Красный волк

Часть I. Глава I

Каждый раз, спускаясь по широкой лестнице в обеденный зал, Ун проходил мимо высокого стеклянного шкафа. На нижней полке был выставлен покрытый царапинами и мелкими вмятинами зеленый шлем прадеда, на верхней – его медали на красных бархатных подушечках. Он был отчаянным бойцом и жал руку самому императору Тару Завоевателю Первому, и наград у него было не счесть: серебряная и золотая ветви отваги, знак почета за зимнюю кампанию на Зеленых островах, Красный цветок за операцию «Море роз», Красный цветок второй степени за секретное задание, доверенное ему верховным командованием. Мама требовала, чтобы Ун перестал лапать шкаф, но он все равно снова и снова прижимался ладонями к стеклу и смотрел на медали, пытаясь представить, какой все-таки была та Объединительная война.

«Вот бы я родился не сейчас, а тогда», – думал он с досадой, глядя на портрет прадеда, стоявший подле наград. Они ведь были так похожи! Одинаковые красные волосы, яркие чуть раскосые зеленые глаза, большие серые пятна на лице и шее, растекавшиеся по светло-золотистой коже, и даже уши одинаково заостренные. «Я бы занял ваше место, а вы – мое», – обратился Ун к этому суровому раану, которого никогда не знал, но о котором так много слышал.

А если уж родиться не к самой Объединительной войне, так хотя бы к десятилетию примирения, когда императорская армия боролась с бандами и военными преступниками. Но ему ужасно не повезло, и он появился на свет двенадцать лет назад в девяносто первый год вечного мира. Император защищал покой внутри государства, а дикари с соседнего континента и островов боялись и нос высунуть, и никаких войн в ближайшие годы не предвиделось.

– Господин Ун! Ваш отец очень недоволен, что вы опаздываете к завтраку!

Ун чуть не подпрыгнул от испуга, оторвался от стеклянной витрины и побежал вниз по лестнице. Мола, их старая домашняя служанка, поклонилась, но тут же осуждающе покачала головой. Она не стала скрывать досады, и ее крапчатое лицо вытянулось.

– Вы опять огорчите родителей! И это в такой-то день!

Как и все норны, Мола любила поболтать, но все равно нравилась Уну. Наверное, потому что была на одну восьмую раанкой.

– А ты завтра поедешь с нами? – спросил он, чтобы немного унять ее гнев.

– Конечно! – расчет оказался верным, Мола просияла от гордости. – Ваш отец сказал, что на севере невозможно найти приличную прислугу. Как же можно уехать без Молы? Уверена, там мне работы хватит надолго! Дикие края. И так далеко от Раании. Уму не постижимо!

У дверей обеденного зала Ун остановился. Он боялся получить строгую отповедь за опоздание, но приложил все возможные и невозможные силы, чтобы войти спокойно, а не бегом. Отец это оценил и коротко кивнул, разрешая ему сесть за стол. Сестры Уна – Тия и Кару – такие же красноволосые, как и он сам, но желтоглазые, похожие этим на мать, переглянулись разочаровано. Они надеялись на представление и теперь были огорчены.

Завтрак прошел в благоговейной тишине, сразу после чая отец ушел – у ворот его уже ждал служебный автомобиль. Мама велела Моле приготовить теплые пальто, погода обещала испортиться к вечеру. Когда Ун и сестры были одеты, она поцеловала каждого из них в щеки и лоб и сказала:

– Никаких шалостей!

Ун серьезно пообещал, что никаких шалостей не будет, сестры же захихикали. Когда шофер открывал перед ними дверцу серого, похожего на горбатого быка, автомобиля, Ун проворчал:

– Если вы так и будете продолжать, то в следующем году вас не примут в сестринство императрицы Ании.

– Ну, тебя-то приняли в братство императора Тару! – ответила одна из них, не разберешь какая. – И мы как-нибудь справимся!

Почему все у них было так просто? Сам Ун за полгода начал учить слова клятвы, которую должен был произнести перед флагом братства и Империи. В ночных кошмарах ему снилось, как он выходит к знаменам, как открывает рот, и не может вспомнить ни слова после фразы: «Я клянусь, что своей жизнью и кровью раана буду...». Нет, в действительности все обошлось, но у него тряслись коленки, и было такое чувство, что значок братства – два перекрещенных меча на щите – он заслужил в ужасной схватке.

Но теперь, на самом деле, эти старые воспоминания и тревоги за будущее сестер казались сущей ерундой.

«На север!».

Завтра утром вся их семья отправится на север. Отец станет управителем Новоземного округа, и, возможно, скоро его переведут в какое-нибудь министерство в столице, и там, если повезет, они смогут увидеть самого императора, императрицу и наследных принцев, и всех глав Совета. Нужно только дождаться завтра! Тогда начнется настоящее приключение. Не как на войне, но очень похожее.

Перед первым звонком всех учеников построили на школьном плацу, и пока медленно поднимали императорский флаг с серой птицей, они, ежась под ударами ветра, пропели гимн. После бесконечно долгой чередой потянулись уроки.

Ун редко получал замечания, а в этот день схлопотал сразу три и все никак не мог перестать смотреть в окно. Он не считал птиц, не пялился на дома и не пытался заглянуть в чужие окна. Просто перед внутренним взором его возникали призрачные образы северных земель с их жирными черными почвами и густой зеленью. Он представлял богатые фермы и диких макак, которых там держали в специальных загонах. Ученые изловили многих из них и научили работать на простых станках и в поле – уж очень ловко эти звери умели подражать раанам и другим разумным.

«Может быть, отец позволит нам завести такую макаку? Вот бы было забавно посмотреть, как она играет на скрипке», – Ун бы обязательно придумал для нее и другие интересные фокусы. Во время войны враг даже натаскивал этих зверей в стрельбе и создавал из них армии. Понятное дело, слабые и смешные, но какого еще зверя можно обучить таким трюкам?

«Только бы уговорить отца!».

Перед уроком литературы он сидел на лавочке возле высокого окна в коридоре и старался дочитать заданную главу из книги «Время испытаний», написанной императором Тару Завоевателем, но никак не мог поймать ускользающие слова.

– Ун-Ун, в ушах шум!

Пока он пытался справиться с размышлениями императора об устройстве мира и месте, занимаемом в нем раанами, к нему подкралась Ния и ущипнула за ухо. Он вскрикнул и попытался хлопнуть ее по запястью, но она увернулась, показав язык.

Сам бы он никогда не выбрал себе такую невесту. Конечно, ее мать происходила из древнего рода, уходящего корнями к первым жителям Раанских земель, у нее огненно-красные, как острый перец, волосы, глаза желтые, как палый осенний лист, а на щеках по два симметричных пятна, но она вредная, наглая и уже вся в прыщах. Ун очень огорчился, когда в один дождливый вечер отец вернулся домой и показал всем квадрат светло-розового картона, присланного из министерства по делам семьи.

– Утвердили, – сказал он и почти улыбнулся, а потом важно пожал руку Уна, – у тебя будет прекрасная жена.

И что-то еще он сказал. Не то «породная», не то «дородная», Ун был так огорчен выбором отца и министерства, что уже не слушал и расплакался, как маленький. А ведь его тогда уже приняли в братство! Хорошо, что никто из чужих не видел того позора.

– Ун-Ун...

Она хотела придумать еще какое-нибудь обидное прозвище, но в коридор вышел Косоглазый. Он как всегда хотел проскользнуть до крайнего кабинета незамеченным и как всегда не смог. Слишком толстый он был и глупый, да и носить светло-синюю форму братства ему не разрешалось, и в коричневом пиджачке он походил на мишень. Ния поспешила присоединиться к трем мальчикам, шествующим за ним по пятам и демонстративно кривящим глаза, а Ун подумал, что, должно быть, не так уж и плохо ходить в ее женихах. Косоглазому никакой невесты не полагалось. Старшие ребята в братстве говорили, что он вообще уже не мужчина, и что в эту школу его пускают лишь потому, что его дед был видным чиновником в Совете, и что мать его согрешила с каким-то подметавшим улицы норном. Если в разговоре возникала эта теория, Ун всегда с видом знатока замечал, что необязательно с норном, и рассказывал об их служанке, которая совершенно не была косоглазой. Да и не так плохи эти норны с их мелкими пятнами и соломенного цвета волосами. Сто лет назад они принесли клятву верности раанам и не прогадали.

Сморкавшийся и сопящий Косоглазый скрылся в кабинете, так и не сумев избавиться от «хвоста», а Ун вновь забегал глазами по строчкам книги, и вновь вернулся мыслями к северу, больше не вспоминая о толстяке.

«Если попросить, отец разрешит съездить к Черной крепости, которую штурмовал прадед? А если...».

Когда последний урок закончился, учитель нравственности устроил небольшой сбор братства. На нем объявили, что Ун уезжает и что отец его получил высокий пост, за этим последовали искренние долгие поздравления, а он стоял пунцовый, в цвет своей шевелюры, и снова и снова обещал прислать что-нибудь с севера для школьного музея.

Позже, идя к автомобилю, Ун обернулся и взглянул на белое здание школы, на плац, на флагшток, не веря, что уже не вернется сюда, и уже чувствуя себя здесь чужим. Такое же горько-щемящее чувство возникло у него дома. На подъездной дорожке стояли два грузовика, и рабочие, широкоплечие крапчатые норны, грузили в них ящики с вещами и мебель, аккуратно замотанную в несколько слоев ткани и пленки, точно обвитую паутиной. Стеклянный шкаф с наградами и шлемом пропал, но Ун не сомневался, что скоро вновь увидит их, пусть и произойдет это уже совершенно в другом месте.