История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. Экономический и национальный антагонизм на Украине.

Еврейский центр в Польше, отмеченный компактностью и широкой автономной организацией, до конца XVII века казался единственным безопасным гнездом еврейского народа и законным местом его национальной гегемонии, которая ускользала из рук немецкого еврейства. Но в 1648 году это сравнительно мирное гнездо посетила буря, которая заставила евреев Восточной Европы быстро осознать, что им предстоит пройти тот же скорбный путь, усыпанный телами мучеников, который был пройден их западноевропейскими собратьями. в средние века. В основе этого кризиса лежали три фактора: острая экономическая классовая борьба, расовый и религиозный антагонизм и появление на горизонте еврейской истории новой силы тьмы — полуварварских масс юга России.

В центральных губерниях Польши положение евреев, как указывалось ранее, определялось взаимодействием классовых и экономических сил, с одной стороны, и религиозных и политических интересов, с другой, изменяясь в соответствии с различными сочетаниями противостоящие фракции. В то время как короли и вельможи, движимые фискальными и аграрными соображениями, в большинстве случаев поощряли коммерческую деятельность евреев, городские сословия, торговые и купеческие гильдии из соображений конкуренции старались им воспрепятствовать. Что же касается католического духовенства, то оно, по общим принципам, всегда было начеку, чтобы притеснять «неверных».

Что же касается экономического соперничества и социального гнета, то евреи могли противостоять им, либо воздействуя на польские правящие круги, либо объединяя свои силы и объединяя их в прочно организованную схему самоуправления, которая была уступал им в столь значительной мере. Во всяком случае, это была культурная борьба между двумя элементами: польским и еврейским населением, христианским и еврейским сословиями или церковью и синагогой. Эта борьба была чрезвычайно осложнена в юго-восточных окраинных губерниях Польши, так называемой Украине,[40] наличием третьего элемента, чуждого полякам не менее, чем евреям, — местного туземного населения, которое было русским по расе и православный по религии и занимался в основном сельским хозяйством.

Обширная область вокруг южного бассейна Днепра, вся территория, включавшая Киевскую, Полтавскую и Черниговскую губернии, включая части Подолии и Волыни, находилась под политической властью польских королей и под экономическим владычеством польских магнатов. Огромные поместья, включавшие в себя большое количество деревень, населенных русскими крестьянами, находились здесь в руках богатых польских помещиков, пользовавшихся всеми правами феодальных собственников. Порабощенные крестьяне, или хлопцы, как их презрительно прозвали польские дворяне, были чужды своим господам в отношении религии и национальности. В глазах католиков, особенно в глазах духовенства, греческая православная вера была «религией холопов», и они стремились искоренить ее, навязывая ей обязательные церковные союзы[41] или преследуя «инакомыслящих». Поляки смотрели на русское население как на низшую расу, принадлежавшую больше к Азии, чем к Европе. В этих условиях экономическая борьба между крепостником-помещиком и его крепостными, не смягчаемая чувством общности и религии, должна была принять острые формы. Кроме тяжкого земледельческого труда, который крестьяне должны были регулярно и безвозмездно отдавать помещику, они были обременены множеством мелких податей и налогов, взимаемых с пастбищ, мельниц, ульев и т. д. Польские магнаты жили, как правило, подальше от своих украинских владений, оставив управление последними в руках стольников и арендаторов.

Среди этих сельских арендаторов было много евреев, которые в основном брали в аренду у панов право «пропинации», или продажи спиртных напитков. Эти договоры привели к передаче евреям части власти над русскими крепостными, которой владели дворяне-землевладельцы. Еврейский арендодатель стремился извлечь из поместья дворянина столько прибыли, сколько получил бы сам владелец, живи он в нем. Но при господствующих условиях крепостничества эти прибыли можно было извлечь только путем беспощадной эксплуатации крестьян. Более того, презрительное отношение шляхты и католического духовенства к «религии холопов» и их стремление принудить к католичеству православных крепостных, навязывая им церковную унию, придавали резкую религиозную окраску этому экономическому антагонизму. Угнетенное крестьянство реагировало на такое обращение зловещим ропотом и аграрными волнениями в ряде мест. Порабощенный южнорусский мужик ненавидел польского пана в качестве помещика, католика и лакха.[42] Не менее сильно он ненавидел еврея-арендара, с которым он вступал в ежедневный контакт и которого он считал одновременно и управителем пана, и «неверным», совершенно чуждым ему из-за его религиозных обычаев и привычек. жизни. Так украинский еврей оказался между молотом и наковальней: между паном и холопом, между католиком и греко-православным, между поляком и русским. Три класса, три религии и три национальности столкнулись на почве, содержащей в своих недрах страшные вулканические силы, — и должна была последовать катастрофа.

Южнорусское население, хотя и политически и сельскохозяйственно зависимое от поляков, было далеко не тем терпеливым «вьючным животным», в которое пыталось превратить его господство крепостного права. Сочетание многих обстоятельств способствовало укреплению воинственного духа этого населения. Близость Новорусских степей и Крымского ханства, откуда часто вырывались полчища татар, чтобы налететь, как хищные птицы, на восточные области Польши, заставляло жителей Украины объединяться в воинственные отряды, или казаки[43], для борьбы с захватчиками. Польское правительство, действуя через своих местных губернаторов или старост, поощряло формирование этих компаний для защиты границ Империи. Так возникло украинское казачество, полувоенная, полуземледельческая каста, с автономной организацией и своим гетманом во главе.

Кроме украинских казаков, подчинявшихся польскому правительству, существовали и так называемые запорожские казаки, вполне самостоятельная военная организация, жившая за Днепровским водопадом, в степях так называемой Новороссии. нынешних правительств Екатеринослава и Херсона и предавались частым набегам на турок и постоянным войнам с крымскими татарами. Этот военный лагерь, или сечь,[44] за водопадом Днепра привлекал многих хлопцев с Украины, которые предпочитали вольную, ничем не ограниченную военную жизнь унылому существованию рабов-работников. Сечь представляла собой примитивную военную республику, где превыше всего ценились удаль, отвага и рыцарские подвиги. Это была полуварварская татарская орда, только исповедовавшая греко-православную веру, и по происхождению русская, правда, впрочем, с немалой примесью монгольской крови. Украинские и запорожские казаки находились в постоянных отношениях друг с другом. Крестьяне Украины с гордостью и надеждой смотрели на эту свою национальную гвардию, которая рано или поздно должна была освободить их от власти поляков и евреев. Польское правительство не заметило, что на восточных границах империи постоянно скапливалась масса взрывчатых веществ, грозившая разрушить всю Польскую республику.

Не могли евреи предвидеть и того, что эта страшная сила будет направлена против них и запятнает кровью многие страницы их истории, послужив страшным предзнаменованием на будущее. Первое предупреждение прозвучало в 1637 году, когда из-за Водопада в Полтавской губернии внезапно появился казачий предводитель Павлюк, подстрекавший крестьян к восстанию против панов и евреев. Восставшие разрушили несколько синагог в городе Лубнах и близлежащих населенных пунктах, убили около двухсот евреев. Однако настоящая катастрофа произошла десятью годами позже. Восстание казаков и украинских крестьян в 1648 году открывает в истории евреев Восточной Европы эпоху погромов, которые Южная Россия завещала будущим поколениям вплоть до начала ХХ века.

2. Погромы и резня 1648-1649 гг.

Весной 1648 г. при короле Владиславе IV, еще восседавший на польском престоле, один из популярных казацких предводителей Богдан Хмельницкий из города Чигирина Киевской губернии развернул знамя восстания на Украине и в районе за Днепровскими водопадами. Взбешенный поведением польских властей на родине,[45] Хмельницкий стал подстрекать украинских казаков к вооруженному сопротивлению. Они избрали его тайно своим гетманом и уполномочили вести переговоры с запорожцами. Прибыв в область за Днепровским водопадом, он организовал военные компании и заключил союз с крымским ханом, который заключил договор о посылке на помощь мятежникам больших отрядов татар.

В апреле 1648 г. объединенные казацко-татарские войска двинулись из-за водопада Днепра к границам Украины. В районе Желтых Вод и Корсуни они нанесли тяжелое поражение польской армии под командованием Потоцкого и Калиновского (6-15 мая), и это поражение послужило сигналом для всей области на восточных берегах Днепра поднять восстание. Русские крестьяне и горожане покинули свои дома и, объединившись в банды, разорили имения панов, убивая их владельцев, а также приказчиков и арендаторов-евреев. В городах Переяславе, Пирятине, Лохвице, Лубнах и окрестностях тысячи евреев были варварски убиты, а их имущество либо уничтожено, либо разграблено. Повстанцы позволили выжить только тем, кто принял греческую православную веру. Евреи нескольких городов Киевщины, чтобы спастись от рук казаков, бежали в стан татар и добровольно сдались в плен. Они знали, что татары, как правило, воздерживались от их убийства, а вместо этого переправляли их в Турцию, где они были проданы в рабство и имели шанс быть выкупленными своими турецкими единоверцами.

В это время, в мае месяце, король Владислав IV умер, и последовало междуцарствие, отмеченное политическими волнениями, длившееся шесть месяцев. Пламя восстания охватило всю Украину, а также Волынь и Подолье. Банды казаков и русских крестьян во главе с сообщниками Хмельницкого, дикими запорожскими казаками, рассеялись во все стороны и начали истреблять поляков и евреев. Цитирую российского историка:

Убийство сопровождалось варварскими пытками; с жертв содрали кожу заживо, разделили на части, забили до смерти дубинками, поджарили на углях или ошпарили кипятком. Не щадили даже младенцев у груди. Самая страшная жестокость, однако, была проявлена по отношению к евреям. Они были обречены на полное уничтожение, и малейшая жалость к ним рассматривалась как измена. Свитки Закона выносили из синагог казаки, которые плясали на них, распивая виски. После этого на них клали иудеев и безжалостно убивали. Тысячи еврейских младенцев были брошены в колодцы или закопаны заживо.

Современные еврейские летописцы добавляют, что эти человеческие звери нарочно воздерживались от расправы над своими жертвами, чтобы иметь возможность дольше мучить их. Они отрезали им руки и ноги, разделывали детей пополам, «как рыб», или жарили их на огне. Вскрывали кишечник женщин, вставляли живых кошек, а затем зашивали раны. В этих страшных пытках, на которые не были способны даже татары, нашло выражение разнузданное скотство пьяных дикарей.

Особенно трагична судьба тех евреев, которые в надежде на большую безопасность бежали из деревень и местечек в города-крепости. Узнав, что несколько тысяч евреев укрылись в городе Немирове на Подолии, Хмельницкий отправил туда отряд казаков под командованием запорожца Гани. Затруднившись взять город штурмом, казаки прибегли к хитрости. Они подошли к Немирову, подняв польские знамена и прося разрешения войти в город. Евреи, обманутые, веря, что это польская армия пришла им на помощь, открыли ворота (20 сивана = 10 июня 1648 г.). Казаки вместе с местными русскими жителями напали на евреев и вырезали их; женщины и девушки были изнасилованы. Раввин и рош-ешиба Немирова, Иехиэль Михаэль бен Элиэзер, спрятался на кладбище со своей матерью, надеясь таким образом хотя бы быть погребенным после смерти. Там его схватил один из бунтовщиков, сапожник, и начал бить его дубинками. Его престарелая мать умоляла убийцу убить ее вместо сына, но бесчеловечный сапожник убил сначала раввина, а затем старуху.

Молодых еврейских женщин часто оставляли жить, казаки и крестьяне заставляли их креститься и брали в жены. Одна красивая еврейская девушка, похищенная для этой цели казаком, сумела убедить его в том, что она способна заколдовать пули. Она попросила его выстрелить в нее, чтобы доказать ему, что пуля соскользнет, не причинив ей никакого вреда. Казак разрядил ружье, и девушка упала, смертельно раненная, но счастливая сознанием того, что спасена от худшей участи. Другая еврейская девушка, на которой казак собирался жениться, бросилась с моста в воду, когда свадебная процессия шла к церкви. Всего в городе Немирове погибло около шести тысяч евреев.

Те, кто избежал смерти, бежали в укрепленный подольский город Тульчин. Здесь разыгралась еще более страшная трагедия. Большая орда казаков и крестьян осадила крепость, в которой было несколько сотен поляков и полторы тысячи евреев. Поляки и евреи поклялись не предавать друг друга и защищать город до последнего вздоха. Евреи, стоявшие на стенах крепости, стреляли по осаждавшим, не пуская их в город. После долгой и безуспешной осады казаки задумали коварный план. Они сообщили полякам Тульчина, что целятся исключительно в евреев и, как только последние будут переданы в их руки, оставят поляков в покое. Польские паны во главе с графом Четвертинским забыли свою клятву и решили пожертвовать своими союзниками-евреями ради собственной безопасности. Когда евреи узнали об этом предательском намерении, они тотчас же решили избавиться от поляков, которых они превосходили числом. Но рош-ешиба Тульчина, раввин Аарон, умолял их не прикасаться к панам на том основании, что такие действия могут вызвать ненависть польского населения к евреям по всей империи. «Погибнем лучше, — воскликнул он, — как братья наши в Немирове, и не будем подвергать опасности жизни братьев наших во всех местах их рассеяния». Евреи уступили. Все свое имущество они передали Четвертинскому, прося его предложить его казакам в качестве выкупа за их жизнь.

Войдя в город, казаки сначала овладели имуществом евреев, а потом согнали их вместе в огород, где поставили знамя и заявили: «Пусть желающие принять крещение станут под этим знаменем, и мы пощадим их жизни». Раввины призывали людей принять мученичество ради своей религии и своего народа. Ни один еврей не захотел стать предателем, и полторы тысячи жертв были убиты самым варварским образом. Не избежали своей участи и вероломные поляки. Другой отряд казаков, вошедший позже в Тульчин, перебил всех католиков, в том числе и графа Четвертинского. Предательство отомстило за предательство.

Из Подолья повстанческие отряды проникли на Волынь. Здесь резня продолжалась в течение всего лета и осени 1648 года. В городе Полонном десять тысяч евреев встретили свою смерть от рук казаков или были взяты в плен к татарам. Среди жертв был Кабалист Самсон из Острополя, которого очень почитал народ. Этот каббалист и триста благочестивых собратьев-евреев, последовавших за ним, надели свои погребальные одежды, саваны и молитвенные шали и вознесли горячие молитвы в синагоге, ожидая смерти в священном месте, где убийцы впоследствии убили их одного за другим. Подобные массовые убийства произошли в Заславе, Остроге, Константинове, Нароле, Кременце, Баре и многих других городах. Украина, а также Волынь и Подолье были превращены в одну большую скотобойню.

Польским войскам, особенно под храбрым командованием графа Иеремии Вишневецкого, удалось в нескольких местах покорить казаков и крестьян, уничтожив некоторые из их отрядов с той же жестокостью, с какой казаки проявили себя по отношению к полякам и евреям. Евреи бежали в эти войска для своей безопасности, и их встретил Вишневецкий, который допустил несчастных в обоз и, по выражению еврейского летописца, заботился о них «как отец своих детей». После катастрофы Немирова он вошел со своим войском в город и казнил местных бунтовщиков, участвовавших в убийстве еврейских жителей. Однако, стоя в полном одиночестве, он не смог потушить пламя казачьего мятежа. Ибо главнокомандующие польской армией не проявили должной энергии в этот критический момент, и Хмельницкий был прав, назвав их презрительно «перинами», «молодняками» и «латинянами» («книжными червями»).

Из Украины банды восставших крестьян, или гайдамаков, проникли в ближайшие города Белоруссии и Литвы. Из Чернигова и Стародуба, где было уничтожено еврейское население, убийцы двинулись в сторону города Гомель (июль или август). Современник дает следующее описание гомельской резни:

В сентябре 1648 г. сам Хмельницкий во главе казачьего войска и в сопровождении своих татарских союзников подошел к стенам Лемберга и начал осаду столицы Красной Руси, или Галиции. Казакам удалось взять штурмом и разграбить предместья, но прорваться к укрепленному центру города им не удалось. Хмельницкий предложил магистрату Лемберга, чтобы он передал всех евреев и их имущество в руки казаков, обещая в этом случае снять осаду. Магистрат ответил, что евреи находятся в ведении короля, и городские власти не имеют права распоряжаться ими. После этого Хмельницкий согласился уйти, получив от города огромный выкуп, большая часть которого была внесена евреями.

Из Лемберга Хмельницкий двинулся со своими войсками в сторону Варшавы, где в это время происходили выборы нового короля. Выбор пал на Иоанна Казимира, брата Владислава IV, бывшего примасом Гнесенского и кардиналом (1648-1668). Новый король вступил в мирные переговоры с предводителем повстанцев гетманом Хмельницким. Но из-за чрезмерных требований казаков переговоры были сорваны, и в результате весной 1649 г. вновь вспыхнуло пламя гражданской войны, сопровождавшееся уничтожением еще многих еврейских общин. После череды сражений, в которых поляки потерпели поражение, между Иоанном Казимиром и Хмельницким в городе Зборов был заключен мирный договор. В этот договор, выгодный для казаков, был включен пункт, запрещающий проживание евреев в части Украины, населенной казаками, в областях Черниговской, Полтавской, Киевской и отчасти Подольской (август 1649 г.).

Наконец евреи, после полутора лет страданий и пыток, вздохнули с облегчением. Тем из них, кто перед смертью принял греческую православную веру, король Иоанн Казимир разрешил вернуться к своей старой вере. Насильно крещеные еврейки в большом количестве бежали от своих мужей-казаков и вернулись в свои семьи. Совет Четырех Земель, собравшийся в Люблине зимой 1650 г., разработал ряд постановлений, направленных на восстановление нормальных условий в домашней и общественной жизни евреев. День Немировской резни (20 сивана), совпавший со старинным постом в память мучеников крестовых походов, был назначен днем траура, в память о жертвах казачьего мятежа. Ведущие раввины того времени составили ряд волнующих душу панихид и молитв, которые читались в синагогах в роковую годовщину двадцатого Сивана.

Но передышка, предоставленная евреям после этих страшных событий, длилась недолго. Зборовский договор, не удовлетворивший польское правительство, им не был выполнен. Взаимная неприязнь вызвала новые столкновения, и в 1651 г. вновь вспыхнула гражданская война. Польское правительство созвало народное ополчение, в состав которого входил тысячный еврейский отряд. На этот раз народное войско одержало верх над войсками Хмельницкого, в результате чего был заключен выгодный полякам мирный договор. По Беловскому договору Церкви, заключенному в сентябре 1651 г., многие притязания казаков были отклонены, а право евреев жить в греко-православной части Украины было восстановлено.[47]

В результате вновь восстали казаки и греко-православные украинцы. Богдан Хмельницкий вступил в переговоры с русским царем Алексеем Михайловичем о включении на правах автономной провинции греко-православной части Украины под названием Малороссии в состав Московской империи. В 1654 году произошло это присоединение, и в том же году русское войско двинулось на Белоруссию и Литву для войны с Польшей. Теперь пришла очередь евреев северо-западного региона терпеть свою долю страданий.

3. Русское и шведское нашествия (1654-1658 гг.)

Союз их врагов, казаков, с правителями Московии, страны, которая всегда испытывала суеверный страх перед людьми других земель и религий, был чреват неисчислимыми бедствиями для евреев. Теперь настала очередь жителей Белоруссии и Литвы столкнуться с полчищами южных и северных скифов, которые вторглись в доселе щадящие их области, опустошая их непрерывно в течение двух лет (1654-1656). Захват основных польских городов объединенными войсками москвичей и казаков сопровождался истреблением или изгнанием евреев. Когда Могилев на Днепре сдался русскому оружию, царь Алексей Михайлович удовлетворил просьбу местных русских жителей и отдал приказ изгнать евреев и разделить их дома между магистратом и русскими властями (1654 г.). Однако евреи, надеявшиеся на скорейшее прекращение боевых действий, не смогли покинуть город сразу, за что пришлось жестоко поплатиться. В конце лета 1655 г. командующий русским гарнизоном в Могилеве полковник Поклонский узнал о приближении польской армии под командованием Радзивилла. Опасаясь, что еврейские жители могут присоединиться к приближающемуся врагу, Поклонский приказал евреям покинуть пределы города и, на основании того, что они являются польскими подданными, пообещал перевести их в стан Радзивиллов. Едва евреи в сопровождении своих жен и детей и с их имуществом покинули город, как русские воины по команде того же Поклонского напали на них и убили почти всех, разграбив их имущество.

В Витебске евреи принимали активное участие в защите города от осаждавших его русских войск. Они рыли траншеи вокруг укрепленного замка, укрепляли стены, снабжали воинов оружием, порохом и лошадьми, действовали как разведчики. Когда город был окончательно взят русскими, евреи были полностью ограблены запорожскими казаками, а многие из них взяты в плен, насильственно крещены или сосланы в Псков, Новгород и Казань.

Евреи не менее сильно пострадали от бунта, который произошел в Вильно, столице Литвы, после ее занятия объединенной армией московитов и казаков в августе 1655 года. Большая часть виленской общины спасалась бегством. Те, кто остался, были либо убиты, либо сосланы из города по повелению царя Алексея Михайловича, желавшего выполнить просьбу местных русских горожан об избавлении их от конкурентов-евреев.

Вскоре после этого та же участь постигла центральные польские губернии на Висле и реке Сан, которые до сих пор были избавлены от ужасов казаков и московитов. Вторжение в Швецию, третьего врага Польши (1655-1658), принесло кровопролитие в самое сердце страны. Шведский король Карл Густав покорял один город за другим, как старую, так и новую столицу, Краков и Варшаву, которые быстро сдались ему. Большая часть Великой и Малой Польши попала в руки шведов, и польский король Ян Казимир был вынужден бежать в Силезию.

Легкие победы шведов были результатом глубоко укоренившейся в Польше анархии и политической деморализации. Именно предательство бывшего польского субканцлера Радзиевского привело шведов в Польшу, а трусость шляхты поспешно сдала врагу города Познань, Калиш, Краков и Вильно. Кроме того, шведов приветствовали польские протестанты и кальвинисты, которые искали своего спасения в северной протестантской державе так же, как казаки ожидали своего спасения от православной России.

Евреи были единственными, кто не имел политической выгоды в предательстве своей страны, и их дружеское отношение к шведам не более чем соответствовало поведению шведов по отношению к ним. Во всяком случае, их патриотизм вызывал подозрения не больше, чем патриотизм самих поляков, присоединившихся к власти Швеции, чтобы избавиться от ига Московии. Тем не менее за это отсутствие патриотизма евреям пришлось заплатить ужасную цену. Они оказались, по словам современника-летописца, в положении человека, который «убегает от льва, а встречает медведя». Евреи, которых шведы пощадили, теперь были уничтожены патриотически настроенными поляками, обвинившими их в нелояльности. Банды польских иррегулярных войск, организованные в 1656 г. под командованием генерала Чарнецкого для спасения страны от захватчиков, обрушили свою ярость на евреев во всех местностях, которые они отвоевали у шведов.

Резня евреев началась в Великой и Малой Польше, не уступая по степени варварства бойням, которые восемью годами ранее были совершены на Украине. Польские войска Чернецкого научились у казаков искусству истребления евреев. Почти все еврейские общины в Позенской губернии, за исключением города Познани, а также в Калишской, Краковской и Петрковской губерниях, были уничтожены спасителями польского отечества. Жестокий и злой Чарнецкий, если использовать эпитеты, применяемые к нему еврейскими летописцами, или, вернее, шедшая за ним польская толпа, совершали зверства, поистине достойные казаков. Они пытали и убивали раввинов, насиловали женщин, убивали евреев сотнями, щадя только тех, кто хотел стать католиком. Эти зверства, как правило, совершались по следам отступающих шведов, которые вели себя по-человечески по отношению к еврейскому населению. Гуманность, проявленная шведами к евреям, была отмщена бесчеловечностью поляков.

В то время как банды Чернецкого нападали на евреев в Западной Польше, москвичи и казаки продолжали развлекаться в восточных районах и в Литве. Только в 1658 г. ужасы войны начали постепенно утихать, и только после ужасных потерь и унизительных уступок России и Швеции Польша смогла восстановить свой политический порядок, который был поколеблен до основания в предшествующие годы.

Потери, нанесенные евреям Польши в роковое десятилетие 1648-1658 гг., были ужасающими. В отчетах летописцев число еврейских жертв колеблется от ста тысяч до пятисот тысяч. Но даже если принять меньшую цифру, число жертв все равно остается колоссальным, превосходящим катастрофы Крестовых походов и Черной смерти в Западной Европе. Около семисот еврейских общин в Польше подверглись резне и грабежам. В украинских городах, расположенных на левобережье Днепра, в области, населенной казаками, в нынешних губерниях Черниговской, Полтавской и части Киевской еврейские общины исчезли почти полностью. В местностях правобережья Днепра или польской части Украины, а также Волыни и Подолии, везде, где появлялись казаки, уцелело лишь около одной десятой части еврейского населения. Остальные либо погибли во время восстания Хмельницкого, либо были уведены татарами в Турцию, либо эмигрировали в Литву, центральные губернии Польши или страны Западной Европы. По всей Европе и Азии можно было встретить еврейских беженцев или военнопленных, бежавших из Польши или похищенных татарами и выкупленных своими собратьями. Повсюду странники рассказывали страшную историю о горестях своих соотечественников и о мученической гибели сотен еврейских общин.

Эхо всех этих ужасов звучит в современных хрониках и скорбных синагогальных литургиях. Один из очевидцев резни на Украине, Натан Ганновер из Заслава, дает яркое описание ее в своей исторической хронике «Евен Метцула» (1653 г.). Саббатай Коэн, известный виленский ученый, обратил внимание еврейского мира на эту катастрофу циркулярным письмом под названием «Мегиллат Эфа», которое сопровождалось молитвами в память о польских мучениках. В душераздирающих литургиях участвовали многие современные раввины и писатели, такие как Липман Хеллер, краковский раввин, Шефтель Горовиц, раввин Позенский, ученые Меир из Щебрешина (Цок ха-Иттим, 1650) и Габриэль Шуссберг (Петах Тешуба, 1653) оплакивают уничтожение польского еврейства. Все эти писания пронизаны горьким сознанием того, что польское еврейство никогда не оправится от нанесенных ему ударов и что мирное гнездо, в котором нашел приют преследуемый народ, разрушено навсегда.

4. Реставрация (1658-1697)

К счастью, эти опасения оказались преувеличенными. Несмотря на уничтожение и обнищание, еврейское население Польши превышало численность еврейских поселений Западной Европы. Главный центр иудаизма по-прежнему оставался в Польше, хотя и стал центром более ограниченной и обособленной части еврейства. Чрезвычайная живучесть «вечного народа» еще раз была продемонстрирована тем фактом, что польские евреи смогли в сравнительно короткое время оправиться от своих ужасных потерь. Как только в Польше был восстановлен мир, они стали возвращаться в свои разоренные гнезда и восстанавливать свое экономическое положение и общинное самоуправление, которые были так сильно поколеблены. Король Иоанн Казимир, вновь приняв бразды правления, заявил, что его сокровенным желанием было возместить своим еврейским подданным, хотя бы частично, причиненные им страдания и помочь им оправиться от материального разорения. Это заявление король сделал в форме хартии, дающей право свободной торговли евреям Кракова (1661 г.). Различные привилегии, а также временные послабления в уплате налогов были дарованы им многочисленным другим еврейским общинам, наиболее пострадавшим от казачьих ужасов и нашествий русских и шведов.

Само собой разумеется, что все это могло лишь смягчить последствия страшного экономического кризиса, но не могло их предотвратить. Кризис оставил свой печальный отпечаток особенно на юге, который был ареной казачьего восстания. Что касается Украины, то мир долго не восстанавливался полностью. По Андрусовскому договору 1667 г. Польша и Московия разделили провинцию между собой: часть, расположенная на правом берегу Днепра (Волынь и Подолье), осталась за Польшей, а часть на левом берегу той же реки, называемая Малороссия (область Полтавщины, Чернигова и часть Киевского уезда, включая одноименный город) отошла к Московии. Однако вследствие партийных разногласий, разделивших ряды казаков и заставивших их различных гетманов тяготеть то к одной, то к другой державной власти, Украина еще долго оставалась яблоком раздора между Польшей, Россией и Турцией. Эта агитация мешала как сельскохозяйственным занятиям крестьян, так и коммерческой деятельности евреев. В Малороссии евреи почти исчезли, а в Польской Украине они сильно обеднели. Юго-западный край, где когда-то так благополучно жили евреи, опускался в хозяйственном отношении все ниже и ниже и постепенно уступал свое господство северо-западу, Литве и Белоруссии, сравнительно мало пострадавшим в смутные годы. Перенос культурного центра иудаизма с юга на север составляет одну из характерных черт этого периода.

Михаил Вишневецкий (1669-1673), избранный королем после Иоанна Казимира, распространял свое покровительство на евреев в силу семейных традиций, будучи сыном героя Иеремии Вишневецкого, спасшего многие еврейские общины Украины во время зловещего годы казачьего мятежа. На коронационном сейме Вишневецкий ратифицировал основные привилегии польских и литовских евреев, «поскольку эти привилегии не противоречат общим законам и обычаям». Эта ратификация была получена по ходатайству «генерального синдика евреев» Моисея Марковича, который, очевидно, действовал как представитель всех кагалов древних провинций Польши. Благожелательным намерениям царя противодействовали сеймы, которые под контролем духовенства и шляхты издавали ограничительные законы против евреев. Варшавский сейм, состоявшийся в 1670 г., не только ограничил финансовые операции капиталистов-евреев, установив максимальную процентную ставку (20%)[48] — это было бы совершенно законно, — но и счел необходимым восстановить старые канонические правила, запрещающие евреям содержать прислугу-христиан или покидать свои дома во время церковных служений. В этих постановлениях сейма, особенно в их тоне и мотивах («чтобы не взяли верх вероломство и своеволие евреев» и т. д.), нельзя не усмотреть яда католического духовенства, которое вновь занялся своим старым ремеслом клеветы на евреев, обвиняя их во враждебности к христианам и в осквернении церковных таинств.

Влияние этих церковных фанатиков на польские школы вкупе с общим падением нравов в результате затянувшихся войн стало причиной возобновления в этот период безобразных уличных нападений на евреев со стороны учеников христианской церкви, колледжей, так называемых Schülergeläuf. Эти школьные излишества теперь стали повседневным явлением в городах Польши. Буйные ученые не только вызывали публичные скандалы, оскорбляя еврейских прохожих на улице, но и часто вторгались в еврейские кварталы, где устраивали регулярные погромы. Большинство этих беспорядков было спровоцировано воспитанниками Краковской академии и иезуитских школ в Познани, Лемберге, Вильне и Бресте.

Местные власти были пассивными наблюдателями этих диких выходок будущих граждан Польши, которые иногда принимали очень опасные формы. Чтобы защитить себя от таких нападок, многие еврейские общины платили ежегодный налог ректорам местных католических школ, и этот налог, который назывался козубалес, был официально признан действовавшим тогда «общим правом». Однако даже условленный выкуп не смог спасти евреев Лемберга от кровавого погрома. Воспитанники Соборной школы и иезуитской академии этого города готовились к штурму еврейского квартала. Узнав о намерениях бунтовщиков, еврейская молодежь Лемберга организовала вооруженную самооборону и мужественно ждала врага. Но нападение студентов-христиан, которым помогала толпа, было настолько яростным, что еврейская гвардия не смогла устоять. Сопротивление евреев привело только к раздражению бунтовщиков, и беспорядки приняли форму резни. Около сотни убитых евреев, большое количество разрушенных домов, несколько оскверненных синагог были результатом варварских забав учеников воинствующей церкви (1664 г.).

Из средневековых процессов того периода особенно выделяются два дела, одно в Литве, а другое в Короне. Первое имело место в городке Ружаны Гродненской губернии в 1657 году. Местные христиане, положившие во время пасхального праздника во дворе еврея труп мертвого ребенка, после этого обвинили всю общину в совершении преступления. ритуальное убийство. Суд длился почти три года и закончился казнью двух представителей еврейской общины, раввина Исраэля и раввина Тобиаса. Панихида, посвященная этому событию, сочиненная сыном одного из мучеников, содержит душераздирающее описание трагедии.

Враги мои восстали против меня и раскинули сети свои в виде ложного обвинения, чтобы погубить имение мое. Они брали трупы, резали их и говорили с яростной хитростью: вот, злополучные иудеи пьют и сосут кровь убитых, и питаются детьми язычников. Три года длилась страшная клевета, и мы думали, что наше освобождение близко, но, увы, нас поглотила страшная тьма. Наши заклятые враги потащили нас перед своим враждебным судом. Злодеи собрались за неделю до Нового года и превратили правосудие в полынь. О лукавом и нечестивом язычнике судят только по взгляду его глаз, без свидетелей; он судил невинных и безгрешных людей, чтобы проливать чистую кровь. Полчище злодеев вынесло извращенный приговор, сказав: «Выберите [для казни] двух евреев, какие вам понравятся». В их сети попалась красивая пара: из среды общины были выделены рабби Исраэль и рабби Тобиас, святые.[49] Эти люди видели блестящее лезвие меча, но страх не напал на них. Они пожали друг другу руки и поклялись разделить участь. «Ободримся и с легким сердцем приготовимся принести себя в жертву. Станем агнцами на заклание, обязательно найдем защиту под крыльями Божьими». На шестой день вывели этих святых мужей на казнь и воздвигли жертвенник. Гнев Господень разразился в год «Возмездия», в праздник Памяти [Новый год]. Горечь смерти ожидала [мучеников] посреди торжища. Они исповедовали свои грехи, говоря: «Мы согрешили перед Господом. Давайте освятим Его имя, как Ханания, Мисаил и Азария». Они обратились к палачу со словами: «Дай нам один час отсрочки, чтобы мы могли воздать хвалу Господу». Уста нечистых, лживые уста тех, кто гонится за ветром и поклоняется испорченным образам, пришли соблазнить их странными верованиями, но святые мужи воскликнули: «Прочь, нечистые! Отречемся ли мы от живого Бога, и бродить по деревьям?» Святой рабби Исраэль вытянул шею и закричал изо всех сил: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь един». Тогда палач протянул руку, чтобы взять меч, и драгоценный сосуд разбился. Когда святой рабби Тобиас увидел эту потерю, он воскликнул: «Благословен ты, о рабби Исраэль, который первым прошел в Царство Света. Я следую за тобой». Он тоже воскликнул: «Слушай, Израиль, который охраняется [Богом], как зеница ока». И он вышел, чтобы умереть во имя Господа, и [палач] убил его, как он убил первого.

Еще одна трагедия произошла в Кракове в 1663 году. Образованный еврей-аптекарь Маттафия Калахора, уроженец Италии, поселившийся в Кракове, совершил грубую ошибку, поспорив с местным священником, членом доминиканского ордена, на религиозные темы. Священник пригласил Калахору на диспут в монастыре, но еврей отказался, пообещав письменно изложить свои взгляды. Через несколько дней священник нашел на своем стуле в церкви заявление, написанное на немецком языке и содержавшее резкое обвинение культа Непорочной Девы. Не исключено, что это заявление было составлено и помещено в церкви сторонником Реформации или арианской ереси, и то, и другое подвергалось гонениям в Польше. Однако доминиканец решил, что Калахора был автором, и предъявил ему обвинение в богохульстве.

Суд Королевского замка подверг подсудимого перекрестному допросу под пытками, но не смог добиться признания. Свидетели показали, что Калахора даже не умел писать по-немецки. Будучи уроженцем Италии, в разговорах с доминиканцем он использовал итальянский язык. Несмотря на все эти доказательства, несчастный Калахора был приговорен к сожжению на костре. Встревоженная еврейская община выразила протест, и дело было соответственно передано в высший суд в Петркове. Обвиняемый был отправлен в кандалах к Петркову вместе с истцом и свидетелями. Но архикатолический трибунал подтвердил приговор суда низшей инстанции, повелев исполнить приговор в следующей варварской последовательности: сначала отрезать губы «богохульника»; затем его рука, в которой было сожжено роковое заявление; затем язык, выступавший против христианской религии, должен быть отрезан; наконец, тело должно быть сожжено на костре, а прах жертвы загружен в пушку и выпущен в воздух. Этот людоедский церемониал был добросовестно проведен 13 декабря 1663 года на площади Петркова. В течение двух столетий евреи Кракова следовали обычаю читать четырнадцатого кислева в старой синагоге этого города поминальную молитву о душе мученика Калахоры.

Очевидно, существует какая-то связь между этим событием и посланием генерала доминиканского ордена в Риме Марини главе ордена в Кракове от 9 февраля 1664 года. Марини утверждает, что «несчастные евреи» Польши жаловался ему на «злые клеветы» и обвинения, «единственной целью» которых было повлиять на сейм, который вскоре должен был собраться в Варшаве, и продемонстрировать ему, что «польский народ безоговорочно ненавидит евреев». Он просит своих коллег в Кракове и подчиненных последнего «защитить несчастных людей от всякой придуманной против них клеветы». Последующая история показывает, что послание было отправлено напрасно.

Последним польским королем, который оказал действенную защиту евреям от враждебных им классов и партий, был Иоанн III Собеский (1674-1696), который своими военными подвигами сумел восстановить политический престиж Польши. Этому королю часто приходилось бороться с растущими антисемитскими настроениями шляхты, муниципалитетов и духовенства. Он предоставил охранные грамоты различным еврейским общинам, защитив их «свободы и привилегии», расширил сферу их самоуправления и освободил их от юрисдикции местных городских властей. В 1682 году он удовлетворил просьбу виленских евреев, просивших освободить их от городской переписи. Заявление было вызвано тем, что за год до этого они были принуждены виленским магистратом, гарантировавшим им полную безопасность, выехать за пределы города, где производилась перепись еврейских и христианских профсоюзов. Но как только евреи покинули пределы города, члены профсоюзов и другие христианские жители Вильно начали стрелять в них и отнимать у них одежду и ценности. Евреи были бы полностью уничтожены, если бы ученики местного иезуитского колледжа не сжалились над ними и не спасли их от ярости толпы. Пока бунт шел, Виленская магистратура не только не защищала евреев, но даже наблюдала за происходящим «с большим удовлетворением».

Надо отметить, что такое проявление человечности со стороны польской студенческой молодежи было действительно редким явлением. Как правило, сами студенты были инициаторами «бунтов» или беспорядков в еврейском квартале, а упомянутые ранее школьные бунты не прекращались даже при Яне Собеском. Ученики католической академии в Кракове напали на евреев из-за их отказа платить так называемый kozubales, школьный налог, установленный между евреями и христианскими коллегиями (1681-1682). В 1687 году к бунтующим ученым, на этот раз в Позене, присоединилась уличная толпа, и три дня подряд евреи должны были защищаться от бунтовщиков с оружием в руках. Национальные польские сеймы осуждали эти формы насилия и в своих «конституциях» гарантировали евреям неприкосновенность личности и собственности, особенно когда они находили необходимым поднять подушный налог или обложить евреев особыми налогами.

На самом деле единственным защитником евреев был король. При его дворе появились «генеральные синдики», или представители еврейских общин, и представили различные заявления, которые Джон Собески был готов удовлетворить, насколько это было в его силах. Это гуманное отношение к «неверным» неоднократно выдвигалось против него на заседаниях Сената и сеймов. На сейме, состоявшемся в Гродно в 1693 г., враги двора предъявили обвинение еврею Бецалелю, царскому фавориту и царскому откупщику, в осквернении христианской религии, казнокрадстве и других преступлениях. После страстных дебатов Иоанн Собески настоял на том, чтобы Бецалелю было разрешено снять с себя присягой обвинение в богохульстве, в то время как другие обвинения были сняты канцлером казначейства.

В царствование Яна Собеского польское еврейство полностью оправилось от ужасных разрушений предыдущей эпохи. При его преемниках ее положение становилось все более неблагоприятным.

5. Социальный и политический распад

Процесс распада, охвативший феодально-клерикальную структуру польского государства, принял ужасающие масштабы при королях саксонской династии Августе II и Августе III (1697-1763). Политическая анархия, которая вместе с неудачами в шведской войне в начале XVIII века отдала Польшу в руки возродившейся при Петре Великом России, была лишь внешним проявлением внутреннего разложения страны, проистекавшего из его общественного строя, основанного на произволе высших и рабстве низших сословий.[50] В стране, где каждый класс заботился только о своих корыстных интересах, где сеймы могли быть распущены по прихоти одного депутата (так называемое liberum veto), правительство не заботилось об общественном благе, а преследовала свои узкие бюрократические интересы. В этих условиях евреи, угнетаемые всеми польскими сословиями, постепенно лишались своей главной опоры, авторитета короля, который прежде сдерживал антагонизм классов. Правда, на коронационных сеймах Августа II и Август III старые еврейские привилегии были официально ратифицированы, но, вследствие господствовавшего хаоса и беспорядка, права, подтвержденные таким образом, остались клочком бумаги. Как бы ни были ограничены эти права, их осуществление зависело от постоянной бдительности высших властей государства и их готовности защищать эти права от посягательств враждебных элементов. Собственно говоря, у беспечных «саксонских королей», пренебрегающих общими интересами страны, не было особых причин обращать внимание на интересы евреев. Единственной заботой правительства был регулярный сбор подушного налога с кагалов. Этот вопрос о налогообложении с большим усердием обсуждался на «мирном» сейме 1717 г., созванном в Варшаве с целью восстановления законности и порядка в стране, сильно потрясенной затяжной войной со шведским королем Карлом XII и сопровождающая его внутренняя анархия. Несмотря на то, что евреи в тот период волнений были практически разорены, сумма подушного налога была значительно увеличена.

Местные представители правительства, воеводы и старосты, чьей задачей была защита евреев, часто становились самыми безжалостными угнетателями подвластных им людей. Эти провинциальные сатрапы смотрели на еврейское население просто как на объект беспринципного вымогательства. Всякий раз, когда нуждались в деньгах, старосты прибегали к простой уловке, чтобы набить свои карманы: они требовали фиксированную сумму от местного кагала, а в случае отказа угрожали тюремным заключением и другими формами насилия. Им достаточно было отправить в тюрьму кого-нибудь из членов еврейской общины, желательно старейшину кагала или влиятельного представителя, и кагал обязательно выплатит требуемую сумму. Иногда эта хорошо рассчитанная эксплуатация смягчалась бесцельным издевательством этих деспотов, не умевших сдерживать свои дикие инстинкты. Так, каниевский староста на польской Украине, желая вознаградить соседнего помещика за убийство его еврея-арендодателя, приказал погрузить на телегу несколько евреев, которых затем отвезли к воротам раненого соседа и бросили. там, внизу, как много мешков с картошкой. Тот же староста позволял себе следующее «развлечение»: приказывал еврейкам лезть на яблоню и кричать, как кукушки. Затем он стрелял в них из мелкой пули и смотрел, как несчастные женщины, раненые, падают с дерева, после чего, весело смеясь, бросал среди них золотые монеты.

Самое могущественное сословие страны, свободолюбивая, или, вернее, любвеобильная шляхта, покровительствовала евреям только тогда, когда нуждалась в их услугах. Претендуя на себя, в качестве рабовладельца, на труд своих крестьян, пан в равной степени претендовал на труд еврейского торговца и арендатора, который перерабатывал сельские продукты своего хозяина, и на право «пропинации», или спиртного. продажи, в источники дохода для последнего. Одно время польские помещики даже пытались в судебном порядке поработить евреев в своих поместьях. На сейме 1740 г. депутаты дворянства внесли постановление о признании евреев, проживающих в шляхтинских имениях, «потомственными подданными» владельцев этих имений. Эта чудовищная попытка превратить сельских евреев в крепостных была отвергнута только потому, что правительство не захотело отказаться от доходов от еврейского налогообложения, которые в этом случае стекали бы в карманы помещиков.

Тем не менее сельский еврей был во всех отношениях крепостным своего пана. Последний имел полную юрисдикцию над своим еврейским арендодателем и «фактором», а также над жителями его поместий вообще. Во время жестоких набегов, частых в этот период, одного пана на владения другого, больше всех страдали еврейские арендаторы. Собрания местных сеймов (или сеймов) и конференции шляхты или заседания судебных трибуналов становились постоянным поводом для нападений на местных евреев, для вторжений в их синагоги и дома и для развлечения во всевозможных «излишеств». Сейм 1717 г., состоявшийся в Варшаве, выразил протест против этих диких оргий и пригрозил бунтовщикам и нарушителям общественного порядка суровыми штрафами. Тем не менее «обычай» остался в моде.

Что касается городов, то евреи были вовлечены в бесконечные тяжбы с христианскими купеческими гильдиями и профсоюзами, которые держали в своих руках самое мощное оружие, контролируя городское правительство или магистрат. Конкуренция в бизнесе и торговле намеренно прикрывалась религиозной мантией с целью возбудить страсти толпы против евреев. Христианские купцы и торговцы нашли активного союзника в лице католического духовенства. Семя, посеянное иезуитами, принесло богатый урожай. Религиозная нетерпимость, лицемерие и суеверие глубоко укоренились в польском народе. Религиозные преследования, направленные против всех «неверных», будь то христианские диссиденты или евреи, «упорно цепляющиеся за безбожие», были одним из главных двигателей внутренней политики Польши в период ее упадка.

Постановления католических синодов проникнуты злобной ненавистью к евреям, смакуют дух средневековья. Состоявшийся в 1720 г. Синод в Ловиче принял постановление, «чтобы евреи нигде не смели строить новые синагоги или ремонтировать старые», чтобы еврейские молитвенные дома могли исчезнуть с течением времени либо от ветхости, либо от огня. Синод 1733 года, состоявшийся в Плоцке, повторяет средневековое изречение о том, что единственной причиной терпимости к евреям в христианской стране является то, что они могут служить «напоминанием о мучениях Христа и своим порабощенным и жалким положением примером о справедливом наказании, которое Бог наложил на неверных».

6. Безумие кровавых обвинений

Конец семнадцатого века отмечен учащением религиозных процессов, обвинений евреев в ритуальных убийствах и осквернении церковных таинств. Эти обвинения были коренным продуктом суеверия и невежества католических масс, но они также использовались в пропагандистских целях клерикальной партией, которая иногда даже принимала непосредственное участие в организации места преступления, бросая мертвые тела в дворы евреев и другие подобные приспособления. Такая пропаганда часто приводила к принятию властями или толпой насильственных мер против предполагаемых виновных, что приводило к разрушению синагог и кладбищ и иногда заканчивалось изгнанием евреев.

Дела о ритуальных убийствах рассматривались высшим судом, Люблинским трибуналом, и, благодаря усердию проницательных защитников церкви, часто заканчивались казнью ни в чем не повинных людей. Важнейшие процессы такого рода — Сандомирский (1698—1710), Позенский (1736) и Заславский (1747) — проводились в инквизиционной форме.

Сандомирское дело было вызвано действиями христианки, которая бросила мертвое тело своего внебрачного ребенка во двор кагального старейшины по имени Берек, что дало духовенству возможность спровоцировать ритуальное убийство. Дело прошло через все судебные инстанции. Оно было сильно осложнено фанатичной агитацией священника Стефана Жуховского, который предъявил сандомирским евреям два дополнительных обвинения в ритуальных убийствах и издал по этому поводу книгу, полную гнусных клевет. Дело, закончилось в нижестоящих судах благоприятно для евреев, но Жуховскому удалось добиться нового суда с применением пыток и всего аппарата инквизиции. Наконец он достиг своей цели. Люблинский трибунал приговорил невиновного еврейского старейшину к смертной казни; Король Август II приказал в 1712 г. изгнать всех евреев из Сандомира и превратить синагогу в католическую часовню, а католическое духовенство поместило в местной церкви отвратительную картину, изображающую место ритуального убийства.

Чтобы оправдать судебную ошибку, отец Жуховский и его сообщники склонили обращенного еврея по имени Серафинович, который выдавал себя за бывшего брестского раввина и свидетельствовал на Сандомирском процессе против евреев, написать книгу под названием «Разоблачение еврейских обрядов перед Богом и миром» (1716). Книга, представляющая собой смесь бреда сумасшедшего и безудержной лживости авантюриста, сосредоточена вокруг аргумента о том, что евреи используют христианскую кровь при выполнении большого количества религиозных и бытовых функций. Евреи якобы мажут такой кровью дверь христианина, чтобы расположить последнего в пользу иудеев. Ту же самую кровь, помещенную в яйцо, дают молодоженам во время церемонии бракосочетания; его добавляют в мацу, которую едят на Песах. Он также используется для замачивания формулы заклинания, написанной раввином, которую затем кладут под порог дома, чтобы обеспечить успех в бизнесе заключенному-еврею. Одним словом, христианская кровь используется евреями для всех возможных форм магии и колдовства. Чтобы публично уличить Серафиновича во лжи, евреи вызвали его на диспут в Варшаве в присутствии епископов и раввинов. Диспут был устроен в доме вдовы высокого чиновника, и прибыли и еврейские, и христианские участники, но Серафинович не явился на собрание, где были бы разоблачены его хитрость и невежество. Отказ информатора присутствовать на диспуте был засвидетельствован в официальном письме под присягой. Это не помешало лембергскому монаху-антисемиту по имени Пикольский дважды (1758 и 1760) переиздать книгу Серафиновича и использовать ее как орудие для ведения самой безобразной агитации против евреев.

В большой еврейской общине Позена клеветнические обвинения против евреев были отражением закоренелой враждебности местного христианского населения. К концу семнадцатого века орден кармелитов в Позене затеял любопытный судебный процесс против евреев, утверждая, что после осквернения воинств в 1399 году евреи в качестве покаяния за свое святотатство обязались сопровождать христианские шествия. Евреи отрицали это обвинение, и дело несколько лет тянулось в различных судах, в результате чего в 1724 году евреи были вынуждены обязаться ежегодно снабжать кармелитов двумя ведрами масла для снабжения лампы, предназначенного для сожжения перед тремя воинствами в церкви.

Но фанатизм церкви искал новых жертв, и он проявился в 1736 году в очередном процессе по делу о ритуальном убийстве, длившемся четыре года. Все было заранее устроено в соответствии с «обрядами» церковных фанатиков. В окрестностях города было найдено мертвое тело христианского ребенка. Там же была найдена польская нищенка, которая под пытками призналась, что продала ребенка старейшинам позенской общины. Последовали аресты. Первыми жертвами стали проповедник, или даршан, Арие-Лейб Калахора, потомок мученика Маттафия Калахора, старейшина (парнас, или синдик) еврейской общины, по имени Яков Пинкасевич (сын Финееса) и несколько других членов администрации кагала. Дальнейшие массовые аресты были неизбежны, но многие евреи бежали из Познани, спасаясь от ярости инквизиторов.

Накануне своего ареста Калахора выбрал для текста своей субботней речи библейский стих: «Кто может сосчитать прах Иакова и число четвертой части (или четверти) Израиля? Дай мне умереть смертью праведника!» (Числа XXIII. 10). Словно предчувствуя свой конец, проповедник разъяснял текст так: «Кто может сосчитать прах и пепел сожженных и четвертованных за веру Израиля?» Когда его вели в тюрьму, он обратился к окружившей его толпе евреев со следующими словами: «В час моей смерти не будет у меня вокруг меня десяти евреев для молитвы (миньяна). Поэтому прочтите со мной в последний раз молитву Борху («Хвала Господу хвалы!»). Предчувствия проповедника оправдались. Ни он, ни старец не выдержали дьявольских мук перекрестного допроса. Пока проповедника пытали, кости его ломали, а тело поджаривали на огне, старец был вынужден держать в руке лампаду, чтобы осветить палача. Покрытые ранами и кровью, в стадии смертельной агонии, они были разнесены по домам, где и умерли осенью 1736 года.

Депутаты еврейской общины Познани обратились к королю Августу III против жестокости и пристрастности городского суда и добился передачи дела в специальную судебную комиссию, состоящую из королевских чиновников. Хотя комиссия в равной степени прибегала к пыткам во время перекрестного допроса, она не смогла добиться признания от невиновных заключенных-евреев. Тем не менее, заранее убедившись в правоте ритуального навета, судьи приговорили их к сожжению на костре вместе с телами проповедника и старца, которые надлежало для этого выкопать (1737 г.).

Приговор должен был сначала быть ратифицирован королем, и еврейские представители в Варшаве и Дрездене, последний город был второй столицей короля и резиденцией папского нунция, использовали все возможные средства, чтобы добиться отмены приговора. Трудно было повлиять на Августа III, тупоумного монарха, который, кроме того, был проникнут изрядной дозой антисемитизма. Но шум, вызванный процессом в Позене, и давление на короля со стороны еврейских банкиров Вены, особенно банкирского дома Вертгеймера, побудили его уступить. После длительного перерыва и повторного пересмотра дела королевской комиссией король отдал приказ освободить евреев, томившихся в заточении четыре года (август 1740 г.). По этому поводу он изо всех сил предписывал магистрату Познани не прибегать к пыткам в подобных процессах, но в то же время не мог удержаться от предписания евреям «правил поведения» по средневековому образцу: не слишком часто выходить за пределы своего гетто (сохранившегося в Познани), не общаться с христианами, не ласкать детей-христиан, не содержать прислугу-христианину, не посещать больных-христиан и т. д.

Благоприятный исход Позенского процесса был обусловлен тем, что он происходил в большой еврейской общине, представители которой смогли возбудить общественное мнение Западной Европы и добиться вмешательства влиятельных лиц. Но в отдаленных уголках Польши, в малоизвестных еврейских общинах страны процессы над ритуальными убийствами были похожи на кошмары. Таков был процесс над Заславом, городом на Волыни, возникший в 1747 году в результате рокового стечения обстоятельств. Весной, когда таял снег, в соседнем селе нашли труп христианина, долгое время пролежавший под снегом. Случилось так, что примерно в то же время служители Заславской синагоги собрались в соседней еврейской корчме, чтобы отпраздновать обрезание новорожденного сына трактирщика. Крестьянин, случайно проходивший мимо гостиницы, сообщил властям, что евреи всю ночь молились, ели и развлекались, и это навело монахов-бернардинцев Заслава на то, что празднование имело некоторую связь с ритуальным убийством, жертвой которого был обнаруженный труп. Обвинения были предъявлены еврейскому трактирщику, кагалскому старосте, хазану (кантору), моэлю (хирургу) и привратнику Заславской синагоги. Обвиняемые, несмотря на ужасные пытки, повторяли, что собрались, чтобы отпраздновать обрезание. Только юный бидл Мойше, обезумевший от пыток, стал что-то бормотать, повторяя слова, которые ему диктовали обвинители, хотя потом и отказался от вынужденного от него признания. Все обвиняемые были приговорены к чудовищной смерти, возможной только среди дикарей. Некоторых обвиняемых помещали на железный шест, который медленно врезался в их тела и приводил к медленной мучительной смерти. К остальным относились с таким же каннибализмом; с них содрали кожу полосами, вырезали сердца, ампутировали руки и ноги и пригвоздили к виселице. Поминальная молитва об этих мучениках завершается библейскими словами: «Земля, не покрой крови их, и да не будет вопля их, доколе не призрит Господь с неба!»

Однако вопль заславских мучеников заглушался криками новых жертв ритуального мифа об убийстве, превратившего христиан, сознательно или бессознательно заразившимся этим ядом, в каннибалов.

За судом над Заславом последовала непрерывная череда обвинений в ритуальных убийствах, которые в течение пятнадцати лет возникали почти ежегодно. Наиболее возмутительными среди них, с точки зрения окружающих обстоятельств, были процессы над Дунайгродом (1748 г.), Паволочами и Житомиром (1753 г.), Ямполем (1756 г.), Ступницей, близ Пшемышля. (1759 г.) и Войславица (1760 г.). По Житомирскому делу двадцать четыре еврея обвинялись в причастности к убийству крестьянского мальчика Студзенского. Измученные пытками и движимые желанием ускорить их конец, они сознались в преступлении, которого не совершали, и были приговорены к смертной казни. С одиннадцати содрали кожу заживо, а остальные спаслись от смерти, приняв крещение. Изображение мнимого мученика Студзенского в виде фигуры, утыканной булавками, распространялось духовенством по всей округе, чтобы усилить ненависть к евреям. В Войславице, под Люблином, весь кагал был обвинен в убийстве христианского мальчика с целью выдавливания его крови и смешивания ее с опресноками. Духовные лидеры и старейшины еврейской общины предстали перед судом. Один из обвиняемых, раввин, покончил жизнь самоубийством, находясь в тюрьме. Остальных четверых приговорили к четвертованию. Перед казнью священник, обещая снисхождение, склонял обезумевших от пыток несчастных иудеев принять христианство. Снисхождение заключалось в том, что их обезглавили, а не четвертовали.

Напуганные этими инквизиционными процессами, еврейские общины Польши решили в 1758 г. послать Якова Зелига (или Селек) в Рим в качестве своего представителя, чтобы добиться от папы Бенедикта XIV. обнародование буллы, запрещающей эти ложные обвинения против евреев. В заявлении, поданном Зелигом, указывается, что жизнь евреев Польши стала невыносимой, ибо «как только где-нибудь найдется труп, тотчас евреи окрестных местностей предстанут перед судом по обвинению в убийства в суеверных целях». Заявление было передано кардиналу Ганганелли, впоследствии папе Клименту XIV, который очень серьезно отнесся к делу и предложил поручить папскому нунцию в Варшаве Висконти представить отчет о недавних судебных процессах по ритуальным убийствам в Польше. Когда пришло сообщение, Ганганелли составил подробный меморандум, в котором, в результате исследования всей истории вопроса, он продемонстрировал ложность обвинений в ритуальных убийствах, выдвинутых против евреев, которые были осуждены папами в Средневековье, особенно буллой Иннокентия IV 1247 года.[51] По приговору Ганганелли все недавние польские процессы были лишены какой-либо фактической основы, а приговоры, вынесенные судами, представляли собой отвратительные судебные ошибки.

Ганганелли был рассмотрен и одобрен римским трибуналом «Святой инквизиции» и представлен новому папе Клименту XIII. Папа поручил своему нунцию в Варшаве распространить свою защиту на Зелига, представителя евреев, по его возвращении в Польшу. Впоследствии нунций сообщил польскому премьер-министру Брюлю, что «Святой Престол, исследовав все основания этого заблуждения, согласно которому евреям нужна человеческая кровь для приготовления их опресноков», пришел к заключению, что «есть не было никаких доказательств, свидетельствующих о правильности этого предубеждения» (1763). Король Август III ратифицировал в том же году древние хартии своих предшественников, обещая евреям защиту закона во всех случаях ритуальных убийств. Однако искоренить предрассудки, укоренившиеся в сознании людей, было нелегко. Даже образованные классы не избежали их заражения. Современный писатель Китович, описывая польскую жизнь в царствование Августа III, позволяет себе такое замечание: «Как свобода шляхты невозможна без liberum veto, так невозможна еврейская маца без христианской крови».

7. Уманская резня и первый раздел Польши

Подорванная социальной и конфессиональной рознью, некогда цветущая страна спешила к своему разорению. С момента избрания Станислава Августа Понятовского на польский престол в 1764 году Польша фактически находилась под протекторатом России. Определенные элементы польского общества начали понимать, что только радикальные реформы могут спасти страну от надвигающейся гибели. Но казалось, что режим социального и религиозного фанатизма слишком одряхлел, чтобы вынести себе смертный приговор, и ждал своей участи из другой руки.

В первые годы правления Станислава Августа польская политика шла своим привычным ритмом. Вместо того, чтобы стремиться к радикальному улучшению положения польского еврейства как одного из наиболее важных элементов городского населения, новое польское правительство думало только о том, чтобы как можно больше эксплуатировать его на благо казны. Сейм 1764 г., состоявшийся в Варшаве перед избранием короля и обсудивший вопрос о внутренних реформах, не счел нужным внести какие-либо изменения в положение евреев, кроме изменения системы еврейского налогообложения. Прежде подушный налог взимался со всех польских и литовских евреев ежегодно в виде круглой суммы, которую центральные еврейские учреждения, ваады, или еврейские советы, распределяли между отдельными кагалами, а последние, в свою очередь, распределяли между членами общин этих кагалов. Однако, согласно новой «конституции», подушный налог в размере двух гульденов должен был взиматься с каждой еврейской души, и каждый кагал должен был нести ответственность за точный сбор со своих членов. Единственным следствием этой реформы было увеличение общей суммы подушного налога, который тяжело ложился на евреев, поскольку в то же время многие источники средств к существованию были для них закрыты.

Шлахта, в свою очередь, ревностно следила за своими сословными интересами и, избирая царя, возлагала на него обязанность не допускать евреев к управлению коронными владениями, государственным налогам и другим финансовым доходам. В угоду наследственным конкурентам евреев — христианским бюргерам и купцам — сейм 1768 г. восстановил пункт древней парламентской конституции 1538 г., в силу которого евреям тех городов, где они не получили особых привилегий, разрешалось заниматься торговлей только с согласия магистратов, а магистраты составлялись из тех самых христианских купцов и горожан.

Между тем среди русского населения той части Украины, которая располагалась на правом берегу Днепра и находилась еще под суверенитетом Польши, возникло народное движение, направленное одновременно против поляков и евреев. Оно исходило от низших элементов населения, порабощенных деревенских холопов, еще не забывших времена Богдана Хмельницкого. Память о тех днях, когда презираемые хлопцы купались в крови гордых польских панов и евреев, была еще свежа в сознании украинцев и давала о себе знать в моменты политических волнений, нередких в распадающемся политическом организме Польши. Беглые греческие православные крестьяне из числа крепостных, бродячих запорожцев, и казаков из русской части Украины, часто организовывались в самостоятельные отряды гайдамаков, и предавались разграблению имений дворян и еврейских городов. Эти вторжения принимали характер регулярных восстаний в период междуцарствия и в других случаях политических волнений. Так, в 1734 и 1750 годах отряды гайдамаков, вполне организованные и руководимые казачьими командирами, опустошили многие города и села в Киевской, Волынской и Подольской губерниях, убив и ограбив многих панов и евреев.

Гайдамацкое движение 1768 г. было особенно яростным. Русское правительство, которое, начиная с царствования Станислава Понятовского, практически распоряжалось делами Польши, требовало, чтобы «диссидентам», греческим православным подданным страны, была предоставлена не только полная религиозная свобода, но и политическая свобода. Значительная часть польского шляхты и духовенства возражала против этих требований и, отделившись от пророссийского правительства Польши, образовала знаменитую Барскую конфедерацию для защиты древнего религиозного и политического порядка от посягательства иностранцев. Пока объединенные царские и русские войска сражались против конфедератов, среди греческих православных крестьян Польской Украины назревало недовольство. Агитаторы из числа православного духовенства и запорожцев подстрекали крестьян к восстанию за свою веру против поляков, образовавших Барскую конфедерацию для уничтожения греческого православия. В народе из рук в руки ходил фиктивный указ российской императрицы Екатерины II, известный как «золотая грамота», повелевавший «истребить поляков и евреев, осквернителей нашей святой религии», на Украине.

Новое гайдамацкое движение возглавил запорожский казак Железняк. Начиная с апреля месяца 1768 года мятежные полчища Железняка свирепствовали в пределах нынешней Киевской губернии, убивая панов и евреев, опустошая города и имения. Гайдамаки имели обыкновение вешать поляка, еврея и собаку на одном дереве и ставить на дереве надпись: «Лях, Жидь, и гончая — все одной веры связаны». Страшная резня евреев была учинена гайдамаками в городах Лысянке и Тетьеве Киевской губернии.

Оттуда полчища Железняка двинулись к Умани, важному укрепленному городу, куда при первых же слухах о восстании бежали, спасая свою жизнь, десятки тысяч поляков и евреев. Место было переполнено беженцами до такой степени, что вновь прибывшие не могли найти места в самом городе и вынуждены были разбивать лагерь в палатках снаружи. Умань принадлежала вотчине киевского воеводы, члена знаменитого рода Потоцких, и находилась под командованием воеводы Младановича. В распоряжении Младановича был казачий отряд придворной охраны под командованием полковника Гонты. Несмотря на то, что Гонту давно подозревали в сочувствии гайдамакам, Младанович счел нужным отправить его с полком этих придворных казаков против приближавшегося к городу Железняка. Как и следовало ожидать, Гонта перешел к Железняку, и 18 июня 1768 г. оба полководца развернулись и во главе своих армий двинулись на Умань.

В первый день город обороняли польские паны и евреи, которые плечом к плечу работали на городской стене, отбиваясь от осаждающих пушками и ружьями. Но не все поляки были искренне настроены защищать город. Многие из них просто думали о спасении своей жизни. Сам воевода Младанович вел мирные переговоры с гайдамаками и примирялся их заверениями, что на панов руки не наложат, а довольствуются тем, что расправятся с евреями. Когда гайдамаки во главе с Гонтой и Железняком проникли в город, они, согласно своему обещанию, бросились на евреев, которые, обезумев от ужаса, бегали взад и вперед по улицам. Их убивали по-звериному, топтали копытами лошадей или сбрасывали с крыш домов, при этом детей насаживали на штыки, а женщин насиловали. Толпа евреев численностью около трех тысяч человек укрылась за стенами большой синагоги. Когда гайдамаки приблизились к священному зданию, несколько евреев, обезумев от ярости, бросились с кинжалами и ножами на передние ряды врага и убили нескольких человек. Остальные евреи только и делали, что молились Господу о спасении. Чтобы быстрее покончить с евреями, гайдамаки поставили пушку у входа в синагогу и взорвали двери, после чего убийцы ворвались внутрь, превратив молитвенный дом в бойню. Сотни трупов вскоре плавали в лужах крови.

Расправившись с евреями, гайдамаки теперь занялись поляками. Многие из них были убиты в своей церкви. Та же участь постигла Младановича и всех остальных панов. Улицы города были усеяны трупами или изуродованными, полуживыми телами. Около двадцати тысяч поляков и евреев погибли во время этой памятной «уманской бойни».

Одновременно более мелкие отряды гайдамаков и восставших крестьян были заняты истреблением шляхты и евреев в других частях Киевской и Подольской губерний. Там, где некогда свирепствовали полчища Богдана Хмельницкого, снова хлынула еврейская кровь, и снова раздались вопли еврейских мучеников. Но на этот раз катастрофа не приняла таких гигантских размеров, как в 1648 г. В подавлении гайдамацкого восстания сотрудничали и польские, и русские войска. Вскоре после резни под Уманью Железняк и Гонта были захвачены по приказу русского генерала Кречетникова. Гонта со своим отрядом был передан польскому правительству и приговорен к живому содранию кожи и четвертованию. Остальные гайдамацкие отряды были либо уничтожены, либо взяты в плен польскими командирами.

Таким образом, евреи Украины во второй раз стали жертвами типичных русских погромов, порождения национального и кастового антагонизма, разрывавшего Польшу надвое. 1768 год был миниатюрной копией 1648 года. Содружество, в котором на протяжении многих столетий отношения между различными группами граждан определялись взаимной ненавистью, не могло рассчитывать на выживание как самостоятельный политический организм. Страна, в которой дворянство презирало дворянство, и с презрением смотрели на призвание купца и горожанина, и порабощала крестьянина, в которой католическое духовенство проникалось ненавистью к проповедникам всех других вероисповеданий, в которой городское население преследовало евреев как деловых соперников, а крестьяне были полны озлобления как на высшие, так и на низшие порядки — такая страна обречена на гибель. И Польша действительно погибла.

Первый раздел Польши произошел в 1772 году, когда польские пограничные провинции перешли в руки трех соседних стран: России, Австрии и Пруссии. Россия получила юго-западные пограничные губернии: большую часть Белоруссии, нынешние губернии Витебскую и Могилевскую. Австрия заняла юго-западную область: часть современной Галиции с полосой Подолии. Пруссия захватила Померанию и часть Великой Польши, составив нынешнюю провинцию Познань. Присоединенные провинции составляли почти треть польской территории с населением в три миллиона человек, включая четверть миллиона евреев.[52] Большой еврейский центр в Польше вступает в хаотический «раздельный период» (1772-1815). Из этого хаоса постепенно возникает новый еврейский центр диаспоры — Россия.