История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

1. «ВРЕМЕННЫЕ ПРАВИЛА» 3 МАЯ 1882 ГОДА.

В промежутке между погромами в Варшаве и Балте правительство готовило для евреев ряд законодательных погромов.

В укромных уголках кабинетов российского правительства, служивших лабораториями полицейского варварства, власти выковывали цепь правовых и административных ограничений, чтобы «регулировать» еврейскую жизнь в духе полного гражданского бесправия. Центральный комитет по еврейским делам при Министерстве внутренних дел, который для краткости назывался «Еврейским комитетом», но куда правильнее было бы назвать его «Антиеврейским комитетом», основывал свою работу на мнениях, представленных губернаторских комиссий и взращивание на этом фундаменте чудовищного сооружения ограничения прав.

Новый проект базировался на следующей теории: старое русское законодательство отличалось враждебностью к евреям как обособленной группе чуждой веры и расы. Отход от этого отношения был предпринят в царствование Александра II, когда были расширены права некоторых категорий евреев и «начался период веротерпимости».

Но последующий опыт доказал нецелесообразность такого терпимого отношения к евреям, как показало недавнее проявление «антиеврейского движения за границей» (немецкий антисемитизм) и «народный протест» в самой России, где он принял форму погромов.

Поскольку теперь Россия избрала путь «национальной политики», то и в отношении еврейского вопроса следует, что эта страна не может не «обратиться к своей древней традиции, отбросить в сторону новшества, оказавшиеся бесполезными, и энергично следовать принципам, выработанной всей прошлой историей монархии, согласно которой евреи должны считаться чужаками», и поэтому не может претендовать на полную терпимость.

Эта варварская теория, возвращавшая Россию к традициям древней Московии, была подробно изложена в протоколе заседания «антиеврейского комитета», как своего рода преамбула к представленному им юридическому проекту.

Занимаясь этими работами, члены комитета получили известие о погроме в Варшаве и очень воодушевились им. Они не преминули сделать в протоколе запись о том, что «беспорядки», имевшие место в Царстве Польском, «где евреи пользуются равными правами» (т. е. правом проживания), склонны поддерживать теорию «вредоносность» еврейского народа. Официальные перья начали строчить быстрее, и вскоре, к весне 1882 года, был готов проект, который должен был быть нанесен в качестве сурового наказания евреям за совершенные над ними зверства. «Побежденный враг», представленный еврейским населением, должен был быть вытеснен с большой территории внутри, черты оседлости, хотя последняя и стала перенаселенной, путем запрета евреям вновь селиться за пределами городов и местечек, т. е. в деревне. Те, кто уже поселился там, подлежали либо выселению по приговору сельских общин, либо лишению средств к существованию путем запрета на покупку или аренду недвижимого имущества и торговлю спиртными напитками.

Этот проект был представлен Игнатьевым в Комитет министров вместе с предложением ввести новые ограничения не в установленном законом порядке (Государственным советом), а в виде «Временных правил», санкционированных во внеочередном порядке. законным путем царем с целью «покончить с обострившимися отношениями между евреями и коренным населением».

Однако проект Игнатьева смутил даже членов реакционного Комитета министров. Комитет полагал, что экспроприация личных и имущественных прав в столь широких масштабах невозможна без надлежащей правовой процедуры и что разрешение, данное сельским общинам на изгнание евреев из деревень, равносильно сдачи последних на нежную милость отсталых русских масс, которые, таким образом, более чем когда-либо укрепятся в своем убеждении, что евреев можно будет изгонять и нападать на них безнаказанно, так что отношения между двумя элементами населения, вместо того, чтобы улучшаться, только усугубится. С другой стороны, Комитет министров официально заявил, что считает необходимым принять суровые меры против евреев, чтобы крестьяне не подумали, «что царская воля избавить их от еврейской эксплуатации не была приведена в исполнение».

В результате этих разногласий Игнатьев пошел на ряд уступок, и был достигнут следующий компромисс: пункт о выселении сотен тысяч евреев, уже осевших в деревнях, был отменен, а запрет был ограничен евреями, которые хотели поселиться за пределами городов и поселков впервые.

В свою очередь, Комитет министров уступил требованию Игнатьева о том, чтобы проект был принят со всей возможной срочностью, без предварительного представления в Государственный совет.

Таков был генезис знаменитых «Временных правил», утвержденных царем 3 мая 1882 года. Освободившись от всякой бюрократической риторики, новые законы можно свести к следующим лаконичным положениям: во-первых, запретить впредь евреям селиться заново за пределами городов и поселков.

Второе, приостановить совершение актов о покупке недвижимого имущества и товаров на имя евреев за пределами городов и поселков.

В-третьих, запретить евреям заниматься бизнесом по воскресеньям и христианским праздникам.

Первые два «Правила» содержали в своих безобидных формулировках жестокий карательный закон, вытеснявший евреев с девяти десятых доселе доступной им территории и стремившийся запереть миллионы людей в удушающих теснинах городов и поселков Западный регион. И все же, несмотря на его огромные последствия, закон был принят вне обычного судебного процесса — под видом «Временных правил», которые, несмотря на свое название, применялись с беспощадной жестокостью на протяжении более чем одного поколения.

2. ОТКАЗ ОТ ПОГРОМНОЙ ПОЛИТИКИ

Наложив на русское еврейство суровое и немедленно вступившее в силу наказание за разорение погромами, правительство вдруг вспомнило о своем долге и угрожало будущими наказаниями предполагаемым зачинщикам еврейских беспорядков. Того же рокового третьего мая царь санкционировал решение Комитета министров о необходимости торжественно заявить, что «правительство твердо намерено преследовать неизменно всякую попытку насилия над личностью и имуществом евреев, находящихся под арестом» и под защитой общих законов». В соответствии с этим заявлением губернаторам был разослан сенаторский указ от 10 мая, в котором предупреждалось, что «главы губернаторских управлений несут ответственность за принятие своевременных мер по предупреждению условий, ведущих к подобным беспорядкам» и за пресечение этих беспорядков в самом начале, и что всякая небрежность в этом отношении со стороны администрации и полицейских властей влечет за собой отстранение от должности виновных». Это предостережение сопровождалось следующим признанием: ввиду того, что печальные события в прошлом показали, что местное население, подстрекаемое злонамеренными лицами из корыстных или иных побуждений, принимало участие в беспорядках, обязанность губернаторской администрации разъяснить местным общинам, что они обязаны принимать меры с целью... внушения жителям тяжких уголовных преступлений, заключающихся в умышленном совершении насильственных действий против чьей-либо личности и имущества.

Может показаться, что правительство, издав в один и тот же день «Временные правила» против евреев и циркуляр против погромов, хотело дать понять русскому народу, что, поскольку теперь евреев уничтожают посредством Агентства закона, не было больше необходимости истреблять их на улицах.

Создатели «Временных правил», по-видимому, не понимали, что последние были не чем иным, как разновидностью тех «насилий против личности и имущества», от которых уличная толпа была предупреждена воздерживаться, является насилием над личностью, а отказ в праве приобретения недвижимости есть насилием над собственностью. Даже русская печать, хотя и находившаяся в то время в тисках цензуры, не могла не отметить того факта, что действие официального циркуляра против погромов было сильно ослаблено одновременным изданием «Временных правил».

Казалось бы, страшные зверства в Балте заставили высшие правительственные круги осознать, что прежняя политика попустительства погромам, практиковавшаяся целый год, не могла не опозорить Россию в глазах всего мира и подорвать общественное мнение. порядок в самой России. Как только это осозналось, незадачливый министр, который весь тот страшный год был лоцманом российской политики, должен был исчезнуть со сцены. 30 мая граф Игнатьев был отправлен в отставку, а граф Дмитрий Толстой был назначен министром внутренних дел.

Толстой был мрачным реакционером и поборником самодержавия и полицейской власти, но в то же время он был врагом всех проявлений самодурства, направленных на подрыв авторитета государства. Через несколько дней после своего назначения новый министр издал циркуляр, в котором повторил недавнее заявление своего предшественника о «решимости правительства преследовать в судебном порядке все виды насилия в отношении евреев», подчеркнуто заявляя, что «любое проявление беспорядков должно неизбежно привести к немедленному преследованию всех официальных лиц, которые обязаны заниматься предотвращением беспорядков».

Это энергичное заявление правительства произвело волшебное действие.

Все провинциальные администраторы понимали, что центральное правительство Санкт-Петербурга перестало шутить с зачинщиками погромов, и погромная эпидемия прекратилась. Начиная с июня 1882 г. погромы принимали все более и более спорадический характер. Кое-где вновь вспыхивали искры старого пожарища, но только для того, чтобы быстро затухать. В течение следующих двадцати лет, до кишиневской резни 1903 года, можно перечислить не более десяти сколько-нибудь значительных погромов, и все эти беспорядки были отдельными движениями, с чисто местной окраской и без признаков общего организации или силы эпидемии, характерной для погромных кампаний 1881 г. или 1903–1905 гг. Это лишнее доказательство того, что систематические погромы в России невозможны, пока центральное правительство и местные власти настроены против них честно и твердо.

Жесткие меры, принятые Толстым, вскоре нашли отражение в судебных процессах, возникших в связи с погромами. Раньше местные власти, как правило, воздерживались от привлечения к суду бунтовщиков, чтобы их показания не могли уличить местную администрацию, и даже когда против них в конце концов возбуждались дела, виновные большей частью отделались легкими наказаниями, например тюремным заключением на несколько месяцев. Но после июньского заявления правительства суды стали более строго относиться к бунтовщикам. Летом 1882 г. в судах рассматривался ряд дел, вытекающих из погромов в Балте и других городах. Наказания, назначаемые судами, часто были суровыми, но вполне заслуженными, такими как ссылка и заключение на каторжные работы, призыв в военные роты и т. д. В одном случае двое солдат, осужденных за грабежи и убийства, предстали перед военным трибуналом. и были приговорены к смертной казни. Когда приговор был представлен на утверждение киевскому генерал-губернатору Дрентельну, балтский раввин, действуя от имени местной еврейской общины, выехал в Киев, чтобы поддержать виновных в их прошении о помиловании. Странно было слушать этот призыв о пощаде преступников, повинных в насилии и убийстве, исходивший из стана их жертв, из разрушенных домов, еще звучавших стонами раненых и плачем о погибших и обесчещенных жизнях. женщины. Трудно поверить, что этот призыв к милосердию был вызван исключительно порывом прощения. Вероятно, с этим было связано опасение, что за смерть убийц отомстят их единомышленники, еще находящиеся на свободе.

Балтские евреи вскоре узнали, что за их смирение плохо отплатили высокопоставленные зачинщики беспорядков. В начале августа в Балту приехал генерал-губернатор Дрентельн. Он был чрезвычайно раздражен не только из-за недавнего циркуляра Толстого, в котором содержалась личная угроза ему как пособнику ряда погромов в его владениях, но и из-за шагов, предпринятых представителями балтской еврейской общины в Петербурге в направлении разоблачения духовниками местных бунтов. Прибыв в сильно пострадавший город, глава провинции, который по должности должен был передать свое сочувствие пострадавшим, созвал раввина и руководителей еврейской общины и в присутствии своего официального аппарата угостил их к речи, полной ядовитой ненависти. Он сказал им, что евреи своими действиями «всех вооружили против себя», что они повсеместно ненавидимы, что «нигде они не живут так счастливо, как в России» и что посланная ими в Петербург депутация с целью предъявление своих жалоб и «клевета на городские власти и представителей, как будто они возбудили буйную толпу против евреев» не помогли. В заключение он заклеймил ходатайство балтийской общины о смягчении смертного приговора, вынесенного бунтовщикам, актом лицемерия, внушительно добавив, что «эти лица помилованы, несмотря на просьбы евреев».

Выступление чиновничьего еврея, которому подобающее место было на скамье подсудимых, рядом с осужденными убийцами, произвело страшную панику во всей Киевской области. Боевой орган еврейской печати «Восход» правильно заметил: «После выступления генерал-адъютанта Дрентельна наша уверенность в невозможности повторения погромов решительно пошатнулась. К чему могут быть министерские циркуляры, когда высшие администраторы на месте парализуют их действия на публике живым словом?

Опасения, высказанные еврейским органом, к счастью, не оправдались.

Правда, министр Толстой был не в состоянии наказать преступную речь дикого генерал-губернатора, имевшего мощные связи при русском дворе. Но твердое решение центрального правительства привлечь к ответственности глав администрации за попустительство погромам возымело должное действие. Все, что могли сделать рычащие собаки, это лаять.

3. ОГРАНИЧЕНИЕ ПРАВ И ЭМИГРАЦИЯ

Таким образом, погромная машина была остановлена приказом из Петербурга. В противовес этому продолжала работать на полную мощность машина по производству ограничения прав евреев. «Временные правила» от 3 мая устанавливали систему законных преследований, которые были направлены против евреев на основании их «экономической вредоносности», дало широкое поле для самых грубых форм произвола и беззакония. Одним махом были наглухо закрыты все выходы из перенаселённых городов в деревни в черте оседлости. Все отрасли промышленности, связанные с еврейским землевладением вне городов, были свернуты, а местами и вовсе отрезаны. Во многих деревнях дарованное сельским общинам особым приговором право изгонять «порочных членов» использовалось как орудие изгнания давно осевших там евреев.

Следует помнить, что Игнатьев предлагал официально поощрять крестьян к применению этого оружия против евреев, и что Комитет министров отклонил его предложение. Теперь были администраторы, которые делали то же самое неофициально. Руководствуясь корыстными побуждениями, местные кулаки или «хозяева» из числа русских мещан, действуя совместно с сельскими старостами, созывали крестьянские сходы, на которых угощали обильными дозами спиртного.

Пьяные, полуграмотные мужики подписывали «приговор» с требованием изгнания евреев из их деревни; приговор будет немедленно подтвержден губернаторами и немедленно станет законом.

Подобные изгнания были особенно часты в правительствах, находившихся под юрисдикцией Дрентельна, киевского генерал-губернатора, и никто не сомневался, что этот свирепый еврейский гонитель распространил об этом слово по всем своим владениям.

Экономическая нищета внутри черты оседлости вытеснила часть евреев в глубь России, но здесь их встретил бич закона, причинявший им вдвойне боль скорпионами административного произвола. Массовые высылки евреев происходили в Петербурге, Москве, Киеве, Харькове и других запретных центрах. Влияние этих выселений на торговую жизнь страны было настолько пагубным, что крупные русские купцы Москвы и Харькова обратились к правительству с просьбой ослабить ограничения на посещение этих городов евреями.

Теперь к гражданским властям присоединились военные в преследовании евреев. В русской армии было большое количество врачей-евреев, многие из которых отличились во время предшествующей русско-турецкой войны. Реакционное правительство, руководившее русскими делами, не могло допустить, чтобы врач-еврей пользовался правами армейского офицера, совершенно недостижимыми для солдата-еврея. Соответственно, военный министр Ванновский издал рескрипт от 10 апреля 1882 г. следующего содержания:

Во-первых, ограничить число врачей-евреев и фельдшеров

в Военном ведомстве до пяти процентов от общего числа медиков.

Во-вторых, прекратить назначать евреев на медицинскую службу в военные округа Западной России, а излишки свыше пяти процентов перевести в восточные округа.

В-третьих, назначать еврейских врачей только в тех контингентах армии, в которых бюджет предусматривает по крайней мере двух врачей, с условием, что второй врач должен быть христианином.

Причина этих положений была изложена в самой оскорбительной форме: необходимо прекратить постоянный рост числа врачей Моисеева толка в Военном ведомстве, ввиду их недостаточной добросовестности в исполнении своих обязанностей и их неблагоприятного влияния на санитарную службу армии.

Это отвратительное оскорбление привело к тому, что многие еврейские врачи немедленно подали в отставку. Отставка одного из этих врачей, известного романиста Ярошевского, была выражена в столь решительных выражениях и с таким достоинством отразила моральный удар, нанесенный еврейским профессионалам, что военный министр счел необходимым предать автора суду. Между прочим, Ярошевский писал: «Пока не сняты клеветы, столь безжалостно брошенные на евреев-врачей, каждая лишняя минута, проведенная ими в служении этому ведомству, только приумножит их позор. Во имя своего человеческого достоинства они не имеют права оставаться там, где их ненавидят.

В этих условиях представлялось вполне естественным, что тенденция к эмиграции, вызвавшая еще в начале 1882 г. ряд переселенческих обществ, все сильнее овладевала еврейским населением России. Пагубные последствия резолюции, принятой конференцией знати в Петербурге, теперь стали очевидны. Отказавшись от образования центрального органа по регулированию эмиграции, конференция предоставила движение слепым стихийным силам, и за этим должна была последовать катастрофа. Погром в Балте вызвал новый всплеск эмиграционной паники, и летом 1882 г. около двадцати тысяч еврейских беженцев снова столпились в галицийском пограничном городе Броды. У них не было средств для продолжения своего путешествия в Америку, поскольку они приехали в Броды в надежде получить помощь от еврейских обществ Западной Европы. Комитеты по оказанию помощи, созданные в главных городах Европы, активно занимались «эвакуацией» из Брод этой обездоленной массы беглецов. В течение лета и осени эта задача была успешно решена. Большое количество эмигрантов было отправлено в США, а остальные рассредоточены по различным центрам Западной Европы.

В стороне от шоссе американской эмиграции узким параллельным путем шла еврейская эмиграция в Палестину. Палестинское движение, возникшее незадолго до этого, привлекло множество энтузиастов из числа еврейской молодежи. Весной 1882 г. в Харькове образовалось общество еврейских юношей, состоявшее в основном из студентов университетов, под названием «Билу», по начальным буквам их еврейского девиза «Бет Яакоб». leku wenelka — «О дом Иакова, подойдите и пойдем». Целью общества было создание образцового сельскохозяйственного поселения в Палестине и ведение широкой пропаганды идеи колонизации древней родины евреев.

В результате этой пропаганды несколько сотен евреев в разных частях России вступили в общество «Билу», Из них только несколько десятков пионеров уехали в Палестину в период с июня по июль 1882 года.

Сначала руководители организации попытались вступить в переговоры с турецким правительством с целью получения от него большого участка земли для колониальных целей, но переговоры провалились. Горстка первопроходцев была вынуждена работать в сельскохозяйственных поселениях близ Яффы, в Микве Исраэль, фонде Альянса Израэлитов в Париже, и в колонии Ришон-ле-Цион, недавно созданной по частной инициативе. Юным идеалистам пришлось пережить немало лишений в непривычной среде и в совершенно чуждой им области деятельности. Значительная часть первопроходцев вскоре была вынуждена отказаться от борьбы и уступить место новым поселенцам, возможно, менее умным, но физически лучше приспособленным к своей задаче. Основы палестинской колонизации были заложены, хотя и в чрезвычайно узких пределах, и сама идея национального восстановления еврейского народа в Палестине была тогда, как и позднее, гораздо большим социальным фактором еврейской жизни, чем практическая колонизация страны. которые могли принять лишь незначительное количество рабочих. В те минуты, когда русские ужасы делали жизнь невыносимой, взоры многих страждущих были обращены на восток, на крохотную полоску земли на берегу Средиземного моря, где доживала мечта о новой жизни на воскресших руинах седой старины.

Современный писатель, обозревая недавние события в русской долине слез, делает следующие наблюдения: еврейская жизнь во второй половине 1882 года приняла однообразно-мрачный, угнетающе-скучный вид. Постельные принадлежности больше не летают по улице; оконные стекла больше не разбиваются. Громов и молний, еще недавно наполнявших воздух и радовавших сердца греко-православных людей, больше нет. Но действительно ли евреи выиграли от перехода от незаконных преследований к легальным преследованиям Третьего мая?

Обиженные, ограбленные, доведенные до нищенства, посрамленные, оклеветанные и подавленные, евреи были изгнаны из человеческого общества. Их нищета, доходящая до нищенства, прочно установилась и прочно закрепилась за ними. Мрачная тьма, без луча света, опустилась на тот заколдованный и тесный мир, в котором так долго томилось это несчастное племя, задыхаясь в удушающей атмосфере нищеты и презрения. Это будет продолжаться долго? Сломается ли наконец дневной свет?