Красный волк

Глава XXI

– Сейчас еще один состав пропустим и в путь. К полудню будем на месте.

Сказав это, Зар, помощник машиниста, загасил сигарету, метнул ее в траву и, чуть переваливаясь с бока на бок, пошел вдоль рельс к крошечному станционному дому, по самые окна осевшему в землю.

«Уже сегодня?» – Ун оглянулся на поезд. Он думал, что почувствует облегчение, когда недельное путешествие на юг наконец-то подойдет к концу, но вместо этого сердце сжала непонятная тоска. Прикипел он что ли к этому деревянному грузовому вагону? Смешно и глупо, но, выходило, что так.

Нет, поначалу пришлось несладко. Ун спать не мог из-за тряски и ритмичных ударов колес, от которых не спасал ни тонкий матрас, ни слой чистой соломы на полу. Каждый новый толчок отдавался болью в животе и отбитых боках. Да еще и мошкара донимала. Мошкара! Зимой! Хотя какая зима? Это Столицу теперь заливали дожди, а где-то на севере Благословение Императора укрывала тяжелая снежная шапка. Юг дышал влажной духотой, и леса его пухли от яркой, толстолистой зелени.

Проклятые леса здесь вообще были повсюду, Ун за неделю насмотрелся их на всю оставшуюся жизнь, и даже от вида лесного пейзажа с озером, который удалось захватить с собой, его уже начинало мутить. Хотелось простора, хотелось видеть мир от горизонта до горизонта. В землях исконной Раании тоже царили леса, но они были воздушными, полупрозрачными, здешние же полнились тьмой и больше походили на сплошной монолит. Ну и местечко! Неудивительно, что норны, испокон веков жившие в этих жестоких краях, ничего не смогли создать и годились только быть рабами или солдатами для соренов и забытого врага. Если бы рааны оставили тут крапчатых без надзора, так они бы и вовсе одичали.

Правда, была и здесь своя красота. Птицы. Желтые, ярко-красные, пурпурные и синие. С хохолками, раздвоенными хвостами и даже когтями на сгибах крыльев. Ун никогда и нигде не видел таких удивительных птиц. Чем дальше поезд пробирался на юг, тем чуднее и чуднее встречались пернатые, а вот четвероногие наоборот становились скрытнее и опаснее.

На одном полустанке обходчик – старый, седой раан – погрозил Уну пальцем, когда тот собрался отойти в лес по нужде:

– Не ходите далеко. У нас тут недавно видели черного кота. Задерет – глазом моргнуть не успеете, – потом обходчик проводил его к высохшей луже у самого края зарослей и показал застывший в окаменелой грязи след звериной лапы, в котором легко помещалась ладонь.

Ун слегка покраснел, вспомнив, как сидел потом и дулся на судьбу, которая в очередной раз чужими руками сохранила ему жизнь и, одновременно с тем, продлила его неизбывный позор.

В начале путешествия он вообще часто впадал в крайности, и как-то даже решил, что навсегда останется в южных провинциях, но потом пришел в себя.

Его ведь не изгнали – не дождутся, сволочи, да и на Столице свет клином не сошелся. В старой Раннии было множество городов, где он сможет найти себе место, пусть бы и последним счетоводом. Да кем угодно, лишь бы не оставаться до конца своих дней в корпусе безопасности. Тем более, если подумать, через четыре года у него уже могут появиться племянники, надо будет их обязательно увидеть. А до тех пор можно ни о чем не думать. Кару теперь, считай, пристроена, и что до второй... со второй тоже все будет хорошо. И за матерью эта вторая присмотрит. «С таким-то заступником и покровителем, что ей будет», – мысль была горькой. Перед внутренним взором, точно откликнувшись на зов, возникло вытянутое лицо с бледными пятнами, обрамленное красными, зачесанными назад волосами… Ун попытался прогнать образ господина Ирн-шина, а тот как будто назло стал только ярче и живее и даже начал открывать свой лживый рот, но, к счастью, слов было не разобрать за стуком проносящегося мимо поезда.

Надо было подумать о чем-нибудь хорошем. Только не так-то много этого хорошего происходило в последние месяцы. Разве что вот позавчера... Ун вспомнил, как во время очередной стоянки поднял глаза, щурясь от жалящего солнца, и увидел в небе маленькую черную точку. С земли казалось, что железная птица плыла неповоротливо и неспешно – иллюзия эта свела в могилу многих врагов Раании. «Пойди я в летуны, – думал Ун, следя за бесконечно далекой и великой машиной, – и сейчас бы не волновался ни об отце, ни о матери…». Для летунов не существовало иной верности, кроме верности империи, и о своих былых привязанностях они забывали, как только приносили присягу.

В век прадеда железных птиц было много, что скрывать, без них Объединительная война закончилась бы, скорее всего, по-другому, теперь увидеть хотя бы и одну – считалось большой удачей. «Это добрая примета», – подумал Ун, и пока еще ощущал легкий прилив даровой смелости, решил разобраться с одним пустяковым, но неотвратимым и отвратительным делом.

Он забрался в свой вагон, достал из ранца и вспорол ножом тугой сверток, обмотанный хрустящей мясницкой бумагой. В прорези мелькнула серая ткань штанов. Ун поморщил нос. Нет, все же он еще не смирился с суровым приговором Совета. Цвет формы казался ему теперь еще более пыльным и мерзким, чем прежде.

Переоделся он быстро, привычным движением заправил рубашку за пояс, одернул короткие рукава, и даже сразу нахлобучил кепку – лишь бы глаза не мозолила своей кокардой с оскаленной собачьей головой. «Ничего, приноровлюсь и к такому виду», – с мрачной уверенностью подумал Ун, и вздрогнул, когда раздался негромкий стук по деревянной стенке. Это был Зар.

– Отправляемся через пять минут. Ничего не забыл? А то я запирать буду.

– Нет, все мое при мне.

Тяжелая створка медленно, натужно зашуршала шарниром и заслонила дверной проем, пожрав свет и без того тусклого, утреннего солнца, скрежетнули ручки запоров.

Ун надеялся, что следующие три часа растянутся в вечность, но они пролетели быстрее, чем удар сердца. Он сидел и смотрел, как в широких щелях между досками вагона, мелькали желтые и зеленые пятна, но вот они начали замедляться, превращаться из пестрого месива в ветки и кривые стволы, поезд еще подрагивал, по инерции катясь вперед, но все с большей неохотой, и, наконец, глубоко вздохнул и совсем остановился.

Не прошло и минуты, а снаружи уже послышались торопливые шаги, помощник машиниста очень спешил. Оно и неудивительно, все стоянки в их долгом путешествии были строго рассчитаны. Ун не собирался никого задерживать, и когда тяжелая створка отъехала в сторону, позволил себе только одну вольность: не стал спускаться сразу, а потратил несколько секунд на то, чтобы оглядеться. Зрелище, открывшееся ему, было печальным. Они остановились даже не на полустанке: здесь не было ни платформы, пусть бы и самой разбитой, ни единого здания, ни запасных путей. Страдай он паранойей, так и вовсе подумал бы, что его решили выбросить черт знает где, как ненужного котенка.

Но такая свобода была бы слишком щедрым подарком.

Ун помог запереть вагон. Зар стер пот с красной шеи, отогнал муху, взглянул на карманные часы и указал на стену леса, вплотную прижавшуюся к рельсам:

– Во-о-он тропа. Пойдешь по ней, увидишь указатель, там и жди. Мы на обратной дороге будем в зверинце, надо забрать кой-чего, может, свидимся. Мы туда к вам часто ездим. Ну, в добрый путь.

– Бывай.

Ун думал, что ему придется идти по тропе час, а то и два, но лес здесь оказался не лесом, а разросшейся посадкой, шагов в сто шириной, прямо за которой начинался долгожданный простор. Нет, это была не равнина, всего лишь поле, разрезанное надвое полосой укатанной дороги и тоже упиравшееся вдали в проклятый лес, но и оно вселяло непонятную и упертую надежду, что все еще поменяется к лучшему. Ун огляделся, заметил облупленный ветрами и дождями указатель, о котором сказал Зар. Ему показалось, что указатель этот подпирал какой-то камень, но, присмотревшись получше, понял, что ошибся. Это был не камень, а раан в широкой соломенной шляпе, сидевший на туго набитом походном мешке.

Из вежливости, и чтобы не пугать его, Ун окликнул незнакомца еще издали:

– Добрый день!

Живой камень шевельнулся, поднял голову, потом встал и выпрямился, отбросив красную косу с плеча за спину. Это была молодая женщина, может, на год или два старше Уна. Она была невысокой и плотной. Два пятна на ее правом щеке располагались так близко, словно были кусочками так и не соединенной мозаики, а желтые глаза в тени шляпы казались красноватыми. Судя по походному дамскому костюму, где и черт бы не взялся сказать, штаны это или юбка, и по грубым мужским ботинкам, которые носила эта раанка, она была здесь не случайно и совершенно точно не заблудилась.

– Здравствуйте, – сказала она тихим и ровным голосом. Ун невольно вспомнил госпожу Диту. Не потому что в двух этих раанках было нечто общее, скорее наоборот, потому что они были совершенно не похожи.

«И что это я о ней вдруг вспомнил?»

– Вы тоже в зверинец? – спросил Ун, и обругал самого себя за глупый вопрос. Почему бы еще она здесь торчала посреди ничего? Его вторая сестра непременно бы воспользовалась возможностью ввернуть ему в ответ шпильку-другую, но эта раанка обошлась даже без снисходительного взгляда.

– Да, я ветеринар. А вы, должно быть, из охранного отделения.

– Так точно. Корпус безопасности. Меня зовут Ун.

– Сан, – ответила Сан, и протянула ему руку, покрытую аккуратными серо-рыжими пятнами. Ун даже растерялся в первый момент, но потом спохватился, вспомнив, где находится. Конечно же, руки здесь никто не целовал. И он просто мягко пожал протянутую ладонь.

– Жарко ведь на солнце. Вы бы отошли под деревья.

– Далеко, – ответила Сан, – я боялась, что водитель меня не заметит.

– Разумно. А вы, значит, едете ставить эксперименты на макаках?

– Макаках? – Сан, сощурилась, точно что-то вспоминая .– Вы о полосатых, да? Фактически они не макаки... они... хм... Неважно. Вы, наверное, с севера. Здесь их так не называют.

Ун хотел было заметить, что Столица совсем не север, а там макак тоже зовут макаками, но решил, что начинать умничать перед ученой дамой – дурная затея.

– И нет, я не из исследовательского блока, а из лечебного. Так что опыты ставить не буду, – тихо добавили Сан и опустила глаза.

Ун еще пару раз попытался оживить совсем уже затухшую беседу, но из этого ничего не вышло. К счастью, мучиться неудобным молчанием им пришлось недолго. Вскоре вдалеке послышался рев мотора, и на дорогу из-за деревьев выскочил пятнистый грузовик. Он затормозил у указателя, плюнув из-под колес волной мелких камней, боковое стекло опустилось, и в окно высунулся рядовой корпуса безопасности. Волосы его были всклочены, в уголках губ танцевала незажженная сигарета.

– Документы показали! – гаркнул он.

Ун протянул ему собственное удостоверение и передал путевые бумаги Сан, потом помог ей затащить тяжелый мешок в кабину, а сам залез в тентовый кузов, к ящикам, коробкам и сверткам, и почти сразу пожалел, что не потеснил новую знакомую. На первом же повороте его метнуло к борту так сильно и неожиданно, что он чуть язык не откусил, и как будто этого было мало, сверху, прямо ему на макушку, прилетел какой-то тюк не то клеенки, не то плотной ткани. Всю поездку Ун посматривал на виды снаружи лишь мельком, и в основном только и делал, что отодвигал от себя грузы, которые грозились ненароком придавить его. Да и было ли там на что смотреть? Дорога иногда бежала через лес, иногда через проплешины полей, порой вдали мелькали столбы или какая-нибудь смотровая вышка. По пути им не встретилось ни единого поселка, промелькнула разве что лесопилка, да и та, похоже, давно заброшенная,

Когда дорога перестала петлять, а ящики перестали кататься по кузову, водитель начал тщательно собирать все выбоины на своем пути, и Ун считал их, поминая каждого раанского героя теми словами, какими поминать их, безусловно, не следовало. Он добрался уже и до охотницы Ами с красными волками, но, к счастью, не успел ввернуть к ее имени ругательство-другое. Грузовик остановился так же резко, как и ехал. Мотор заткнулся, и мир вокруг наполнился приглушенной мешаниной звуков. Ун не спрыгнул, но почти вывалился из кузова, обернулся и замер.

Он помнил зверинец из своего детства, пусть время уже и затерло мелочи, и думал, что и теперь увидит нечто подобное, но серая стена, перед которой они оказались, была как будто бескрайней. За ней можно было поместить не стадион, и не два, но целый поселок, или даже небольшой городок.

Ун вдруг вспомнил огромную фигуру, склонившуюся над ним, и боль в ухе, и дикую рычащую макаку, извивающуюся на земле и готовую броситься...

«Сколько же там этих тварей?»

– Ун, вы идете? – Сан уже выбралась из кабины, и обошла грузовик. Он моргнул, посмотрел на нее, заметив в желтых глазах легкое любопытство, прокашлялся и сделал вид, что поправляет воротник рубашки,

– Да.

Вместе они дошли до бетонного забора, окружавшего казармы корпуса безопасности и казавшегося мелкой оградкой на фоне исполинской стены зверинца. У ворот стоял дежурный, загоревший так сильно, что пятен было почти не видно. Он разговаривал о чем-то с их шофером, который дорвался до спичек и теперь жадно дымил сигаретой. По уставу дежурному полагалась винтовка, но она отдыхала в теньке, подпирая собой дверь пропускного пункта. Еще по уставу дежурному полагалось сразу проверить документа новоприбывших, но от Уна он лишь отмахнулся.

– Стой ты и жди спокойно, сейчас тебя проводят, – потом он заметил Сан и заулыбался, – и вас тоже, разумеется, добрая госпожа. А что вы...

Договорить дежурный не успел. Боковая калитка справа от грузовых ворот распахнулась, из нее вышел очень молодой и очень довольный рядовой. Он подошел к Сан и Уну быстрым шагом, едва-едва не переходя на бег и отчаянно давя из себя суровость.

– Рядовой Лад! – отрывисто представился он и попытался рявкнуть: – Документы!

Попытаться-то попыталась, да только вышло из этого, скорее, тявканье, но мальчик все равно хмурился изо всех сил, так что даже пятно на лбу растянулось.

Ун отдал ему удостоверение, раздумывая, из какой же дыры должен был вылезти паренек, чтобы попасть вот в эту дыру и быть при этом таким счастливым. Он, наверное, только-только закончил школу и больше нигде не учился. Глаза его казались слишком большими, как у олененка, руки и ноги были тонкими и длинными, и серая форма корпуса не делала фигуру рядового Лада внушительнее, наоборот, скрадывала ее еще сильнее.

– Ха, – пробормотал мальчишка, – и правда Ун... надо же...

– А что?

– Да ничего... Идите за мной, – он небрежно, явно подражая дежурному или кому-то из старших товарищей, вернул им бумаги, но потом спохватился и, искрясь вежливостью, предложил Сан понести ее мешок, на что она согласилась, и придержал перед ней калитку, без умолка что-то тараторя.

Ун почему-то снова вспомнил о госпоже Дите, но в этот раз возникшее чувство было странно неприятным, мальчишка ему кого-то отдаленно напомнил. Но кого именно он понять не успел – все внимание его захватила деревня, оказавшаяся за забором. Ни о каких казармах, ни о каком военном порядке здесь и речи не было. Лад вел их между разномастными, раскиданными как будто случайно домами и указывал то на один, то на другой:

– Там у нас кухня и столовая, там склады... А вон там госпиталь.

Ун посмотрел на тесный сарай с ржавой крышей и подумал, что во время полевых учений, еще в бытность его курсантом, фельдшерские пункты их, располагавшиеся в палатках, были больше этого убожества.

– Вон там у нас жилые улицы...

Раанов на этих жилых улицах было как-то не видно. Да и вообще для такого огромного зверинца – Ун снова с ужасом посмотрел на высокую серую стену, угрюмо высившуюся по правую руку от них – солдат здесь было как-то маловато. И этот проклятый, немного душащий запах, который приносил ветер...

– Господин сержант! – бодро пискнул мальчик.

Ун повернулся, и, уставился на шедшего к ним навстречу сержанта. Тот был необыкновенно высок для раана и носил форменную кепку чуть ли не на самой макушке, так что из-под козырька торчали неровно обкромсанные красные волосы. Одного взгляда на его широченные руки, немного простоватое лицо и общий расхлябанный вид хватило, чтобы понять, какого рода этот раан. Деревенщина. Нет, в этом не было ничего постыдного или плохого, в конце концов, где другого разумного простая работа бы принижала, раан одним лишь своим присутствием возвышал любой труд, и все-таки. Ун видел достаточно сельских раанов на севере и помнил о резкости и некоторой неотесанности их манер. Им немного не хватало воспитания, и сытый желудок они всегда ставили прежде высоких идеалов. С ними надо было держать ухо востро.

Но как бы там ни было, Ун вытянулся по стойке смирно, пока рядовой Лад бодро рапортовал:

– Разрешите доложить, господин сержант! Пополнение встречено и доставлено! Рядовой Ун. И госпожа Сан. Ну, она не к нам. Не совсем к нам.

Сержант осмотрел Уна и Сан сонным, усталым взглядом, медленно почесал щеку здоровенными пальцами.

– Ну, рад вас видеть... – произнес он с немного невнятным, восточным выговором. – Сержант Тур. Госпожа Сан, вы прибыли в ветеринарную часть?

– Да, – ответила она

– Хм. Мне бы полагалось отвести вас к старшему гражданскому управителю, но он ведет дела из города, а здесь бывает раза два в месяц. Я могу проводить вас до ветпунка... ...

– Спасибо, не хочу тратить ваше время, сержант. Просто покажите просто, куда мне идти.

– Во-о-он та серая крыша торчит.

Сан кивнула, взяла свой мешок у рядового и пошла в проулок, заросший каким-то буйным красно-зеленым кустарником. Сержант сунул руки в карманы, проводив ее тяжелым взглядом, снова посмотрел на Уна:

– Рядовой Ун, значит... Ты будешь в моем патруле. Карапуз, отведи рядового к капитану, – мальчишка тут же обиженно насупился, похоже, недовольный, что его явно ненавистное прозвище выдали перед новичком. – Я пока соберу наших.

– Слушаюсь, господин сержант!

– Идите...

Рядовой повел Уна дальше по кривой улочке, и все косился на него не то с предупреждением, не то с вызовом. «Не хватало только завести себе врага в первый же день», – подумал Ун с раздражением.

– Лад, – спросил он, – а что наш сержант, не лютует?

Услышав имя, а не прозвище, мальчишка тут же как будто немного расслабился:

– Не! Он у нас справедливый. Как ты к нему, так и он к тебе.

Ун кивнул и выдавил из себя улыбку, но на душе стало как-то тревожно. «Ну, если он подумал обо мне, как я о нем, труба дело».

– Нам вот сюда...

Они свернули в небольшой, отгороженный дворик трехэтажного дома, который, похоже, даже белили года три назад.

У самого крыльца на грубой привязи жался рыжий пес. При виде Уна он ощерился, но скорее от страха, чем от злобы.

– Это пес господина капитана, – Карапуз понизил голос, переходя на шепот, – господин капитан его иногда поколачивает, когда бывает не в духе, но ты даже не думай. Это только капитан может.

Ун подумал, что напрасно спрашивал о сержанте, волноваться тут надо было о капитане. Карапуз покопался в кармане, достал оттуда небольшой кусок – не то хлеба, не то пирога, присвистнул и кинул его псу:

– Держи, Ун!

Пес тут же вскочил, кинулся к угощению, жадно сжевал его, едва ли не давясь, и вновь отбежал подальше, поджимая хвост. Ун наблюдал за ним пораженно.

– Как-как его зовут?

– Ун, – ответил Карапуз и добавил почти виновато: – ну а что! Имя не императорское... Частое. Им и корову называть не запрещено.

«А вот это уже плохой знак», – подумал Ун и посмотрел на ухоженный дом с подозрением. Если бы у него был выбор, он бы предпочел не подниматься по ступеням. Если бы...

Карапуз провел его через узкий коридор в приемную, в которой дремал пожилой адъютант, явно не служивший, а проводивший здесь свою почетную пенсию. Старик открыл один глаз и лениво указал на дверь. Карапуз ничего не спросил, постучался, скрылся в смежном кабинете и вернулся через минуту:

– Капитан тебя ждет.

Ун, оправил рубашку, подобрался, ведь первое впечатление нельзя было произвести дважды, тоже постучался, открыл дверь и шагнул в небольшой, залитый светом кабинет.

– Добрый день, господин капитан, разрешите...

Слова застряли в глотке. По ту сторону чистого, свободного от бумаг стола, в удобном мягком кресле с деревянными подлокотниками сидел капитан Нот. Он немного обрюзг, заимел легкую седину, лицо его потемнело от вечного солнца, и морщины стали глубже и резче, но никакой ошибки тут быть не могло, это был именно он.

Старые воспоминания накатили волной. Тогда, в их последнюю встречу в Благословении Императора, капитан, проваливший все возложенные на него заботы о зверинце, смотрел на Уна с ненавистью. Теперь же взгляд его полнился жадным восторгом.

– Что, рядовой? – хохотнул он. – Ты что-то хотел сказать?

Ун спохватился, взял себя в руки и с трудом выговорил:

– Господин капитан, позвольте доложить, рядовой Ун прибыл в ваше распоряжение.

– Да-а-а, – протянул капитан Нот, щуря смеющиеся глаза, – в мое.

Повисло молчание, Ун боялся даже пошевелиться. Разве такая ненависть забывается? Новый зверинец капитана был огромным, но находился посреди ничего, и едва ли в такое место попадали те, кому грозило повышение.

– Что ты, рядовой, побелел? Плохо тебе что ли? Отвечай.

– Очень у вас жарко, господин капитан, – ответил Ун.

– А! Жарко, это точно. Я как приехал, полгода привыкал, – улыбка капитана стала пугающе широкой. – Ничего, рядовой, ты тоже привыкнешь. Да подойди ты к столу. Дай посмотрю на тебя.

Ун шагнул вперед, капитан чуть облокотился о стол, качая головой.

– О, вымахал как! Я тебя вот таким помню... А рожей совсем не своего папаню, чтоб его черти драли, не похож. Ну и на мамашу тоже. Сколько тебе было-то?.. Э-э. Крепко мне тогда попало за тебя и твоих дружков. Крепко.

Он задумался, видимо вспоминая что-то, и крутил в пальцах карандаш.

– Если бы ты оказался здесь хотя бы лет восемь назад! Клянусь, я бы вот этими руками, – он легко переломил карандаш, – придушил бы тебя и сказал всем, что так и было. Но, ха, я отходчивый.

Капитан с деланным удивлением посмотрел на обломки карандаша и отложил их.

– Так что живи, рядовой... И подумай-ка вот о чем. В нашей драгоценной империи зверинцев – жопой жри. А направили тебя именно в мой. Это не случайно! Но надеются твои друзья зря. Я о тебя руки пачкать не стану. Рядовой Карапуз! – вдруг гаркнул капитан. Мальчишка тут же возник на пороге. – Все собрались?

– Так что, господин капитан!

– Ну, отлично.

Он поднялся, подтянул ослабленный ремень, над которым слегка нависал лишний жирок, и улыбнулся:

– За мной.

Уш шел, как приговоренный идет на встречу с расстрельной командой. Снаружи, перед крыльцом, выстроились в шеренгу сержант и пятеро разномастных рядовых, к которым быстро присоединился и Карапуз. Ун остался стоять напротив них, подле капитана Нота.

– Четырнадцатый патруль, – сказал капитан, – сегодня у вас пополнение. По старой традиции я должен вам представить рядового Уна и понавыдумывать чего-нибудь о нем. Но, к счастью, в этот раз мне и правда есть что сказать, – тяжелая рука офицера легла на плечо Уна, тот едва заметно вздрогнул. – Ун у нас не просто раан! Это сын моего старого хорошего друга. Так что фокусы свои для новорылов попридержите при себе.

Ун смотрел на новых товарищей, и наблюдал, как любопытство на их лицах быстро сменяется настороженностью.

– А еще он у нас парнишка ученый. Был ни где-нибудь, а в высшем офицерском училище. Почти его окончил! Ну не дотянул немного. И все равно: столичный гость – это вам не забулдыга или деревенский свинопас. Вздумаете его обидеть, огребете.

Настороженность рядовых переродилась в плохо скрываемую неприязнь. Только сержант остался спокоен и как будто равнодушен ко всем словам капитана.

– Сержант, все ему объясните, все покажете. Переходит под вашу ответственность.

– Слушаюсь, господин капитан, – ответил сержант очень приятным, ничего не выражающим тоном.

– Ну и славно.

Капитан похлопал Уна по плечу, улыбнулся ему и вернулся в дом. Сержант разрешил всем разойтись, и только приказал Карапузу показать новому рядовому его жилье. Тот сказал «так точно», но явно больше не горел желанием быть провожатым, по пути ни о чем не рассказывал и только важно хмурился.

Ун и сам не хотел разговаривать, ему было о чем подумать, но один вопрос, показавшийся вдруг самым важным, он все-таки задал:

– Сколько же лет капитанскому псу?

– Два, кажется, – ответил Карапуз и добавил, чуть подумав, – это у него уже пятый.