Изверг Род

Двенадцать

Бабулины десерты Род ненавидит, как и большую часть того, что она порой называет закусками. Бабулины десерты — сахарное печенье, бабуля заставляет мать покупать его в «Вулворте», Роду кажется — целыми тоннами. Бабулин десерт — несвежее миндальное печенье; черствое шотландское песочное печенье; желе, что через два дня покрывается толстой резиновой коркой; рисовый или хлебный пудинг, где так мало изюма, корицы и сахара, что о них и говорить не стоит.

Сахарное, миндальное и песочное печенье сделано из песка, гравия, грязи, гальки, золы и битого стекла. Желе — не что иное, как подслащенный зельц, покрашенный в кричащий зеленый, красный, оранжевый и отвратительный бледно-желтый, похожий на мочу. Рисовый пудинг, понятное дело, варится из кучи белых тараканов, а хлебный — из какой-то слизи, которой и названия-то нет.

В крайне редких случаях Род вроде как негативно оценивает тот или иной десерт, особенно если десерт черствеет от старости. На эти замечания, пусть беспредельно кроткие, бабуля неизменно отвечает тирадами о губительной нищете и работном доме, рассказами о нищей молодости, когда целую неделю она в рот ничего не брала, кроме жареной банановой кожуры, перечислением героических трудовых подвигов, что совершает дедушка, дабы заработать денег хоть на какую-то еду вообще, скрытыми и прозрачными намеками на чертову благотворительность в отношении Рода и его матери, рассуждениями о том, чем бы они перебивались, окажись, не дай бог, на улице, необязательными отступлениями касательно отца-лодыря и его шлюхи, которую отец смеет выдавать за жену, помилуй, господи, сукиного сына! а также обращениями непосредственно к Иисусу, богоматери или святому семейству с просьбой смилостивиться и простить неблагодарность, а равно и бесстыдство.

Роду ничего не остается, только вечно есть десерт.

Или отказаться от десерта. Вообще.

Однажды вечером за ужином, когда бабуля наблюдает за раздачей лимонного желе, которое мать накладывает ложкой из неглубокой миски, где всегда хранится студенистый кошмар, Род говорит, что десерта не хочет, спасибо. Мать спрашивает, здоров ли он, нет ли у него расстройства желудка или температуры, а Род уверяет, что с ним все в порядке. Бабуля говорит, что оно, черт возьми, и к лучшему, она в жизни не встречала мальчишки, что так часто болеет в этом возрасте. Происшествие забыто, и ужин по традиции уныло закругляется. Бабуля пьет чай из блюдца, пукает и бранит соседей. Дедушка читает воняющую помойкой газету, которую умыкнул с буфетной стойки, мать моет посуду и наводит чистоту в кухне, а Род сражается с непостижимым домашним заданием.

Назавтра вечером Род отказывается от своих четырех печенюшек из «Вулворта». Теперь мать щупает ему лоб и настойчиво расспрашивает о самочувствии, но Род вновь заверяет ее, что с ним все прекрасно. Неожиданно он вдохновенно говорит, что сестра Теодосия рассказывала в классе, будто вещи, которые дети любят, — десерт, например, — можно пожертвовать Богу во искупление грехов тех, чьи души пребывают в чистилище. Бабуля уже злится на Рода, в ней кипит тщетный, беспричинный гнев, она цыкает зубом, а потом сообщает, что монашки могут кудахтать о чем угодно, живут, как куры в курятнике, откуда им, во имя всего святого, знать о жертвах, если они жрут свои поганые ростбифы, пюре с кучей подливок, стейки на любой вкус, отбивные котлеты и взбитые сливки, и носят белье из чистого шелка, именно, прямо на коже? Но мать улыбается Роду, а дедушка говорит, что немного силы воли еще ни одному мальчику не повредило. Бабуля ворчит и так пристально смотрит, что ее взгляд прямо обжигает Роду висок. Он не смеет обернуться. В тот вечер в постели все тело Рода вдруг сотрясает дрожь. Кошмарную секунду он боится, что сейчас заорет и злобно расхохочется. Пенис зудит, вздрагивает, твердеет. Сплошь тайна и тишина.

Род по-прежнему строго и смиренно постится в псевдорелигиозном воздержании, и несколько дней спустя на столе во время чаепития чудесным образом появляется бисквитный торт с шоколадной глазурью. Из «Эбингера»! Бабуля отрезает три больших куска, раскладывает по тарелкам себе дедушке и матери, а Род пьет чай с идиотски блаженной, насколько позволяют его грубые невыразительные черты, физиономией. Он старается изобразить полудебильность Иисуса с церковных открыток. По поводу удивительного десерта никто ничего не говорит, кроме бабули, — она сообщает, что ей захотелось всех немного побаловать. Чудовищная ложь витает над столом, выставляется всем на обозрение, пока не поблекнет. Бабуля ест торт и смотрит на Рода, но тот беседует с дедушкой о питчерах «Доджеров».

Бабуля размечает их разговор причмокиванием и тихим ворчанием. Прикончив последнюю крошку, она радостно сообщает, что хватит и на завтра! Золотой зуб сияет.

Род улыбается, крестится, просит разрешения выйти из-за стола. Он что, оглох? Бабуля багровеет и ругает дедушку: тот закурил вторую сигарету, это при нынешних-то ценах, сигареты теперь будто из золота сделаны. Иисус, Мария и Иосиф!

Назавтра бабуля порет Рода ремнем за намоченное полотенце. На следующий день щиплет ему руки до синяков за то, что не переобулся после школы. Потом за невымытые перед ужином руки, будто черномазый какой, молотит Рода по ушам, пока у него не начинает звенеть и шуметь в голове. Еще через день дубасит костяшками пальцев Рода по черепу за кляксу на белой школьной рубашке. Ее раздражение многообразно выплескивается еще дней десять: Род воет от боли, плачет неподдельными слезами, а также искусно их симулирует, корчится в муках и безысходности, а по ночам его посещают непрошеные видения: бабулю заживо пожирают бешеные собаки. За ужином он по-прежнему отказывается от десерта, сообщая всем, что каждый вечер его жертва приносит триста дней прощения бедным страдающим душам. Он уже овладел искусством, говоря о своих скромных деяниях, смиренно смотреть на стол.

Бабуля возит по столу тарелкой, истошно орет на дедушку, критикует мать за работу по дому и жалуется на чай, который теперь смеют называть ирландским. Она покажет этому бакалейщику, фрицу-нацисту этому, что такое ирландский чай!

Еще дважды бабуля подает удивительный десерт: один раз — перевернутый ананасовый торт, потом свежую клубнику со взбитыми сливками. Затем перестает, несколько недель презрительно бормочет и ворчит. Время от времени она задает Роду трепку, внезапно бьет по лицу, оскорбляет за злополучное упрямство, доставшееся ему от слабоумного отца, за дряблые руки, бледно-зеленые зубы, буйную копну рыже-соломенных волос на сплошь засыпанной перхотью голове, за всю его жизнь, за его существование, жалкий уродец.

Все эти события заставляют Рода понять: вещи и идеи, что любимы и лелеемы людьми, можно эксплуатировать, обесценивать, растрачивать и уничтожать. Лежа в постели, он осознает, что усвоил некоторые бабулины уроки. Ее мудрость мягко и нежно светится в мертвом центре его холодной ненависти.