев, и представить свои предложения царю.

Таким образом, начало нового царствования было отмечено характерным лозунгом: слияние евреев с русским народом, чему должно способствовать облегчение их правового положения. Путь, ведущий к этому «слиянию», был, по мнению российского чиновничества, прегражден историческим единством еврейской нации, единством, которое в правительственной фразеологии именовалось «еврейским сепаратизмом» и интерпретировалось как следствие неполноценного «морального статуса» евреев. В то же время подразумевалось, что евреям с более высокими «нравами», т. е. проявившим склонность к русификации, могут быть предоставлены особые юридические преимущества перед их ретроградными единоверцами.

С этого момента бюрократические круги Петербурга стали одержимы идеей выделения из еврейского населения особых групп, отличающихся материальным или образовательным цензом, с целью наделения их определенными правами и привилегиями. Это была старая монета — представление Николая о «ассортименте» евреев — с оттиском новой легенды. Прежде предполагалось наказать «бесполезных» или «неустроенных бюргеров», усилив их бесправие; теперь этот план сменился политикой вознаграждения «полезных» элементов за счет расширения их прав или уменьшения их бесправия. Неугодный принцип, на котором основывалась вся эта система, деление народа на категории избранных и отверженных, остался в полной силе. Разница была только в степени: угроза юридических ограничений для непокорных подменялась обещаниями юридических послаблений для послушных.

Небольшая группа влиятельных еврейских купцов в Санкт-Петербурге, состоявшая в близких отношениях с высшими официальными кругами, поставщик и банкир барон Йозель Йозель Гюнцбург и другие, жадно ухватилась за эту идею, которая предлагала честно осыпать привилегиями благополучные классы. В июне 1856 г. эта группа обратилась с прошением к Александру II, жалуясь на увечья, столь тяжело тяготевшие над всеми евреями, «от ремесленника до купца первой гильдии, от рядового до магистра художеств, и заставляла их до уровня деградировавшего, подозреваемого, нетерпимого племени». В то же время они заверили царя, что, если правительство будет оказывать известное поощрение евреям, то последние охотно пойдут ему навстречу и помогут в осуществлении его политики по сближению евреев с коренными жителями и повернут их в сторону производительного труда.

Были ли — заявляют просители — новое поколение, воспитанное в духе и под контролем правительства, были ли высшим торговым классом, который в течение многих лет распространял жизнь, деятельность и богатство в стране, были ли добросовестным ремесленникам, зарабатывающим свой хлеб в поте лица своего, получить от правительства, в знак отличия, большие права, чем те, которые ничего не сделали, чтобы засвидетельствовать свою благонамеренность, полезность и трудолюбие, то весь еврейский народ, видя, что эти немногие привилегированные являются объектом праведности и благосклонности правительства и образцом того, чем оно желает видеть евреев, с радостью поспешит к достижению цели, намеченной правительством. Наша нынешняя просьба, таким образом, состоит в том, чтобы наш милостивый государь мог одарить нас своей добротой и, отделив зерно от плевел, соблаговолил предоставить несколько умеренных привилегий наиболее образованным из нас, а именно:

1. «Равноправие с прочими (русскими) подданными или с евреями-караимами на образованных и достойных евреев, имеющих звание Почетных граждан, на купцов, состоявших в течение ряда лет при первом или втором цеховым и отличающимся деловой честностью, солдатам, безукоризненно прослужившим в армии».

2. Право проживания вне черты оседлости «лучшим из ремесленников», имеющим похвальные грамоты профсоюзов. Привилегии, даруемые таким образом «лучшим из нас», помогут осуществить достижение правительства, «чтобы нивелировать резко выраженные черты, отличающие евреев от коренных русских, и чтобы евреи в своем образе мышления и актерское мастерство становится родственным последнему». Оказавшись вне своей уединенной «черты оседлости», евреи «успеют перенять от настоящих русских похвальные качества, которыми они отличаются, и стремление к культуре и полезному труду станет всеобщим».

Петиция отражает унизительное отношение людей, стоявших на границе между рабством и свободой, склад ума которых сформировался под режимом гнета и произвола. Указывая на пример Запада, где дарование равных прав способствовало успеху еврейской ассимиляции, петербургские просители не осмелились даже потребовать равных прав в качестве платы за ассимиляцию и заявляли, быть может, из дипломатических соображений, довольствоваться жалкими крошками прав и привилегий для «лучших из нас». Они не поняли подлости своего предложения разделить нацию на лучшую и худшую, на достойную человеческого существования и недостойную его.

3. ПРОДЛЕНИЕ ПРАВА НА ПРОЖИВАНИЕ

После некоторых колебаний правительство решило принять метод «отбора» лучших. Намерение властей состояло в том, чтобы применить постепенное ослабление еврейского бесправия не к группам ограничений, а к группам лиц. Правительство приступило к схеме отмены или смягчения некоторых ограничений не для всего еврейского населения, а лишь для нескольких «полезных» его слоев. От остальных выделялись три таких секции: купцы первой гильдии, выпускники университетов и объединенные ремесленники.

Активную деятельность в этот период (1856-1863 гг.) проявлял возрожденный «Комитет по улучшению положения евреев». Целых два года (1857-1859) вопрос о предоставлении права постоянного проживания во внутренних правительствах купцам первой гильдии занимал внимание этого Комитета и Государственного совета.

Первоначально Комитет предлагал ограничить эту привилегию, наложив ряд чрезвычайно обременительных условий. Таким образом, от купцов, намеревавшихся поселиться в глубине России, требовалось, чтобы они принадлежали к первой гильдии в пределах черты оседлости за десять лет до этого, и им разрешалось покидать черту только после получения в каждом случае разрешения от Министры внутренних дел и финансов.

Но Государственный совет установил, что, ограниченная таким образом, эта привилегия будет приносить пользу лишь ничтожной части еврейского купеческого сословия — всего в черте оседлости было сто восемь еврейских купцов первой гильдии — и, следовательно, считалась необходимо снизить требования к заселению в интерьере.

Долгая череда заседаний этого августейшего органа была посвящена трудной проблеме, как привлечь крупные еврейские капиталы в центральные правительства и в то же время оградить последние от чрезмерного притока евреев, которые, ради того, чтобы там поселиться, записался бы в первую гильдию и под видом родственников привел бы с собой, как выразился один из членов Совета, «все колено Израилево». После продолжительных обсуждений была принята резолюция, суть которой заключалась в следующем:

Еврейским купцам, принадлежавшим к первой гильдии не менее чем за два года до издания настоящего закона, разрешается постоянно поселяться во внутренних уездах в сопровождении своих семей и ограниченного числа слуг и приказчиков. Этим купцам предоставляется право жить и торговать наравне с русскими купцами, с условием сохранения ими после заселения членства в первой гильдии, а также уплаты им соответствующих членских взносов не менее чем за десять лет, в противном случае они будут отправлены обратно в черту оседлости. Крупные еврейские купцы и банкиры из-за границы, «известные своим общественным положением», допускаются к торговле в России по особому разрешению, получаемому в каждом случае от министров внутренних дел и финансов.

Постановление Государственного совета было санкционировано царем 16 марта 1859 г. и таким образом стало законом.

Тем самым был открыт путь крупному еврейскому капиталу в две российские столицы и в табуированные внутренние районы. За появлением крупных капиталистов последовал приток их менее удачливых собратьев, которые, вытесненные материальной нуждой из черты оседлости, были вынуждены искать новые места жительства и в виде первого цехового налога в течение многих лет платили тяжелую дань их право на проживание и торговлю. Положение этих купцов предлагает множество точек соприкосновения со статусом «терпимых» еврейских купцов в Вене и Нижней Австрии до 1848 года.

Допустив терпимость к евреям с надлежащим финансовым положением, правительство продолжило распространять такое же обращение на лиц с образовательным цензом. Последний класс был предметом длительных дебатов в Еврейском комитете, а также в министерствах и в Государственном совете. Еще в 1857 г. министр народного просвещения Норов подал в Еврейский комитет докладную записку, в которой доказывал, что «религиозный фанатизм и предрассудки среди евреев» могут быть искоренены лишь путем побуждения еврейской молодежи к поступлению в общеобразовательные учреждения, «эта цель может быть достигнута только путем расширения их гражданских прав и предоставления им материальных преимуществ».

Соответственно, Норов предлагал предоставить право проживания на всей территории Российской империи выпускникам высших и средних учебных заведений. Те евреи, которые не должны были посещать школу, должны были быть ограничены в праве вступления в торговые гильдии. Еврейский комитет отказался ограничить права тех, кто не посещал общеобразовательные школы, и предложил вместо этого, в качестве приманки для евреев, избегающих светского образования, предоставлять особые привилегии при прохождении военной службы тем евреям, которые посещали гимназии или даже русским уездным училищам, или еврейским коронным училищам, точнее, предоставить им право откупиться от воинской повинности уплатой от ста до двухсот рублей (1859 г.). Но военное ведомство наложило вето на это предложение на том основании, что образование, таким образом, давало бы евреям привилегии, в которых было отказано даже христианам. Таким образом, от предложения, касающегося военных привилегий, отказались, а поощрение образования среди евреев свелось к расширению права на жительство.

В связи с этим в Еврейском комитете горячо обсуждался вопрос о том, следует ли предоставлять право проживания вне черты оседлости выпускникам высших и средних учебных заведений или только выпускникам высших учебных заведений. Министры внутренних дел и народного просвещения (Ланской и Ковалевский) выступали за прежнее, более либеральное толкование. Но большинство членов Комитета, действуя «в интересах поэтапной эмансипации», отвергло идею предоставления всеобщего права жительства выпускникам гимназий и лицеев и даже университетам и другим высшим учебным заведениям. обучения, за исключением тех, кто получил ученую степень, доктора, магистра или кандидата. С другой стороны, комитет был готов разрешить обладателям ученых степеней не только поселиться во внутренних районах, но и поступить на государственную службу. Таким образом, выпускник еврейского университета должен был представить научную работу или даже докторскую диссертацию для двух целей: для получения права проживания в какой-нибудь сибирской местности и для права служить государству. Особую «осмотрительность» Комитет рекомендовал в отношении врачей-евреев: врачу-еврею без степени доктора медицины запрещалось выходить за черту оседлости.

В таком виде вопрос был представлен в Государственный совет в 1861 г. Здесь мнения разделились поровну. Двадцать депутатов отстаивали необходимость «предоставления» права на жительство не только выпускникам университетов, но и гимназий, выдвигая аргумент, что даже в случае с евреем-гимназистом «по всей вероятности, можно предположить, что грубые суеверия и предрассудки, препятствующие объединению евреев с коренным населением Империи, будут если не полностью искоренены, то, по крайней мере, значительно ослаблены, и дальнейшее пребывание среди христиан будет способствовать окончательному истреблению этих зловещих предрассудки, стоящие на пути всякого нравственного совершенствования».

Таково было мнение «либеральной» половины Государственного совета.

Консервативная половина рассуждала иначе. Право на жительство заслуживают только те евреи, которые получили «образование, которое может служить залогом их отказа от заблуждений фанатизма». потеряют свою силу, «если бы всем евреям, посещавшим на короткое время гимназии в Западном и заниматься в более широких масштабах своей незаконной торговлей и другими вредными занятиями».

Следовательно, только евреи с «надежным образованием», т. е. выпускники высших учебных заведений, получившие ученую степень, должны быть допущены за границу черты оседлости.

Александр II поддержал мнение консервативных членов Государственного совета. Закон, обнародованный 37 ноября 1861 г., гласит: евреи, имеющие удостоверения ученых степеней доктора медицины и хирургии, или доктора медицины, а также доктора, магистра или кандидата других университетских факультетов, принимаются в служить во всех государственных учреждениях, не ограничиваясь чертой, установленной для проживания евреев. Им также разрешено постоянно селиться во всех провинциях Империи для занятия торговлей и промышленностью.

Кроме того, в законе уточняется, что этим евреям, помимо членов их семей, разрешается иметь максимум «двух домашних слуг из числа единоверцев».

Промульгация этого закона привела к любопытному положению дел, явившемуся следствием подлинно русской гомеопатической системы эмансипации. Горстке евреев, получивших ученые степени в университетах, было позволено не только проживать в глубине империи, но и также допускались то здесь, то там на государственную службу в качестве гражданских и военных врачей. Тем не менее, в обоих этих правах было отказано всем другим лицам с таким же университетским образованием, «врачам и активным студентам», которые не получили ученых степеней. Однажды министр народного просвещения поставил перед Государственным советом следующую юридическую загадку: студент-еврей, обучаясь в университете российской столицы, пользуется там правом проживания.

Но когда он успешно окончит курс и получит обычный аттестат, без ученой степени, он лишается этого права и должен вернуться в черту оседлости.

Однако правительство в своем упорстве отказывалось идти на уступки, а когда оно было вынуждено идти на них, то делало это скорее в своих интересах, чем в интересах евреев. Из-за скудости врачебной помощи в армии и во внутренних делах указы 1865 и 1867 годов объявляли евреев-врачей, даже без звания доктора медицины, допущенными к медицинскому корпусу, а затем и к государственной службе во всех местах. империи, кроме столиц Санкт-Петербурга и Москвы.

Тем не менее, расширение простого права на жительство без приема на государственную службу долгое время оставалось зависимым от ученой степени. И только после двух десятков лет колебаний закон от 19 января 1879 г. предоставил право всеобщего проживания всем категориям лиц с высшим образованием, независимо от характера диплома, а также включая аптекарей, дантистов, фельдшеров, и акушерок.

Привилегии, дарованные крупным купцам и «титулованной» интеллигенции, касались лишь нескольких небольших групп еврейского населения.

Власти теперь обратили свое внимание на народную массу и, в соответствии со своими правилами политической гомеопатии, начали отбирать из нее горстку лиц для лучшего лечения. Вопрос о допуске еврейских ремесленников в глубь России давно занимал правительство. В 1856 г. министр внутренних дел Ланской вступил в официальную переписку по этому поводу с генерал-губернаторами и губернаторами западных губерний.

Большинство ответов были благосклонны к идее предоставления еврейским ремесленникам права универсального проживания. Из трех генерал-губернаторов, чье мнение было запрошено, виленский генерал-губернатор был единственным, кто считал, что теперешнее положение не нуждается в изменении. Его киевский коллега граф Васильчиков, напротив, считал разумной мерой передачу излишков евреев-ремесленников, запертых в пределах черты оседлости и доведенных до нищеты чрезмерной конкуренцией, во внутренние правительства, где ощущалась нехватка квалифицированной рабочей силы.

Удивительно либеральное заявление прозвучало от новороссийского генерал-губернатора графа Строганова. В мире русского чиновничества, исповедовавшего догму «градации» и «осторожности» в вопросе о еврейских правах, он был единственным, кто имел мужество возвысить голос за полную еврейскую эмансипацию. Он писал: «Существование в наше время ограничений в правах евреев по сравнению с христианским населением в какой бы то ни было форме не соответствует ни духу и тенденциям времени, ни политике правительства, направленной на объединение евреев с коренным населением Империи.

Поэтому граф пришел к выводу, что необходимо «разрешить евреям жить во всех местах Империи и заниматься без всяких ограничений и на равных условиях со всеми русскими подданными в таких ремеслах и промыслах, какие они сами изберут, сообразно с их привычки и способности». Едва ли нужно прибавлять, что дерзкий голос русского сановника, заговоривший в просветленном промежутке в манере, напоминающей цивилизованный Запад, не был услышан петербургскими бюрократами. Тем не менее, что касается конкретного вопроса о еврейских ремесленниках, положительные ответы должны были иметь решающее значение.

Однако бюрократическая нерасторопность сумела отсрочить решение на несколько лет. В 1863 году вопрос был возвращен в Еврейский комитет, незадолго до роспуска этого органа, который в течение четверти века производил все мыслимые эксперименты по «улучшению положения евреев». Оттуда дело было передано в Комитет министров и, наконец, в Государственный совет.

В министерском совете министр внутренних дел Валуев поддерживал идею предоставления права поселения за чертой оседлости еврейским ремесленникам, в зависимости от определенных условий, «проявляя осторожность и стараясь предотвратить быстрый приток в среду населения внутренних правительств элемента, до сих пор ему чуждого». В ответ барону Корфу, который выступал за допуск евреев-ремесленников за пределы черты оседлости не только с их семьями, но и с еврейской прислугой, Валуев утверждал, что эта привилегия «позволит еврейским бизнесменам всех мастей проживать во внутренних правительствах, под видом сотрудников своих единоверцев». «Евреи, — по словам Валуева, — постараются перевести свою деятельность в область, экономически более выгодную для них, и само собой разумеется, что они не преминут воспользоваться при первой удобной возможности эксплуатировать недоступные им доселе места Империи.»

Государственный совет принял закон по формулировке Министерства внутренних дел, добавив необходимые меры предосторожности против вполне законных попыток еврейских бизнесменов «перенести свою деятельность в область, экономически более выгодную для них».

После девятилетней подготовки, 28 июня 1865 г., Александр II наконец дал свое согласие на закон, разрешающий еврейским ремесленникам, механикам и винокурам, включая учеников, проживать по всей Империи.

Как в редакции закона, так и в его последующем применении привилегия была ограждена многочисленными гарантиями. Таким образом, ремесленник, желавший поселиться вне черты оседлости, должен был предъявить не только справку из своего профсоюза, свидетельствующую о его профессиональных способностях, но и справку из полиции о том, что он не находится под следствием. Через определенные промежутки времени он должен был получать паспорт в родном городе в черте оседлости, так как вне черты оседлости он имел статус временного жителя.

На новом месте жительства ему разрешалось торговать только изделиями собственного производства. Если он оказывался не у дел, его должны были отправить обратно в черту оседлости.

Открывая вентиль в удушающей оседлости, правительство позаботилось о том, чтобы искусственно сдерживаемая еврейская энергия не хлынула через него. Однако, так долго пролежав взаперти, евреи начали протискиваться через отверстие. Вслед за ремесленниками, которые в силу указанных ограничений закона или из-за отсутствия дорожных расходов эмигрировали в сравнительно небольшом количестве, они следовали за торговым пролетариатом, используя преступную маскировку ремесленников, чтобы перевести свои энергии в «область, экономически более благоприятную для них». Положение этих людей было трагическим. Фиктивные ремесленники становились данниками местной полиции, всецело завися от ее благосклонности или неблагосклонности. За обнаружением таких «преступников» за чертой оседлости следовало их изгнание и конфискация их товаров.

На самом деле российское правительство сделало все, что было в его силах, чтобы остановить приток евреев вглубь страны. Лишь с величайшей неохотой оно расширил круг «привилегированных» еврейских групп.

Сам царь, страдавший старой московской традицией, часто накладывал вето на предложения расширить территорию еврейского проживания. Яркую иллюстрацию такого отношения можно найти в случае с отставными солдатами-евреями, которые после четвертьвековой службы в галерной армии были изгнаны из мест дислокации и отправлены обратно в Бледный.

К докладу, представленному в 1858 г. Еврейским комитетом, указывающему на необходимость предоставления права всеобщего жительства этим солдатам, царь приложил резолюцию: «Решительно отказываюсь предоставить его». Когда петиции в том же духе стали более настойчивыми, он лишь разрешил в 1860 г. «в порядке освобождения» группе отставных солдат, служивших в Петербурге в телохранителях, остаться в столице. В конце концов, однако, он был вынужден уступить и в 1867 году отменил закон, запрещавший отставным солдатам-евреям жить за пределами черты оседлости. Так, после долгих колебаний, так называемым «николаевским воинам» и их отпрыскам было наконец даровано право жительства — довольно скудная награда за служение отечеству в страшных тяготах старой формы воинской повинности.

4. ДАЛЬНЕЙШИЕ ОБЛЕГЧЕНИЯ И ПОПЫТКИ РУСИКАЦИИ

Тем не менее либеральный дух эпохи медленно, но верно делал свое дело, и частичные юридические послабления предоставлялись правительством или вырывались у него силою обстоятельств. Барьеры, воздвигнутые для евреев внутри самой черты оседлости, были ликвидированы.

Таким образом, право проживания было распространено на города Николаев и Севастополь, которые хотя и находились географически в черте оседлости, но юридически находились за ее пределами. Преграды на пути временных посещений святого града Киева были устранены. Была отменена позорная старинная привилегия некоторых городов, таких как Житомир и Вильно, позволявшая им исключать евреев с определенных улиц. Кроме того, по закону 1862 г. евреям было разрешено приобретать землю в сельской местности в тех помещичьих имениях, в которых после освобождения крестьян совершенно прекратилась кабальная связь крестьян с помещиками.

К сожалению, то, что евреи таким образом приобрели благодаря освобождению крестьян, они вскоре в значительной степени потеряли в результате польского восстания 1863 года, лишившись права приобретать недвижимое имущество за пределами городов в большей части оседлости. Ибо в 1864 г., после подавления польского восстания, правительство взялось за русификацию западной области, и полякам и евреям было строго воспрещено приобретать имения в девяти губерниях, входивших в юрисдикцию виленского и киевского генерал-губернаторов.

Две другие великие реформы, реформы сельского самоуправления и судебной власти, не были запятнаны позорным ярлыком «кроме евреев», столь характерного для российского законодательства. «Положение о земских организациях», изданное в 1864 г., не делает исключений для евреев, и тем из них, которые обладают необходимой аграрной или торговой квалификацией, предоставляется право активного и пассивного избирательного права в рамках провинциального самоуправления. Фактически, в южных правительствах евреи вскоре после этого стали участвовать в сельских собраниях и время от времени назначались на сельские должности. Точно так же либерально задуманный Судебный Регламент 1864 г.

содержат какие-либо существенные проявления дискриминации в отношении евреев. За короткое время еврейские адвокаты стали известны как члены русской коллегии адвокатов, хотя их допуск к коллегии ограничивался несколькими отдельными случаями.

Мало-помалу начал исчезать другой мрачный призрак прошлого — миссионерская деятельность правительства. В начале правления Александра обращение евреев все еще поощрялось предоставлением новообращенным денежной помощи. Закон 1859 г. распространил эти пособия на лиц, придерживающихся любых других христианских убеждений, кроме греческого православия. Но в 1864 г. правительство пришло к выводу, что не стоит вознаграждать дезертиров, и начало новую политику, отменив пособие новообращенным, служившим в армии. Чуть позже он отменил закон, предусматривавший смягчение наказания преступникам, принявшим христианство во время следствия или суда.

Поощряя «слияние евреев с коренным населением», правительство Александра II имел в виду гражданское и культурное слияние, а не религиозную ассимиляцию, которую не смогли осуществить даже инквизиторские ухищрения Николая.

Но что касается культурного слияния или, короче, русификации евреев, то правительство и теперь иногда предавалось практикам, заимствованным из устаревшей системы просвещенного абсолютизма.

Официальное просвещение, введенное в 40-е годы, укоренялось медленно. 1848 год был первым учебным годом в двух просветительских яслях, раввинских школах Вильно и Житомира. Начиная с этого года в различных городах оседлости было открыто несколько начальных Коронных школ для еврейских детей.

Жестокие гонения уходящего режима двояко повлияли на развитие школ. С одной стороны, еврейское население не могло не с отвращением отвернуться от дара просвещения, который протягивали ему его гонители. С другой стороны, ужасы воинской повинности побудили многих еврейских юношей искать убежища в новых раввинских школах, которые избавили их обитателей от солдатской формы. Многие родители, которые рассматривали и казармы, и школы Короны как тренировочные площадки для новообращенных, предпочли отправить своих детей в последние, где они, по крайней мере, были избавлены от казарменной мученической смерти. Ученики раввинских школ происходили из беднейших классов, тех, кто нес на своих плечах всю тяжесть воинской повинности. Правда, недоверчивое отношение к официальным школам постепенно ослабевало по мере появления нового правительства Александра II переходил от прежней политики угнетения к политике реформ.

Постепенно обязательное посещение этих школ стало добровольным, вызванным стремлением к общей культуре или специальной подготовке в качестве раввина или учителя. Тем не менее ожидания российского правительства при Николае I, что новые школы заменят проверенные веками образовательные еврейские учреждения, хедер и ешиба, остались нереализованными. Лишь незначительный процент еврейских детей ходил в школы Короны, и даже эти дети поступали туда только после того, как прошли обучение в хедере или ешибе.

Понимая это, правительство решило бороться с традиционной школой как с соперником новой. Сразу же по вступлении на престол Александр подтвердил следующее постановление, принятое Еврейским комитетом 3 мая 1855 года: «По истечении двадцати лет никто не может быть назначен раввином или учителем еврейских предметов, кроме выпускников раввинских школ или общеобразовательных учреждений высшей или средней ступени».

Назначив двадцатилетний срок для упразднения учреждения меламмедов и религиозных вождей, являвшегося продуктом тысячелетнего развития, правительство часто размахивало этим дамокловым мечом над их головами. В 1856 г. был установлен строгий надзор за хедерами и меламмедами. Через год еврейским общинам было предписано избирать впредь «официальными раввинами» только выпускников раввинских Коронных школ или светских учебных заведений, а в случае их отсутствия приглашать образованных евреев из Германии. Но все эти постановления не помогли, и в 1859 г. потребовался новый указ, который ослаблял официальную власть над хедерами, но в то же время обязывал детей еврейских купцов посещать общеобразовательные русские школы или еврейские еврейские школы. Коронные школы.

Принуждение к школьному обучению вряд ли произвело бы желаемый эффект — православные как-то умудрились ускользнуть от «русской учености», — если бы не тот факт, что под влиянием внутренней культурной трансформации русского еврейства общерусская школа становилась в этот период все более и более популярной среди передовых классов еврейского населения, а гимназия и университет занимали их место наряду с хедером и ешибой. И все же сотни учеников новых школ казались ничтожными по сравнению с сотнями тысяч, получавших образование исключительно в старых школах. Наступил роковой 1875 год, последний из двадцати лет передышки, предоставленной меламмедам для их самоуничтожения. Но огромная армия меламмедов не желала уйти из еврейской жизни, в которой они выполняли определенную функцию, без замены. Правительство было вынуждено уступить. После нескольких коротких отсрочек меламмеды были оставлены в покое, а указом 1879 г. от идеи упразднения хедеров отказались.

К концу этого периода правительство вообще оставило свои попытки реформировать еврейские школы и решило ликвидировать свою прежнюю деятельность в этом направлении. Указом 1873 г. были закрыты две раввинские школы и все еврейские коронные школы. На руинах обширной образовательной сети, первоначально предназначенной для преобразования иудаизма, правительством было создано всего около сотни «начальных школ» и два скромных «учительских института», которые должны были поставлять учителей для этих школ. Власти теперь были склонны смотреть на общерусские школы как на наиболее действенные органы «слияния» и больше всего доверяли стихийному процессу русификации, начавшему охватывать верхние слои еврейства.

5. ЕВРЕИ И ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863 ГОДА

В то время как официальный мир Санкт-Петербурга был одержим идеей русификации еврейства, в Варшаве тенденция к полонизации, применительно к евреям западного региона, возникла на волне революционного польского движения в начале шестидесятые. В начале царствования Александра русское правительство поставило задачу уравнять правовое положение евреев в Царстве Польском с положением в Империи и отменить сохранившиеся особые ограничения, как, например, запрет на проживание в определенных городах или в определенных частях городов, затруднения в приобретении собственности и другие. Но высшая польская администрация в Варшаве всячески препятствовала либеральным попыткам русского правительства. До восстания 1863 г. отношение польского общества к евреям было привычно враждебным, и это несмотря на то, что к тому времени в Варшаве уже жила группа еврейской интеллигенции, стремившейся ассимилироваться с поляками и проникнутой польский патриотизм. Когда в 1859 году «Варшавский вестник» опубликовал антисемитскую статью, в которой евреев заклеймили иностранцами, польско-еврейские патриоты, в том числе новообращенный банкир Кроненберг, были уязвлены за живое и выступили с яростными протестами. Это привело к бурным дебатам в польской прессе, в целом недружественной к евреям. Радикальные польские органы, издаваемые за границей политическими эмигрантами, воспользовались случаем, чтобы резко осудить антисемитские настроения в польском обществе. Опытный историк Лелевель, еще не забывший исторической несправедливости Польши 1831 года, выпустил в Брюсселе памфлет, призывая поляков жить в гармонии с расой, с которой она существовала бок о бок восемьсот лет.

Лелевель вряд ли урезонил бы антисемитов, если бы поляки в тот момент не предприняли предприятие, для успеха которого им крайне требовались сочувствие и сотрудничество их соседей-евреев. Революционное движение, охватившее русскую Польшу в 1860-1863 гг., потребовало величайшего напряжения сил всего населения, в котором немалую роль сыграли полумиллионные евреи. Внезапно польское общество раскрыло свои объятия тем, кого оно еще совсем недавно заклеймило как иностранцев, и из рядов варшавского еврейства последовал сердечный отклик, выразившийся не только в патриотических проявлениях, но и в жертвах и достижениях во имя общее отечество.

Во главе варшавской общины в этот бурный период стоял человек, сочетавший польский патриотизм с раввинской ортодоксальностью. Бывший краковский раввин Беруш Мейзелс еще в 1848 г. был послан депутатом парламента в Кремсере и стоял в первых рядах польских патриотов Галиции. В 1856 году он принял должность раввина в Варшаве. Когда вспыхнуло революционное движение, Мейзельс старался воспитывать свою паству в духе польского патриотизма.

Этот духовный лидер польского еврейства, почитаемый еврейскими массами за свою набожность, а интеллектуалами — за свой политический склад ума, играл в революционном польском движении роль, равную по важности роли ведущих церковных деятелей Польши. Гармоничное сотрудничество ортодоксального главного раввина Мейзелса, проповедника реформ Маркуса Ястрова и представителей мирской общины придало единство и организованность той роли, которую сыграли евреи в подготовке восстания.

Евреи Варшавы участвовали во всех уличных манифестациях и политических шествиях, проходивших в 1860-1861 гг.

Среди пронзенных казачьими пулями во время манифестации 27 февраля 1861 г. было несколько евреев. Возмущение, которое вызвал этот расстрел беззащитных людей в Варшаве, обычно рассматривается как непосредственная причина мятежа. Раввин Майзельс был в составе делегации, отправившейся к вице-королю Горчакову с требованием удовлетворения за пролитую кровь. В демонстративной траурной процессии, следовавшей за гробами жертв, еврейское духовенство во главе с Майзельсом шло рядом с католическим духовенством. Многие евреи присутствовали на панихидах в католических храмах, на которых произносились пламенные патриотические речи. Аналогичные траурные демонстрации прошли в синагогах. Обращение, разосланное кругом патриотически настроенных поляков-евреев, напоминало евреям об антиеврейской ненависти к русской бюрократии и призывало их «радостно пожать протянутую ими (поляками) братскую руку, подчиниться знамени нации, чьи служители религии во всех церквах говорили о нас словами любви и братства».

Весь 1861 год стоял, по крайней мере, для польской столицы, под знаком польско-еврейского «братства». На синагогальной службе памяти историка Лелевела Ястроу произнес патриотическую проповедь. В день еврейского Нового года в синагогах возносились молитвы за успех польского дела, сопровождаемые пением национального польского гимна Boze cos Polske. Когда в знак протеста против вторжения в церкви русской армии католическое духовенство закрыло все церкви в Варшаве, раввины и общинные старейшины последовали их примеру и приказали закрыть синагоги. Это действие вызвало гнев Лидерса, нового вице-короля.

Арестованы раввин Майзельс, проповедники Ястров и Крамштык, а также председатель «Конгрегационалистского совета». Заключенных продержали в цитадели Варшавы три месяца, но затем отпустили.

Тем временем маркиз Велепольский, выступая посредником между русским правительством и польским народом, подготовил свой план реформ, как средство предотвращения мятежа. Среди этих реформ, направленных на частичное восстановление польской автономии и улучшение положения крестьянства, был закон, предусматривающий «юридическое равенство евреев». Обладая значительным влиянием, сначала как директор Польской комиссии по церковным делам и народному просвещению, а затем как глава всей гражданской администрации Королевства, Велепольский смог добиться согласия Санкт-Петербурга на свой проект. 24 мая 1862 года Александр II подписал указ об отмене отлагательного указа от 1808 г., который повлек за собой многочисленные ограничения для евреев, несовместимые с новыми тенденциями в политической и аграрной жизни Королевства. Этот указ наделял евреев следующими правами:

1. Приобрести недвижимую собственность на всех помещичьих имениях, в которых крестьяне перешли из крепостного состояния в арендаторское.

2. Свободно поселиться в ранее запрещенных городах и городских округах, не исключая находящихся в пределах 21-верстной полосы вдоль прусской и австрийской границы.

3. Выступать в качестве свидетелей в суде наравне с христианами во всех судебных процессах и приносить присягу в новой, менее унизительной форме.

Даруя эти привилегии польским евреям в надежде добиться их слияния с местным христианским населением, царь тем же указом запрещает дальнейшее использование иврита и идиша во всех гражданских делах и юридических документах, таких как договоры, завещания, обязательства, а также в коммерческих книгах и даже в деловой переписке. В заключение указ предписывает Административному совету Королевства Польского пересмотреть и в конечном итоге отменить все другие законы, которые мешают евреям заниматься ремеслами и ремеслами, облагая их особыми налогами.

Этот указ Александра II, хотя и отменявший лишь часть оскорбительных ограничений в элементарных гражданских правах евреев, получил громкое название «Акт об освобождении». Замкнутая хасидская масса Польши с радостью приняла предложенные ей юридические послабления, не помышляя ни о какой языковой или иной ассимиляции. С другой стороны, ассимилированная еврейская интеллигенция, влившаяся в ряды польских повстанцев, мечтала о полной эмансипации и уверенно надеялась добиться ее при успешном завершении революционного предприятия.

Между тем революция принимала все большие размеры.

Наступил 1863 год. Демонстрации на улицах Варшавы сменились кровавыми стычками между польскими повстанцами и русскими войсками в лесах Польши и Литвы. Евреи не принимали активного участия в этой фазе восстания. Что касается собственно Польши, то их участие ограничивалось тайной революционной пропагандой. В Литве снова ни еврейские массы, ни вновь возникший класс интеллигенции не сочувствовали польскому делу. В этой части страны систематическая травля польских панов, или дворянских землевладельцев, евреями была еще свежа в памяти, и евреи, кроме того, возлагали всю свою веру на эмансипацию, дарованную Петербургом. Огонек русификации уже начал привлекать еврейский профессиональный класс. Во многих населенных пунктах Литвы евреи, не проявившие сочувствия к польским революционерам, рисковали подвергнуться суровой расправе. Кое-где, как это было в 1831 году, повстанцы сдержали свое слово и вешали или расстреливали евреев, подозреваемых в пророссийских симпатиях.

Сдержанное отношение литовских евреев на протяжении всего мятежа оказалось их спасением после подавления мятежа, когда свирепый Муравьев, виленский генерал-губернатор, взялся за свое кровавое дело возмездия. Что же касается Царства Польского, то ни революция, ни ее подавление не повлекли для них серьезных последствий. Правда, братание варшавских евреев с поляками в годы революции ослабило на некоторое время наследственную ненависть к евреям польского народа и способствовало усилению лихорадки полонизации, охватившей еврейские высшие классы. Но косвенно последствия польского восстания нанесли ущерб евреям остальной части Империи. Восстание вызвало не только общую волну политической реакции, но и дало сильный толчок политике русификации, которая с особой силой проводилась теперь в западных провинциях и наносила ущерб евреям как в гражданском, так и в культурном отношении.