Красный волк

Глава XXXVII

Когда и как Текка успела прожечь свое синее платье, подаренное Никканой всего несколько дней назад, Ун так и не узнал. Некоторые прорехи ведьма заштопала, пусть и без особого старания, другие оставила как есть, не стесняясь торчащих пятен белой исподней рубахи и голой кожи. На все просьбы переодеться для приема во что-то поприличнее она даже ухом не повела, не стала и заплетать волосы.

«Да какая мне разница? – подумал тогда Ун. – Я не имею к ней никакого отношения. Пусть хоть нагишом едет».

Но теперь, когда она тут и там ходила за ним как приклеенная, а гости господина Эна, гулявшие по саду – важные рааны и достойные полурааны – смотрели в их сторону кто с удивлением, кто с возмущением, Ун не мог не краснеть. Текке следовало бы отправиться не на прием в поместье, а в лес.

«Впрочем, мне тоже», – подумал Ун.

Вчера, возвращаясь в Хребет после недельной засады на южных дорогах, он даже подгонял время, так сильно хотел снова прикоснуться к маленькому осколку прежней жизни, но исполнившееся желание оказалось с гнильцой.

Поместье господин Эна состояло из всего того, что отец презирал. Здесь были олеповатые фонтаны с губастыми рыбами, безыскусные дорожки, выложенные цветным камнем, статуи... Проклятье! Во что они превратили раанских героев! Несчастные томились на слишком низких постаментах, неотличимые один от другого, если не читать таблички с подписями. Лица их были одинаково уродливыми и грубо вытесанными. Текка уже несколько минут стояла перед статуей охотницы Ами – слишком длинноухой, кривоватой в плечах и даже немного горбатой. Молилась ли ведьма? Или пыталась проклясть скульптора?

«Не надо было сюда ехать», – снова и снова укорял себя Ун. Надо было притвориться больным, отоспаться денек и попроситься в новый патруль с кем-нибудь из сослуживцев Варрана. Только как бы он сюда не поехал? Позвал его, разумеется, не щедрый хозяин поместья, лесопилок, фонтанных рыб и прочей чепухи. Зачем бы господину Эну понадобились ссыльные и лесные сумасшедшие в таком приличном обществе? Нет, все устроил господин Кел-шин. Ун понял это сразу, как только почтальон вручил Текке светло-зеленый конверт с ее собственной пригласительной карточкой.

Высокородный окончательно сошел с ума.

«И далась ему эта ведьма», – подумал Ун и погладил пальцами повязку, перетягивавшую правую ладонь. Сколько прошло времени? Дней девять? Вроде да, срок приличный, а порез все никак не заживал и то и дело кровил. Ун утешался мыслью, что смог бы тогда прирезать ведьму ее же ножом, если бы захотел. Правда, если бы она захотела бить всерьез и насмерть, в шею, а не в руку, то шанса на ответный удар у него бы не осталось.

«И как только она учуяла ту проклятую самокрутку?..»

Ун услышал частый раздраженный стук тонких каблуков и не успел обернуться, как локоть его оказался в железной хватке. Зи, девушка, с которой они познакомились на казни, возникла рядом с ним тучей, сплетенной из серого шелка и гнева. Лицо ее раскраснелось, пряди выбились из аккуратной прически.

– Это она? – Зи указала на Текку, не отрывавшую взгляда от каменной охотницы Ами.

– О чем ты? – замешкался Ун.

– Это она, – едва ли не зарычала Зи, и Ун запоздало сообразил, что сейчас произойдет. Меньше всего на свете ему бы хотелось разнимать женскую драку. А что если Текка прихватила с собой нож? – Мы с ней поговорим...

– Не стоит, – господин Кел-шин, запыхавшийся от быстрой ходьбы, а, может, и от бега, подоспел как раз вовремя, мягко положил руку на плечо Зи, но посмотрел на нее строго. Девушка тут же растеряла всю грозность, отпустила локоть Уна, даже как-то обмякла. Ее большие глаза увлажнились, а нижняя губа по-детски задрожала.

– Почему? – произнесла раанка едва слышно. – Почему... почему эта... дикарка?

На последних словах господин Кел-шин поморщился и повел свою подругу в сторону, что-то негромко ей объясняя. Но сколько бы он ни говорил, никакого точного ответа несчастная Зи не получит.

С этим рааном просто было что-то не так.

И что там его странная привязанность к Текке! Он ведь был высокородным гвардейцем и даже после своего проступка мог остаться у трона, или выбрать службу в Сторечье, тем более в это неспокойное время, когда в воздухе носилось ожидание беды, но предпочел бесполезную ссылку в никуда. Офицер! Одно название. Даже его несчастный выродок-слуга, подкидыш или кузен, рвался добыть себе место у майора. А раан, которому полагалось быть примером для остальных...

«Не мне его судить», – оборвал себя Ун. Даже со всеми этими праздными манерами господин Кел-шин не был и вполовину так отвратителен, как он сам.

Текка отвернулась от статуи, кажется, хотела что-то сказать, но замешкалась и вскинула голову, сложив руки на груди. Ун тут же обернулся. Господин Кел-шин возвращался к ним в одиночку. Он широко улыбался и махал рукой, словно они только-только увиделись и никакой сцены с Зи пару минут назад и в помине не было. Чудной вид полураанки его нисколько не смутил.

– Доброго вам дня. Текка! Рад, что ты наконец-то смогла приехать.

Ведьма подошла неспешно. В этот раз господин Кел-шин удостоился целого предложения больше трех слов.

– Ун сказал, что господин Эн почтенный раан. Я не посмела пренебречь его приглашением. Мой Повелитель почитает старость.

Господин Кел-шин посмотрел на Уна с такой благодарностью, словно все это было частью какого-то сложнейшего замысла. Ун пожал плечами, надеясь только, что не начнет получать приглашения на праздники ко всем старикам в Южном округе.

В этот раз высокородный пересилил себя, не стал предлагать Текке руку, на этот жест она никогда не отвечала согласием, и просто указал в сторону хозяйского дома, больше походившего на вычурный дворец приемов: ярко-желтый с высокими окнами и башенками на крыше, идеально подходящий своему безвкусному парку.

– Пойдемте, скоро будет кое-какой сюрприз. Хочу, чтобы вы это тоже увидели.

Они пошли прочь от статуй, вдоль дорожек для игры в лунки, где несколько раанок гоняли клюшками мяч, щурясь от яркого солнца и то и дело обмахиваясь шляпками, миновали длинную аллею, обрамленную просторными лужайками с пледами и корзинами для пикника. Почти все гости – и толпа вышла не малая – уже собрались перед хозяйским домом. Ун ожидал, что на Текку здесь будут пялиться во все глаза, хуже прежнего, хорошо, если не начнут тыкать пальцами, но все внимание окружающих устремлялось на господина Кел-шина. Он, как и всегда, не носил ничего красного, но этого и не требовалось. Гости как будто знали его в лицо. Каждый стремился подойти и выразить свое почтение. Они даже натянуто улыбались Текке, узнавая, что она друг высокородного.

– Вы не поверите! – рассказывал господину Кел-шину какой-то круглолицый делец-раан, задыхавшийся в слишком тесном для него костюме. – Поезд задержали на два часа. Не сказали почему, но я слышал, что что-то там обыскивали... Возмутительно! Мы могли опоздать. И это только в Хребет! А надо было еще нанять мотор от Хребта до поместья, а это же лес, тут дороги на целых полчаса. Вы знаете мои принципы, господин Кел-шин! Когда меня приглашают в такое общество, я не позволяю себе опозданий...

Он жаловался на неприятности с таким жаром, словно перед ним был сам император или, по крайней мере, его чрезвычайный посланник, отправленный разобраться со всеми этими дорожными неурядицами. Стоявшая рядом с ним в ожидании своей очереди пожилая раанка, седая, почти без единого красного волоска, и с еще меньшим количеством зубов поддержала дельца и заскрежетала возмущенно:

– Два часа! Вот-вот. И это еще что! Недавно комендант на приеме у Миа объявил, что на побережье больше никого пропускать не будут. Ни-ко-го, – отчеканила она. – Даже на белую скалу. А это лучшая морская смотровая площадка. Возмутительно! Мы там каждый год проводим большой концерт. И что же? Нас теперь и его лишают! Такое событие нельзя переносить в другие места или отменять. Надо чтить традиции! Этот концерт между прочим учредила бабушка его величества. Я буду писать в Столицу! А лучше вы напишите, господин Кел-шин. Вас там быстрее услышат! Пусть в тайном сыске присмотрятся к нашему коменданту. Что это он такое задумал?

Еще одна старушка, такая же пожилая и такая же возмущенная, поддержала первую с невероятной решительностью:

– Они даже в долину ручьев теперь не пускают! Мы пробовали проехать и тут, и там, везде заслоны. Сколько это будет продолжаться?

– Об этом вам лучше спросить у моего друга, – ни единой нотой в голосе господин Кел-шин не выдал раздражения, но только глухой бы не понял, что ни жалоб, ни вопросов высокородному больше задавать не стоило. Старушки это тоже почувствовали и обрушились на Уна.

– Когда откроют дороги? – требовала одна.

– Зачем вообще их было перекрывать? – поддакивала вторая.

В памяти всплыла старая курсантская присказка: «Как только генерал-покровитель береговых крепостей отчитается передо мной о происходящем, так я сразу...» Ун тяжело вздохнул. Даже эта нелепая шутка ему теперь не принадлежала, и рассказать возмущенным раанкам он не мог ровным счетом ничего.

Варран продолжал упираться, что они все еще ловят контрабандистов, но верить в это с каждой лесной вылазкой становилось сложнее и сложнее.

Что-то происходило, надвигалось, все это чувствовали. Несколько отрядов, в том числе и отряд Варрана, даже собирались отправить на самое побережье месяца на три. Но как бы там ни было, Ун не сомневался, что здешние события едва ли займут в будущих исторических книгах хотя бы и одну страницу. Сторечье! Вот где островные дикари будут пытаться пробиться на своих «водомерках», если безумная идея атаки и придет в головы их вожакам! Вот где можно будет не раз и не два отчистить свое имя и показать, кто ты есть на самом деле! А здесь?

– Прогулочные тропы совсем близко к Переправе! Это же не так далеко от Хребта. Туда-то почему больше не пускают? – голос беззубой старушки стал громче и настойчивей. – Сколько это вообще продлится? Такое безобразие!

– Я не знаю, – признался Ун.

Ей такой ответ не понравился, и расспросы бы неминуемо продолжились, но тут толпа начала притихать, подчиняясь пению звучного колокольчика. Двери дома распахнулись, и Ун не смог отделаться от чувства, что все это уже было. Только давным-давно, когда ему еще принадлежала та дурацкая присказка. Тогда тот сумасшедший высокородный – похоже, большинство высокородных медленно сходили с ума – решил выпустить на волю мелкую полосатую... Выпустить... Да, наверное, тогда все и началось. Вот где был корень его слабости и глупости. Не начал бы он тогда носиться с той мелкой зверюшкой, так потом ничего бы... «Я ни в чем не виноват». Ун сжал кулаки, надавил на царапину и заставил себя посмотреть на хозяина дома.

Он не удивился бы, если бы господин Эн вышел к толпе в потертом пестром халате, но хозяин лесопилок и поездов все же оказался благоразумен и не эксцентричен, и выбрал по случаю приличный костюм. Но вот речь этого почтенного раана оказалась потасканной и скучной. Нечто подобное Ун слышал, наверное, на десятке приемов, куда мать водила его вместе с сестрами. «Надо написать им», – в бессчетный раз подумал Ун, и не успел снова повторить про себя, почему не имеет на это права, когда два слуги вывезли из недр дома тележку, на которой стояло что-то крупное, накрытое белой простыней.

– ...господин Кел-шин! Поднимайтесь сюда! Это же ваш подарок всем нам. Не могу представлять его без вас. Просим вас, просим! – господин Эн захлопал, и господину Кел-шину пришлось подниматься по ступеням под стройный треск аплодисментов. Он обменялся рукопожатиями с хозяином приема и подошел к накрытому тканью силуэту.

– Благодарю за добрые слова. Думаю, не стоит мучить наших друзей загадками.

Одним движением он сорвал простыню, и удивленный вздох Уна затерялся в удивленном хоре толпы. На большом бревне, украшенном сухим мхом и листьями, вырезанными из гофрированной бумаги, замер, точно затаившись перед прыжком, огромный черный кот. Чучельник оставил ему дикий оскал, но прижал уши к загривку. Сколотый правый рог на широком лбу зверя он, к счастью, не тронул и не попытался заменить его какой-нибудь фальшивой нелепицей. Кот был матерым и злым и заслуживал оставаться таким и после смерти. Только глаза его получились ненастоящие, слишком яркие, как две желтые пуговицы. Нет, пока эта махина дышала, глаза были другие, темные, напоминавшие обожженную глину. Ун хорошо запомнил эти глаза, пока целился.

– Я бы сказал, что горжусь этим трофеем, – сказал господин Кел-шин, улыбаясь, – но, на самом деле, его подстрелил мой друг. И знаете, шкуру он почти не испортил, а вот веселье – даже очень. Все-таки на охоту мы с ним, наверное, больше ходить не будем.

Гости засмеялись.

– Он сказал, что если я не возьму с собой проводника, то он никуда не поедет. Я собирался выслеживать этого зверя минимум четыре дня, а норн-следопыт вывел нас к его логову в первый же полдень. А вы ведь понимаете, в охоте все удовольствие не в стрельбе и не в добыче!..

Ун бы сейчас многое отдал, чтобы уметь скрывать свои чувства так же надежно, как это делала Текка. Он чувствовал, как досада и раздражение делают его лицо жестким. За время своей недолгой службы в добровольных помощниках, он так и не смог полюбить лес, но научился его уважать и понял, как легко в здешней чаще заблудиться, наткнуться на гнездо ядовитых ос или снять ботинок всего на пару минут, а потом найти внутри серебристую гадюку.

Да, он настоял, что Варран должен поехать с ними на охоту, и не жалел об этом.

– Плохой знак.

– А? – Ун не сразу понял, что Текка заговорила с ним. Она вообще говорила редко, и еще реже сама начинала беседы. – Ты о чем?

– Дикий кот был на знаменах серошкурых, – сказала ведьма, – то, что ты убил зверя, это хорошо, Повелителю угодна жертва, принесенная рукой его слуги. Но сохранять обличье злому символу – кликать беду.

Ун пожал плечами. Текка часто не видела ничего страшного в самых диких порядках, и при этом сердилась на самые невинные и простые вещи.

– У них на знаменах были другие коты, степные, серые. С круглыми рогами...

– Это не важно, – перебила его ведьма, – символ есть символ.

– В каждом музее естественной истории стоит по два и три таких «символа», и за последние сто лет они ничего не смогли сделать. Но если хочешь, попроси господина Кел-шина, он скупит их тебе все до одного и устроит самые большой чучельный костер в истории.

Ведьма отвернулась, и Ун не понял, показалось ему или она и правда не сдержалась и раздраженно фыркнула.

– Вы, значит, подстрелили эту зверюгу? – справа от Уна подался вперед улыбчивый раан средних лет. Кажется, этот все о чем-то шутил с господином Кел-шином, когда подходил поприветствовать его.– Простите мое любопытство, я краем уха услышал ваш разговор с... эм... вашей спутницей, – он опасливо покосился на Текку.

– Да, я стрелял, – сказал Ун. – Но выманивал кота сам господин Кел-шин.

Раан заулыбался еще шире.

– А что господин Кел-шин предпочитает охоту на зверя или птицу?

– Да отстань ты от него, – заворчал делец, жаловавшийся на опоздавший поезд, – замучил всех со своими вопросами.

– Замучил! – протянул улыбчивый раан. – Скажешь тоже. Я просто хочу узнать все, перед тем как приглашать господина Кел-шина на загон. Если он больше любит ходить на птицу, то, конечно, и беспокоить его смысла нет. Я же не дурак тратить время такого раана!

Делец втянул голову в плечи, так что жирная шея начала давить на воротник рубашки, и потер серое пятно, покрывавшее его нос и половину левой щеки.

– Опять ты со своим загоном. Нехорошо это.

– Почему? – улыбчивый искренне удивился. – А что ты предлагаешь? Выгнать старых прирученных полосатых в лес? Это, по-твоему, хорошо? Смотреть, как они будут медленно дохнуть от голода и гнить в каждом ручье? Отчнись, они без нашей кормежки и дня не протянут. Жестоко – бросать их вот так. Двадцатый зверинец все, закрывают, ты тут ничего не сделаешь. Всех молодых оттуда увезут через две недели. А куда стариков девать? Или ты их всех себе заберешь? И кстати что б ты знал, восьмой зверинец тоже закроют через полгода. Решение уже принято.

– Все равно это нехорошо, – угрюмо повторил делец, а Ун почувствовал, как волосы на затылке становятся дыбом.

– Да объясни ты, что тут плохого! – наигранно возмутился улыбчивый.

– Как их стрелять, – делец мрачнел все сильнее и сильнее, – они же, ну....

Он замолчал, а Уну захотелось пнуть его по жирной ляшке, да посильнее.

– Это просто звери, – сказал он, и голос его вдруг стал низким и тяжелым.

Делец уставился в землю:

– Да, звери. Но они... они слишком похожи на серошкурых, – наконец-то выдавил он. – Как их таких стрелять?

Улыбчивый мгновенно оживился:

– А ты, значит, вечерами почитываешь статьи профессора Шора в «Вестнике»?

– Кого? – делец нахмурился.

– О! Понятно, – улыбчивый едва ли не закатил глаза. Ун постарался не выказать своего удивления, он тоже слышал это имя впервые. – Действительно, и кто такой этот профессор Шор! Всего лишь друг его величества, наставник принцев и глава Столичного института исследований. Такая незаметная личность! Так вот будет тебе известно, он недавно опубликовал начало большой работы в «Вестнике». И там вполне основательно утверждает, что серошкурые, скорее всего, точно такое же дрессированное зверье, как и полосатые. Это пока что только начало его изысканий, но если все подтвердится, нам больше не придется волноваться о вымирании полосатых. И зверинцы у нас будут как раз готовы...

– Профессор Шор несет бред каждый раз, когда открывает рот, – господин Кел-шин вернулся к ним, пройдя сквозь поток гостей, уже устремившихся к чучелу и к хозяину дома. – Не повторяйте его больные фантазии. Где сорены и где полосатое зверье.

– Простите, господин Кел-шин, просто, ну... правда же... они очень похожи... – виновато забормотал улыбчивый. Здесь он не врал. Полосатые были чертовски похожи на серошкурых. Да и на остальных... Ун почувствовал, как повязка начала намокать от выступившей крови и заставил себя разжать закаменевшие, точно сведенные судорогой пальцы.

– Не желаю ничего слышать об этом психе. Текка, Ун, идемте.

Они оставили дом позади, господин Кел-шин направился в западную часть парка, где газон укрывала густая тень живой изгороди. Наверное, он хотел отдохнуть от толпы, но такая роскошь высокородным была недоступна. Они не просидели на траве – а господин Кел-шин как-то очень пристрастился к такой манере отдыха – и десяти минут, как вокруг начала собираться большая компания. Сначала неподалеку развернули одно покрывало для пикника, потом еще и еще, появились даже раскладные столики и еда. Сам господин Кел-шин был этим недоволен, взгляд его стал тяжелым, но столичная выучка делала свое дело, и высокородный разговаривал с Уном, обращаясь, на самом деле, к Текке, как будто рядом никого не было. Текка тоже была безразлична ко всему происходящему вокруг и как всегда взялась за свои резные кости, выискивая в складывавшихся на платке узорах какие-то знаки. Она даже не замечала, что превратилась в новое кошачье чучело, и что теперь рааны и полурааны, вдоволь насмотревшиеся на господина Кел-шина, то и дело пялятся на нее с неприкрытым чуть испуганным любопытством.

Ун бы отдал многое за хладнокровие своих спутников. Пусть пристальное внимание задевало его лишь по касательной, но и этого было слишком много, и он не знал, куда себя деть. Надо было бы уйти, но тогда Текка увязалась бы следом, как же злила эта привязчивость, а за ней увязался бы господин Кел-шин, а за ним, наверняка, потянулись бы и гости. Получилась бы ужасно пошлая комедия. Нет, если он не хотел бросить в грязь последние остатки достоинства своего земляка, ему придется потерпеть.

– Что ты делаешь? – спросила у Текки молодая раанка, сидевшая совсем рядом на покрывале и прятавшаяся от солнца под ажурным зонтиком.

Ведьма, разумеется, не ответила.

– Это просто древний обычай, – сказал Ун, сам не понимая, почему чувствует необходимость сгладить откровенную грубость полураанки. – Она... верит в норнских богов. Там у них много всяких обрядов.

– Так она гадает!– девушка подалась вперед, разглядывая белые осколки, вновь упавшие на платок. – В Вышине есть старая норнская знахарка, она видит будущее! Погадаешь мне?

Ун медленно выдохнул. И куда только его занесло! Эта раанка не выглядела как уроженка какого-нибудь дикого поселка, не было у нее и тяжелого деревенского говора, а все туда же!

– Хм. А это мысль, – господин Кел-шин осторожно коснулся плеча Текки, – нам всем очень интересно, может и правда, погадаешь?

– Она не может, – Ун нахмурился, припоминая, что она там ему рассказывала давным-давно, – у них по традиции нельзя...

– Хорошо, – Текка перебила его и посмотрела прямо в глаза господину Кел-шину. Тот сначала удивился, даже подался назад, но быстро взял себя в руки и снова заулыбался. – Я попрошу Повелителя указать тебе путь. Но только тебе.

Рааны вокруг разочарованно зашептались, но очень скоро это разочарование растворились без следа, уступив любопытству. Ничего примечательного, разумеется, не случилось. Текка собрала резные осколки, встряхнула их в сложенных ладонях, точно игральные кости, и бросила на платок. Никаких заклинаний, никакого загадочного пения. И все же зеваки продолжали неотрывно смотреть на ведьму – странное платье, длинная грива, почти скрывавшая ее ото всех, и отстраненная манера держаться делали свое дело. Те несколько минут, что она «читала знаки», остальные гости напряженно молчали.

Наконец Текка выпрямилась и посмотрела куда-то сквозь господина Кел-шина.

– Мой Повелитель услышал твою мольбу, дитя топей, – голос ее был спокоен, – и он дал ответ. Он ведает, что предстоит сделать рожденным в Мертвом мире. Так слушай Его волю: ты должен вернуться домой.

Еще с минуту господин Кел-шин ждал, что она продолжит свое предсказание, а когда стало окончательно ясно, что этого не будет, засмеялся:

– Хорошая попытка! Но во всех приличных домах Столицы знают, что от меня не так-то легко избавиться!

Теперь уже вместе с господином Кел-шином смеялись и остальные, а у Уна холодок пробежал по спине от взгляда, которым ведьма смотрела на высокородного. В нем не было ни желания пошутить, ни желания убедить в чем-то, ни даже раздражения тем, что слова ее не восприняли всерьез. Там гнездились только непоколебимая уверенность в собственных словах.

«Полчаса назад она боялась кошачьего чучела», – это короткое напоминание помогло Уну прийти в себя.

Тем временем, поняв, что от ведьмы больше не добиться ничего интересного, гости наперебой принялись рассказывать о своих прежних встречах с провидцами и знахарями, которых на юге, похоже, водилось в избытке. Раанов и полураанов вокруг становилось все больше, откуда-то появились слуги, начали расспрашивать, не желают ли господа вина или закусок. Ун с облегчением почувствовал, что наконец-то и он, и Текка снова растворились в толпе, став лишь незначительным фоном для господина Кел-шина.

Ун наслаждался собственной незначительностью и тем фактом, что больше не должен ни с кем говорить и делать вид, будто ему здесь очень нравится. Он даже смог ненадолго вздремнуть, привалившись спиной к зеленой изгороди. А потом кто-то очень громко сказал:

– О нет, идет!

Волна шепотков была оглушительной. Ун протер глаза, пытаясь спросонья сообразить, что происходит. Гости смотрели в сторону главной аллеи, потом те, кто стоял, начали расступаться, пропуская вперед какого-то старика.

Ун узнал его ровно в тот же момент, когда господин Кел-шин процедил сквозь зубы:

– Виц меня все-таки нашел. Не думал, что он решит приехать.

Ун мог поклясться, что в последнюю их встречу господин майор Виц показался ему совершенно другим. Наверное, все дело было в форме, которую теперь заменял плохо подогнанный костюм. Или в железной птице, рядом с которой офицер казался моложе своих лет.

Когда майор наконец-то подошел, то первым делом поклонился господину Кел-шину, как того требовали правила приличия. Господин Кел-шин не ответил ему даже кивком и не встал. Все остались на своих местах, замерев в жадном ожидании, но Ун поерзал, не зная, как быть, в конце концов не выдержал и поднялся с травы, отряхивая брюки. Взгляд майора скользнул по нему с безразличием, но уже спустя несколько секунд лицо пожилого раана вытянулось от удивления.

Ун не оскорбился тем, что его узнали не сразу. Они ведь виделись лишь однажды, и тогда он был тоньше бумаги и походил на смерть. За прошедшие месяцы многое изменилось.

Но как бы там ни было, Ун почувствовал, что сейчас судьба дарит ему тот самый единственный шанс, который ни в коем случае нельзя было упустить. «Я переговорю с ним», – взволнованно подумал Ун, а майор тем временем произнес, вежливым, но твердым голосом, не запачканным ни единой каплей заискивания:

– Господин Кел-шин, я бы хотел поговорить с вами.

– Говорите, – ответил господин Кел-шин, похлопывая себя по коленке. Глаз на собеседника он так и не поднял, и все равно невозможно было сказать, что это на него сейчас смотрят сверху вниз а не наоборот.

– Вы получили мои прошения?

– Да, я получил все пятнадцать ваших писем, – небрежно ответил господин Кел-шин, и у Уна перехватило дыхание. Много раз он слышал точно такой же тон, холодный и неспешный, в голосе отца. Этот тон предназначался для просителей, которым не стоило надеяться ни на какие милости.

Оба раана долго молчали, но майор Виц все-таки первым уступил в этом состязании:

– Могу я узнать ваш ответ?

Господин Кел-шин вскинул голову, сощурился.

– Ответ? Да... А впрочем подождем с этим. Хорошо, что вы пришли. Есть пара моментов, которые нам давно надо было бы обговорить.

– Я вас слушаю, – лицо офицера омрачила тень тревоги.

– Мой слуга несколько раз просился в ваши отряды, вы всегда отказывали и притом в весьма грубой форме. Не хочу лицемерия, давайте будем честны, я бы никогда и не отпустил Ива к вам, но мне вот любопытно, как же это так получается? Вы пишете письма отцу, практически требуете от него начать войну с островными дикарями, которая никому не нужна, и тут же унижаете воспитанника его благородной сестры, моей любимой тетушки. А значит, унижаете и саму тетушку. И отца. И меня. И после этого вы еще смеете требовать каких-то ответов.

На офицера было страшно смотреть. Краска медленно уходила из пятен на впалых щеках, он серел все сильнее и сильнее. Ун тоже побледнел. Страшная догадка озарила его мысли, как молния, в один момент стало до ужаса очевидно, что произойдет дальше.

– И знаете, я не думаю, что вы заслуживаете руководить какими-либо разведывательными вылазками, даже если бы их и позволили. К вам прибыл раан...

Господин Кел-шин, указал на Уна.

«Нет! – взмолился про себя Ун. – Не надо!»

Вмешаться, сейчас же! Он ведь не хотел жаловаться! И не жаловался никогда! Зачем?..

Но высокородного сейчас бы не остановили никакие уговоры, его взгляд впился в старого офицера крепче, чем капкан в волчью лапу.

– И должен сказать, что прибывший к вам раан – мой хороший друг, – уточнять, что познакомились они уже после той неудачной встречи с майором, господин Кел-шин не стал. – Вы могли получить отличного солдата, но предпочли устроить ему выволочку не за что при своих подчиненных и обсмеять. Мой отец не держит на фабриках управляющих, которые разбрасываются старательными рабочими. Мой старший брат тоже такого не терпит. Так что вот и ответ, который вы так ждали. Оставьте штабу решать, что нам нужно делать, и лучше поразмыслите над тем, приносите ли вы пользу трону на своем месте.

Господин Кел-шин выдержал паузу, а когда заговорил, холод пропал из его голоса, уступив безупречной светской вежливости:

– Вы можете идти. Благодарю вас за приятную компанию.

Майор не изменился в лице, медленно поклонился, развернулся на пятках и пошел прочь под вновь нарастающий взволнованный шепот невольных зрителей сцены. Ун же мог поклясться, что почувствовал, как удачу вырвали из его рук, захотелось закричать, но он лишь посмотрел на господина Кел-шина, на толпившихся вокруг гостей, в конце концов отбросил все сомнения и стыд, перемешанный со страхом, и последовал за офицером.

– Господин майор! – позвал он, когда хохочущее собрание осталось далеко позади. Раан, уверенно шагавший к парадным воротам, не остановился и лишь бросил короткий взгляд через плечо. Чтобы поравняться с ним, пришлось почти бежать.

– Что тебе надо? – устало спросил офицер на ходу.

Ун прочистил горло, не зная, с чего лучше начать. Сказать, что не жаловался высокородному как обиженный мальчишка? Что не хотел осложнить ему и без того трудные переговоры? Беспомощные оправдания сделали бы все только хуже. «Была не была», – отчаянно подумал Ун и выпалил на одном дыхании:

– Господин майор! Прошу вас, рассмотрите возможность принять меня в...

Майор Виц остановился, и Ун едва не налетел на него плечом.

– И что? – спросил он, оглядывая Уна с головы до ног. – Позволю тебе служить под моим началом, и господин Кел-шин соизволит устроить мне аудиенцию в Совете? Во-первых, меня уже так обманули, и глуп тот, кто попадается на один и тот же обман дважды. А во-вторых, не ты, щенок, будешь ставить мне условия.

– Нет! – торопливо возразил Ун. – Я ничего не могу вам предлагать и не смею, но я, правда...

– Ты уже не выглядишь как самоубийца, – продолжил офицер, словно вел монолог, и достал из кармана портсигар. Разумеется, это были обычные сигареты. – И от тебя даже воняет как будто не так отвратительно. Но на самом деле, я тогда не взял тебя к себе, не потому что меня опрокинули твои покровители и не потому что ты был тоньше глиста. Я видел с сотню таких солдат, ничего, служили. Тогда, на взлетной площадке, я сказал тебе чистую правду и повторю ее под присягой, если кто-то потребует. Я не взял тебя, потому что мои отряды не прачечная, где отмывают замызганную репутацию.

Майор прикурил сигарету, спрятал обломок спички в портсигар и сделал короткую затяжку.

– Мы несем тяжелую службу, и нам ни к чему мальчишки, которые хотят выслужиться, чтобы выкупить себе обратный билет в свое приличное общество. От таких, как ты, одни проблемы. Я им, идиотам, и в гражданские помощники запретил тебя принимать, но нет же! Тут ты пролез. Хотя я теперь понимаю, кто за тебя попросил... Куда уж мне против такого высокого покровительства.

Горькая усмешка изуродовала раздраженное лицо офицера. Что он сделал, если бы узнал, что приказ его нарушили из-за какой-то лесной ведьмы? Расхохотался? Впал в ярость? Как бы там ни было, но новость эта уже ничего бы не изменила, не в лучшую, не в худшую сторону. Ун не смог бы объяснить почему, но он чувствовал, что решение майор Виц принял и от него уже не откажется.

– Я понял, – обреченно сказал Ун.

– Что ты понял? – рявкнул майор в ответ. – Пока твой высокородный друг отдыхает на полянке и учит других воевать, в Сторечье уже, наверное, засекли три, а то и четыре «водомерки». И хорошо, если у самого побережья, а не как на той неделе в верховьях Неги.

Уну показалось, что он ослышался. География никогда не была его коньком, но Негу, широкую реку, тянувшуюся почти через весь континент, знали даже дети. Истоки ее брали начало, кажется, в Зеленом округе. Почти на границе исконной Раании.

– Невозможно, – пробормотал Ун. – Они не могут забираться так далеко.

Майор посмотрел на сигарету, которая тлела в его пальцах и которую он так больше и не поднес к губам. Удивление Уна его как будто немного смягчило.

– Вот только не надо рассказывать мне, что возможно, а что нет. И о контрабандистах тоже. Дикари что-то замышляют, а мы здесь спорим, кто кого и сколько раз смертельно обидел. Нам не удастся все это пересидеть. Уверен, они уже собирают армию. Только как это проверить, если мы сами себя заперли на материке?

– Отряд, к которому я приписан, скоро отправят для усиления на побережье, – поспешил сказать Ун, словно это могло как-то приободрить офицера. – Я бы хотел попросить у вас позволения...

– Если я с тобой тут беседую, это не значит, что я передумал, – майор отвернулся от Уна, махнул рукой, не обращая внимания на сигаретный пепел, ссыпавшийся на манжету рубашки. – Ты не можешь у меня ничего просить, потому что ты ко мне никак не относишься, так что делай, что хочешь. Пусть с твоими капризами нянчатся норны.

Майор Виц повел плечами и быстрым шагом направился к главным воротам. Уну ничего не оставалось, только стоять и беспомощно смотреть, как слуга открывает перед рааном тяжелую калитку и как тот садится в запыленный побитый жизнью автомобиль.

Ун побрел обратно, еще издали заметил неспешно шедшую к нему Текку, но не почувствовал ровным счетом ничего, даже обычного раздражения. Все, что он хотел теперь – убраться отсюда, до поскорее, но когда выродок полусорен остановил темно-синий «Бег» у дома Никканы, солнце уже давным-давно скрылось.

Хозяйка вышла встретить их с фонарем, она куталась в шаль и отмахивалась от облачков мошек, жужжащих вокруг и все тянущихся к свету. Ее улыбка могли одурачить случайного прохожего, но Ун прожил здесь достаточно, чтобы сразу понять: что-то случилось. Слишком нетерпеливо она переминалась с ноги на ногу, ожидая, пока господин Кел-шин, в своей обычной очень неспешной манере, попрощается с Теккой, и бросилась к ней, как только высокородный закрыл за собой дверцу автомобиля.

Ун был на полпути к дому, но смог расслышать часть ее сердитой тирады:

– ...этот бродяга, как он только посмел так о вас говорить! И не раан он вовсе! Разве раан стал бы опускаться до таких оскорблений?

Любопытство пересилило и раздражение на весь прошедши день, и усталость. Ун остановился, делая вид, что высматривает звезды за облачной пеленой, протянувшейся от края до края неба, и прислушался.

– Он говорил, что вы по-настоящему приносите жертвы Господину и что нарушаете порядки служащих у алтарей и запреты тоже нарушаете. Но я позвала Варрана! Он его быстро привел в чувства. Вы не волнуйтесь, госпожа Око. Я этому дураку сказала, появится тут еще раз и одним синяком не отделается!

Очередное разочарование. Как и весь этот день. Ун ожидал услышать что-то важное, а тут, похоже, речь шла о каком-то ненормальном, под стать Текке, который приходил устроить скандал. И из-за чего! Из-за разногласий о том, как правильнее верить в их общие сказки.

Ун не стал больше тратить время на этот бред, отправился прямо в уборную, снял повязку, с досадой обнаружив, что опять расковырял царапину, промыл ее, перевязал, как мог, надеясь, что завтра все станет лучше.

И надежда его почти оправдалась. Когда он проснулся по утру с тяжелой головой, переполненной обрывками кошмаров об огромных стаях полосатых, которые неслись сквозь лес, опустившись на четыре лапы, весь вчерашний день и даже встреча с майором начали казаться лишь продолжением этих бредовых снов.

Все, что случилось накануне, больше не имело никакого значения. Да и наступивший день оказался весьма неплохим, хоть и тихим, как на кладбище. Ун наконец-то смог как следует отдохнуть после прошедшего патруля, и даже освободился от присутствия Текки. Неважно, куда он отправлялся, пройтись ли в лес или заглянуть на рынок, обычно она всегда умудрялась оказаться где-то рядом или просто увязывалась за ним. Но теперь ведьма сидела на пороге дома, совершенно неподвижная, и смотрела перед собой, позабыв, кажется, даже об обломках костей, которые обычно занимали все ее свободное время. Если бы вот также на одном месте застыл кто-то другой, то Ун решил бы позвать доктора, но это была ведьма.

«Почему я вообще ее терплю?» – раздумывал Ун, оставив дом позади в третий день своего отпуска. Этим вопросом он задавался часто и обычно возмущался собственной бесхребетности, но теперь не чувствовал ничего. Варран обещал передать сегодня его прошение командиру, которое, разумеется, утвердят, и уже через неделю-другую они отправятся на побережье. За три месяца, что они будут выискивать дикарских лазутчиков у самого моря, Текка, конечно, найдет себе новых жертв. А если и нет – какая разница? Ун еще не знал, как все устроит, но решил для себя, что любой ценой постарается остаться на побережье. Это, конечно, не Сторечье, но все лучше быть там, чем сидеть здесь и охранять полянки для пикников от сварливых старух, которые не могли смириться с такими суровыми лишениями.

Впрочем Ун предпочитал не думать о слишком далеком будущем. Он шел, не торопясь, сунув руки в карманы, наслаждался таким уже позабытым чувством одиночества и прикидывал, что стоит прикупить в дорогу.

Три месяца бесконечных вылазок на самой границе едва ли будут легкой прогулкой. Форму добровольца-помощника без погон и лычек, маскировочный плащ, ранец, котелок и прочую мелочь ему давно выдали на складе. Но, наверное, стоило бы купить лишней ткани на обмотки, еще одну нижнюю рубаху, а то и две. Есть ли где-нибудь поблизости от тамошнего пограничного лагеря какой-нибудь захудалый норнский поселок с рынком? Возможно, что и есть. Норнов из этих лесов ничем не выгонишь. И все-таки лучше было прихватить с собой несколько прессованных фруктовых брикетов и сахар. Но, пройдя еще пару улиц и на ходу пересчитав оставшиеся у него от жалования империи, большая часть жалования уходила матери и племяннику, Ун понял, что сумма получается не такая и большая, скорее уж, почти никчемная, и решил, что лучше потратиться на лишнюю пару ботинок. Если и правда придется слоняться по лесам так много, как обещал Варран, так тут не обойтись без замены. Случись что с подошвой его нынешней пары – помощи от складских придется ждать полгода.

Ун с тоской вспомнил о ботинках, которые были у него до того, как жизнь семьи рухнула. Крепкие, сшитые по ноге и под заказ, их даже не надо было разнашивать, они сразу садились, как влитые. Ун хмыкнул себе под нос, не до конца веря, что та жизнь была на самом деле.

«А ведь, правда, я не всегда жил на краю мира и не всегда был... таким».

Ун разжал пальцы, снова начавшие зарываться в повязку, свернул на мосток, перекинутый над дождевой канавой, перешагнул через сгнившую доску, о которую вечно спотыкался, и остановился, решая, стоит ли пойти прямо на рынок или сделать большую петлю по окраинам, вдоль леса.

– Вы Ун?

Он обернулся, приготовившись вежливо попросить норна, решившего поприветствовать правнука великого героя, оставить его в покое, но у моста стоял раан. Да, одетый в тряпье, видевшее, наверное, все дороги в Империи, с перекинутым через плечо плащом, не годившимся для здешних краев, с тяжелой заплечной сумкой, с круглой флягой на боку и с обветренным и обгоревшим под солнцем лицом, но все-таки раан.

– Вы живете у хозяйки Никканы, да?

– Зачем спрашиваете? – Ун нахмурился. – Она не сдает комнаты.

– Нет, я не за этим, – раан пошарил в кармане запыленных брюк, вытащил какой-то смятый клочок бумаги и шагнул на мост, протягивая его Уну, – прошу вас, передайте это Текке. Ун медленно завел руки за спину.

– Кто вы такой? И что вам от нее надо? – спросил он, больше для порядка, чем из искреннего любопытства.Губы раана дрогнули, глаза скосились в сторону.

– Меня зовут Нри. Мы с Теккой старые знакомые...

– А я не почтальон. Вы знаете, где она живет, и можете передать ей все сами.

Нри шумно втянул воздух, поудобнее перехватывая сумку, но руку с запиской так и не опустил.

– На самом деле, к сожалению, я сам не могу... У нас произошла небольшая размолвка с хозяйкой, и она сказала, что ее сын устроит мне выволочку, если я снова появлюсь у нее на пороге. У норнов не принято раскидываться пустыми угрозами.

Бродяга потер шею, и только теперь Ун заметил едва различимый синяк на пятне у него прямо под подбородком. Он оперся боком о поручень, посмотрел на грязный медленный поток внизу.

– Значит, это вы там устроили концерт, пока нас не было? И что? Вы следили за мной от самого дома? – Уна встревожило не то, что этот странный тип плелся за ним, черт знает как долго, а то, что сам он этого совершенно не заметил.

– От угла второй, на самом деле. Понимаю, надо было подойти к вам раньше, но я все сомневался, могу ли вас попросить, но вот решил рискнуть...

– Что в этой записке? – Ун кивком указал на бумагу.

Раан не начал играть в загадки и ответил прямо:

– Здесь написано: «Текка, это Нри. Я буду ждать тебя каждый вечер у северного жертвенника». Вот и все. Она знает, где это место. Мы с ней старые знакомые. Нам просто надо поговорить с глазу на глаз.

Ун хотел теперь только одного – побыстрее избавиться от незваной компании, взял бумажку, страшно помятую, влажную от чужого пота, и спрятал ее в карман

– Только не особо надейтесь, что она придет, – не стал обнадеживать раана Ун.

– Придет, – твердо сказал Нри, – Она давно ждала новостей о нашем... учителе, а я многое о нем узнал. Ей нужно со мной поговорить. Благодарю за помощь.

Не дожидаясь ответа, он развернулся, начал спускаться с моста, на ходу споткнувшись о гнилую доску, пошел быстрее, словно спасался от чего-то, но остановился у тропы, ведущей в проулок между оградами двух норнских домов, повернулся, помялся на месте, словно борясь с желанием сказать что-то, и безнадежно проиграл этому желанию:

– Держитесь подальше от этой ведьмы, – выпалил он, – она не чтит обычаи! Она приносит жертвы! Она... Эх,.. – Нри раздраженно махнул рукой, словно только что прочел долгую и ценную лекцию ребенку, который не мог ее понять, и исчез в проулке.

Ун закатил глаза. А ведь этому психу почти удалось убедить его в собственной нормальности!

Когда Ун вернулся домой, неся под мышкой сверток с новыми ботинками, Текка все также сидела на ступенях, ровно державшая спину и, кажется, за полдня вообще не сдвинувшаяся с места. Если господин Кел-шин и заезжал сегодня, то его должно было поджидать очень странное зрелище.

– Я говорил с твоим другом, – сказал Ун, остановившись напротив нее и выудив из кармана записку.

– Нри? – ведьма мгновенно ожила, вскочила, и Ун даже попятился. Пожалуй, ему не удалось бы вспомнить ни единого раза, когда на лице этой полураанки сменилось бы сразу столько чувств. От удивления до испуга.

– Да, Нри. Вот. Просил тебе передать.

Она взяла записку, расправила ее и пробежалась глазами по строчкам, затем посмотрела на Уна исподлобья:

– Что он сказал?

– Что у вас какие-то религиозные разногласия.

Ун хотел пойти к двери, но ведьма шагнула в сторону, преграждая ему дорогу.

– Что он еще сказал?

– Сказал, что тебя надо опасаться. Как будто я сам не знаю, – Ун сжал правый кулак, чувствуя, как ноет вновь разошедшаяся по краям царапина. – Что-то там еще говорил про учителя... Не знаю, не запомнил. Он тебя куда-то там зовет, так вот если интересно мое мнение, я бы не ходил. Но делай, как знаешь.

– Я и не собиралась, – в мановение ока лицо Текки стало как и всегда отстраненным. – У меня нет на это времени. Воля Господина зовет меня в святилище. Пора приносить подношения.

Ун только пожал плечами, не желая даже задумываться обо всей этой ерунде.

На следующее утро Текка исчезла. Домочадцы суеверно не решались обсуждать это событие вслух, словно боялись призвать ее обратно, и только многозначительно переглядывались. Никаких записок она не оставила, но все отчего-то были уверены, что ведьма уже не вернется. За завтраком Ун поймал на себе сочувственный взгляд Никканы. Она молчала, явно выбирая правильные слова, а потом сказала совершенно невпопад:

– Не печальтесь, господин Ун. Будут и другие.

До Уна не сразу дошло, что именно она имела в виду, а когда он понял, то уже не знал, злиться ему или смеяться, и обошелся одним лишь коротким «Спасибо». Никкана волновалась за него и его «разбитое» сердце искренне, к чему лишнее раздражение? Хотя утешать ей следовало совсем другого раана.

Господин Кел-шин заехал к ним ближе к полудню.

– Она пошла в лес одна? – зарычал он, не успел еще Ун закончить перессказывать последние новости. – И вы отпустили ее? Ун! Ты же сам пристрелил того кота! Почему ты так спокоен?

Ун волновался о котах, но надеялся, что им все-таки удастся избежать встречи с ведьмой. Убеждать трясущегося высокородного, что Текка не пропадет, было бесполезно. Господин Кел-шин потребовал, чтобы его сопроводили до святилища, и Варран вызвался помочь.

Пока синий блестящий «Бег» уносился прочь, Ун представлял поезд, выбивающий ровную дробь из полос рельс. Тот чудак Нри, наверняка, был сообщником Текки, обманутым и оставленным без добычи после какого-нибудь крупного дельца. И ни в какое святилище она, разумеется, не отправлялась. Ун бы поставил свои новые ботинки на то, что в этот самый момент Текка уносится все дальше и дальше на север. И вечером, когда Варран с высокородным вернулись, его догадка косвенно подтвердились.

– Ее там нет и не было, и никаких свежих следов, мы долго ждали, – сказал господин Кел-шин с отчаянием.

Никкана постаралась утешить его, рассказала, что в лесу, вокруг здешних поселков, таились множество маленьких разбитых святилищ, о большинстве из которых не знал никто из непосвященных, и что госпожа Око могла отправиться в любое из них, но и это не помогло. По лихорадочной решительности в глазах господина Кел-шина Ун понял, что завтра утром тот отправится к руинам снова и будет ждать, и это будет повторяться день ото дня. Безумие не позволяло ему видеть очевидного и в дополнение к прочему – мешало думать.

Прошел день, второй, третий. Жизнь начала возвращаться в прежнее тихое и ленивое русло, Ун иногда забывался и оглядывался, ища глазами место, где пристроилась ведьма, но быстро приходил в себя, да и случалось подобное все реже и реже. В такие моменты он усмехался себе под нос и представлял, где теперь Текка. Все-таки она должна была поехать не на север, а на запад. Предгорье – вот где любой «колдун» найдет себе благодарную публику.

«Она уже далеко», – думал Ун и прикидывал, не сходить ли в аптеку за крошевом из листьев серого дерева, но рука сразу начинала поднывать, и тогда он фыркал, нервно усмехаясь: «Позже».

На четвертый день, посидев в столовой с первыми за долгие месяцы утренними гостями Никканы, Ун собрался на прогулку, сказал хозяйке, что вернется из леса к вечеру, но она вытаращила глаза и затараторила, задыхаясь от ужаса:

– Нет-нет-нет! Господин Ун, вы что, не слышали? Стая койотов задрала какого-то несчастного бродягу! Говорят, так обожрали, что и не поймешь, кто это был. И вы представляете, где это произошло? У северного жертвенника, это же почти в Хребте! Добрые боги, сжальтесь над нами! Без ружья сейчас лучше за околицу не ходить. Если вас стая окружит, так не отобьетесь.

– Спасибо. Я тогда, пожалуй, пройдусь в парке.

Эта новость не пробудила в Уне страха, пусть дом Никканы и стоял у самой кромки леса, зато в животе собрался холодный комок дурного предчувствия. Он догадывался, кого именно сожрали койоты, сразу заподозрил, что это значит, и совершенно не удивился, когда на утро пятого дня проснулся, чувствуя, как под щекой хрустит сухой лист, и слыша густой запах костра. Ведьма спала у него под боком, как будто никуда и не исчезала и ничего и не произошло, только на свежем глубоком порезе, протянувшемся по ее плечу, поблескивала клеевина.

Когда через пару часов Текка наконец-то открыла глаза, она не посчитала нужным что-то объяснять и взялась расчесывать свои длинные волосы, усевшись на край кровати, как всегда делала после сна. Ун долго наблюдал за этим ритуалом, прикидывая, с какого вопроса стоит начать, но потом махнул рукой. Едва ли он был готов услышать ее честные ответы. Да и какая ему, по сути, разница, что с ней стряслось и что она делала? Через неделю они попрощаются навсегда. А правду о ведьме и ее долгих прогулках пусть выясняет господин Кел-шин.

На завтрак Ун спустился, слушая легкие шаги, звучавшие за спиной. Он вошел в столовую, собираясь предупредить хозяйку о гостье, но Текка проскользнула мимо него, и бедная Никкана едва не уронила кастрюлю.

– Мы… мы рады вашему возвращению, – пролепетала она. Ведьма как будто и не заметила ее испуга и как ни в чем ни бывало заняла свое обычное место за столом.

Иногда Ун пытался угадать, как долго еще норны смогут терпеть эту не понимавшую никаких намеков особу, но теперь отмахивался от пустых размышлений. Если все получится, то возвращаться в Хребет ему уже не придется, и здешние нелепые неурядицы больше не будут его касаться. Так зачем тратить на них силы и время?

Последние дни перед отъездом Ун позволил себе провести, погрузившись в мелочи. Он помог зятю Никканы натянуть на забор колючую проволоку от койотов, удержавшись от замечаний, что это совершенно не требуется, у самой хозяйки выпросил рецепт настойки, получив в нагрузку еще рецептов десять, и заставил Текку каждый день говорить с ним на норнском, когда выяснил, что полураанка весьма сносно говорит и на этом языке тоже. Накануне отъезда он даже попытался оттереть со стены отметки, которые сделал только-только приехав сюда, и, посмотрев на результат в свете придирчивого рассветного солнца, пожалел об этом. Вместо кривоватых засечек, над спинкой кровати образовалось серое пятно, напоминавшее подпалину.

Но в остальном комната после уборки выглядела так, словно Ун в ней никогда и не жил. Даже запах серого дерева сделался едва заметным и обещал скоро выветриться без следа.

– Ну, надеюсь, не свидимся, – прошептал Ун, закинул туго набитый походный мешок за спину и вышел в коридор спящего дома. Ему хотелось одного – убраться отсюда да как можно быстрее. Со всем семейством Никканы он попрощался накануне вечером, решив не говорить, что не планирует возвращаться, чтобы избежать долгих проводов, но в общей все равно остановился, замешкавшись. Нотта смотрела в его сторону, бестолково улыбаясь.

– Такая рань, а ты не спишь, ну я вот... – улыбнулся Ун, шагнул в сторону ее дивана, но вовремя опомнился, едва не расхохотался над своей непролазной, упертой тупостью и поспешил оставить живой труп позади.

Текка ждала во дворе. Не замечая утреннего холода и росы, она стояла у калитки босая, смотрела куда-то в пустоту перед собой, как зверь в засаде, и медленно перебирала длинные пряди. Ун приготовился выслушивать какую-нибудь нравоучительную ерунду, непременно касавшуюся ее обожаемого божества, но ведьма лишь молча протянула ему складной нож. Ун взял эту до боли в ладони знакомую плоскую рукоять с опаской, оглядел, нащупал пальцем боковую панель. Лезвие раскрылось легко, с едва слышным щелчком. Оно было немногим длиннее указательного пальца, но выковано из хорошей стали и с надежным креплением. Такой инструмент точно не сломался бы после пары дней походной жизни. И после того, как вонзился бы под ребра какому-нибудь наивному дураку, тоже.

Ун не заметил на рукояти и лезвии никаких следов крови, но все равно сложил нож и протянул его обратно Текке:

– Спасибо, у меня уже есть один.

Она ответила с тихим, необычным для нее смирением:

– Ты служишь Повелителю, а он не оставляет своих слуг безоружными в долгих странствиях.

– Раз так, то передай ему, пусть лучше насылает на моих врагов стаи койотов, нож это мелковато, – не удержался Ун от едкого замечания и внутренне вздрогнул, когда в ответ на этот намек, почти обвинение, на лице Текки не отразилось ничего: ни удивления, ни возмущения, ни непонимания.

«Это все не мое дело».

Ун снова посмотрел на нож.

Его старая няня-норнка старалась не забивать ему и сестрам голову бестолковыми норнскими сказками, но те, которые иногда все-таки рассказывала, сходились в одном: ведьмины подарки ни к чему хорошему не приводят. Его прежний сержант Тур обязательно сказал бы что-нибудь очень вдумчивое, вроде «за такие дары приходится платить тройную цену».

Ун улыбнулся чужой суеверности, подумал еще немного и сунул нож в голенище ботинка.