Изверг Род

Тридцать семь

Пэтси и Род сидят на земле в укромной тени густых кустов, что растут вдоль заброшенной парковой дорожки. Род говорит, ему правда паршиво, что Пэтси получила выволочку за то, что несколько дней назад было, ему тоже задали взбучку, ну, его-то ремнем выдрали, пусть сама синяки посмотрит, если охота. Он безразлично смотрит на Пэтси, говорит, ему по правде наплевать, говорит, ему похуй, когда его ремнем бьют! Он привык, что его лупцуют, ничего нового, смех, да и только.

Интересно, а можно как-нибудь так усадить Пэтси, чтобы она снова ноги раздвинула?

Пэтси говорит, она как бы чуточку боится сидеть тут с Родом, если тот, кто их видел в прошлый раз, снова их увидит, ее убьют, просто убьют. Она смотрит на Рода, рот приоткрыла, смачно жует две пластинки «Хи-Хи-Два-Пузыря». Пэтси говорит, они наверняка из-за Рода попались, он так громко тогда разговаривал, он всегда громко разговаривает, наверное, потому что целый день сидит в классе с идиотами и дебилами.

Род смотрит на ее губы, на запаршивевшие коленки. Думает о ее липких поцелуях и как ее рука случайно его коснулась — может быть, случайно. Он хочет ее полапать, залезть ей под блузку, под юбку, в трусики. Ляжка наполовину вылезла из-под истрепанной клетчатой юбки. Род спрашивает, нравится ли ей жвачка, и Пэтси кивает, жует. Род ей не сказал, что чуть не попался, когда воровал жвачку у нового кондитера, жида, крысы этой. Пэтси надувает губки, говорит, она думала, что он, может, купит ей другой волчок или йо-йо Дункана, или, может, новых шариков, разноцветных таких. Она говорит, что не пошла бы с ним в парк, в кусты из-за какой-то жвачки. Род отвечает, что в следующий раз принесет что-нибудь правда классное, а Пэтси говорит, никакого следующего раза не будет, она боится до смерти, совсем чокнулась, наверное, если сюда пошла. Род смеется, говорит, что готов поспорить, Пэтси визжит, как резаная, когда ее отец слегка по заднице шлепает. Она бы видела, чем из него бабуля дерьмо выбивает. Пэтси кривится: говорить все время грязные слова — это грех. Род не обращает внимания, рассказывает, что привык к порке, ему теперь наплевать, хотя он здорово боялся, когда мелкий был. Род смотрит на ее маленькую грудь и прибавляет, что знает волшебное слово, скажешь — и ничего, совершенно ничего тебе не страшно. Он откидывается на локти, в тень, смотрит Пэтси под юбку.

Пэтси спрашивает, о чем это он. Спрашивает, что за волшебное слово, говорит, что волшебных слов не бывает, спрашивает, какое слово. Член Рода в боевой готовности, Род гадает, что сделает Пэтси, если он сейчас возьмет и вывалит член из штанов. Он улыбается, старательно прикрывая отвратительные зубы верхней губой. Говорит, это особенное слово, оно кого угодно от боли защитит, человек ничего не почувствует, ни порки, ни пощечин, ничего, богом клянусь. Например, говорит Род, Пэтсин отец спустит с нее штаны, отшлепает по голой заднице рукой, ремнем или щеткой, а она ничего не почувствует. Рода бросает в краску при мысли о голой Пэт-синой попе, о трусиках, спущенных до колен. О, господи, Пэтси, Иисусе, Пэтси, шлюшка.

Пэтси неуверенно хихикает, но не сводит с Рода глаз. Он рассеянно спрашивает, следит ли она за игрой «Доджеров», а то его отец столкнулся как-то в «Эбингере» с Дольфом Камилли[19], тот сливочное печенье покупал, честно, сливочное печенье! Род смотрит сквозь листву на серый огрызок неба. Пэтсина попа, голая! Между ног точно булавками колют, и притом все онемело. Пэтси спрашивает, какое волшебное слово, она хочет знать, она не верит, но если он скажет, она его поцелует. Ее передние зубы блестят слюной, Род смотрит под юбку благословенной девы грязной Пэтси, ему хочется юбку содрать. Хочется выплеснуть молофью Пэтси на старые стоптанные тапочки. Он говорит, что не может сказать слово, голос так дрожит, будто изнутри его губами шевелит кто-то другой. Пэтси говорит, он может сказать, он может, он будет гадкий, если не скажет, а если б она знала волшебное слово, хоть она и знает, что не бывает волшебных слов, она бы сказала Роду.

Род откидывается на оба локтя — ему плевать, пусть Пэтси и увидит, что у него встал; он даже как бы хочет, чтобы она увидела, он, похоже, сейчас свихнется. Он смотрит на ее влажные губы, как она жует, говорит, что скажет, но пусть она взамен пообещает, что разрешит себя потрогать, где он захочет. Она переспрашивает, потрогать? Где потрогать? Род повторяет, что, во имя всего святого, только что сказал, — потрогать, где он захочет ее потрогать. Пэтси жует жвачку очень быстро и отвечает, ладно, давай, говори слово, она обещает, Род ее потрогает, как он говорит, если скажет. Род говорит, что волшебное слово — «зеленый волчок». Пэтси смотрит на него и фыркает, говорит, что хочет настоящее слово, какой еще зеленый волчок? Род говорит, чтоб ему провалиться, если это не настоящее слово. Пэтси насмешливо улыбается и говорит, что он на днях купил ей зеленый волчок. Род садится, говорит, и что? Говорит, он потому ей и купил этот проклятый волчок, думал, волчок принесет Пэтси удачу. Она глядит недоверчиво, и Род говорит, что клянется всемогущим богом, разрази его гром на этом самом месте, если это не самое-пресамое настоящее волшебное слово. Говорит, Пэтси просто должна три раза сказать это слово, ну, вполголоса, перед тем, как ее собираются нашлепать по заднице, и тогда ничего не почувствует. Он крестится, говорит, чтоб ему по правде провалиться, если врет. Пэтси сомневается, но потрясена абсолютной чистой искренностью его глупого лица, свекольно-красного и лоснящегося от жирного пота. Он спрашивает, ну, что? Пэтси закрывает глаза, нервно заправляет блузку и кивает — мол, да. В сгущающемся сумраке густой листвы Род придвигается ближе. Говорит, все будет хорошо, ей понравится, затем неуклюже и грубо задирает юбку на костлявые бедра и сует Пэтси руку между ног. Затаив дыхание, она распахивает испуганные глаза.

Род не уверен, как это все делается, и ему плевать. Пэтси очень тихо плачет, потому что Род говорит, если их увидят, могут упечь в исправиловку или даже в психушку, особенно девчонок, потому что все считают, если девчонки этим занимаются, значит, они прирожденные потаскухи, особенно те, которым лет одиннадцать-двенадцать. Говорит, что его винить не будут, знают же, что он в классе для тупиц, а значит, и сам дебил, да и все равно он скажет, что его Пэтси подбила, ширинку даже расстегнула, кто, к чертовой матери, поверит в дурацкую историю про волшебное слово, в самом деле? Вставший член вылез из штанов, Род кладет на него Пэтсину руку, господи, господи! Роду пофиг абсолютно все, особенно Пэтси — она лишь рука, что движется вверх-вниз, а он показывает, как. Ему противно смотреть на перекошенное в страхе лицо, на эти торчащие зубы, на рот, обведенный липкой грязью, на слезы, что текут по щекам, господи, вот ведь потаскуха! Род хватает ее трусы, тянет по ногам, скидывает и всем весом падает на Пэтси. Он точно не знает, что делать, но понимает, что должен попасть в нее, направляет член ей между ног, качает вслепую, затем чувствует, что уже внутри — чуть-чуть. Пэтси плачет и крысиными зубами грызет кулак, Род делает выпад изо всех сил, но она слишком маленькая, слишком узкая или что там, однако это неважно, потому что на втором толчке он уже кончает, ух ты, господи Иисусе боже мой, ей на живот, на бедра, струей на юбку и куда только можно, он не сдерживается, ничего не может поделать, все заливает спермой, кончает на все вокруг, боже милосердный!

Почти стемнело. Род и Пэтси молча идут через парк в свой квартал. Пэтсина юбка чуть влажная там, где Пэтси водой из фонтанчика смывала пятна молофьи. Теперь она плачет в голос, и Роду противно, ему плевать, пускай хоть умрет от своего рева, они просто идут, но он немного нервничает. Он говорит, ей лучше идти вперед, им же не надо, чтобы их кто-нибудь увидел и растрезвонил на всю округу. Он стоит очень близко к Пэтси, берет ее за локоть и говорит, лучше ей никому об этом не рассказывать, а то он всем скажет, что видел, как она в подвале трусы снимает перед Бабси и Кики и остальными парнями, письку показывает, и что она разрешила Большому Микки ее трахнуть, вот именно, потому его и отослали обратно в исправиловку. Род говорит, что будет врать до посинения, и даже если ему не поверят, выкинут из школы и изобьют до полусмерти, ему плевать, потому что он через несколько лет пойдет в морскую пехоту. Род говорит, готов спорить, ей-то не плевать, если исключат, ей тогда придется распрощаться с Епископом Моллоем или с Фонтбонн-Холл, туда шлюшек не пускают. Пэтси кивает, слезы катятся по ее бледному, полосатому от грязи лицу, она отворачивается. Род наблюдает, как она уходит в сумерках, сутуля худые плечи, господи, ну и чучело.

Род прислоняется к фонарному столбу и понимает, что чувствует себя превосходно, замечательно.

Будто парень из грязной книжки. С Блондиночкой или Эллой Синдерс[20].

Будто мужчина.

Будто съездил Сэлу Ронго кулаком по физиономии, забавы ради, ему отлично, отлично.

Род думает о Пэтси, потаскушке, легкая добыча, какая чепуха, делает вид, что не хотела ничего такого, вся в соплях и слезах. Господи, шлюшка!

Род громко хохочет. Он думает, что теперь маленькая плакса на исповеди сразит священника, блядь, наповал, сто лет будет «Аве Мария» читать и в церкви ползать на четвереньках по проходу, как старухи-макаронницы в черных платьях.