История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. Еврейское самоуправление

Тот факт, что польские евреи, несмотря на общий распад страны, где право было вытеснено привилегией, а свобода — вседозволенностью, все же были в состоянии удержаться как организованная социальная единица, главным образом объясняется этой обширной схемой общинного самоуправления, — правительство, которое в предшествующий период стало неотъемлемой частью польско-еврейской жизни. Окруженное врагами, изгнанное всеми другими сословиями и социальными группами, польское еврейство, руководствуясь инстинктом самосохранения, стремилось сплотить свои ряды и накопить достаточно внутренней силы, чтобы оказать эффективное сопротивление враждебному нееврейскому миру. Одно из воззваний, изданных в 1676 г. центральным органом польского еврейства, «Советом четырех земель», начинается такими характерными словами:

Тяжко согрешили мы перед Господом. Волнения растут день ото дня. Жить становится все труднее. Наш народ не имеет никакого положения среди народов. Действительно, чудо, что, несмотря на все несчастья, мы все еще живы. Нам остается только соединиться в один союз, скрепленный духом строгого послушания заповедям Божиим и наставлениям наших благочестивых учителей и вождей.

За этими предложениями следует ряд абзацев, призывающих евреев Польши беспрекословно подчиняться наказам своих кагалов, воздерживаться от уплаты государственных налогов, от принятия управления шляхтскими поместьями и вступления в деловое партнерство с неевреями без с разрешения кагалов, по той причине, что такие предприятия неизбежно повлекут за собой конфликты с христианским населением и жалобы с их стороны на евреев. Совет также запрещает «передавать еврейское имущество в чужие руки», прибегать к вмешательству польских властей в целях, наносящих ущерб интересам общества, порождать расколы и партийную рознь среди евреев и тому подобные действия.

Администрация раввинского кагала стремилась навязать свою волю каждому отдельному члену общины, регулируя его экономическую и духовную жизнь и предотвращая, насколько это было возможно, его контакты с внешним миром. Наибольшую помощь в этом начинании оказало польское правительство. Придавая большое значение кагалу как удобному инструменту сбора еврейских налогов, правительство наделило его обширными административными и судебными полномочиями. Правительство сочло, что в его интересах иметь дело с еврейскими общинами, а не с отдельными евреями. Правительство возлагало на Кагал ответственность за действия каждого из его членов или за любую неточность последних в уплате налогов. Кагал расширил свое влияние пропорционально своей ответственности. Эта опека кагала привела к укреплению социальной организации евреев, но в то же время сдерживала личную свободу его членов в большей степени, чем того требовала даже строжайшая общественная дисциплина.

Что касается польского правительства, то Кагал особенно ценился среди евреев как ответственное агентство по сбору средств от имени казначейства. На заседаниях Ваада периодически устанавливалась и распределялась между кагалами оптовая сумма еврейского подушного налога (обозначаемого в еврейских источниках как гульголет). В пределах этих кагалских округов, а также в отдельных общинах распределение налогов входило в функции местных кагалских старейшин, которые ведали сбором налогов и несли ответственность за их точное перечисление в казну. В 1672 г. король даровал литовским старейшинам кагалов право исключать из общины или наказывать иными мерами тех непокорных членов своих кагалов, которые своими действиями могли возбудить негодование христианского населения против евреев. Десять лет спустя Брестский староста издал рескрипт, запрещавший панам давать взаймы деньги частным лицам из числа евреев без ведома кагалских старост. Это было сделано по просьбе самих старейшин, поскольку они были привлечены к ответственности за неплатежеспособных должников своих округов. Ранее, на конференции представителей литовских общин, состоявшейся в 1670 г., было решено преследовать каждого еврея, занимавшего деньги у панов или священников без ведома своего кагала. Лембергский воевода в 1692 г. запретил взимать различные государственные пошлины, как, например, акциз с винокуренных заводов и розничную продажу спиртных напитков, евреям, если они не предъявят свидетельство кагалских старейшин, свидетельствующее о их добропорядочном поведении. Право владения недвижимым имуществом или эксплуатации доходных статей (аренды и земельной ренты) предоставлялось частным лицам только с разрешения кагала (хазака). Без этой лицензии и уплаты специального налога (хезкат ишуб) ни одному еврею не разрешалось селиться в данной местности или вписывать свое имя в общину.

Пределы еврейской общинной автономии не были точно установлены законом государства. Они расширялись или сужались в соответствии с волей губернской администрации, воевод и старост и договорами между этими чиновниками и кагалами относительно их соответствующих сфер влияния. Образец свободной общинной конституции можно найти в статуте, пожалованном воеводой Красной России (Галиции) в 1692 г. центральному кагалу Лемберга. Этот устав уполномочивает еврейскую общину проводить периодические выборы, избирать своих старейшин «в соответствии со своими обычаями и правами» без малейшего вмешательства со стороны местной администрации. Избранные старейшины признаются законными чиновниками и судьями своих единоверцев в данной местности. Споры и тяжбы между евреем и евреем должны в первой инстанции разрешаться исключительно кагальным судом (бет-дин), состоящим из раввинов и старейшин, причем последние действуют как присяжные. Дела между евреями и неевреями, а также апелляции на постановления Бет-Дина должны быть рассмотрены воеводским судом и приписанным к нему особым «еврейским судьей», причем последним является христианский чиновник, специально назначенный для таких дел. Этот судья должен быть избран воеводой из двух кандидатов, выдвинутых еврейскими старейшинами. Его функция — разрешать споры и жалобы «в определенном месте у синагоги» («в палате кагалов»), в присутствии старейшин кагалов. В своих приговорах «еврейский судья» должен руководствоваться не только общими законами государства, но и еврейским обычным правом. Очередные заседания суда будут проходить два раза в неделю. В особых случаях могут быть назначены дополнительные сеансы в любой день, кроме еврейских праздников. Повестки в суд выдаются через пристава синагоги или шамаша. Протоколы суда должны храниться в палате Кагала возле синагоги. Жалобы на решения этого суда подаются самому воеводе.

Выборы различных степеней кагалских старейшин проводились, как и в прежние годы, ежегодно в промежуточные дни Песаха. Этот обычай имел юридическую санкцию и соблюдался местными властями. Когда в 1719 г. старейшины брестского кагала, движимые личными соображениями, несмотря на приближение пасхи, оттягивали проведение новых выборов, литовский гетман прислал из Вильно приказ, клеймящий акт брестского кагала как незаконный на том основании, что, «хотя они и обязаны по закону и обычаю проводить новые выборы старейшин каждую Песах, они не сделали этого, откладывая выборы для своей личной выгоды».

Выборы были непрямыми, проходили через ограниченное число избирателей, и только лица с достаточно высоким материальным положением, такие как домовладельцы или крупные налогоплательщики, могли быть кандидатами. На самом деле интеллектуальная квалификация ценилась не меньше материального положения, ученые занимали почетное место в общинном совете.

Таким образом, администрация Кагала носила олигархический характер. Низшие и беднейшие классы не имели в нем представительства, и в результате часто страдали их интересы. В XVIII веке постоянно раздаются жалобы, исходящие от рядовых евреев, на притеснения кагалских «хозяев», на несправедливое распределение налогов и тому подобные злоупотребления.

В тот же период между отдельными кагалами часто возникали тяжбы по поводу границ их соответствующих округов. Этот судебный процесс был связан с тем, что еврейские жители местечек и деревень подчинялись юрисдикции ближайшего кагала, доходы которого они помогали раздувать. Однако, поскольку районы кагалов никогда не были официально разграничены, несколько кагалов время от времени претендовали на контроль над соседними городами и поселениями (называемыми на иврите себибот и йишубим, а на официальном языке — прикахалками). Дела такого рода рассматривались либо на конференциях окружных кагалов, либо на двух центральных парламентских учреждениях польского еврейства, «Совете четырех земель» и «Совете главных общин Литвы».

Централизация еврейского самоуправления в этих двух Советах — Коронном и Литовском — была одним из главных факторов стабилизации еврейской автономии в тот период нестабильности и распада. Заседания или сеймы этих советов, на которых присутствовали представители кагалов и раввината, давали регулярную возможность для обсуждения вопросов, касающихся общего благосостояния польских евреев, и для установления четко определенных отношений с правительством страны и сеймами. К ваадам были прикреплены специальные адвокаты (штадланы, обозначаемые в польских документах как «генеральные синдики»), которые выезжали в Варшаву во время заседаний Польской палаты с целью подачи необходимых ходатайств в защиту еврейских прав или представления налоговых списков еврейских общин. Ваад Короны продолжал периодически собираться в Люблине и Ярославе (в Галиции), а иногда и в других местах, в то время как Литовский собор собирался в разных городах Литвы.

Деятельность этих центральных органов самоуправления особенно усилилась во второй половине XVII в., когда необходимо было восстановить положение общин, сильно пошатнувшееся в предшествующий период волнений. Правительство поддерживало авторитет Ваадов в глазах еврейского населения, считая более удобным поддерживать отношения с одной или двумя центральными организациями, чем иметь дело с большим количеством местных агентств. В 1687 г. «еврейские старейшины короны» (собственно Польши), действовавшие от имени Ярославского собора, подали жалобу королю Собескому, объявив себя неспособными взять на себя ответственность за сбор еврейского подушного налога в казну, суммы, установленной предыдущим польским сеймом, в связи с тем, что многие евреи в городах и деревнях, пользуясь покровительством панов и даже королевских чиновников, отказывались признать юрисдикцию «старейшин короны» и уклонялись от их долга в качестве налогоплательщиков. Ввиду этого король издал декрет, решительно осуждающий «такое вмешательство и беспорядок» и предписывающий отдельным кагалам подчиняться распределению налогов старейшинами короны и в целом признать их юрисдикцию в общееврейских отношениях под страхом суровых штрафов за непослушание.

Постепенное ухудшение социальных и экономических условий в Польше усложняло деятельность Ваадов. Ваады теперь были призваны регулировать также внутренние дела общин, а также их отношения с правительством и городскими сословиями, магистратами и гильдиями. Нельзя сказать, что ваады во всех случаях демонстрировали адекватное понимание политической ситуации или что они полностью соответствовали далеко идущим требованиям подлинно народного представительства. Они были слишком малодемократичны по своему составу, чтобы выполнить такую большую задачу. Делегаты в ваады не избирались общинами с этой целью, а набирались из числа раввинов и старейшин основных общин, знатных и «влиятельных людей». Однако, несмотря на свою неадекватную олигархическую организацию, Ваады в значительной степени способствовали объединению общинной еврейской жизни и укреплению дисциплины в польско-литовском еврействе.

Одной из самых важных обязанностей ваадов было содержание еврейских государственных школ, талмуд-тор и йешиб, которые за счет общины давали религиозное образование в первую очередь бедным детям и молодежи. Из дошедших до нас протоколов Литовского Ваада мы узнаем о том, что каждая его конференция ставила во главе своих постановлений ряд статей, предусматривающих обязательное обучение молодежи в ешибах по всей стране, для содержание студентов различными сообществами в денежной и натуральной форме, а также для разработки учебных программ и уставов всех этих учебных заведений. Неудивительно, что усилия Ваада увенчались успехом, а интеллектуальный уровень литовских евреев был очень высок. Однако следует признать, что их умственный кругозор был невелик, поскольку весь курс обучения, даже в высших школах, ограничивался Талмудом и раввинистической литературой.

Кроме того, Совет Четырех Земель установил контроль над книгами, издаваемыми типографиями Кракова и Люблина или ввозимыми из-за границы. К обращению допускались только те книги, которые были снабжены печатным одобрением, или хаскамой, Ваада или некоторых авторитетных раввинов. Очень часто Ваад также вмешивался в борьбу партий и сект, которые, как мы увидим позже, последовали за подъемом саббатианского движения.

Многие общественные функции, лежавшие вне сферы деятельности центральных ваадов, выполнялись местными окружными съездами, или «дейтинами», последние выполняли функции органов кагалских федераций данного региона. На официальном языке эти окружные федерации часто назывались «синагогами». Особенно заметными в этот период были «Волынские синагоги», т. е. федерация кагалов Волыни и «белая русская синагога», состоящая из федеративных общин нынешнего могилевского правительства. Первый направил своих представителей в Совет Четырех Земель, а второй присоединился к Вааду Литвы. Периодические съезды этих двух «синагог» не только решали распределение налогов в пределах кагалов, но и решали вопросы общего характера, как, например, направление адвокатов в общий польский сейм, инструкций, которые надлежит давать депутатам центральных ваад, проблем еврейского образования, раввината и т. д. Менее заметной была деятельность кагалских федераций трех «коронных провинций»: Малой Польши с центральной общиной Кракова, Великой Польши с Познанью и Красная Россия с Лембергом. Мы знаем, однако, что и они периодически собирались либо по инициативе самих кагалов, либо по распоряжению воеводы данной губернии. У этих съездов или «диетов» были свои «лидеры этажей» или «маршалы» по образцу провинциальных польских сеймов. По крайней мере, таково было настойчивое требование воевод, которые предпочитали вести свои служебные дела с ответственными руководителями конференций. Вмешательство администрации в дела еврейской автономной организации стало особенно частым в первой половине XVIII века, когда политическая анархия в Польше достигла своего апогея.

В 1764 г. вся организация кагала получила сильный удар от польского правительства. Всеобщая конфедерация, предшествовавшая избранию короля Станислава Августа, составив новую «конституцию», решила коренным образом изменить систему еврейского налогообложения. Вместо прежнего порядка установления размера подушного налога в целом и предоставления его распределения по округам и отдельным общинам на усмотрение совещаний старейшин и кагалов, сейм принял постановление о введении единого налога в два гульдена с каждой зарегистрированной еврейской души любого пола, начиная с первого года после рождения. Это изменение было оправдано тем, что, по мнению правительства, прежняя оптовая система налогообложения позволяла кагалам взимать с налогоплательщиков гораздо большую сумму, чем предполагалось первоначально. Кроме того, одновременно с подушным налогом кагалы взимали и другие подати. Это привело к обременению еврейского населения и сокрытию от правительства его истинной платежеспособности, в то время как согласно новой системе казна, вероятно, получала бы гораздо больший доход.

Чтобы обеспечить точный сбор подушного налога, был дан приказ о всеобщей регистрации еврейского населения по всей стране. Налоги каждой общины должны были перечисляться старейшинами ее кагалов в ближайшую государственную казну. Вследствие этого функции кагалов по распределению налогов были официально прекращены, а старейшины кагалов стали лишь посредниками, которые передавали налоговые поступления в казну. Правительство перестало признавать роль кагала как фискального агента, которую оно прежде так высоко ценило, и не считало более необходимым поддерживать авторитет этой автономной организации. Вся машина еврейского самоуправления, все эти сеймы, ваады и районные конференции вдруг стали излишними, если не вредными, в глазах правительства. Неудивительно поэтому, что тот же сейм 1764 г. принял постановление, запрещающее впредь проводить съезды уездных старейшин для установления или распределения каких-либо налоговых сборов или для какой-либо другой цели.

Это ограничение деятельности кагалов и полное упразднение центральных органов еврейской автономии произошло накануне упразднения политической независимости в самой Польше, за восемь лет до ее первого раздела. Далее мы увидим, что последующий период волнений, отмеченный переходом большей части польских земель под власть России, внес еще больший беспорядок в некогда столь прочно сплоченную автономную организацию евреев и лишил еврейский народ одной из опор национального бытия.

2. Раввинская и мистическая литература

Социально-экономический упадок польских евреев, начавшийся после 1648 г., не способствовал расширению еврейского ментального кругозора, резко очерченного в предшествующую эпоху. Даже в то время, когда польско-еврейская культура переживала свой зенит, раввинизм безраздельно господствовал в школе и литературе. Излишне говорить, что у каких-либо более широких интеллектуальных течений не было шансов оспорить это превосходство в последующий период упадка. Единственным соперником раввинизма, отношение которого было то мирным, то воинственным, был мистицизм, взращенный скорбным нравом измученного жизнью народа и взрослевший в нездоровой атмосфере польского упадка.

Интенсивная талмудическая культура, взращенная многими поколениями раввинов и рош-ешибов, не была распределена равномерно. В тех частях страны, которые более всего пострадали от ужасов «страшного десятилетия» (1648-1658 гг.), на польской Украине, Подолии и Волыни, интеллектуальный уровень еврейских масс опускался все ниже и ниже. Талмудическое знание, ранее широко распространенное среди евреев этих провинций, теперь стало достоянием узкого круга ученых, а низшие классы погрязли в невежестве и суеверии. Еще более прочную позицию занимало раввинство в Литве и в первоначальных польских губерниях. Но и здесь умственная деятельность стала мельче и беднее не столько количественно, сколько качественно. Еще можно перечислить большое количество имен великих талмудистов и раввинов, которые пользовались уважением и восхищением не только евреев Польши, но и за ее пределами. Но в области литературной продуктивности эти ученые не оставили столь глубокого следа в потомстве, как их предшественники Соломон Лурия, Моисей Иссерлес, Мордехай Яффе и Меир Люблинский.

К сожалению, даже в узкой сфере раввинистической литературной продукции оригинальности не хватало. «Звезды» раввинизма, ведущие научную переписку (шаалот у-тешубот) друг с другом, как правило, были погружены в бесплодные споры о сложных и мелких случаях религиозно-правовой практики, часто вырождавшиеся в обсуждение вопросов, не возникающих в реальной жизни. Другие писали разрозненные комментарии и новеллы (хиддушим) на различные трактаты Талмуда, в том числе и на те, которые уже давно потеряли всякое юридическое значение. Так, Аарон Самуэль Кайдановер, краковский раввин, едва избежавший резни 1648 г., прокомментировал раздел, посвященный жертвоприношениям и древнему ритуалу иерусалимского храма (Birkhath ha-Zebah). Третьи писали аннотации и дополнения к Шулхан Арух. Литва, в частности, выделялась числом своих знаменитостей в области раввинистической схоластики, всех людей, которые отказывались признавать какую-либо отрасль светского и даже религиозного знания вне области талмудической диалектики.

Редким исключением среди этих ученых был Иехиэль Гальперин (род. 1670–1746), раввин из Минска, написавший обширную историческую хронику под названием «Седер ха-Дорот» («Порядок поколений»). Работа Гальперина, разделенная на три части, повествует в первой о событиях еврейской истории с библейских времен до 1696 года[53] приводит мнения и высказывания, приписываемые каждому из них в Талмуде. Третья часть содержит список авторов и книг послеталмудического периода. Первоначальный вклад Гальперина состоит в том, что он систематизировал чрезвычайно сложный материал и сделал его доступным для характеристики талмудических раввинов. Во всем остальном он просто копировал более ранних летописцев, особенно Давида Ганса, без какой-либо попытки критического анализа. Он даже не дает отчета о таких важных событиях своего времени, как мессианское движение Саббатая Цви. Сущность истории для него тождественна генеалогиям ученых, святых и раввинов; единственная причина существования, на которую, по его мнению, может претендовать историография, состоит в том, чтобы служить служанкой раввинизма. Даже этот взгляд на историю, хотя и узкий, был совершенно чужд современникам Гальперина.

Рядом со схоластической литературой раввинизма процветала народно-этическая литература (мусар[54]). Его основоположниками были проповедники (даршаним), одни из которых занимали постоянные посты при синагогах, а другие кочевали из города в город. Синагогальные проповеди того периода, дошедшие до нас в различных сборниках, состоят из длинного ряда агадических и каббалистических цитат, посредством которых библейским текстам придается совершенно извращенный смысл. Проповедники явно стремились не столько наставлять свою аудиторию, сколько демонстрировать свою огромную эрудицию в богословской литературе. Некоторые из этих проповедников пытались, в частности, навязать людям понятия «практической каббалы». «Тайные» сочинения Ари и его школы были распространены в Польше в рукописных копиях, переходивших из рук в руки. Идеи, воплощенные в каббалистическом учении Ари, были популяризированы в виде «ужасных историй» о загробной жизни, муках грешников в аду, переселении душ и подвигах демонов.

Книги, пытавшиеся с помощью этих рассказов внушить массам благочестие, быстро стали популярными. К концу семнадцатого века каббалист Иосиф Дубно написал работу в этом духе под названием Йесод Йосеф, «Основание Иосифа». До публикации работа Дубно использовалась Гиршем Кайдановером, сыном вышеупомянутого краковского раввина Аарона Самуэля Кайдановера, и издана им в улучшенной и дополненной версии во Франкфурте-на-Майне, в 1705 году под именем Каб ха-Яшар, «Справедливая мера». Несколько лет спустя книга была издана и на языке идиш и стала очень любима как среди низших классов, так и среди женщин.

Каб ха-Яшар дышит духом мрачного аскетизма и выражает похоронное настроение. «О человек, — восклицает автор, — если бы ты знал, сколько демонов жаждет твоей крови, ты бы отдал себя целиком, сердцем и душой Всемогущему Богу!» Воздух, согласно учению, проповедуемому в этой книге, наполнен невидимыми духами умерших, которые не могут найти покоя в потустороннем мире, и кишит блуждающими тенями грешников и бесов, которые часто проскальзывают в живых существ и силой их бесят, как сумасшедших. Приводятся десятки «достоверных» историй, рассказывающих о конфликтах между людьми и демонами и о подвигах чудотворцев, изгонявших злых духов с помощью заклинаний.

Среди этих историй видное место занимает рассказ об изгнании дьяволов из дома в Позене, который произвел в то время большую сенсацию. Злые духи постоянно преследовали обитателей дома. Сначала они обратились за советом к местным священникам-иезуитам. Когда средство, примененное последним, не помогло, жители пригласили из Замоща известного волхва и чудотворца Иоиля Баал-Шема. Чудотворец подверг бесов очередному допросу, потребовав объяснений, почему они отказались покинуть злополучный дом. На допросе демоны утверждали, что дом принадлежит им по наследству, поскольку они законные дети прежнего хозяина дома, еврея-ремесленника, имевшего связь с дьяволицей. В результате состоялось совещание раввинов Позена в присутствии вышеупомянутого чудотворца, и их вердикт состоял в том, что демоны не имеют права на недвижимое имущество в местах, населенных людьми, но не ограничены в своих правах в лесах и пустынях.

Такова была духовная пища, которой кормили еврейские массы их лидеры. Писатель начала XVIII века делает замечание, что «нет страны, где евреи так предались бы мистическим фантазиям, охоте на дьявола, талисманам и изгнанию злых духов, как в Польше». Спрос порождал предложение, и даже знаменитые раввины часто посвящали себя каббалистическим упражнениям. Одним из них был раввин Острога и Позена Нафтали Коэн (1640–1719), о котором рассказывают следующий любопытный случай. Поселившись во Франкфурте-на-Майне, он заставил людей поверить, что открыл магическую формулу против огня. Как назло, в его собственном доме вспыхнул пожар, уничтоживший значительную часть еврейского квартала. Злополучный каббалист был отправлен в тюрьму по обвинению в неосторожном обращении с огнем во время пиротехнических опытов (1711 г.). После освобождения из тюрьмы Нафтали Коэн вел жизнь скитальца, вступая в подозрительные отношения с Хайюном, печально известным посланником саббатианской секты, хотя впоследствии, когда ересь Хайюна была разоблачена в Амстердаме, отрекся от всякой связи с еретиком. Во время состязания, которое на протяжении многих лет вел Эмден против Эйбешюца и его таинственных талисманов, большинство польских раввинов встало на сторону Эйбешютца. Очевидно, они не находили ничего предосудительного в попытке излечить болезни с помощью талисманов с каббалистическими письменами.

3. Саббатианское движение

Мистические и сектантские тенденции, бывшие в моде в массах польского еврейства, были результатом мессианского движения, которое, зародившись в 1648 году Саббатаем Цви, распространилось со скоростью лесного пожара по всему еврейскому миру. Особенно глубокое впечатление это движение произвело в Польше, где мистическое настроение польско-еврейских масс давало ему благоприятную почву. Более чем простое совпадение, что один и тот же 1648 год ознаменовался массовым убийством евреев Украины. и первое публичное выступление Саббатая Цви в Смирне. Тысячи еврейских пленников, которые летом того страшного года были увезены в Турцию татарскими союзниками Хмельницкого и выкуплены там их единоверцами, произвели на восточных евреев ужасающее впечатление об уничтожении великого еврейского государства в центре Польши. Не может быть сомнения, что описания этой катастрофы глубоко подействовали на впечатлительный ум Саббатая и подготовили почву для успеха пропаганды, которую он вел во время своих странствий по Турции, Палестине и Египту.

Когда в 1666 году весь еврейский мир прогремел славой Саббатая Цви как мессианского освободителя еврейского народа, польские евреи отреагировали с особенно острой, почти болезненной чувствительностью.

Евреи, — говорит современный украинский писатель Галатовский, — победили. Некоторые бросили свои дома и имущество, отказываясь выполнять какую-либо работу и утверждая, что скоро прибудет Мессия и унесет их на облаке в Иерусалим. Другие постились целыми днями, отказывая в пище даже своим малышам, и в ту суровую зиму купались в прорубях, читая при этом недавно составленную молитву. Малодушные и обездоленные христиане, слыша рассказы о чудесах, творимых лжемессией, и видя беспредельное высокомерие иудеев, стали сомневаться во Христе.

С юга саббатианская агитация проникала на север, в далекую Белоруссию. Так современный монастырский летописец сообщает, что на стенах церквей в Могилеве на Днепре появились таинственные надписи, возвещающие о еврейском Мессии «Сапсае».

В течение богатого событиями года, когда весь еврейский мир бредил приходом Мессии, а делегации со всего еврейского мира прибыли в «Замок Великолепия», резиденцию Саббатая в Абидосе, недалеко от Константинополя, также была отправлена делегация. евреями Польши. В эту делегацию входили Исайя, сын Давида Галеви, известного лембергского раввина, автора Таза и внук другой знаменитости, Джоэла Сиркиса. Польские делегаты были отправлены как бы в разведывательную экспедицию, получив указание проверить на месте правильность слухов о мессианских притязаниях Саббатая.

Когда летом 1666 года они были представлены Саббатаю в Абидосе, они были глубоко поражены видом тысяч восторженных поклонников, прибывших из всех возможных стран, чтобы отдать ему дань уважения. Саббатай вручил польским делегатам загадочное письмо, адресованное раввину Лемберга:

На шестой день после воскрешения моего духа и света, на двадцать второй таммуза... Настоящим посылаю подарок мужу веры, почтенному старцу, рабби Давиду из дома Левия, автору Туре Захаба — да расцветет он в старости силой и свежестью! Скоро Я отомщу за тебя и утешу тебя, как мать утешает сына, и воздам тебе сторицей [за страдания, перенесенные тобой]. День мести в моем сердце, и год искупления настал. Таким образом говорит Давид, сын Иессеев, глава всех царей земных... Мессия Бога Иакова, Лев горных глубин, Саббатай Цви.

Подарок, о котором говорится в письме, состоял из рубашки, которую Саббатай передал сыну рабби Давида с указанием надеть ее на своего престарелого и немощного отца и одновременно произнести слова: «Да обновится юность твоя, как юность Орел!»

Узнав от делегатов, что в Польше появился каббалистический пропагандист по имени Неемия Коэн, предсказавший пришествие Мессии, Саббатай прибавил к своему письму постскриптум, в котором просил, чтобы этот «пророк», будучи предтечей Мессии, поскорее пошли к нему. Всеведущий Мессия не смог предвидеть, что это приглашение обернется для него гибелью. Принято считать, что беседа между Неемией, каббалистическим фанатиком, и Саббатаем была одной из причин, ускоривших падение Мессии. После каббалистического спора с Саббатаем, продолжавшегося три дня, Неемия отказался признать его ожидаемым Мессией. Находясь в Адрианополе, он раскрыл планы Саббатая турецким властям, что привело к аресту псевдомессии и его притворному обращению в ислам.

Известие об ужасном отступлении от иудаизма Искупителем еврейского народа медленно достигало евреев Польши, а когда оно дошло до них, только часть его сторонников сочла своим долгом покинуть его. Наиболее доверчивые рядовые оставались непоколебимыми в своей лояльности, надеясь на новые чудеса, которые совершит таинственный спаситель иудаизма, временно «надевший тюрбан», чтобы завоевать доверие султана, а затем свергнуть его с престола. Когда Саббатай умер, в Польше произошло такое же превращение политического в мистическое мессианство, которое происходило в то время в Западной Европе.

Близость к Турции и к городу Салоники, штаб-квартире секты саббатиан, придавала особую интенсивность сектантскому движению в Польше, вызывая духовное волнение в еврейских массах с конца XVII до конца XVIII века. Главным центром движения оказалась Подолье, часть которой была аннексирована Турцией после польско-турецкой войны 1672 г. и возвращена Польше только в 1699 г. по Карловицкому мирному договору.

Агитаторы и создатели этих сект были набраны частью из темных масс, частью из затуманенных умов каббалистов. В конце XVII века литовский еврей по имени Садок, простой, невежественный человек, бывший трактирщиком, стал пророчествовать о явлении Мессии в 1695 году. Примерно в то же время более серьезный пропагандист мессианской идеи появился в лице каббалиста Хайима Малаха. Поселившись в Турции, где он был в контакте с саббатианским кружком в Салониках, Малах вернулся в Польшу и начал морочить головы евреям. Он тайно проповедовал, что Саббатай Цви был Мессией и что, подобно Моисею, который сорок лет держал израильтян в пустыне, прежде чем привести их к границам Земли Обетованной, он воскреснет из мертвых и искупит еврейский народ в 1706 г., через сорок лет после его обращения.

Малах имел успех, особенно среди невежественных масс Подолии и Галиции. Вскоре к Малаху присоединился другой агитатор, Иуда Хасид, из Шидловица или Шедлеца.[55] Изучив практическую каббалу в Италии, Иуда Хасид вернулся на родину и начал посвящать в эту скрытую мудрость прилежных польских юношей. Круг его учеников и сторонников все расширялся и объединялся в особую секту, называвшую себя «Благочестивыми», или хасидами. Члены этой секты занимались аскетическими упражнениями; в ожидании Мессии они публично исповедовались в своих грехах и включали в свою литургию мистические молитвы. Хайим Малах присоединился к кругу Иуды Хасида и привел в него своих саббатианских последователей. Число «Благочестивых» стало настолько большим, что ортодоксальные раввины встревожились и начали преследовать их. Под влиянием этих преследований лидеры секты начали пропаганду массовой эмиграции в Палестину, чтобы с триумфом приветствовать грядущего Мессию.

Эта пропаганда увлекла многих евреев. В начале 1700 года отряд из ста двадцати паломников двинулся в путь под совместным руководством Иуды Хасида и Хайима Малаха. Эмигранты путешествовали группами через Германию, Австрию и Италию, останавливаясь в разных городах, где их вожди, одетые, по обычаю кающихся грешников, в белые саваны, произносили пламенные увещевания, в которых возвещали о скором прибытии Мессия. Особое впечатление на низшие классы и женщин произвели речи строгого аскета Иуды Хасида. По дороге к польским странникам присоединились другие группы евреев, желающих посетить Святую Землю, так что число путешественников достигло 1300 душ. Одна партия эмигрантов во главе с Хайимом Малахом была отправлена с помощью благотворительных евреев Вены из этого города в Константинополь. Другая группа, возглавляемая Иудой Хасидом, отправилась в Палестину через Венецию.

После долгих страданий и потерь в пути, во время которого погибло или осталось несколько сотен человек, тысяча достигла Иерусалима. Прибыв в пункт назначения, вновь прибывшие испытали сильное разочарование. Один из лидеров, Иуда Хасид, умер вскоре после их прибытия в Священный город. Его сторонники запирались в каком-то дворе и зависели от даров благотворительных евреев. Бедные жители Иерусалима, сами жившие на милостыню своих европейских собратьев, были не в состоянии содержать паломников, которые вскоре оказались без средств к существованию. Разочарованные и обескураженные, сектанты быстро разошлись во все стороны. Некоторые присоединились к рядам турецких саббатианцев, выдававших себя за мусульман. Другие вернулись в Западную Европу и Польшу, озадачивая доверчивых людей всевозможными дикими байками. Третьи в своем отчаянии позволили немецким миссионерам убедить себя принять христианство. Хайим Малах, второй лидер паломников, некоторое время оставался в Иерусалиме с горсткой своих сторонников. В этом кругу тайно совершались символические службы по образцу обряда саббатиан, и, по слухам, сектанты исполняли танцы перед деревянным изображением Саббатая Цви. Вынужденный покинуть Иерусалим, опасный еретик путешествовал по Турции, где поддерживал связи с сектантскими кругами. После изгнания из Константинополя раввинами Хайим Малах вернулся на родину и возобновил свою пропаганду в Подолии и Галиции. Он умер около 1720 года.

Неудачный успех «хасидов» не смог остановить распространение сектантства в Польше. В Галиции и Подолии продолжали по-прежнему собираться «тайные саббатиане», прозванные в народе «шабситвинниками» (от имени Саббатая Цеви), или, сокращенно, «шебсенами». Эти саббатиане пренебрегали многими церемониями, в том числе постом девятого месяца аба, который из-за того, что он был днем рождения Саббатая, был ими превращен из дня траура в праздник. Их культ содержал элементы как аскетизма, так и распутства. Пока одни предавались покаянию, самоистязанию и оплакиванию Сиона, другие предавались разврату и разврату всякого рода. Встревоженные этой опасной ересью, раввины в конце концов прибегли к энергичным мерам. Летом 1722 года несколько раввинов из разных общин собрались в Лемберге и с торжественными церемониями провозгласили херем (отлучение от церкви) всех саббатиан, которые не откажутся от своих заблуждений и не вернутся на путь Православия в течение заданное время.

Мера частично увенчалась успехом. Многие сектанты публично исповедовали свои грехи и подвергались суровым епитимиям. Однако в большинстве случаев «шебсены» упорно держались за свою ересь, и в 1725 г. раввины были вынуждены учредить против них второй херем. Новым актом об отлучении от церкви каждый ортодоксальный еврей был призван сообщать раввинским властям обо всех известных ему тайных сектантах. Акт об отлучении был разослан во многие общины и публично прочитан в синагогах. Но даже эти гонения не смогли уничтожить ересь. Тайное саббатианство продолжало бродить по закоулкам Подолии и Галиции и, наконец, выродилось в опасное движение, известное как франкизм.

4. Секта франкистов

Яков Франк родился около 1726 года в городке Подолии. Его отец Иуда Лейб принадлежал к низшему иудейскому духовенству, среди которого были особенно популярны всевозможные извращенные мистические представления. Иуда Лейб попал под подозрение как приверженец саббатианства и был изгнан из общины, в которой служил раввином или проповедником. Он поселился в Валахии, где маленький Иаков рос в атмосфере, наполненной мистическими и мессианскими фантазиями и отмеченной суевериями и моральной распущенностью. Он с ранней юности проявлял отвращение к учебе и оставался, как он сам потом называл себя, невеждой. Живя со своими родителями в Валахии, он сначала служил клерком в магазине, а затем стал коммивояжером, торгуя драгоценностями и товарами по городам и деревням. Время от времени юный Иаков путешествовал со своими товарами в соседнюю Турцию, где некоторое время жил в Салониках и Смирне, центрах саббатианской секты. Здесь, кажется, Яков получил свое прозвище Франк, или Френк, — прозвище, применяемое на Востоке ко всем европейцам. Между 1752 и 1755 годами он жил попеременно в Смирне и Салониках и вступил в контакт с саббатианами, участвуя в их символическом полумусульманском культе. Именно тогда Якобу Франку пришла в голову идея вернуться в Польшу и сыграть роль пророка и лидера среди местных тайных саббатианцев, которые были угнетены и дезорганизованы. Эгоистичные амбиции и дух приключений, а не мистический энтузиазм, толкали его в этом направлении.

В 1755 г. Франк появился на Подолии и, объединившись с руководителями местного «Шебсена», начал посвящать их в учения, привезенные им из Турции. Сектанты устраивали тайные собрания, на которых провозглашались религиозные таинства вокруг саббатианской «Троицы» (Бога, Мессии и женской ипостаси Бога, Шехины). Франк, очевидно, рассматривался как второе лицо Троицы и как реинкарнация Саббатая Цви, обозначенного как СС, т. е. Санто-старший, «Святой Господь». Одно из таких собраний закончилось скандалом и обратило внимание раввинов на эту новую агитацию.

Во время ярмарки, проводившейся в Ланцкроне,[56] Франк и два десятка его последователей, состоявших из мужчин и женщин, собрались в гостинице, чтобы провести свои мистические службы. Они пели свои гимны, возбуждая себя до экстаза весельем и танцами. Любознательные посторонние успели мельком увидеть собрание и впоследствии рассказали, что сектанты плясали вокруг обнаженной женщины, которая, возможно, представляла Шехину, или Матронифу, третье лицо Троицы. Ортодоксальные евреи на базаре, не привыкшие к таким оргиям, были глубоко возмущены поведением сектантов. Они сообщили местным польским властям, что турецкая тема волнует людей и пропагандирует новую религию. Веселая компания была арестована, Франк, как иностранец, сослан в Турцию, а его последователи отданы в руки раввинов и кагалских властей (1756 г.).

В городе Сатанове состоялась конференция раввинов, и десятки мужчин и женщин, ранее принадлежавших к саббатианской секте, явились, чтобы исповедаться в своих грехах и покаяться. Сектанты признали, что совершали действия, подрывающие не только еврейскую религию, но и фундаментальные принципы нравственности и целомудрия. Женщины признавались, что нарушили супружескую верность, и рассказывали о сексуальных излишествах, бывших в моде среди сектантов, которые оправдывались мистическими домыслами. На основании всех этих свидетельств конференция раввинов в Бродах, собравшаяся во время заседаний Совета Четырех Земель, провозгласила строгий херем против всех еретиков, не покаявшихся, и запретила всякое общение с ними. Они также запретили изучение Зохара до тридцатилетнего возраста и Каббалистических сочинений Ари,[57] которые были распространены в тот период в рукописной форме, до сорокалетнего возраста, чтобы избежать ловушек мистической инакомыслия.

Именно тогда отлученные и преследуемые подольские сектанты, подстрекаемые своими лидерами, прибегли к совету отчаяния. Их представители предстали в городе Каменец-Подольске перед католическим епископом Дембовским и заявили, что иудейская секта, членами которой они были, отвергла Талмуд как ложное и вредное произведение, что они признают только Зоар, священную книгу каббалы, и верил, что Бог был одним в трех лицах, одним из которых был Мессианский Искупитель. Это заявление возбудило в епископе Дембовском надежду на обращение сектантов в христианство, несмотря на то, что под «мессианским Искупителем» они понимали Саббатая Цви, или его реинкарнацию, Якоба Франка. Епископ приказал опубликовать двусмысленное исповедание веры «контраталмудистов» или «зохаристов», как называли себя сектанты, и решил устроить религиозный диспут между франкистами и раввинами. Подольские раввины получили от епископа строгое указание прислать делегатов из своей среды для участия в предполагаемом диспуте. Их неявка должна была наказываться штрафами и сожжением Талмуда.

В присутствии Дембовского и представителей католического духовенства состоялся диспут между лидерами контрталмудистов и рядом раввинов. Конкурс длился семь дней. Дискуссии сосредоточились вокруг некоторых специфических высказываний в талмудической Агаде, которые франкисты приводили как свидетельство «богохульного» характера Талмуда. Раввины вяло возражали, им мешало недостаточное владение польским языком; более того, когда спор зашел об основных догматах иудаизма, они отказались обсуждать их в присутствии католических священников. У епископа сложилось впечатление, что талмудисты потерпели поражение. Осенью 1757 года он издал рескрипт, налагавший на талмудистов штраф, подлежащий выплате их противникам, за оскорбление их на ярмарке в Ланцкороне, и приказывал изымать все экземпляры Талмуда, найденные в Подольской епархии, у их владельцев и сжигать.

Отвратительные сцены времен Людовика IX, французского и папы Павла IV были разыграны заново. Тысячи экземпляров Талмуда были отобраны у евреев и отвезены в Каменец, где они были публично сожжены на рыночной площади. Сектанты стали свидетелями мести своим преследователям и торжествовали. Трудно сказать, чем бы закончился этот триумф, если бы в ноябре 1757 г. внезапно не умер епископ Дембовский. Сектанты лишились своей опоры и снова стали мишенью кагалских властей. В 1758 г. им наконец удалось получить охранную грамоту от короля Августа III, но и это не могло спасти их от неудобного положения, свойственного тем, кто, лишившись собственных симпатий, еще не смог завоевать доверие незнакомцев.

В этот критический момент сектанты решили отозвать из Турции своего лидера Якоба Франка. Последний тут же появился на Подолии с новым планом, который, как он надеялся, разом избавит его и его сторонников от всех противников. В речах, произнесенных перед своими последователями, Франк много говорил о своей возвышенной миссии и о божественных откровениях, которые повелели ему следовать по стопам Саббатая Цви. Точно так же, как Саббатай был вынужден временно принять магометанскую веру, так ему и его сторонникам было предопределено свыше принять христианскую религию как простую маскировку и как ступеньку к «вере истинного Мессии». Исполненные жажды мести, сектанты пришли к дьявольской мысли придать весомость своих показаний обвинению в отвратительном ритуальном убийстве, взволновавшем тогда всю Польшу и унесшем много жертв в еврейских рядах.

В 1759 году франкисты активно вели переговоры с высшими представителями польской церкви относительно их предполагаемого обращения в христианство. В то же время они просили, чтобы им разрешили провести публичный диспут с раввинами, которых они надеялись разоблачить перед неевреями. Примас Польской церкви Любинский и папский нунций Серра восприняли ухаживания франкистов с большим скептицизмом. Но временный управляющий Лембергской епархией каноник Микольский настоял на выполнении их просьбы. Второй религиозный диспут между талмудистами и франкистами под председательством Микольского состоялся в Лемберге и состоял из одиннадцати заседаний (июль-август 1759 г.). На этом диспуте ортодоксальные евреи были представлены рядом талмудистов во главе с раввином Лемберга Хайимом Рапопортом, в то время как дело сектантов защищали Соломон Шорр и Лейб Крыса, главные соратники Франка, а также несколько ученых католические богословы.

В основу дискуссии сектанты выдвинули семь тезисов. Шесть касались мессианской веры и догмата о Троице, причем последний был ими практически принят в христианской формулировке. Седьмой утверждал, что «Талмуд считает обязательным использование христианской крови». Дискуссия о первых шести пунктах была довольно скромной и условной, во многом из-за того, что раввины, опасавшиеся оскорбить религиозные чувства христиан, во многих случаях отказывались излагать свои взгляды. Только когда дело дошло до последнего пункта, злонамеренного обвинения в ритуальном убийстве, раввины энергично опровергли его, яростно протестуя против франкистов, которые открыто выступали врагами своего народа.

По окончании диспута сектантов призвали немедленными действиями доказать свою приверженность христианству. Началось обращение франкистов. Церемония крещения прошла с большой торжественностью в церквях Лемберга, спонсорами выступили представители польского дворянства. Неофиты принимали фамилии и титулы своих крестных отцов и таким образом получали доступ в ряды польского дворянства. В одном только Лемберге 514 мужчин и женщин, в том числе Лейб Крыса, Соломон Шорр и другие сотрудники Франка, были обращены в христианство в течение 1759 и 1760 годов. Здесь Франк подвергся предварительному крещению, желая завершить церемонию с большей торжественностью в Варшаве. Прибыв в польскую столицу, Франк подал прошение королю Августу III выступать в роли его крестного отца. Король дал согласие, и обращение сектантского вождя в католицизм произошло в ноябре 1759 года с необыкновенной пышностью в присутствии королевской семьи и придворных сановников. При крещении Якоб Франк принял имя Иосиф.

Однако отношение польского духовенства к новообращенным сектантам оставалось столь же скептическим, как и прежде. Темное прошлое Франка, его странный образ жизни, почитание, оказываемое ему его последователями, называвшими его «святым господом», — все это не могло не вызвать подозрений у церковных властей. Неосмотрительность некоторых франкистов, а может быть, тайный донос укрепили подозрения духовенства. Они узнали, что обращение сектантов было актом лицемерия, что Франк продолжал изображать среди них Мессию и «Святого Господа» и что исповедуемая ими Троица имеет очень мало общего с соответствующим христианским догматом. Они решили расследовать дело и, в случае, если их подозрения подтвердятся, предъявить лидерам секты обвинение перед церковными судами.

В январе 1760 года Франк был арестован в Варшаве по приказу высших церковных властей и подвергнут обыску перекрестному допросу. При всей своей проницательности глава франкистов не смог убедить судей в своем христианском православии. Многие показания, сделанные его учениками или им самим, только усилили дело против него. Церковный суд, предварительно выяснив отношение Рима через папского нунция, приговорил Франка к заточению в цитадели Ченстохова и к заключению в местном монастыре, дабы исключить всякую связь с его последователями.

Тринадцать лет (1760-1772) Франк оставался в цитадели, но католическое духовенство не справилось со своей задачей. Франкисты продолжали свои отношения со «Святым Господом», который как страдающий Мессия теперь был окружен в их глазах новым ореолом. Им удалось проникнуть даже в самый Ченстохов и в большом количестве поселиться на окраинах города, которые, по старым мессианским представлениям, они обозначали как «ворота Рима». Они видели в судьбе Франка повторение судьбы Саббатая Цви, который также содержался в плену в замке Абидос, недалеко от столицы Турции. Они были вдохновлены мистическими речами и посланиями Франка, суть которых заключалась в том, что их единственное спасение заключалось в «святой религии Эдома» — термине, под которым он понимал странную смесь христианских и саббатианских идей. Новая религия была лишена какого-либо истинно религиозного или морального элемента, и то же самое относится и к жизни Франка, который цинично выражался своим последователям: «Я пришел избавить мир от всех законов и статутов, существовавших до сих пор». В поведении «Святого Господа», основанном на мистификации и стремлении приспособиться к окружающей среде, не было ничего апостольского.

Первый раздел Польши положил конец заточению Франка в монастыре. Он был освобожден командующим русскими войсками, занявшими Ченстохов в конце 1772 года. После непродолжительного пребывания в Варшаве, где ему удалось восстановить непосредственные отношения с сектантами, Франк в сопровождении своей семьи и большой свиты, покинул пределы Польши и поселился в Брюнне, в Моравии (1773).

Дальнейшие подвиги этого авантюриста совершались на новом поприще, в Западной Европе. В католической Австрии Франк взял на себя роль христианского миссионера среди евреев и даже сумел добиться благосклонности двора в Вене. Однако вскоре стало известно о его прошлом, и ему пришлось покинуть Австрию. Франк поселился в Германии, в Оффенбахе, недалеко от Франкфурта-на-Майне, где присвоил себе титул «барон Оффенбахский». На новом месте жительства Франк с помощью своей дочери Евы, или «Святой Дамы», встал во главе тайного кружка сектантов и, поддерживаемый своими польскими и моравскими сторонниками, вел жизнь в довольстве и роскоши.

После смерти Франка, наступившей в 1791 году, его секта стала распадаться, и поток даров в пользу Оффенбахского общества постепенно прекратился. После безуспешных попыток привлечь сектантов наследница Франка, Ева, оказалась запутанной в долгах и, преследуемая кредиторами, умерла в 1816 году в Оффенбахе. Франкисты, оставшиеся в Польше, хотя внешне были католиками, оставались верными «Святому Господу» до дня его смерти. Долгое время они роднились между собой и были известны в Польше под именем «неофитов». Но мало-помалу они слились с католическим населением, постепенно теряя характер секты, и, наконец, были полностью поглощены своей польской средой.

5. Возникновение хасидизма и Израиль Баал-Шем-Тоб

Франкизм оказался могилой саббатианства, превратив его мечтательный мистицизм в мистификацию, а его возвышенный мессианизм в эгоистичное желание избежать еврейских страданий через нелояльность к иудаизму. Это было крайне негативное, материалистическое движение, которое игнорировало самые благородные стремления и самые искренние стремления еврейской души. Потребность в углубленном религиозном сознании, которую не смогли удовлетворить формальности раввинизма, как никогда оставалась жива среди еврейских масс. Эта потребность должна была породить позитивное религиозное движение, которое находилось в гармонии с традиционными представлениями еврейского народа.

В духовной жизни польского еврейства все более и более обострялось различие между двумя его этнографическими группами — северо-западной, литовско-белорусской, и юго-западной, польско-украинской. На северо-западе безраздельно господствовала раввинистическая схоластика, а каста ученых, окаменевших в идеях талмудической Вавилонии, была определяющим фактором в общественной жизни.

Талмудическая наука, — замечает современный литовский еврей, впоследствии знаменитый философ Соломон Маймон, — составляет у нас главную цель образования. Богатство, физическая привлекательность или дарования любого рода, хотя и ценятся людьми, по их оценке не идут ни в какое сравнение с достоинством хорошего талмудиста. Талмудист имеет первое право на все должности и почетные посты в обществе. Всякий раз, когда он появляется на собрании, все встают перед ним и ведут его на первое место. Он доверенное лицо, советник, законодатель и судья простого человека.

Иначе обстояло дело на Подолии, Галиции, Волыни и вообще во всем юго-западном крае. Здесь еврейские массы были гораздо дальше оторваны от источников раввинистического учения, освободившись от влияния талмудистов. Если в Литве сухая книжность была неотделима от богобоязненной жизни, то на Подолии и Волыни она не удовлетворяла религиозные влечения простого человека. Последний нуждался в верованиях, более простых для понимания и обращенных скорее к сердцу, чем к уму. Он нашел эти верования в каббале, в мистических и мессианских учениях, в саббатианстве. Он даже позволил себе увлечься учениями, которые в конечном счете оказались неортодоксальными и ниспровергающими дух иудаизма. С крушением тайного саббатианства, которое было полностью скомпрометировано франкистами, исчез последний блуждающий огонек мессианства, манивший наощупь еврейские массы. Необходимо было заполнить созданную таким образом душевную пустоту и дать новую пищу неудовлетворенным религиозным стремлениям. Эту задачу взял на себя новый хасидизм («Учение о благочестии»), созданный Бештом, продуктом малоизвестного подольского еврейства.

Исраэль Баал-Шем-Тоб (сокращенно БеШТ) родился около 1700 г. на границе Подолии и Валахии в небогатой еврейской семье. После того, как он потерял родителей в раннем возрасте, о нем заботились некоторые благотворительные горожане, которые отправили его в еврейскую школу, или хедер, для изучения Талмуда. Учение в хедере не привлекало мальчика, наделенного впечатлительным и мечтательным нравом. Исраэль часто прогуливал занятия, и его не раз обнаруживали в соседнем лесу, заблудившимся в долах. В конце концов на мальчика поставили диагноз «плохой случай» и исключили из школы. В возрасте двенадцати лет Исраэль, столкнувшись с необходимостью зарабатывать на жизнь, стал помощником учителя, а чуть позже получил должность синагогального привратника. В своем новом достоинстве Бешт вел себя довольно странно. Днем он спал или притворялся спящим, а ночью, оставшись один в синагоге, усердно молился или читал душеспасительные книги. Окружающие смотрели на него как на чудака или маньяка. Тем не менее он упорствовал в своем курсе. Он все глубже и глубже погружался в тайны Практической Каббалы, изучал «манускрипты Ари», которые переходили из рук в руки, и знакомился с искусством творить чудеса с помощью каббалистических заклинаний.

Когда ему было около двадцати лет, Исраэль поселился в Бродах, одном из главных городов Галиции, и женился на сестре известного местного раввина и каббалиста Гершона Кутовера. Кутовер сначала пытался заинтересовать своего зятя изучением Талмуда, но, найдя его совершенно равнодушным к такого рода умственным занятиям, гордый раввин, смущаясь его связи с таким невеждой, посоветовал Израилю покинуть Броды. Бешт последовал совету и переехал с женой в деревню между городами Куты и Косово. Он часто удалялся в соседние Карпаты, где в строгом уединении постился, молился и предавался религиозным размышлениям. Он зарабатывал на жизнь себе и своей жене тем, что копал в горах глину, которую жена возила в город на продажу. Согласно хасидской легенде, Исраэль Бешт вел такую жизнь семь лет. Это был период подготовки к его последующему призванию. По окончании своих мистических подвигов в Карпатах Бешт жил в галицийском городке Тлуста, где занимал второстепенные церковные должности, исполняя обязанности меламмеда, шохета и кантора синагоги. Его повсеместно считали невеждой, никто не знал о его сокровенных страстях.

Наконец, достигнув тридцатишестилетнего возраста, Бешт решил — по внушению свыше, как верят хасиды, — что пришло время «явить себя миру». Он начал практиковать как Баал-Шем, т. е. как маг и каббалист и лечить болезни с помощью тайных заклинаний, амулетов (камеот) и лекарственных трав. Фигура странствующего Баал-Шема не была необычной среди польских евреев того времени, и Бешт выбрал эту карьеру, поскольку впоследствии она оказалась удобным средством для его религиозной пропаганды. Он путешествовал по городам и селам Волыни и Подолии, исцеляя своими травами и заклинаниями не только евреев, но и крестьян и даже панов, очень веривших в волшебные средства. Он снискал славу чудотворца и получил прозвище «добрый Баал-Шем» (на иврите Баал-Шем-Тоб). Еврейские массы считали, что он не обычный фокусник, а человек праведности и святости. Бешта часто призывали предсказывать будущее, и, открывая перед ним наугад Зоар, он делал предсказания, как подсказывает священная книга. При лечении больных он прибегал не только к травам и заклинаниям, но и к молитве. Во время молитвы он часто впадал в экстаз и яростно жестикулировал.

Бешт стал любимцем масс. Сердечный и простой по характеру, он сумел сблизиться с людьми и узнать их духовные потребности. Первоначально целитель тела, он незаметно вырос до учителя религии. Он учил, что истинное спасение заключается не в талмудическом знании, а в беззаветной преданности Богу, в бесхитростной вере и горячей молитве. Встречаясь с учеными людьми, Бешт старался убедить их в правильности своих взглядов аргументами Каббалы. Но он не признавал той аскетической формы каббалы, которая предписывала еврею питать скорбное настроение, убивать плоть и стремиться к искуплению грехов, чтобы ускорить пришествие Мессии. Скорее он имел в виду ту каббалу, которая стремится установить интимное общение между человеком и Богом, ободряя человеческую душу верой в благость Бога, ободряя и утешая бедных, гонимых и страждущих. Бешт проповедовал, что простой человек, проникнутый наивной верой, способный горячо и от всего сердца молиться, дороже и ближе к Богу, чем ученый формалист, всю жизнь проводящий за изучением Талмуда. Не спекулировать религиозными вопросами, а слепо и преданно верить — таков был девиз Бешта. Эта упрощенная формула иудаизма нравилась еврейским массам и тем демократически настроенным ученым, которых не удовлетворяли ни раввинистическая схоластика, ни аскетическая каббала школы Ари.

Около 1740 г. Бешт избрал для своего постоянного проживания небольшой подольский городок Меджибож. Роль колдуна и чудотворца постепенно отошла на второй план, и Бешт выступил полноправным учителем религии. Он поставил себя во главе своего большого круга учеников и последователей, которые были посвящены им в тайны нового учения не путем систематического изложения, а скорее в форме изречений и притч. Эти изречения сохранились у его ближайших учеников, а сам Бешт ничего не оставил в письменном виде.

В основе «Учения о благочестии», или хасидизма, Бешта лежат две идеи: идея пантеизма, вездесущности Бога и идея взаимодействия нижнего и верхнего миров. Первое может быть приблизительно определено следующими высказываниями Бешта:

Человеку необходимо постоянно иметь в виду, что Бог всегда и везде с ним; что Он есть, так сказать, тончайшая материя, изливающаяся повсюду; что Он — господин всего, что происходит во Вселенной... Пусть человек осознает, что, когда он смотрит на материальные вещи, он в действительности созерцает Божественный Лик, присутствующий повсюду. Помня об этом, человек найдет возможным служить Господу всегда, даже в мелочах.

Вторая основная идея заимствована из каббалы и означает, что существует постоянное взаимодействие между миром Божества и человеческим миром, так что не только Божество влияет на человеческие действия, но и последние оказывают аналогичное влияние на волю. и характер Божества.

Дальнейшие элементы учения Бешта логически вытекают из этих посылок. Общение с Богом есть и должно быть главным стремлением каждого истинно религиозного человека. Это общение может быть достигнуто сосредоточением мыслей на Боге и приписыванием Ему всех событий в жизни. Суть веры заключается в эмоциях, а не в интеллекте; чем глубже эмоции, тем ближе человек к Богу. Молитва является самым важным средством, через которое человек может достичь общения с Богом. Чтобы сделать это общение совершенным, молитва должна быть восторженной и горячей, чтобы молящийся мог как бы сбросить свою вещественную пленку. Чтобы достичь этого экстатического состояния, можно прибегнуть к механическим приспособлениям, таким как резкие движения тела, крики, тряска и т. д. Изучение еврейского религиозного законодательства имеет второстепенное значение и полезно только тогда, когда ему удается пробудить возвышенное религиозное настроение. С этой точки зрения чтение этических книг предпочтительнее изучения талмудической казуистики и раввинских фолиантов.

Вопреки основному предписанию Практической каббалы, Бешт настаивает на том, что чрезмерное голодание, умерщвление плоти и вообще аскетические упражнения вредны и греховны, а живой и веселый нрав более угоден Богу. В религии важнее всего умонастроение, а не внешние обряды: чрезмерная скрупулезность религиозных обрядов вредна. Благочестивый, или хасид, должен служить Богу не только соблюдением установленных обрядов, но и в своих повседневных делах и даже в своих мыслях. Путем постоянного духовного общения с Богом человек может обрести дар ясновидения, пророчества и чудотворения. Праведник, или цадик, — это тот, кто живет согласно заповедям хасидизма в высшей степени достижимой и благодаря этому ближе и дороже к Богу, чем кто-либо другой. Функция цадика состоит в том, чтобы служить посредником между Богом и простыми людьми. Цадик позволяет человеку достичь совершенной чистоты души и всех земных и небесных благ. Цаддика следует почитать и смотреть на него как на посланника и любимца Бога.

Таким образом, проповедуемое Бештом учение подрывало не только схоластический и церемониальный раввинизм, но и аскетические каббалы, подчеркивая вместо них принцип слепой веры в Провидение, горячей и вдохновляющей молитвы и, наконец, что не менее важно, догмат обретения спасения через чудотворного цадика. Последний пункт веры имел огромное значение для дальнейшего развития хасидизма и впоследствии затмил основные принципы нового движения.

На самом деле личность Бешта как первого цадика впечатляла людей гораздо больше, чем его учение, которое могли полностью понять только его ближайшие сподвижники и ученики. Среди них особенно выделялись следующие: Якоб Йозеф Коэн, занимавший пост раввина последовательно в Шаргороде, Немирове и Полонном; Бэр из Межерича, волынский проповедник и каббалист; Нахман Городенский, Нахман Косовский, Финеес Корец, все они часто бывали у Бешта в Меджибоже. Даже бывший раввин Брод Гершон Кутовер, который когда-то смотрел на своего зятя свысока как на Ам ха-Арец, признал его религиозную миссию.

Около 1750 года Бешт отправил своему тестю Кутоверу, поселившемуся тем временем в Святой Земле, своего рода пророческий манифест, повествующий о его чудесном видении, или откровении. В нем Бешт утверждал, что в день еврейского Нового года его душа была вознесена на небеса, где он увидел Мессию и множество душ умерших. В ответ на прошение Бешта: «Дай мне знать, мой Владыка, когда ты явишься на землю», Мессия сказал:

Это будет знамением для тебя: когда твое учение станет известно, и источники твоей мудрости будут изливаться, когда все другие люди будут иметь силу совершать те же самые тайны, что и ты, тогда исчезнут все полчища нечистоты, и придет время великой благодати и спасения.

Откровения такого рода были в то время в большой моде и оказали глубокое влияние на склонные к мистике умы. Распространено мнение, что Бешт общался с пророком Илией, а его «учителем» был библейский провидец Ахия из Сило. Что же касается простых людей, то они верили в Бешта как в чудотворца и любили его как религиозного учителя, не делавшего различия между образованным и простым евреем. Ученые и каббалисты были очарованы его мудрыми рассуждениями и притчами, в которых наиболее абстрактные принципы каббалы были конкретно проиллюстрированы, переведены на популярный язык и применены к опыту повседневной жизни. Круг Бешта в Меджибоже постоянно рос. Незадолго до смерти Бешт стал свидетелем агитации франкистов на Подолии и последующего их массового крещения. Польские раввины радовались обращению сектантов в католицизм, поскольку это избавляло еврейский народ от опасных еретиков. Но когда Бешт узнал об этом, он воскликнул: «Я слышал, как Господь кричал и говорил: пока больная конечность соединена с телом, есть надежда, что она со временем будет излечена, но оторванная она потеряна навсегда». Есть основания полагать, что Бешт был одним из раввинов, приглашенных для участия в франкистском диспуте в Лемберге в 1759 году. Весной следующего года Бешт испустил последний вздох в окружении своих учеников.

6. Хасидская пропаганда и рост цадкизма

Ко времени смерти Бешта его учение приобрело значительное число сторонников на Подолии, Галиции и Волыни, принявших имя хасидов. Но систематическая пропаганда хасидизма началась только после смерти Бешта и была продолжена его преемниками и апостолами. Его первым преемником был упомянутый выше проповедник Бэр из Межерича, при котором городок Межерич стал штаб-квартирой хасидизма на Волыни, подобно тому, как Меджибож был на Подолии. По оригинальности и глубине чувств Бэр значительно уступал своему учителю, но превосходил его по эрудиции. Его ученость обеспечила успех хасидской пропаганды среди ученого класса, а также позволила ему стать одним из главных представителей теории хасидизма. В течение двенадцати лет (1760-1772) Бэру удалось окружить себя большим числом выдающихся талмудистов, которые с энтузиазмом обратились в хасидизм; некоторые из них были выходцами из архираввинской Литвы и Белоруссии. Бэр развил учение о Беште, уделяя особое внимание принципу цадкизма. Он обучил группу апостолов, которые со временем стали основателями династий цадиков в различных частях Польши и Литвы. Цадикизм служил приманкой для простых людей, которые вместо рациональной веры в некоторые религиозные истины предпочитали слепо верить человеческим выразителям этих истин — цадикам.

Та же тенденция характеризовала деятельность другого апостола Бешта, Якова Йосифа Коэна, который заплатил за свою преданность хасидизму тем, что ему пришлось терпеть преследования со стороны своих коллег-раввинов. Потеряв должность раввина в Шаргороде, Коэн с помощью Бешта принял должность проповедника в Немирове, а после смерти своего хозяина стал проповедником в Полонном. Повсюду он усердно распространял хасидское учение посредством устного и письменного слова. Яков Йосиф Коэн был первым, кто попытался литературно изложить основные принципы хасидизма. В 1780 году он опубликовал сборник проповедей под названием «Толдот». Яков Йосеф, воспроизводящий многочисленные высказывания, которые он слышал из уст Бешта. Превознося значение цадиков, заботившихся о спасении простых людей, Яков Иосиф яростно нападает на высокомерных талмудистов, или «псевдоученых», вся религия которых сводится к книжному обучению и чье отношение к массы — это презрение. Книга Якова Иосифа положила начало хасидской литературе, которая по содержанию и форме отличается не только от раввинистической, но и от более ранней каббалистической литературы.

В последние десятилетия восемнадцатого века хасидизм распространился с невероятной скоростью среди еврейских масс Польши и отчасти даже Литвы. Во многих общинах возникали хасидские общины и создавались отдельные молитвенные дома, в которых богослужения, отличавшиеся безграничным экстазом, бурными криками и жестами, проводились в соответствии с предписаниями Бешта. Хасиды приняли каббалистический молитвенник Ари, который отличался от принятой литургии многочисленными текстуальными изменениями и перестановками. Они пренебрегли традиционным сроком утренней молитвы, изменили ритуал забоя животных, а некоторые из них имели привычку одеваться в субботу в белое. Они любили коротать время в шумных сборищах и часто предавались веселым попойкам, чтобы воспитать, по завету Бешта, «веселый нрав».

Однако наиболее характерной чертой хасидов было их безграничное почитание «святых» цадиков. Хотя логически это был результат хасидизма, на практике цадкизм во многих случаях был его предшественником. Появление какого-нибудь чудотворного цадика в определенном районе часто приводило к массовому обращению в хасидизм. Дом цадика был наводнен толпами мужчин и женщин, которые в своей доверчивости надеялись получить лекарство от болезней или средство от бесплодия своих женщин, или просили благословения, предсказания будущего, или искали совета, который имеет значение в практическом плане. Если в одном случае из многих цаддику удавалось помочь одному из своих клиентов или если одно из его догадываний или предсказаний оказывалось верным, за ним прочно закреплялась слава чудотворца, а население округи обязательно склонится к хасидизму.

Количество хасидских сторонников росло пропорционально количеству цадиков, которых было очень много в последние два десятилетия восемнадцатого века. Наиболее авторитетные цадики вышли из круга Бэра Межериха. Каждый из них либо накладывал свой индивидуальный отпечаток на проповедуемое им учение, либо старался приспособиться к привычкам населения своей местности. В результате хасидское учение быстро разветвлялось, распадаясь на разные разновидности. Главных ветвей хасидизма было две: польско-украинская и литовско-белорусская.

Первую представляли Элимелех Лизненский в Галиции, Левий Ицхок Бердичевский, Нохум Чернобыльский и Борух Тульчинский, внук Бешта. Элимелех Лизненский, умерший в 1786 году, довел учение практического цаддика до его радикальных выводов. Он проповедовал, что первая обязанность хасида состоит в почитании цадика. Цадик является «посредником между Израилем и Богом». По его заступничеству Бог дарует верующим все земные блага — «жизнь, детей и пропитание»; если цаддик желает иного, поток благословений останавливается. Поэтому хасид обязан слепо верить цадику, смотреть на него как на своего благодетеля и отдавать ему из своих средств. Цадик должен поддерживаться пожертвованиями наличными и натурой, чтобы он мог полностью посвятить себя служению Богу и тем самым стать благословением для человечества.

Эта коммерческая теория обмена услугами достигла своей цели. Народ приносил цадику свои последние гроши, а цадик, в свою очередь, неустанно даровал благословения, изливал на землю божественные милости, исцелял калек, исцелял женщин от бесплодия и т.д. Доходное призвание цадика стало наследственным, переходя от отца к сыну и внуку. Повсюду возникали мелкие «династии» цадиков, которые быстро множились и стремились вырвать главенство друг у друга. Такова была судьба проповедуемого Бештом культа Праведников, принявшего теперь грубо-материалистические формы.

Справедливо, однако, добавить, что не везде цаддики опускались до такой глубины. Были цадики, которые были идеалистами, человеколюбцами и святыми людьми, какими бы странными ни были формы, в которых часто проявлялись эти добродетели. Одним из таких людей, если привести один пример, был Леви Ицхок из Бердичева, который в юности подвергался жестоким преследованиям со стороны литовских раввинов за свою приверженность хасидизму. К концу восемнадцатого века он поселился в Бердичеве как цадик и стал чрезвычайно популярен в своем новом призвании благодаря своей святой жизни и отеческой любви к простому народу. Однако, если говорить вообще, украинских, подольских и галицких цадиков объединяла одна общая тенденция — прививать своим последователям слепую веру в истины хасидизма и избегать всяких «спекуляций», как оскорбляющих религиозные чувства.

Развитие хасидизма в Литве и Белоруссии было совершенно иным. В то время как на юге хасидизм одним махом захватывал целые общины, встречая слабое сопротивление сухих, как прах, представителей раввинизма, на севере он был вынужден вести ожесточенную борьбу за существование с могущественным раввинизмом в лице организации «кагал». При этом она получила там особую окраску. Хасидизм Бешта, перенесенный на север учениками Бэра из Межериха, Аарона из Карлина, Менделя из Витебска и Залмана из Лади, не мог не вобрать в себя многие элементы господствовавшего учения раввинизма. Главный представитель этого нового учения на Севере Залман Шнеорсон (умер в 1813 г.), Лозненский, а позднее Лади, оба в Могилевском правительстве, сумели создать замечательную систему мысли, которую вполне можно обозначить как «рациональный хасидизм». Он резюмировал свою теорию словами: «Мудрость, понимание и знание».[58]

Приняв в основном учение Бешта, Залман привнес в него метод религиозно-философского исследования. «Спекуляция» на вопросах веры — в известных пределах, конечно, — была, по его мнению, не только допустима, но даже обязательна. Он требовал, чтобы цадик был не чудотворцем, а религиозным учителем. Он очистил хасидизм от многочисленных вульгарных суеверий, лишив его в то же время детской наивности, которая характеризовала первоначальную доктрину Бешта. Собственная теория Залмана была адаптирована к сравнительно высокому интеллектуальному уровню еврейского населения Северо-Запада. На Юге она так и не смогла обрести сторонников.

7. Раввинизм, хасидизм и предшественники Просвещения

Раввинство уже давно учуяло в хасидизме опасного врага. Принцип, провозглашенный Бештом, что человек спасается верой, а не религиозным знанием, находился в резком противоречии с фундаментальной догмой раввинизма, которая измеряла религиозную ценность человека степенью его талмудических знаний. Раввин смотрел на цадика как на опасного соперника, как на новый тип популярного священника, который, питаясь суевериями масс, быстро завоевал их доверие. Низшие еврейские классы отказались от скучного талмудиста, тонкостей которого они не могли понять, и устремились к чудотворному цадику, который предлагал им не только свой практический совет, но и свое благословение, тем самым спасая душу и тело одновременно. время. Однако, полностью побежденный хасидизмом на юге, раввинизм по-прежнему безраздельно господствовал на севере и в конце концов объявил войну на истребление своему сопернику.

В рассматриваемый период, во второй половине XVIII века, лидером литовских раввинов был Элия Виленский (1720-1797), получивший древний, звучный титул Гаона. Он был воплощением той силы интеллекта, которая была продуктом тонкого талмудического рассуждения. В раннем детстве Илия проявлял феноменальные способности. В возрасте шести лет ему удалось прочитать текст Талмуда без помощи учителя. В десятилетнем возрасте он участвовал в трудных талмудических дискуссиях, поражая своей эрудицией старых раввинов. Его разум быстро поглощал все, что попадало в его поле зрения. Илия был знаком с каббалой и, между прочим, хорошо разбирался в математике, астрономии и физике, чтобы быть в состоянии следить за некоторыми дискуссиями в Талмуде. Он жил в Вильно отшельником, ведя жизнь аскета и целиком погружаясь в свои книги. Он мало ел, спал два часа в день, редко разговаривал о светских делах, его общение с внешним миром практически сводилось к талмудическим лекциям, которые он читал перед своими учениками.

Илия избегал метода пилпул, который предназначался для упражнения ума путем изобретения искусственных противоречий в тексте Талмуда и последующего их устранения. Зная наизусть почти всю талмудическую и раввинистическую литературу, он без труда разрешал сложнейшие вопросы еврейского права и, руководствуясь тонкими критическими наблюдениями, позволял себе изредка исправлять текст Талмуда. Элия Гаон писал комментарии и всевозможные «примечания» к библейским, талмудическим и каббалистическим книгам, но стиль его был, как правило, небрежным, состоящим из намеков, отсылок и сокращений, понятных только ученому читателю. В свободное время он иногда писал о грамматике иврита и математических науках. Раввинская ученость была его родной стихией, воплощавшей для него весь смысл религии. В вопросах религиозного обряда он был ригористом, добавляя то тут, то там новые ограничения к многообразным предписаниям Шулхан Арух. Он был кумиром всех ученых раввинов Литвы и других стран, но массы понимали его так же мало, как и он их. Духовный аристократ, он был обязан сурово осудить «плебейское» учение хасидизма. Последний в равной степени оскорблял в нем и ученого талмудиста, и строгого аскета, и строгого блюстителя церемониального иудаизма, некоторые мелочи которого были изменены хасидами на свой лад.

Еще в 1772 году, когда в Литве были тайно организованы первые хасидские общества и несколько их руководителей были обнаружены в Вильно, раввинский кагальный суд этого города объявил с разрешения Элии Гаона херем против сектантов. Из Вильно были разосланы циркуляры раввинам других общин, призывавшие их вести войну против «безбожной секты». Во многих городах Литвы хасиды стали объектом преследований. Раввины Галиции, предупрежденные из Вильно, последовали их примеру и на собрании в Бродах, во время местной ярмарки, издали самый строгий херем против каждого еврея, следующего за хасидской литургией, одевающегося в белое по субботам и праздникам, и вообще участие в собраниях хасидов.

Мы уже имели случай сослаться на работу хасидского апостола Якоба Джозефа Коэна (Толдот Яков Йосеф), который впервые воспроизвел изречения Бешта и в качестве комментария позволил себе нападки на схоластическую «псевдомудрость» раввинов. Работа Коэна, появившаяся в 1780 году, еще раз взбудоражила раввинский мир. Из Вильны был дан сигнал к новому походу против хасидов. Раввины Литвы, собравшиеся в 1781 г. на ярмарке в Зельве, в Гродненской губернии, выступили с воззваниями ко всем еврейским общинам, требуя строжайших наказаний для «бесчестных последователей Бешта, разрушителя Израиля». Все ортодоксальные евреи были призваны подвергать хасидов социальному остракизму, считать их неверными, избегать любых контактов и избегать смешанных браков с ними, а также воздерживаться от захоронения их умерших. Противники хасидов называли себя митнагдим, «протестантами», и повсюду преследовали их как опасных раскольников.

Формирование важных хасидских обществ в Белоруссии под руководством Залмана Шнеорсона усилил волнение митнагдим. На раввинских конференциях, проходивших в Могилеве и Шклове, против хасидов были приняты суровые меры, а их лидер был объявлен еретиком. Напрасно Залман защищался и в своих посланиях к раввинам демонстрировал свое православие. Напрасно он ездил в Вильно, чтобы получить личную беседу с Элией Гаоном и смыть с себя и своих последователей пятно ереси. Суровый Гаон отказывался даже видеть представителя инакомыслия. В самом конце XVIII века борьба партий в русском еврействе все более и более обострялась и, наконец, привела, как мы увидим далее, к вмешательству русского правительства.

Воюя друг с другом, раввинизм и хасидизм нашли точку соприкосновения в общей ненависти к новому Просвещению, которая исходила из мендельсоновского кружка в Берлине. Если раввинизм противился светскому знанию активно, рассматривая его как конкурента, оспаривающего собственную духовную монополию, то хасидизм противился ему пассивно, всем своим существом, движимым непреодолимой склонностью к умственной сонливости и «благочестивому обману». Хасидизм и его неразлучный спутник цадикизм, продукты мистического взгляда на жизнь, были бессильны против холодного логического рассуждения. Само собой разумеется, что цадики относились к светскому учению еще более враждебно, чем раввины. Правда, раввинизм погрузил еврейский ум в стоячие воды схоластики, но хасидизм в своем дальнейшем развитии стремился вообще усыпить рациональное мышление и в чрезмерной степени культивировать религиозное воображение за его счет. Новое культурное движение, возникшее среди евреев Германии, не имело шансов проникнуть в это темное царство, охраняемое, с одной стороны, схоластикой, а с другой — мистицизмом. Те немногие отдельные личности в польском еврействе, которые проявляли склонность к светской культуре, были вынуждены уехать за границу, прежде всего в Берлин.

Одним из таких редких беглецов из царства тьмы был Соломон Маймон (1754-1800). Родился он в семье сельчанина в Литве, близ Несвижа, в Минской губернии, где получил талмудическое образование и где, едва достигнув двенадцати лет, был женат своими старомодными родителями. Однако, в отличие от тысяч других еврейских юношей, ему удалось избежать духовной гибели в тине повседневности. Наделенный пытливым умом, Соломон Маймон постоянно продвигался вперед в своем умственном развитии. От Талмуда он перешел к Каббале, которой в свое время был полностью поглощен. От каббалы он совершил внезапный скачок к религиозной философии Маймонида и других средневековых еврейских рационалистов. Его юношеский ум жаждал новых впечатлений, а их ближайшее окружение не давало ему. В 1777 году Маймон оставил дом и семью и отправился в Германию, чтобы овладеть светской культурой. Он очутился сначала в Кенигсберге, а затем проследовал в Берлин, Познань, Гамбург и Бреслау, претерпевая всевозможные страдания и в полной мере вкушая горечь жизни странника в чужой стране. В Берлине он познакомился с Мендельсоном и его окружением, быстро познакомился с немецкой литературой и наукой, глубоко изучил философию, особенно систему Канта.

Внезапный переход от раввинистической схоластики к «критической философии» Германии и от примитивного существования литовского еврея к свободной жизни образованного европейца нарушил душевное равновесие Маймона. Он стал жертвой скептицизма и неверия, отрицая основы всякой религии и морали, и вел беспорядочную жизнь, из-за чего от него отвернулись его лучшие друзья. В своей философской критике Маймон пошел гораздо дальше Канта. В 1790 году он опубликовал на немецком языке «Предварительное исследование трансцендентальной философии», и за этой книгой последовал ряд работ, посвященных метафизике и логике. Кант, читая свою первую книгу, сделал замечание: «Никто из моих противников не постиг суть моей системы так глубоко, как Маймон, и не так уж много людей, наделенных таким утонченным и проницательным умом в столь абстрактных и сложных вопросах».» В 1792 году Соломон Маймон опубликовал свою «Автобиографию» (Lebensgeschichte), замечательную книгу, в которой он ярко описывает условия жизни и идеи, распространенные среди польско-литовских евреев, а также свою собственную печальную Одиссею. «Автобиография» произвела глубокое впечатление на образованных христиан, в том числе на Гёте и Шиллера. Последние годы жизни Маймон провел в Силезии, в поместье своего друга графа Калькройта, где продолжил свои философские занятия. Он умер в 1800 году и был похоронен в Глогау. В последние годы своей жизни Маймон полностью отошел от иудаизма. Он почти ничего не сделал для просвещения своих собратьев-евреев, единственной работой, написанной им на иврите, был незаконченный комментарий к «Путеводителю недоумевающих» Маймонида. Вырвавшись из царства тьмы, он больше туда не возвращался. И, возможно, он не мог сделать это, не рискуя той же судьбой, что и Уриэль Акоста.

Время культурного омоложения для евреев Польши и Литвы еще не пришло. Меньше всего такое омоложение могло быть вызвано изменением их внешнего, политического положения: переходом основной массы еврейского населения из-под власти разлагающейся Польши под власть России, страны еще менее цивилизованной и построенной на фундаменте самодержавия и крепостничества.