Изверг Род

Тридцать два

В субботу рано утром мать уходит искать работу в ресторанной, как выражается дедушка, сфере, дедушка говорит, в ресторанной сфере всегда нужны бойкие чистенькие девчонки — посетителей обслуживать, с кассой в обед управляться и у плиты работать. Он серьезен, уныл и, надев эту маску, тут же прибавляет, что как бы трудно ни пришлось, хотя, слава тебе господи, наконец дела вроде на лад пошли с этой заморской войной, как бы трудно ни пришлось, людям надо есть. Он делает паузу, кивает и говорит, что людям надо, вот именно, есть, неважно, какие времена, хорошие, плохие или вообще никакие. Людям. Надо. Есть.

В субботнее утро бабуля всегда находит Роду массу мелких дел или поручений в невысказанной надежде, что он проваландается с ними до упора и опоздает на дневной сеанс в «Альпиец», а если успеет к основному фильму, то пропустит мультики, специальный выпуск, последнюю серию «Храбрецов красной арены»[17], бесплатные комиксы и пакетик лежалых конфет. Однако мать помогает Роду справиться — чаще всего бегает по магазинам, когда бабуля неожиданно вспоминает, что еще непременно следует купить. По утрам в субботу разыгрывается до мелочей продуманный ритуальный поединок между бабулей и матерью — они наносят удары, ни словом не выдавая подлинных намерений и смыслов: сплошь почти веселое лицемерие. Ледяная бабулина улыбка иллюстрирует печальную необходимость — увы! — работать, чтобы жить; материн застывший настороженный взгляд — допущение, что бабуля понимает: задача матери — помогать сыну, бабулиному внуку, которого бабуля, разумеется, любит, холит и лелеет. Но сегодня утром бабуля позволяет себе роскошь поиграть с беззащитной жертвой. Можно не сомневаться: Род не только пропустит самую интересную часть сеанса, ему еще придется выслушивать бабулину ругань из-за провинностей торговцев-выродков, жидов и макаронников, готовых пятаки воровать с глаз покойника.

Едва за матерью — в старательно вычищенном потрепанном твидовом пальто и зеленой фетровой шляпке — закрывается дверь, бабуля сообщает, что у нее к Роду имеется парочка просьб. Бабуля чудно улыбается, полагая, что это дружелюбная улыбка, и прибавляет, что Род может оставить себе сдачу и купить конфет. Конфет. Съесть. В кино! Род смотрит на бабулю с расчетливым безразличием, уклончиво и неуверенно улыбаясь. Накатывает чувство, будто ему роют яму, куда в нужный момент невзначай столкнут. Род, наверное, не против, говорит бабуля, потратить пару центов на себя, правда же, Род не возражает получить чуточку денег, может, целых пять центов, они согреют Роду карман, Род ведь не прочь купить шипучки, лакричных леденцов или сосисок, пожевать, пока смотрит кино, правда же? Род отрицательно мотает головой, говорит, что это классно, спасибо, бабуля. Ах, яма шире и глубже.

Бабуля велит Роду сходить к итальяшке-бакалейщику, а потом в булочную на той же улице, там еще за прилавком такая девка в толстых очках, ретивая проповедница, поганка бледная, Род понял, кто. Бабуле нужны два хороших спелых помидора от итальяшки и три булки с маком из булочной, вот и все. Она дает Роду денег, говорит, что должно хватить, и еще пара центов останется. Она свирепо сияет. Сдачу Род оставит себе! Когда он возвращается с покупками, у бабули на лице почти трагическое беспокойство — Род мгновенно распознает театральную фальшь. Бабуля просит ее извинить, она забыла, что еще нужен фунт фарша от мясника Фила, но у Рода полно времени до сеанса в «Альпийце», он туда успеет, как и все мальчики, которым, в отличие от Рода, никогда и в голову не придет помочь по дому. Она искренне надеется, говорит бабуля, что Род успеет. Ее тревога так поразительно лицемерна и преподносится столь блестяще, что Род едва сдерживает смех. Однако не смеется, потому что смех неизбежно отменит кино, а он пока в «Альпиец» успевает, хотя и не особо надеется. В забытом фарше он видит почерк искусного стратега, Роду остается лишь наблюдать за развертыванием войск и готовиться подавлять все признаки собственной злобы.

Бабуля добавляет Роду денег к оставшимся шести центам, и он уходит. Когда он возвращается, бабуля угрюмо горбится за кухонным столом, глаза полны слез. Род ошеломлен. Слезы! Он потрясен, ибо понимает: бабуля и впрямь начала широкое наступление. СЛЕЗЫ! Бабуля поднимает взгляд, кивает по очереди на помидоры и булки, на этот жалкий настольный натюрморт. Она говорит, что сама виновата, нельзя посылать туповатого беднягу в магазин, где от людей не дождешься сострадания к мальчику, у которого с мозгами туго, который учится в классе с презренными извращенцами. У грязных макаронников и проклятых баптистов, у трясунов этих, ни капли сострадания, вдобавок они из кожи вон лезут, чтобы надуть слабоумного паренька, прости господи, правдивость бабуле всегда мешала, но бабуля никому не желает дурного, бог свидетель. Ничего не поделаешь, придется Роду сходить к поганому грязнуле, отнести ему обратно мятые гнилые помидоры с запиской, ей-богу, чтобы прекратил издевательства, и к сушеной старой деве в телескопах, отнести булки, ни у кого не хватит наглости сказать, что они свежие, а маковые зернышки где, она что, считает эти жалкие крупинки маком? Шведка прижимистая тоже записку получит. Бабуля говорит, пусть вернут все деньги и, ей-богу, они все вернут, до последнего цента, или она им покажет небо в алмазах! Род неосторожно косится на часы в кухне: время еще есть, даже с новым поручением. На мгновение он встречается с бабулей взглядом и понимает: она прочитала его мысли. Он натягивает маску идиота, отвалив челюсть, берет помидоры, булки, записки и уходит.

Остаток утра тратится на неослабевающее бабулино изумление, как плохо относятся к ней местные торговцы, и на ее попытки восстановить справедливость. Род возвращается домой и узнает, что фарш Фила несвежий, нет, он тухлый, всю ночь на подносе пролежал, этот наглец что, думает, она вчера родилась? Тухлятину следует вернуть с особенно резкой запиской. Бабуля смущенно глядит в кухонное окно на крышу и краснеет. Говорит, что забыла попросить Рода заскочить на минутку к Дрейеру — купить у жирного наци четверть фунта домашнего сыра, все равно Род относит фарш. Бабуля говорит, Род так великодушно жертвует субботним утром, она так рада, что он получит всю сдачу, это самое меньшее, чем она может его отблагодарить.

Наци, толстый любитель сосисок, имеет наглость всучить американскому мальчику домашний сыр, который был свежим, когда Наполеон ходил в кадетах, нацист, или как они там себя называют, у него на стене в магазине портрет Гитлера висит, его будто кошка с помойки приволокла, а на усах дерьмо какое-то. Бабуле очень жаль, она знает, что уже поздно, похоже, что, ну, если Род поспешит, если он очень поспешит, он тогда, будем надеяться, бабуля говорит, что ее девиз — никогда не сдавайся. Род на нее таращится, неожиданно вспомнив, что мать говорит, бабулин девиз — не открывай дверь. Бабуля велит Роду отнести этот вонючий домашний сыр нацисту обратно.

Род по достоинству оценивает бабулин злой гений, ибо магазин Дрейера стоит прямо напротив «Альпийца». В торжестве временных расчетов бабуля подстраивает так, что едва Род подходит к магазину, в кинотеатр начинают впускать буйную, шумную, охрипшую толпу детей. Опоздал. Конечно, опоздал. Род протягивает мистеру Дрейеру пакет и записку, смотрит, как тот читает, презрительно скривив губы. Он открывает кассу, сует Роду в руку деньги и велит передать, что если бабуля думает, будто его домашний сыр годится лишь свиньям в корм, пусть ходит в другой магазин. Его круглое лицо побагровело и раздулось, несколько секунд Род стоит, симулируя тупое удивление, надеясь, что немецкого сукина сына хватит удар.

Когда он возвращается, бабуля говорит, что он, похоже, немного пропустит кино, это ведь ничего? Говорит, что поделом ему, такой копуша, бабуля ему столько раз говорила, а он все равно никогда не смотрит, что покупает, вот его и обманывают продавцы-жулики. Он ведь никогда не смотрит! Род молчит, а бабуля щурится и сообщает, что собирается Род в «Альпиец» или нет, кино там или не кино, сначала пусть пообедает, вот именно, она его без обеда из дому не выпустит, кругом свирепствуют болезни, ей только и не хватало, чтобы Род свалился, еще и сиделкой стать, мало того, что она тут главный повар и посудомойка. Бабуля делает паузу, задумывается, делает вдох и говорит, что Род не получит сдачу на конфеты, потому что, ну, она ведь ничего не купила! Никакой сдачи. Она кошмарно улыбается.

Род сидит за столом. Говорит, что все отлично. Говорит, что все в порядке. Что все равно он, пожалуй, дневные сеансы перерос, там малышня верещит. Она совершенно согласна, говорит бабуля, она рада, что у мальчика есть голова на плечах. Ему и вовсе незачем теперь ходить в кино по субботам. На ее лице мелькает неуловимое подобие, намек на улыбку. Пускай Род сидит дома, помогает бабуле и матери с дедушкой, тут куча дел. Кстати, говорит Род, он только что вспомнил, мистер Дрейер просил непременно бабуле передать, что она грязная собака. Или грязная свинья. Род точно не помнит.