История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. Антиеврейское отношение Московии в шестнадцатом и семнадцатом веках.

Московская империя, отгороженная от Западной Европы китайской, или, вернее, византийской, стеной, сохраняла в течение XVI века крайне предвзятое отношение к евреям и отказывалась допустить их в свои пределы. Это предубеждение было частью общей неприязни, с которой русский народ того периода, пропитанный традициями татарско-византийской культуры, относился к чужеземцам или «неверным». Но предубеждение против евреев питалось, кроме того, из определенного источника. Еще не угасло воспоминание о «жидовской ереси», наводившей ужас на благочестивых москвичей в конце XV и начале XVI века. Евреев считали опасными магами и обольстителями, суеверные слухи приписывали им все возможные преступления. Посол московского великого князя Василия III в Риме заметил в 1526 г. итальянскому ученому Паоло Джовио: «Московский народ никого не боится больше, чем евреев, и не допускает их в свои пределы».

Еврейские купцы из Польши и Литвы время от времени посещали по своим делам приграничный город Смоленск, но не имели там постоянного места жительства. Время от времени они возили свой товар даже в столицу Москву, хотя такая удаль не всегда оставалась безнаказанной. Около 1545 г. там были сожжены товары, ввозимые еврейскими купцами из Брест-Литовска в Москву, по этому случаю московский посол обратил внимание польского правительства на то, что евреи ввозили в Россию запрещенные товары, хотя у них не было даже право проезда туда. В 1550 году польский король Сигизмунд Август направил царю Ивану Грозному (Ивану IV) «грамоту», требуя допустить литовских евреев в Россию для деловых целей в силу прежних торговых договоров между двумя странами. Иван IV. решительно отклонил это требование:

Неудобно пускать евреев со своими товарами в Россию, так как от них проистекает много бед. Ибо травы ядовитые [лекарства] ввозят в наше царство и от христианства русских отвращают. Поэтому он, [польский] король, не должен больше писать об этих евреях.

Иван Грозный вскоре имел случай конкретно продемонстрировать, что он не склонен терпеть евреев в своих владениях. Когда в 1563 году русские войска заняли польский пограничный город Полоцк,[59] царь приказал всех местных евреев обратить в греческую православную веру, а отказавшихся от крещения утопить в Двине. Его отношение к полякам было более снисходительным. В их случае он ограничился тем, что взял их в плен и разрушил их церкви. К счастью, несколько лет спустя, в 1579 году, благодаря храбрости Стефана Батория, защитника евреев, Полоцк был возвращен Польше.

Эти примитивные формы конфессиональной политики еще долго господствовали в Московии. Евреи Польши и Литвы сумели, хотя и нелегально, посещать столицу в интересах своего бизнеса. С наплывом поляков в Москву в так называемый «период волнений», междуцарствием, предшествовавшим установлению династии Романовых в 1613 г., в Россию проникло немало евреев. Москвичи встревожились, и их опасения выразились в 1610 г., когда московские дворяне вели переговоры с Польшей об избрании на русский престол польского цесаревича Владислава. Был заключен договор, состоящий из двадцати пунктов, излагавших условия, на которых дворяне были готовы голосовать за Владислава. Четвертый пункт этого соглашения звучит следующим образом:

Никаких церквей и храмов латинской или иной веры не допускать в России. Никого не склонять к принятию римской или иной религии, и иудеев не допускать в Московскую империю ни по делам, ни в связи с иными делами.

В этих условиях евреи были лишены всякой возможности развивать коммерческую жизнь в реакционной империи. Сорок лет спустя эта же империя вторглась на территории Польши и Литвы, населенные евреями, и политике Московии суждено было проявить свой творческий гений в области еврейского вопроса.

Михайловичем была присоединена Малороссийская губерния. Когда русские войска в союзе с казаками захватили Белоруссию, Литву и Украину, они пораженные невообразимым зрелищем городов, в которых целые кварталы были заселены евреями, странным народом, о котором непросвещенные москвичи ничего не знали, кроме того, что они когда-то распяли Христа, и по этой причине не были допущены к благочестивой Греческо-православной России. Алексей Михайлович и его военачальники стали по-своему хозяйничать во временно оккупированных польских губерниях. В Вильно и Могилеве евреев убивали, а выживших изгоняли. В Витебске евреи были взяты в плен, а в других городах подверглись нападениям и грабежам.

В результате Московская империя вскоре обнаружила в своих пределах странно составленное еврейское население, состоящее из военнопленных, вывезенных главным образом из пограничных городов Могилевской губернии и депортированных в центральные губернии России. а в некоторых случаях даже до Сибири. По Андрусовскому миру, заключенному в 1667 году между Россией и Польшей, военнопленным обеих стран была предоставлена свобода, но пленным евреям было разрешено остаться в Московии. Эти евреи составили ядро небольшой еврейской колонии в Москве, которая постепенно росла и в которой иногда попадались даже новообращенные. Похоже, с помощью этих «легальных» еврейских жителей проникли в Москву и другие «нелегальные» евреи из соседних областей Литвы и Белоруссии. Некоторым еврейским купцам, особенно торговцам тканью, удалось получить официальное разрешение, так называемый «красный билет», на посещение столицы. Однако в 1676 г. запрет на въезд евреев в Москву был возобновлен. Только на присоединенной к России части Украины, в Черниговской и Полтавской губерниях и части Киевской губернии, еще можно было найти небольшие группы евреев, переживших казацкую резню 1648 года. кроме того, из польской части Украины евреи время от времени приезжали по делам в эти казачьи округа, несмотря на то, что по русским законам евреям запрещалось проживать в пределах Малороссии.

2. Евреи при Петре I и его преемниках

Такое обращение с евреями не улучшилось даже в новой России, в которой Петр Великий, царь-реформатор, «пробил окно в Европу». Правда, петровские реформы изменили к лучшему отношение изолированной, непросвещенной империи к иностранцам, но на евреев эта перемена не распространялась. Мы не знаем никаких законов, принятых во время его правления, которые могли бы иллюстрировать взгляды нового правительства на еврейский вопрос. Есть основания полагать, что царь, оставляя в силе прежние постановления против допуска евреев в Россию, учитывал первобытные привычки и предрассудки своего народа. Свидетель-современник рассказывает, что в 1698 году, во время пребывания Петра в Голландии, амстердамские евреи просили бургомистра Витсена ходатайствовать перед царем о допуске их единоверцев в Россию. Выслушав убедительные доводы Витсена, с которым он был в очень дружеских отношениях, Петр ответил:

Мой дорогой Витсен, вы знаете евреев, знаете их характер и привычки; Вы также знаете русских. Я знаю обоих, и поверьте, время для объединения двух национальностей еще не пришло. Скажи евреям, что я обязан им за их предложение и что я понимаю, как выгодны были бы мне их услуги, но что я должен был бы пожалеть их, если бы они жили среди русских.

Отбрасывая элемент анекдота в этом рассказе, мы можем с полным основанием предположить, что Петр не считал вполне безобидным, чтобы еврейские эмигранты поселились среди невежественной русской массы, привыкшей смотреть на еврея как на какое-то морское чудовище, и как на неверного и христоубийцу. Возможно, подобными соображениями руководствовался и Петр, когда отказывался допустить евреев в центральные губернии России.

Однако из другого источника мы узнаем, что «реформатор» России не был свободен от антиеврейских предрассудков, хотя они и не всегда носили религиозный характер.

Приглашая отовсюду искусных иностранцев, — говорит русский историк Соловьев, — Петр сделал постоянное исключение, но для одного народа — евреев. «Я предпочитаю, — говаривал он, — видеть среди нас народы, исповедующие магометанство и язычество, а не иудеев. Мы не позволим евреям ни жить, ни торговать в России, какие бы усилия они ни предпринимали и как бы ни старались подкупить близких мне».

Конечно, только изрядная доза антисемитского предубеждения могла вызвать взгляд, рассматривающий в этом свете экономическую деятельность евреев среди русских купцов, тех самых купцов, которые некогда выражали свои торговые принципы в известных Русское изречение: «Если не обманешь, не продашь».

Возможно, Петру были знакомы и антиеврейские предрассудки более неприятного толка. В 1702 г. в Москву поступили из Малороссии известия, что в местечке Городне, близ Чернигова, «евреи замучили христианина до смерти, а его кровь послали ряду евреев в малороссийских городах». Потомкам Хмельницкого, очевидно, удалось привнести в Россию то, что в то время было модным в Польше, обвинение в ритуальном убийстве, и эти неясные слухи, возможно, пагубно повлияли на отношение русского царя к евреям.

С другой стороны, нам сообщают, что во время русско-шведской войны, когда русская армия действовала на пограничной польской территории, населенной евреями, Петр Великий воздержался от повторения погромных опытов своего отца, Алексея Михайловича. В августе 1708 года, незадолго до знаменитого сражения под Лесной, в Белоруссии, он остановил начавшийся во Мстиславле военный мятеж против евреев. Краткая запись на иврите в местном журнале Kahal, или Pinkes, выглядит следующим образом:

Двадцать восьмого элула, в 5468 году, явился Цезарь, называемый Царем Московии, по имени Петр, сын Алексея, со всей своей свитой, огромным, бесчисленным войском. Грабители и убийцы из его народа напали на нас без его ведома, и дело чуть не дошло до кровопролития. И если бы Господь Вседержитель не вложил в сердце царя войти в нашу синагогу от своего лица, то непременно пролилась бы кровь. Только с помощью Божией царь спас нас и отомстил за нас, повелев немедленно повесить тринадцать человек из них [бунтовщиков], и земля успокоилась.

В последние годы своего царствования Петр начал допускать еврейских финансовых агентов в свою новую столицу, Санкт-Петербург. Одним из самых энергичных финансовых агентов того времени был «придворный еврей» Липман Леви, банкир из Курляндии, достигший особой известности при преемниках Петра.

При ближайших преемниках Петра Великого «оборонительная» политика по отношению к евреям постепенно превратилась в «наступательную». Магнаты при русском дворе, господствовавшие в России под названием «Верховный тайный совет», обращали внимание на ненужную близость еврейской колонии в Смоленске к центру империи. В Смоленском уезде, граничащем с Польшей, проживала группа белорусских евреев, которые зарабатывали на жизнь выгодным в то время промыслом, сдачей в аренду акцизных и таможенных пошлин. Один из этих крупных откупщиков, некто Борух Лейбов (сын Лейба) даже имел смелость построить синагогу для немногочисленных евреев села Зверовичей. Это вызвало гнев местного греческого православного священника, который по своей наивности был убежден, что создание синагоги приведет к отвлечению его паствы от Церкви и обращению ее в иудаизм. Жители стали бомбардировать Петербург своими протестами, старейшины Священного Синода встревожились, призрак «жидовствующей ереси» вновь промелькнул перед их взором, и в результате императрица Екатерина I в марте, 1727 г., указом через Верховный Тайный Совет приказала отстранить Боруха и его сподвижников от должностей в связи с акцизными и таможенными пошлинами и «немедленно выслать из России за границу».

Через месяц императрицей через Верховный тайный совет был издан еще более строгий указ, касавшийся всех евреев окраинных губерний, в особенности проживающих в Малороссии. Указ постановил, что «евреи, как мужского, так и женского пола, поселившиеся на Украине и в других городах русских, немедленно высылаются из России за границу и ни в коем случае не допускаются в Россию, о чем они должны быть во всех местах строго предупреждены». Ссыльным запрещалось вывозить золотые и серебряные монеты за границу, в польские владения. Им было приказано обменять их на медные деньги до изгнания. Этот указ был грубым нарушением не только древних прав евреев, оставшихся в Малороссии после присоединения ее к Московии, но и автономии губернии и ее выборных властей, гетманов, которым принадлежало право инициативы. относился к таким случаям.

Произвол центрального правительства вызвал протест малороссийского казачества, которое в остальном было далеко не дружелюбно к евреям. От имени «войска запорожского по обе стороны Днепра» гетман Даниил Апостол обратился с челобитной в Петербург, моля о допуске на малороссийские ярмарки разъездных торговцев-евреев, ввиду их коммерческой полезности. Ответ на это прошение можно найти в указе, изданном Верховным Тайным Советом в 1728 г. от имени императора Петра II, еще несовершеннолетнего. Один из его пунктов звучит так:

Евреям разрешается временно посещать малороссийские ярмарки для торговых целей, но им разрешается продавать свои товары только оптом, а не в розницу, по локтям и по фунтам. Деньги, полученные от продажи этих товаров, должны быть использованы для покупки других товаров. Ни в коем случае им не дозволено вывозить из Малороссии за границу золотые и серебряные деньги... [Постоянное] проживание евреев в Малороссии запрещено в силу указа предыдущего, 1727 года.

Таким образом, незаконно депортированные евреи теперь «милостиво» получали право временного посещения ярмарок. Более того, даже это право было ограждено суровыми ограничениями, вроде запрещения розничной торговли и принуждения к оставлению в стране денег, вырученных за свои товары, с целью уравновешивания ввоза и вывоза.

В 1731 году этот акт «милости» был распространен на Смоленскую губернию, а через три года у властей была вырвана еще одна концессия. Представители «Пограничной Слободской губернии», нынешнего харьковского правительства, ходатайствовали перед русским правителем о разрешении приезжавшим на ярмарки евреям продавать свои товары не только оптом, но и в розницу, «локтями и фунтами», в ввиду того, что «в слободских полках дельцов мало, а торговля их неудовлетворительна». Императрица Анна удовлетворила просьбу в 1774 г. В том же году привилегия относительно розничной торговли евреев на ярмарках была распространена на всю Малороссию по ходатайству ее христианских жителей.

Но эта лавина «милостей» и «привилегий» — частичное восстановление грубо попранных прав — вдруг прекратилась, и за ней последовал ряд жестоких репрессий. Это изменение было вызвано боязнью москвичей перед евреями, традиционным страхом русского народа перед призраком «еврейского обольщения». Произошло событие, достаточное, чтобы вселить ужас в сердца людей со старомосковскими представлениями. Вышеупомянутый откупщик Смоленска Борух Лейбов, который и после изгнания продолжал пересекать запретную польско-русскую границу, имел случай, во время своего пребывания в Москве, вступить в тесный контакт с отставным капитаном флота Александром Возницыным и «соблазнить его». Возницын, имевший обыкновение рассуждать на религиозные темы, изучал Библию под руководством своего друга-еврея, и у него открылись глаза. Он понял, что библейское учение о едином Боге несовместимо с догматами греческой церкви и с культом икон, в котором он был воспитан. Возницын убедился в истинности иудаизма и, приняв решение принять иудейскую религию, решил бросить вызов трудностям и опасностям, связанным с таким шагом. Он отправился в городок Дубровну, в Могилевскую губернию, под Смоленск, где родился сын Боруха Лейбова, чтобы пройти там церемонию обрезания и принять принципы и обычаи иудаизма. Стало известно об обращении Возницына, и капитан вместе со своим учителем Борухом предстали перед судом. Они были перевезены в Петербург и переданы благоговейной «Канцелярии тайно-инквизиторских дел».

Обвиняемых предали суду, где они сознались в своих «преступлениях». Возницын признал, что принял «еврейский закон» и произносил «хульные слова против Святой Церкви», а Борух Лейбов признался, что он «совратил» Возницына с пути греческого православия. Кроме того, Боруха обвинили в том, что он «вместе с другими евреями» настраивал простонародье Смоленска в пользу иудейской религии, а также в оскорблении словом и делом местного русского папы Авраамия, в связи с установлением еврейской синагоги в селе Зверовичи. Последние преступления, однако, в дальнейшем не расследовались ввиду того, что обращения Возницына было достаточно для вынесения Боруху смертного приговора. Инквизиционный суд поспешил огласить свой приговор, опираясь на «статут» царя Алексея Михайловича. Доклад Сената вызвал в 1738 г. Высочайшее постановление, постановляющее, что «их обоих [ Возницына и Боруха ] казнить и сжечь, дабы иные невежественные и безбожные люди, видя сие, не отвратились от Христианского закона, и такие обольстители, как вышеупомянутый еврей Борух, не посмели увести их от христианского закона и обратить в свои законы». Аутодафе состоялось в Петербурге, на площади, в присутствии большого скопления зрителей, 15 июля 1738 года.

Одного этого единичного случая было достаточно, чтобы возродить в правительственных кругах Петербурга закоренелую московскую ненависть к «некрещеным евреям» и оправдать дальнейшее насилие над ними. Властям стало известно, что, вопреки указу 1727 г., в Малороссии по-прежнему проживает множество евреев, нанятых в имениях русских помещиков арендаторами и трактирщиками. Установлено также, что евреи, приезжавшие из польской части Украины на ярмарки, во многих случаях навсегда осели в Малороссии. Правительство нашло такое положение вещей невыносимым. В 1739 г. Сенат постановил об изгнании евреев из Малороссии, куда они в последние годы проникли «с другой стороны Днепра». В ответ на этот сенаторский рескрипт Малороссийская Военная канцелярия сообщила, что немедленное изгнание евреев чревато опасностью, в связи с идущей в то время войной с Турцией, «так как нынешнее изгнание их может сопровождаться волной шпионажа». Кабинет министров, действуя по представлению Сената, принял резолюцию, что «изгнание евреев должно быть отложено до окончания настоящей турецкой войны». Когда война закончилась, в 1740 году императрица Анна издала указ о приведении в исполнение отложенного изгнания. Число евреев, подлежащих изгнанию, составило 292 человека мужского пола и 281 человека женского пола, проживавших в 130 поместьях, всего горстка из 573 еврейских душ, получивших приют на окраинах России.

3. Елизавета Петровна и первые годы Екатерины II

Политика религиозной нетерпимости усердно проводилась в царствование Елизаветы Петровны (1741-1761). В царствование этой императрицы, делившей свое время между церковными службами и придворными балами, усилились гонения на иноверцев. По повелению Святейшего Синода и Сената греческое православие стало распространяться среди языческих народностей Востока, а те из них, которые под влиянием татар приняли магометанство, подвергались штрафам, если не приняли религию государства. В надежде подавить магометанскую пропаганду был отдан приказ о сносе мечетей во многих селах Казанской и Астраханской губерний. Разрушение мечетей было остановлено только страхом перед турецкой репрессией, «для того, чтобы этот слух не достиг тех стран, в которых среди магометан живут приверженцы греко-православного толка, и чтобы существующие там церкви не пострадали».

Такому же обращению подверглись и евреи, жившие в окраинных губерниях: одной рукой их выгоняли, а другой вталкивали в двери церкви. В конце 1741 года Елизавета Петровна издала замечательный указ. Ссылаясь на указ 1727 г. об изгнании евреев, императрица сообщает, что «теперь стало нам известно, что некоторые евреи в нашей империи, и особенно в Малороссии, продолжают жить там под всякими предлогами, занимаясь делами или содержанием постоялых дворов и кабаков, от которых никакой пользы нет, но, исходя из таких ненавистников имени нашего Спасителя Христа, только крайний вред может достаться нашим верным подданным». Поэтому императрица «милостивейше» повелевает, чтобы

со всей нашей Империи, как из городов, сел и деревень великороссийских, так и из малороссийских, все евреи мужского и женского пола, какого бы звания и достоинства они ни были, по издании сего указа нашего, немедленно депортированы со всем их имуществом за границу и впредь ни под каким предлогом не допускались в нашу Империю ни для каких целей; если они не захотят принять христианскую религию греческого толка. Таким [евреям], приняв крещение, будет позволено жить в нашей Империи, но им не будет позволено выезжать за пределы страны.

Указ должен был быть напечатан и обнародован по всей Империи, чтобы получить широкое распространение в народе и внушить русским массам подобающее отношение к «ненавистникам имени Спасителя нашего Христа».

Однако императрица и ее высокопоставленные суфлеры просчитались неверно. Жестокий указ об изгнании не привлек ни одного еврея в лоно Элладской православной церкви, а указанная в указе причина изгнания, «крайняя обида», нанесенная врагами Христа «верным подданным нашим». Указ был разработан, в частности, для «выгоды» жителям двух пограничных губерний Малороссии и Ливонии путем устранения евреев из их среды. Эти жители, однако, через своих местных представителей заявили, что такая «благотворительность» приведет их только к их разорению. Из Малороссии греческие сборщики таможенных пошлин жаловались Сенату, что репрессии против евреев, препятствовавшие их торговым визитам в Польшу, нанесли большой ущерб государственным доходам за счет снижения доходов от ввозимых товаров, что внезапная высылка евреев, связанных с купцами-христианами деловыми интересами и денежными обязательствами, разорят обе стороны, и что поэтому необходимо оставить за евреями их прежнее право свободного въезда в Малороссию для торговых целей.

Еще более энергичные представления были отправлены в Сенат из прибалтийской провинции Ливония. Губернаторское управление губернии и магистрат города Риги заявили, что в соответствии с изданным указом евреям, проживающим в предместье Риги и окрестных уездах, приказано в шестинедельный срок выехать, но что это изгнание должно было бы нанести большой ущерб казне и погубить весь торговый класс. Ибо польские паны и купцы, имевшие своих еврейских маклеров в Риге, перестанут покупать там свои товары и предпочтут ввозить их с помощью изгнанных еврейских посредников из Германии, чтобы «торговля в Риге упала», и может быть полностью разрушена. Русские купцы оказались бы не в состоянии найти покупателей для «товаров, ввозимых морем». Поэтому ливонцы просили предоставить евреям свободный вход в Ригу для ведения бизнеса, но только в качестве временных жителей.

Под впечатлением этих представлений Сенат представил императрице доклад, в котором пытался убедить ее, что ради «содействия торговле», увеличения доходов казны и охраны интересов христианского населения в «пограничных местностях», необходимо было удовлетворить просьбы украинцев и ливов и предоставить евреям свободный доступ в обе провинции и в другие места на границе, чтобы они могли вести временные дела во время ярмарок, вернуть привилегию, действовавшую в Малороссии с 1728 г. в силу прежних имперских указов. Елизавета Петровна читала эти убедительные доводы Сената, но, ослепленная религиозным фанатизмом, отказывалась обращать на них внимание. По докладам, представленным сенатом, она в декабре 1743 г. поставила следующую лаконичную резолюцию: «От врагов Христовых я не желаю ни пользы, ни выгоды».

Сенату ничего не оставалось, как подчиниться деспотической воле императрицы. Через месяц, в январе 1744 г., был издан указ, требующий принять немедленные меры к выявлению евреев в Малороссии, Ливонии и других местах и изгнанию всех, кроме желающих креститься.

Впредь, — гласит указ сенатора, — названные евреи никоим образом, ни при каких условиях и ни для какой цели не допускаются в Россию, хотя бы для ярмарок или только на короткое время; никакие представления об их приеме не должны быть далее направлены в Сенат, и Сенат должен быть должным образом проинформирован, когда все вышеупомянутые [евреи] будут изгнаны.

Таким образом, Елизавета Петровна очистила эти губернии от их еврейского населения, где оно, к добру или к худу, жило задолго до присоединения их к России. Современный историк подсчитал, что до 1753 г. из России было изгнано около 35000 евреев.

Фанатичная императрица с бдительностью инквизитора искала малейшие следы иудаизма в своей империи. С 1731 г. в Петербурге жил ученый врач по имени Антонио Санчес, по-видимому, сефард-марано, тайно исповедовавший иудаизм. Первоначально приглашенный из Голландии, Санчес занимал в Петербурге должность лейб-медика при дворах Анны Иоанновны и ее преемников, а также заведовал в то же время медицинским ведомством армии. Впоследствии он стал членом Академии наук и написал ряд медицинских работ, которые привлекли к нему внимание ученого мира. В 1749 г. Санчес был внезапно уволен из Академии наук и вынужден перенести свою обитель в Париж. Похоже, что императрица Елизавета раскрыла тайное «преступление» своего телесного врача, заключавшееся не что иное, как в его верности иудаизму. «Насколько мне известно, — писал президент Академии Разумовский Санчесу, — вы не виновны ни в каком преступлении против ее императорского величества или против каких-либо ее интересов. Но это не в ее совести терпеть в Академии человека, который оставил знамя Христово и примкнул к ряду сражающихся под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков». Когда известный математик Эйлер услышал об исключении Санчеса, он написал: «Я сомневаюсь, что удивительные действия такого рода поспособствуют репутации Российской академии наук».

Пожалуй, в тогдашних правительственных кругах России не было никого, кто был бы так готов осудить эту злонамеренную политику, вдохновленную византийским клерикализмом, как культурная «западница» императрица Екатерина II (1762-1796). Тем не менее в первые годы своего царствования она оказалась не в силах изменить политику, уже освященную традицией и считавшуюся «национальной» и истинно русской. Екатерина II, стремясь оправдать низложение своего мужа, пруссофила Петра III, была вынуждена в первые годы своего царствования действовать вопреки собственным убеждениям и изображать из себя национальную правительницу, стремящуюся пойти по стопам ее православных предшественников. Мы черпаем информацию об этом факте из ее собственных воспоминаний, в которых, говоря о себе в третьем лице, она делает следующее признание:

На пятый или шестой день после своего восшествия на престол Екатерина II прибыла в Сенат. Случилось так, что на повестке дня той сессии стоял вопрос о допуске евреев в Россию. Сенаторы единодушно заявили, что их допущение полезно, но Екатерина, ввиду тогдашних обстоятельств, затруднилась дать свое согласие. На помощь ей пришел сенатор граф Одоевский. Он встал и сказал: «Прежде чем принять решение, может быть, Ваше Императорское Величество согласится увидеть автограф решения, который по подобному случаю был дан императрицей Елизаветой». Екатерина велела принести документы и обнаружила, что императрица Елизавета, движимая благочестием, написала на полях: «От врагов Христовых не желаю ни пользы, ни выгоды». Необходимо заметить, что со времени восшествия Екатерины на престол прошло меньше недели. Она была поставлена на него для защиты греческой православной веры; ей приходилось иметь дело с благочестивым народом и с духовенством, которому еще не были возвращены его имения и которым вследствие этой неподходящей меры не на что было жить. Умы, как это всегда бывает после такого великого потрясения (насильственной смерти Петра III), были в состоянии сильного возбуждения. Начать ее правление с приема евреев вовсе не помогло бы успокоить их умы; объявить его вредным также было невозможно. Екатерина поступила просто: когда генерал-прокурор собрал голоса и обратился к ней за решением, она сказала ему: «Желаю, чтобы это дело было отложено на другое время». Так часто бывает, что недостаточно быть просвещенным, иметь благие намерения и даже силу их осуществить.

Таким образом, вопреки единодушному мнению Сената, что прием евреев выгоден России, и вопреки собственному либеральному настроению Екатерины II оставил еврейский вопрос в прежнем виде, боясь возбудить против него негодование реакционной части русского народа. В том же году, 4 декабря 1762 г., императрица, издавая манифест, разрешающий всем иностранцам путешествовать и селиться в России, добавила роковую формулу: кроме Жидов («кроме евреев»).

Через два года, в 1764 г., Екатерина II получил прошение от малороссийских дворян и старост, которые вместе с гетманом ходатайствовали о восстановлении автономных «древних прав» Малороссии, грубо нарушенных русским правительством. Из двадцати пунктов документа один относится к евреям. Представители малороссийского народа заявляют, что закон о запрете въезда евреев в их губернию нанес большой ущерб местной торговле, так как евреи, «будучи жителями соседнего государства, принимают очень большое участие в малороссийской торговле, покупая товары Малороссии по гораздо большей цене, а иностранные товары по меньшей цене, по сравнению с той, которая сейчас господствует». Петиция заканчивается такими словами:

Пожаловать упомянутым евреям поселение в Малороссии, с тем не смеем беспокоить ваше императорское величество. Все, что мы делаем, это смиренно молим о том, чтобы ради развития малороссийской торговли разрешить евреям посещать Малороссию для свободных торговых сделок.

Прошение не было удовлетворено даже Екатериной II, которая "не смела" отменить инквизиторское постановление Елизаветы Петровны против «врагов Христовых».

Именно в таких условиях произошло событие, знаменующее собой критический момент в истории еврейского народа. Начиная с 1772 года Россия стала приобретать в наследство разваливающуюся Польшу. Страна, которая боялась нескольких тысяч евреев, теперь была вынуждена принять их сразу десятками тысяч, а вскоре после этого и сотнями тысяч. Дальнейшая история покажет, каким образом Россия пыталась разрешить этот конфликт между своими антиеврейскими традициями и необходимостью укрывать в своих владениях крупнейший центр еврейской диаспоры.