Катастрофа начала восьмидесятых застала евреев России врасплох и застала их неподготовленными к духовной самозащите. Впечатления от недавней короткой «эпохи реформ» были еще свежи в их памяти. Они еще помнили первые шаги правительства Александра II в направлении полной гражданской эмансипации русского еврейства, призывы интеллигенции России к евреям сблизиться, светлые перспективы обновленной России. Скудные дары русского правительства были встречены русским еврейством с порывом благодарности и преданности, граничащим с лакейством. Интеллектуальные молодые евреи и еврейки, прошедшие русские народные школы, предпринимали неистовые усилия не только к объединению, но и к полному культурному слиянию с русским народом. Лозунгами дня стали ассимиляция и русификация. Литературные идеалы молодой России стали священными скрижалями еврейской молодежи.
Но вдруг, о чудо! тот самый русский народ, в котором прогрессивные силы еврейства были готовы слиться со своей идентичностью, явился в образе чудовища, извергавшего полчища бунтовщиков и убийц. Правительство сменило фронт и приняло политику реакции и яростной ненависти к евреям, в то время как либеральные классы России проявляли лишь скудное сочувствие к угнетенной и обиженной нации. Голос враждебной прессы, «Новое Время», «Русь» и другие звучали в воздухе с нарастающей силой, тогда как либеральная печать, отчасти — но только отчасти — благодаря ужесточению цензуры, небрежно защищала евреев. Даже публицисты радикального типа, группировавшиеся главным образом вокруг журнала «Отечественные Записки («Записки Отечества») смотрели на погромы лишь как на жестокое проявление экономической борьбы, а всю сложную еврейскую проблему со всеми ее вековыми трагическими последствиями рассматривали в свете подчиненной социальной экономический вопрос.
Единственным, чью душу глубоко взволновало зрелище новых страданий древнего народа, был русский сатирик Щедрин-Салтыков, изливший свои чувства летом 1882 г., после завершения первого цикла погромов, в статье, отмеченной лирическим оттенком, столь отличным от его обычного стиля. Но Щедрин был единственным известным русским писателем, откликнувшимся на еврейское горе. Тургенев и Толстой хранили молчание, тогда как литературные знаменитости Западной Европы Виктор Гюго, Ренау и многие другие выступили со страстными протестами. Русская интеллигенция оставалась холодной перед жгучими пытками еврейства. Образованные классы русского еврейства были задеты этим холодным отношением, и их прежний энтузиазм сменился разочарованием.
В эпоху погромов спасение иудаизма прежде всего было связано с идеей эмиграции. Защитники американской эмиграции были склонны идеализировать это движение, возникшее на самом деле из практической необходимости, и не без основания видели в нем начало нового свободного центра иудаизма в диаспоре. Еврейский поэт Иуда Лейб Гордон обращается к «Дочери Иакова, опозоренной сыном Еммора» со следующими словами:
Приди и отпусти туда, где свет свободы Равномерно сияет на всех, Где каждый человек без позора Свободен придерживаться своей веры и своей расы, Где и ты не будешь больше бояться Бесчестья от зверей, сестра моя дорогая.!
Представители американской эмиграции были вдохновлены перспективой исхода из страны рабства в страну свободы. Многие из них с нетерпением ждали создания сельскохозяйственных и фермерских поселений в этой стране и концентрации больших еврейских масс в малонаселенных штатах Союза, где, как они надеялись, евреям может быть предоставлено значительное самоуправление.
Наряду со стремлением к пересадке еврейских центров в диаспору, в родовых муках погромы. Первым теоретиком этого нового движения, получившего название «Любовь к Сиону», был М. Л. Лилиенблюм, который на прежней стадии радикализма проповедовал необходимость религиозных реформ в иудаизме. Еще осенью первого погромного года Лилиенблюм опубликовал ряд статей, в которых интерпретировал только что возникшую идею палестинской колонизации в свете общенациональной задачи для всего еврейства. Лилиенблюм старался показать, что корень всех исторических несчастий еврейского народа лежит в том, что он был во всех странах чуждым элементом, отказывающимся во всей своей полноте ассимилироваться с господствующей нацией, как бы с помещиком. Землевладелец терпит своего арендатора только до тех пор, пока он находит его удобным; стоит арендатору сделать малейшую попытку конкурировать с арендодателем, и он будет немедленно выселен. В Средние века евреев преследовали за религиозный фанатизм.
Теперь положено начало преследованию их во имя национального фанатизма вкупе с экономическими факторами, и эта «вторая глава нашей истории, несомненно, будет содержать много кровавых страниц».
Еврейское страдание можно устранить, только устранив его причину. Мы должны перестать быть чужаками во всех землях земного шара и обосноваться в стране, где мы сами можем быть помещиками. Такой страной может быть только наша древняя родина, Палестина, которая принадлежит нам по праву истории. «Мы должны провести колонизацию Палестины в таких широких масштабах, чтобы в течение одного столетия евреи могли почти полностью покинуть негостеприимную Европу и поселиться на земле наших предков, на которую мы имеем законное право».
Эти мысли, изложенные с той упрощенной логикой, которая покажется некоторым умам неоспоримой, были полностью созвучны настроениям еврейских масс, которые стояли с «препоясанными чреслами», готовыми к исходу из нового Египта. Эмиграционные общества, образовавшиеся в начале 1882 г., насчитывали в своих рядах многих сторонников палестинской колонизации. Между «американцами» и «палестинцами» велись ожесточенные литературные распри. Молодой поэт Саймон Фруг сочинил следующий восторженный марш исхода, предварив который библейским стихом «Скажи сынам Израилевым, чтобы они шли вперед».
(Пример 14.15):
Твои глаза зорки, твои ноги сильны, твой посох тверд — почему же, мой народ, Ты на дороге останавливаешься и поник, твоя седая голова погружена в созерцание?
Подними глаза и увидь: многочисленными полчищами возвращаются сыны Твои со всех земель.
Тогда вперед, через море печали, Через цепь пыток, к рассвету завтрашнего дня!
Вперед — под звуки песни минувших дней!
Для грядущих веков, как гром, к нам взывают:
«Поднимись, мой народ, из могилы И живи еще раз, нация свободная и смелая!»
И в наших ушах песни new жизни звучат, И гимны триумфа бури, как петь.
Этот марш выразил чувства тех, кто мечтал о Земле Обетованной, будь то на берегах Иордана или на берегах Миссисипи.
Концепция эмиграции как средства национального возрождения, возникшая среди «грома и молнии» погромов, нашла вдумчивого выразителя в лице видного одесского общинника доктора Леона Пинскера, одно время рассматривали ассимиляцию как многообещающее решение еврейской проблемы. В своей брошюре «Автоэмансипация «(опубликована в сентябре 1882 г.), отмеченной глубокой мыслью, Пинскер ярко описывает душевные терзания, испытываемые им при виде физического рабства еврейства России и духовного рабства эмансипированного еврейства Западной Европы. Для него еврейский народ в диаспоре не живая нация, а скорее призрак нации, бродящий по земному шару и пугающий все живые национальные организмы. Спасение иудаизма может быть достигнуто только путем превращения этого призрака в реальное существо, путем восстановления еврейского народа на его собственной территории, которая может быть получена совместными усилиями еврейства и посредством международного еврейского сотрудничества в некоторых областях удобной части земного шара, будь то Палестина или Америка. Таков путь еврейской самоэмансипации, в отличие от гражданской эмансипации, дарованной господствующими народностями евреям как акт благодати и не ограждающей их от антисемитизма и унизительного положения второсортных граждан. Еврейский народ может быть восстановлен, если вместо множества убежищ, разбросанных по всему земному шару, он будет сконцентрирован в одном политически гарантированном убежище. Для этого следует созвать всеобщий еврейский конгресс, которому следует поручить финансовые и политические вопросы, связанные с планом.
Нынешнее поколение должно сделать первый шаг к этой национальной реставрации; потомки сделают все остальное.
Брошюра Пинскера, написанная на немецком языке и напечатанная за границей с намерением обратиться к евреям Западной Европы, не произвела никакого действия на эту ассимилированную часть еврейского народа.
Однако в России он стал катехизисом движения «Любовь к Сиону» и, в конечном счете, сионизма и территориальнизма. Теория, изложенная в брошюре Пинскера, очень понравилась русским евреям не только своей близкой аргументацией, но и тем, что она дала сильное выражение тому пессимистическому настроению, которое, казалось, овладело ими всеми. Его самое слабое место заключалось в том, что он опирался на неправильную историческую предпосылку и на узкое определение термина «нация» в смысле территориально-политического организма.
Пинскер, по-видимому, упустил из виду, что евреи диаспоры, взятые в целом, не перестали образовывать нацию, хотя и своего типа, и что в новейшей политической истории нации такого «культурного» склада появились на сцена все чаще и чаще.
Не имея определенной практической основы, учение Пинскера не могло не приспособиться к палестинскому колонизационному движению, хотя его незначительные размеры совершенно не соответствовали далеко идущим планам автора «Автоэмансипации».
К Лилиенблюму и Пинскеру присоединились старый националист Смоленский и бывший ассимилятор Леванда. «Ха-Шахар» и «ха-Мелитх» на иврите и «Рассвет» на русском языке стали литературными носителями нового движения. В противовес этим тенденциям «Восход» в Петербурге отражал идеи прогрессивной русско-еврейской интеллигенции и защищал их старую позицию, состоявшую в том, что она была позициями гражданского освобождения и внутриеврейских реформ. Посередине между этими двумя крайностями стоял русский еженедельник «Русский еврей «в Санкт-Петербурге и еврейский еженедельник «А-Цефира» («Рассвет») в Варшаве, выражавшие умеренные взгляды период Хаскалы, с решительной склонностью к националистическому движению.
Буря погромов не только сломала много молодых веток на дереве «просвещения», достигшем полного цветения в предшествующий период, но и искривила другие в чудовищные формы. Это ненормальное развитие особенно характерно для идеи религиозных реформ в иудаизме, возникшей в начале 80-х годов. За две недели до погрома в Елисаветграде, открывшего еще одну мрачную страницу в летописи русского еврейства, газеты сообщили, что в этом городе появилась новая еврейская секта под названием «Духовное библейское братство». Его члены отрицали все религиозные догмы и обряды и признавали только моральные доктрины Библии; они осуждали все торговые занятия и старались жить физическим трудом, прежде всего земледелием.
Основателем этого «Братства» был местный учитель и журналист Яков Гордин, находившийся в то время под влиянием как южнорусских штундистов, так и русских социалистов-народников. «Духовное Библейское Братство» состояло всего из десятков человек. В газетном обращении, появившемся вскоре после весенних погромов 1881 г., лидер секты, скрывавший свою личность под псевдонимом «Брат-библист», призывал евреев избавиться от этих черт характера и экономических занятий. которые возбуждали к ним ненависть туземного населения: любовь к деньгам, охота за бартером, ростовщичеством и мелкой торговлей.
Этот призыв, прозвучавший в унисон с голосом русских евреопреследователей и появившийся в то время, когда еще не залечились раны погромщиков, вызвал глубокое возмущение среди евреев.
Вскоре после этого «Духовное библейское братство» распалось.
Некоторые ее члены присоединились к секте единомышленников в Одессе, основанной там в начале 1883 года учителем Яковом Прилукером под названием «Новый Израиль».
Цель «Нового Израиля» состояла в том, чтобы посредством радикальных религиозных реформ, задуманных в духе рационализма, облегчить контакты между евреями и христианами и тем самым проложить путь к гражданской эмансипации. Двойная религиозно-социальная программа секты заключалась в следующем: секта признает только учение Моисея; он отвергает Талмуд, законы о питании, обряд обрезания и традиционную форму поклонения; день отдыха переносится с субботы на воскресенье; русский язык объявляется «родным» языком евреев и делается обязательным в быту; ростовщичество и подобные неприятные занятия запрещены.
В награду за все эти добродетельные подвиги секта ожидала от российского правительства, которому она ходатайствовала об этом, полного гражданского равноправия своих членов, разрешения вступать в смешанные браки с христианами и права носить особый знак, по которому они должны были быть отличен от «талмудических евреев». В знак благодарности за ожидаемые государственные блага члены секты обязались давать своим мальчикам и девочкам, которые должны были родиться в наступившем году, имена Александра или Александры, в честь русского царя.
Первая религиозная половина программы «Нового Израиля», возможно, привлекла немного сторонников. Но вторая «деловая» часть открыла публике глаза на истинные стремления этих «реформаторов», готовых в своем рвении к гражданскому равноправию променять религию, совесть и честь и не побоялся выдать такое низкое лакейство в то время, когда еще не высохла кровь жертв балтского погрома.
Таким образом, иссушающее влияние реакционной юдофобии скомпрометировало и парализовало вторую попытку внутренних реформ в иудаизме.
Оба движения вскоре прекратили свое существование, а их основатели впоследствии покинули Россию. Гордин уехал в Америку и, отрекшись от грехов юности, стал популярным еврейским драматургом. Прилукер поселился в Англии и поступил на службу к миссионерам, стремившимся распространять христианство среди евреев. Через несколько лет, в 1884 и 1885 гг., «Новый Израиль» возник в новом обличии, на этот раз в Кишиневе, где И. Рабинович основал тщедушную «Конгрегацию новозаветных израильтян», имевшую целью «слияние иудаизма с христианством». В доме молитвы, в котором молилась эта «конгрегация», состоящая всего из десяти членов, проповеди также произносил протестантский священник.
Несколько лет спустя и это новое миссионерское устройство было заброшено. Тлетворная атмосфера, окружавшая в то время русско-еврейскую жизнь, могла лишь породить эти ядовитые наросты «религиозной реформы». Ибо благотворные семена такой реформы должны были увянуть после краха идеалов, служивших путеводной звездой в период «просвещения».