История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. ПОДГОТОВКА УДАРА

Наступил 1891 год. Воздух был полон злых предчувствий. В уединенных правительственных канцеляриях Санкт-Петербурга антиеврейские заговорщики усердно трудились, готовясь нанести новый удар по измученному народу. Тайный комитет при Министерстве внутренних дел под председательством Плеве занимался подготовкой чудовищного проведения еврейских контрреформ, которые фактически были направлены на отмену привилегий, дарованных некоторым категориям евреев Александром II. Главная цель предлагаемого постановления заключалась в том, чтобы захлопнуть двери во внутренние дела России, приоткрытые законами 1859 и 1865 годов, лишив привилегию проживания вне черты оседлости, которую эти законы даровали еврейским купцам первой гильдии и ремесленников при соблюдении ряда обременительных условий.

Первой целью реакционных заговорщиков было избавиться от тех «привилегированных» евреев, которые жили в двух российских столицах. В Санкт-Петербурге эта цель должна была быть достигнута упомянутыми выше эдиктами Грессера, за которыми последовали другие столь же беспокоящие правила. В феврале 1891 г. петербургский губернатор приказал полиции «проверить род торговли», которой занимались еврейские ремесленники Петербурга, с целью изгнания из города и конфискации товаров у всех тех, кто будет пойман с изделиями, не изготовленными ими самими. За этим приказом последовало большое количество изгнаний. Однако главный удар должен был прийтись на Москву.

Древняя московская столица переживала большие перемены. Пост московского генерал-губернатора, который занимал граф Долгорукий, в феврале 1891 года был возложен на брата царя, великого князя Сергия. Великий князь, пользующийся незавидной репутацией в игорных кругах обеих столиц, не был отягощен никакими сознательно сформулированными политическими принципами. Но этот недостаток восполнялся его непоколебимой верностью политическим и религиозным предрассудкам своего окружения, среди которых видное место занимала слепая ненависть к иудаизму. Русская общественность была склонна придавать исключительное значение назначению брата царя. По общему мнению, его избрание должно было послужить предварительным шагом к переносу столицы империи из Санкт-Петербурга в Москву, символизируя возвращение «домой» — к старомосковским политическим идеалам. Почти излишне добавлять, что задуманное изменение сделало необходимым очистить древнюю столицу от ее еврейских жителей.

Еврейская община Москвы, насчитывавшая около тридцати тысяч душ, живших там легально или полулегально, долгое время была занозой в теле некоторых влиятельных русских купцов. Московский бургомистр Алексеев, невежественный купец с очень сомнительной репутацией, был очень взволнован далеко идущим финансовым влиянием местного еврейского капиталиста Лазаря Полакова, директора сельского банка, с которым он поссорился из — за какой-то коммерческой сделки. Алексеев был только рад случаю внушить высшим правительственным кругам необходимость «очистить Москву от евреев», которые теснили город благодаря снисходительности бывшего генерал-губернатора Долгорукого. Реакционеры Москвы и Петербурга объединились в благородном деле искоренения иудаизма и получили благословение главы Святейшего Синода Победоносцева. Этот главнокомандующий назначил Истомина, свирепого антисемита, который был его помощником в Святейшем Синоде, управляющим делами нового генерал-губернатора и, таким образом, сумел установить свое влияние в Москве благодаря своей деятельности. представителя, который был практически хозяином второй столицы.

Тайный совет еврейоненавистников решил произвести эвакуацию евреев из Москвы до торжественного въезда в город великого князя Сергия либо с целью расчистить дорогу новому сатрапу, либо во избежание неприятностей с его именем связан первый жестокий акт изгнания. До прибытия Сергия управление Москвой было поручено Костанде, начальнику Московского военного округа, ловкому греку, который должен был начать военные действия против еврейского населения. Первый удар был приурочен к празднику освобождения Израиля от египетского рабства, как будто вечным людям нужно было напомнить о новом рабстве и о новых фараонах.

2. УЖАСЫ ИЗГНАНИЯ

Это было 29 марта 1891 года, в первый день еврейской пасхи, когда в наполненных молящимися синагогах Москвы из уст в уста передавался тревожный шепот, сообщавший об издании высочайшего указа об изгнании евреев из городов. Вскоре после этого охваченные ужасом евреи прочитали в газетах следующий высочайший указ от 28 марта: еврейским механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам запрещается выезжать из еврейской черты оседлости, а также приезжать из других мест Империи в Город и Правительство Москвы.

Этот запрет поселяться в Москве новоприбывшим евреям был только половиной указа. Вторая, более ужасная половина, была опубликована на следующий день:

Рекомендовать министру внутренних дел, по согласованию с Московским генерал-губернатором, принять меры к тому, чтобы названные евреи постепенно уходили из города и Московской губернии в места, установленные для постоянного проживания евреев.

На первый взгляд казалось трудным понять, что за этой безобидной поверхностью указа с его двусмысленной формулировкой скрывался жестокий указ, предписывавший выселить с корнем тысячи людей. Но те, кто должен был исполнять этот писаный закон, получали определенные неписаные инструкции, которые выполнялись по всем правилам стратегической игры.

Первыми жертвами стали евреи, проживавшие в Москве нелегально или полулегально, вторые — в Подмосковье. Они подверглись внезапному ночному нападению, «набегу», которым руководил свирепый казачий генерал Юрковский, обер-полицмейстер. В ночь после обнародования указа большие отряды милиционеров и пожарных появились в районе города Зарядье, где ютилась основная масса «нелегальных» еврейских жителей, в особенности в огромном так называемом Глебовом Дворе, бывшем гетто Москвы. Полиция врывалась в еврейские дома, поднимала испуганных жителей с постелей и отвозила полуголых мужчин, женщин и детей в полицейские участки, где их держали в грязных камерах сутки, а иногда и дольше. Некоторых заключенных отпустила полиция, предварительно вырвав у них письменное обязательство немедленно покинуть город. Других выселили под конвоем милиции и выслали из города, как уголовников, через пересыльную тюрьму. Многие семьи, заранее предупрежденные о надвигающемся рейде, решили провести ночь вне дома, чтобы избежать ареста и жестокого обращения со стороны полиции. Они спрятались на окраинах города и на кладбищах; они шли или катались по всему городу всю ночь. Многие уважаемые евреи были вынуждены укрывать своих жену и детей, одеревеневших от холода, в домах с дурной репутацией, которые были открыты всю ночь. Но и эти беглецы в конце концов попали в руки полицейской инквизиции.

Такими методами очищали Москву от бесправных еврейских жителей за целый месяц до въезда в город великого князя Сергия. Вскоре после этого, в мае месяце, за великим князем последовал и сам царь, остановившийся во второй российской столице по пути в Крым. Отставной солдат-еврей имел достаточно мужества, чтобы обратиться с петицией к царю, в трогательных выражениях умоляя его позволить бывшим солдатам-евреям остаться в Москве. Просьба солдата-еврея нашла быстрый отклик: его отправили в тюрьму, а затем выселили.

За установлением нового режима в Москве последовало, в соответствии с положениями недавнего указа, «постепенное» изгнание огромного числа мастеров и ремесленников, имевших в течение многих лет право проживания в этом городе и были теперь внезапно лишены этого права по деспотической прихоти. Местные власти включали в число жертв высылки даже так называемых «циркулярных евреев», т. е. тех, кому было позволено остаться в Москве на основании министерского циркуляра 1880 г. Этому огромному сонму честных и трудолюбивых людей — ремесленников, торговцев, приказчиков, учителей — было велено выехать из Москвы тремя партиями: прожившим не более трех лет, холостым и бездетным — в трехкратный срок. до шести месяцев; тем, кто прожил там не более шести лет и имел детей или подмастерьев в количестве четырех, разрешалось отсрочить свой отъезд на шесть-девять месяцев; наконец, старые еврейские поселенцы, имевшие большие семьи и нанимавшие большое количество рабочих, получили отсрочку от девяти до двенадцати месяцев.

Может показаться, что максимальная и минимальная даты в пределах каждого срока были установлены специально для того, чтобы обеспечить огромный доход полиции, которая за существенное вознаграждение могла бы отсрочить высылку жертв на три месяца и тем самым дать им возможность сворачивать свои дела. По истечении последних сроков несчастным евреям не разрешалось оставаться в городе ни на один день; те, кто остался, были безжалостно выселены.

Очевидец, суммируя имеющиеся в его распоряжении сведения, подробности которых еще более душераздирающи, чем общие факты, дает следующую характеристику московских событий: Люди, прожившие в Москве по двадцать, тридцать или даже сорокалетние были вынуждены в короткий срок продать свое имущество и покинуть город. Тех, кто был слишком беден, чтобы подчиняться приказам полиции, или кому не удавалось продать свое имущество за бесценок, — бывали случаи, когда бедняки сдавали всю свою мебель за один-два рубля, — бросали в тюрьму или в пересыльную тюрьму вместе с уголовниками и всякой шушерой, ожидавшей своей очереди на отправку под конвоем. Люди, которые всю жизнь в поте лица зарабатывали себе на хлеб, оказались под пятой тюремных надзирателей, которые сразу поставили их в равное положение с преступниками, приговоренными к каторжным работам. В этих условиях их иногда держали несколько недель, а затем партиями отправляли в свои «дома», которые многие из них больше никогда не видели. На пороге острогов на людей, принадлежащих к «непривилегированным» сословиям, — ремесленники почти поголовно принадлежали к «бюргерскому сословию», — надевали деревянные наручники...

Трудно точно сказать, сколько людей были вынуждены терпеть эти пытки, примененные к ним без надлежащего судебного разбирательства.

Некоторые умерли в тюрьме в ожидании транспортировки. Те, кому удавалось наскрести несколько копеек, уезжали в черту оседлости за свой счет. Суммы, быстро собранные их единоверцами, хотя и немалые, не могли сделать ничего, кроме как спасти часть несчастных от тюрьмы, конвоя и наручников. Но что же делать, когда тысячи человеческих гнезд, в которых жили столько лет, вдруг разрушаются, когда катастрофа приходит с такой силой, что даже открытое скорби еврейское сердце не может охватить всей беды.?...

Несмотря на зимние холода, люди прятались на кладбищах, чтобы избежать тюрьмы и перевозки. Женщин запирали в вагонах.

Было много случаев высылки больных, которых привозили на вокзал в вагонах и вносили в вагоны на носилках... В тех редких случаях, когда полицейский врач объявлял перевозку опасной, власти настаивали на хронический характер болезни, и больных доставляли в станцию в корчащихся болях, так как нельзя было ожидать, что полиция будет ждать, пока инвалиды излечатся от хронических недугов. Очевидцы никогда не забудут одну люто-холодную ночь в январе 1892 года. Толпы евреев, одетых по-нищенски, среди которых были женщины, дети и старики, а вокруг валялись остатки их домашнего скарба, заполнили станцию Брестской железной дороги.

Под угрозой полицейского конвоя и пересыльного изолятора, не добившись отсрочки, они решили уехать, несмотря на тридцатиградусный мороз. Судьба, казалось бы, хотела подшутить над ними. По представлению обер-полицмейстера московский генерал-губернатор приказал приостановить высылки до тех пор, пока не минуют большие холода, но... приказ не был опубликован до тех пор, пока высылка не была произведена. Таким образом, около 20 000 евреев, проживших в Москве пятнадцать, двадцать пять и даже сорок лет, были насильно переселены в черту оседлости евреев.

3. ВЛИЯНИЕ ПРОТЕСТА

Все эти ужасы, напоминающие изгнание из Испании в 1492 г., были обойдены полным молчанием русской общественной печатью. Подхалимские и реакционные газеты не хотели, а либеральные газеты не могли сообщать о подвигах русского правительства в его войне против евреев. Русская цензура приказала либеральной печати вообще не касаться еврейского вопроса. Единственный русско-еврейский орган печати, который, вопреки угрозам цензуры, осмелился бороться с официальной русской юдофобией, «Восход», был закрыт еще в марте, до издания московского указа о высылке, «за чрезвычайно вредный курс». преследуемый ею». Та же участь постигла и петербургские «Новости», напечатавшие пару сочувственных статей о евреях.

Таким образом, правительству удалось заткнуть рот независимой прессе накануне внезапного нападения на московское еврейство, чтобы все могло быть проведено бесшумно, под покровом государственной тайны.

К счастью, зарубежной прессе удалось раскрыть тайну. Правительство Соединенных Штатов, столкнувшись с огромным потоком иммиграции из России, направило в июне 1891 года в эту страну двух уполномоченных, Вебера и Кемпстера. Они посетили Москву в разгар лихорадки изгнания и, путешествуя по основным центрам черты оседлости, собрали тщательно отобранные документальные свидетельства того, что творилось с евреями в царской империи.

Истребляя евреев, русское правительство в то же время заботилось о том, чтобы их крики о бедствии не проникли за пределы России. Примерно в то же время Россия вела переговоры об иностранном займе, в которых парижские Ротшильды должны были сыграть ведущую роль, и сочла довольно неудобным выступать в глазах Европы призраком средневековой Испании. Именно это соображение вызвало смягченную и двусмысленную формулировку московского указа о высылке и заставило правительство систематически замалчивать все упоминания о том, что произошло впоследствии.

Несмотря на эти усилия, крики бедствия вскоре раздались по всей Европе. Русская цензура не имела власти над общественным мнением за пределами России. Первые московские беженцы, дошедшие до Берлина, Парижа и Лондона, сообщили о том, что происходит в Москве. Уже в апреле 1891 года европейская финансовая пресса стала комментировать тот факт, что «еврейское население России совершенно незаменимо в русской торговой жизни, образуя существенный элемент, содействующий процветанию страны», и что, следовательно, «Изгнание евреев по необходимости должно сильно встревожить владельцев русских ценных бумаг, заинтересованных в экономическом прогрессе России».

Вскоре после этого стало известно, что Альфонс де Ротшильд, глава крупной финансовой фирмы в Париже, отказался принять участие в размещении российского займа в полмиллиарда долларов. Этот первый протест финансового короля против антисемитской политики русского правительства произвел сенсацию и был усилен тем, что прозвучал во Франции в то время, когда дипломаты обеих стран готовились к празднованию Франко-Союз с Россией, заключенный через несколько месяцев.

Изгнание из Москвы нашло сочувственный отклик по ту сторону Атлантики. Президент Харрисон воспользовался случаем в послании Конгрессу, чтобы упомянуть о страданиях евреев и о возможных последствиях изгнания русских для Америки: Правительство царя серьезно обеспокоено суровыми мерами, применяемыми в настоящее время против евреев в России. Из-за возрождения антисемитских законов, долгое время бездействовавших, большое количество этих несчастных людей были вынуждены покинуть свои дома и покинуть Империю по причине невозможности найти средства к существованию в черте оседлости, в которой их пытаются ограничить. Иммиграция этих людей в Соединенные Штаты — многие другие страны закрыты для них — в значительной степени увеличивается и, вероятно, примет масштабы, которые могут затруднить поиск дома и работы для них здесь и серьезно повлиять на рынок труда. По оценкам, более 1 000 000 человек будут изгнаны из России в течение нескольких лет. Еврей никогда не бывает нищим; он всегда соблюдал закон — жизнь тяжелым трудом — часто под строгими и угнетающими ограничениями. Верно также и то, что ни одна раса, секта или класс не заботилась о себе более полно, чем еврейская раса. Но внезапный перевод такого множества в условиях, которые имеют тенденцию лишать их небольших накоплений и подавлять их энергию и мужество, не является благом ни для них, ни для нас.

Изгнание, будь то прямым указом или не менее определенными косвенными методами, такого большого числа мужчин и женщин не является местным вопросом. Указ о выезде из одной страны есть по существу вещей приказ о въезде в другую, какую-нибудь другую. Это соображение, а также предложение гуманности дают достаточно оснований для возражений, которые мы предъявили России; в то время как наша историческая дружба с этим правительством не может не давать гарантии того, что наши заявления являются заявлениями искреннего доброжелателя.

Чувства американского народа были менее сдержанно выражены в резолюции, принятой Палатой представителей 21 июля 1892 г.:

Решено, что американский народ через своих сенаторов и представителей, собравшихся в Конгрессе, настоящим выражает сочувствие русским евреям в их нынешнем положении и надежду на то, что правительство России, сила, с которой Соединенные Штаты всегда были в дружелюбия и доброй воли, смягчит, насколько это возможно, суровость законов и указов, изданных о них, а Президенту предлагается воспользоваться своими добрыми услугами, чтобы уведомить Правительство России о смягчении указанных законов и указов.

Высокопоставленные евреи Петербурга были полны ярости. «Время» излило свои обличительные речи на жидовских финансистов, ссылаясь на отказ Альфонса де Ротшильда участвовать в российском займе. Тем не менее правительство оказалось вынужденным ненадолго остановить волну угнетения.

Мы уже имели случай указать, что первоначально правительство планировало сократить еврейский элемент также и в городе Санкт-Петербурге.

Петербург, глава которого, жестокий Грессер, выразил свое отношение к евреям в ряде полицейских циркуляров. После первого налета московской полиции на евреев Грессер приказал своим жандармам обыскать на петербургских вокзалах всех еврейских беглецов из этого города, которые могли осмелиться бежать в Санкт-Петербург, и немедленно выслать их. В апреле ходили упорные слухи о том, что правительство решило постепенно удалить всех евреев из Санкт-Петербурга и таким образом сделать обе русские столицы юденрейном. Финансовый удар из Парижа несколько охладил пыл евреистов на берегах Невы. Массовое изгнание из Петербурга было отложено, и русские антисемиты вынуждены были удовлетворять свои каннибальские аппетиты поеданием московского еврейства, уничтожение которого проводилось планомерно под прикрытием бюрократической секретности.

4. ПОГРОМНЫЕ ИНТЕРМЕДИИ

Под влиянием официально совершённых «законных» погромов мало внимания уделялось уличному погрому, произошедшему 29 сентября 1891 года в городе Стародубе, в Черниговской губернии, напоминавшему ужасы восьмидесятых годов. Стародубский погром, хотя и вызванный экономическими факторами, принял религиозную окраску. Русские купцы этого города уже давно скрежетали зубами на своих еврейских конкурентов. Во главе с русским фанатиком по имени Гладков они протолкнули через местную городскую управу постановление, запрещающее всякую работу по воскресеньям и христианским праздникам. Постановление было направлено против евреев, которые отказывались вести торговлю в субботу и еврейские праздники, и которые были бы разорены, если бы они также воздерживались от торговли по воскресеньям и многочисленным греко-православным праздникам, таким образом оставаясь без дела вдвое больше дней. как христиане. Евреи обратились к черниговскому губернатору с просьбой отменить или хотя бы смягчить новое постановление. Решение губернатора пришлось на пользу евреям, которым было разрешено держать свои магазины открытыми в христианские праздники с полудня до шести часов вечера. Ответ местных травли евреев принял форму погрома.

В воскресенье, накануне Йом-Кипура, когда евреи на несколько часов открыли свои магазины, наемная толпа хулиганов из местной уличной толпы напала на еврейские магазины и стала крушить и грабить все, что попадалось под руку. на. Магазины были быстро закрыты, мятежники вторглись в жилища евреев, уничтожая находящееся там имущество и засыпая улицы обломками сломанной мебели и кожами от разорванных постельных принадлежностей. Грабителям помогали крестьяне, прибывшие из окрестных деревень. Вечером пьяная толпа, собравшаяся на рыночной площади, подожгла ряд еврейских магазинов и домов, нанеся их владельцам многомиллионный ущерб.

Все это происходило в канун священного Йом Кипура. Евреи, которые не осмеливались молиться в своих синагогах или даже оставаться в своих домах, прятались с женами и детьми на чердаках и в садах или в чужих домах. Многие евреи провели ночь в поле за городом, где, дрожа от холода, могли наблюдать за сиянием ужасного пламени, уничтожившего все их имущество. Малочисленная полиция оказалась «бессильной» против огромных полчищ грабителей и поджигателей. На второй день погром закончился, работа по уничтожению была завершена должным образом. Последующая судебная проверка ясно выявила тот факт, что погром был организован Гладковым и его сообщниками, о чем не могли не знать местные власти. Гладков бежал из города, но потом вернулся, заплатив лишь незначительное наказание за свое чудовищное преступление.

Следует, однако, добавить, что правительство было крайне недовольно новым появлением ужасного призрака 1881 года, так как оно имело тенденцию лишь к еще более яркому выражению политики легальных погромов, которой была встревожена Западная Европа. В самом деле, уже в октябре официоз Гражданин имел случай напечатать следующую новость: Вчера финансовый рынок был отмечен депрессией; наши ценные бумаги упали из-за новых слухов о предполагаемых мерах против евреев.

Комментируя это, газета заявила, что эти слухи совершенно неосновательны по той причине, что «в настоящее время все наши правительственные ведомства отягощены проблемами первостепенной государственной важности, которые не терпят отлагательств и едва ли могут находить время заниматься такими делами, как еврейский вопрос, который требует зрелого рассмотрения и медленного продвижения в действиях».

Сдержанный тон придворного журналиста графа Мещерского лишь отчасти соответствовал действительности. Он был прав, утверждая, что ужасное бедствие, охватившее всю страну, заставило заклятых врагов иудаизма приостановить выполнение всей своей программы. Но он забыл прибавить, что один пункт этой программы, осуществление которого уже началось, — высылка из Москвы — проводится в жизнь с беспощадной жестокостью. Огромная волна эмиграции, возникшая в результате этого изгнания, выбросила на берега Европы и Америки жертв гонений, которые перекликались с воплем бедствия из царской страны.

Вскоре после этого сбитый с толку мир обрушился на новый, не имеющий аналогов в истории сюрприз: российское правительство вело переговоры с еврейским филантропом бароном Гиршем о постепенном переселении трех миллионов своих еврейских подданных из России в Аргентину.