Красный волк

Глава XXXIV

‑ Каннибалы, ‑ прошептал Ун, резко отворачиваясь от руки.

Сколько раз он ел в их доме? Уже и не сосчитать. Живот начало крутить, но Ун не позволил дурноте завладеть собой. Впервые за много дней разум его был по-настоящему остр и ясен.

«Надо притвориться, что я ничего не видел, и добраться до комендатуры».

Ун вышел из автомобиля, как всегда хлопнув дверцей, потянулся, как бы случайно посмотрел на Варрана и сразу понял, что весь спектакль напрасен.

«Он знает».

Варран слушал причитания матери, но пялился на Уна, и встревоженный взгляд его был красноречивей любых слов.

«Они и меня сварят».

Что делать? Бежать? Нет, норн здоров и силен, такой догонит в два счета. В честной драке его тоже не одолеть. Ун начал лихорадочно оглядывать дорогу. Осколок кирпича, палка, брошенная бутылка – он надеялся заприметить хоть что-то годящееся в оружие, но видел только мелкие камни да пучки травы.

«Может, получится выдернуть доску из ограды?»

Ун услышал шорох и частые шаги, вскинул голову, приготовившись ударить, и не смог. К нему бежал не Варран, а Никкана. Она обняла его, шею защекотало от горячих слез.

‑ Господин Ун! Я все объясню!

Пахло ли от нее мертвечиной и гнилью? Нет. Только теплой выпечкой и травяными приправами.

‑ У вас две минуты, ‑ голос Уна дрогнул. – А ты, Варран, стой, где стоишь!

Варран кивнул. Никкана разжала объятия, протерла глаза и принялась рассказывать, указывая то в синее небо, то на «Вепрь», в котором, среди рассыпавшегося остролиста, лежала отрубленная рука.

‑ Его и остальных все равно приговорили к смерти! И в Вечном мире за грехи боги обратят их в ничто, им там никакие конечности не понадобятся! И... и... неужели вы думаете, что без высокого позволения кто-нибудь отдал бы Варрану целую руку? Конечно, нет! Если хотите, мы отвезем вас к господину тюремному коменданту! У нас есть его позволение! Он подтвердит каждое мое слово! Но не сегодня! Прошу вас, господи Ун, подождите! Мы должны принести эту жертву до заката. Нотта стала совсем плоха, я не знаю, сколько у нас осталось времени! Мы должны...

Вся ее бесконечная сбивчивая речь была сущей бессмыслицей, и оттого Ун испытал облегчение. Если бы Никкана решила солгать, пряча свои каннибальские повадки, то, наверняка, придумала бы что-нибудь поумнее. Об абсурдности же и дикости южных норнских традиций не слышал только глухой, и такое безумие вполне в них вписывалось. Как только прадед вел дела с этими крапчатыми? Как терпел подобное?

«Я здесь не за тем, чтобы вправлять им мозги».

‑ Мы обязательно поговорим с тюремным комендантом, ‑ сказал Ун, и сам не верил, что произносит следующие слова: – А сейчас делайте, что нужно. Посмотрим на это.

Тут же оказалось, что «приносить жертву» надо, разумеется, не здесь, и что Варран поедет черт знает куда и как далеко, в какое-то святилище. «Все-таки пытаются меня надуть», ‑ Ун снова разозлился, как тогда, в беседке. Почему все вокруг, и норны, и рааны, считали его полным дураком?

‑ Знаете, у меня весь день свободен, я, пожалуй, тоже поеду. Очень уж любопытно.

Он ожидал, что Никкана примется изворачиваться и объяснять, почему ему никак нельзя присутствовать при жертвоприношении, но норнка повернулась к сыну и радостно крикнула:

‑ Господин Ун едет с тобой! Я сейчас соберу вам обед!

«Во что я ввязался?» ‑ запоздало подумал Ун. Как будто прошлого похода в лес было мало. Если Никкана все же врала, ловко прикрываясь слезами, то это путешествие в чащу могло закончиться не одной только рассеченной щекой и в жертву там могли принести не только отрубленную руку висельника.

Гордость не позволила взять свои слова назад и от всего отказаться, Ун старательно делал вид, будто совершенно спокоен, но лицо, похоже, его выдало. Варран принес корзину с провиантом, постоял, подумал о чем-то, переминаясь с ноги на ногу, снова ушел в дом и вернулся через пару минут с кобурой.

На этот раз Уну хватило ума засунуть гордость куда подальше. Он принял кобуру без всяких промедлений, пристегнул ее к поясу и достал пистолет. Об этом старом «Кусаке», потертом, покрытом несчетными сотнями мелких царапин, заботились хорошо ‑ предохранитель поддался плавно, с едва слышным щелчком. Оказалось, что заряжен он был боевыми патронами. Никакого подвоха Ун не заметил, сразу почувствовал себя увереннее и вернул оружие в кобуру, напоследок проведя пальцем по маленькому круглому желобку на рукояти ‑ клейму завода господина Ат-шина.

‑ Там много диких животных? – спросил он, словно ничего не понимая.

‑ Очень много.

«А у меня много вопросов», ‑ подумал Ун, твердо решив, что на этот раз Варран не отмолчится. Когда «Вепрь» покинул окраину Хребта, он не стал ходить вокруг да около и сказал прямо:

‑ Я согласился закрыть глаза на все это безумие и не вмешиваться, и ты теперь мой должник.

Варран вцепился в рулевое колесо побелевшими от напряжения пальцами, неотрывно следя за плавным изгибом северной дороги.

‑ И что вы хотите?

‑ Я хочу знать, что такое надо украсть, чтобы тебя решили повесить, а перед этим еще и позволили отрезать тебе руку, ‑ Ун с трудом удержался, чтобы не обернуться на проклятый мешок, лежавший позади.

Варран долго не отвечал, только низкие ветки порой с шорохом хлестали по крыше, а когда заговорил, голос его дрожал, но не от волнения, а от холодного гнева, и Ун невольно потянулся к кобуре. Просто на всякий случай.

‑ Они не воры. Они предатели.

У норнов было много недостатков, но одно можно было сказать точно: крапчатые всегда помнили, кто избавил их от соренских цепей. Норн-предатель было чем-то таким же невероятным, как и благородный серошкурый.

‑ Они... они торговали с дикарями. Меняли камень тепловик на ткань и прочую ерунду. Опозорили нас всех за лишнюю миску супа! Но островным лазутчикам, конечно, нужны были новости и сплетни.

‑ Невозможно, ‑ Ун вспомнил все, что узнал об этих краях. До моря отсюда было еще ехать и ехать, да и сам юго-западный берег был высоким, волны бились там об отвесные крутые скалы. Были, правда, две большие реки, но они бежали по плато, через леса, и водопадами обрушивались в глубокие извилистые ущелья, прежде чем добраться до соли. ‑ Это же не Сторечье, здесь нельзя просто проскочить на «Водомерке». Я видел фотографические карточки...

‑ Они проплывают против течения в речных ущельях, где еще можно огибать скалы и камни, а потом поднимаются вверх тайными тропами. Кое-где вбивают железные скобы – и получаются целые лестницы. Мы ищем их лазы, подрываем и заваливаем, что находим, но скалы живые. Вчера в одном месте было не пробраться, а завтра там какой-нибудь обвал – и все, хоть пешком иди. Но, господин Ун, вы не подумайте! Островные дикари сюда почти не суются. И предателей у нас мало! Оттого их так сложно выловить. На вот этих мы долго охотились, и даже вам случайно досталось...

‑ Я раан, а не норн, ‑ пробормотал Ун, потирая щеку, и в голову ему пришла совершенно абсурдная, невозможная мысль. Не мог же тот идиот, притворявшийся деревенским недотепой, не заметить, что перед ним раан? Либо он принял его за полураана, либо... – Среди этих «воров» были рааны?

Варран притворился, что не услышал вопроса, а сам Ун не захотел больше ни о чем спрашивать и пожалел, что не прихватил с собой ни одной самокрутки, и еще больше пожалел, что устроил тот бестолковый скандал со своими новыми знакомыми. Мог бы теперь пить вино, ни о чем не волноваться и ничего не знать, а вместо этого влез, куда не просили.

Они миновали несколько крошечных поселков, пару лесных проплешин, усеянных не выкорченными пнями, медленно перевалили через рельсы. Дорога начала уходить на запад. Поначалу Ун еще держался, но в конце концов духота доконала его, он плюнул на все, подумал: «Я лишь немного подремлю», ‑ и позволил себе закрыть глаза. Только на пару минут. Когда «Вепрь» сильно тряхнуло, он с трудом разлепил тяжелые веки, и с удивлением понял, что пейзаж вокруг изменился до неузнаваемости. Дороги впереди было почти не видно, деревья и кусты сжимали ее, теснили, грозясь скоро окончательно пожрать. Среди огромным цветов, белых и желтых, росших прямо на ветвях, тянулись круглые паруса паутины, полные старой и новой добычи. Единственными следами цивилизации тут были три пустые корзины, лежавшие у невысокого столба, высеченного из белого камня.

‑ Дальше пешком, ‑ сказал Варран, заглушив мотор. – Я пойду первым, вы за мной. Главное, смотрите под ноги, а то...

‑ Тут змеи, ‑ вспомнил Ун.

Варран прихватил мешок, и они отправились навстречу чаще. Здесь не было хоженых троп, но норнский натренированный глаз примечал места, где пробраться будет полегче, да и идти, к счастью, пришлось не так далеко, как в прошлый раз: уже через пару минут тут и там начали попадаться едва-едва выглядывавшие из земли плоские плиты, деревья поредели, нерешительно уступая место просторной поляне.

Ун ожидал увидеть какой-нибудь булыжник, почерневший от векового потока жертвенной крови, но к собственному удивлению оказался перед белыми каменными руинами, которые, вне всякого сомнения, в прошлом были высоким и прочным зданием. В очень далеком прошлом. Теперь стены были порушены, крыша провалилась, и сквозь нее тянулись вверх кривые деревья, темные, с широкими, как тарелки, листьями, настоящие великаны рядом со всеми своими собратьями. Могучие корни их тугими узлами пробивались между ступенями, ведущими к святилищу, почти выворачивая их.

«Это просто груда камней», ‑ убеждал сам себя Ун, но не мог отделаться от чувства, что с этим местом что-то не так. Ответ нашелся быстро: птицы. Он вслушивался, но слышал только отдаленные редкие крики, а здесь – ничего. Ни песни белоперых вьюнков, ни клекота вездесущих древесниц. «Они не обязаны быть повсюду и всегда», ‑ подумал Ун, но на всякий случай открыл клапан кобуры. Варран же подошел к ступеням совершенно спокойно, не оглядываясь на каждом шагу и явно не ожидая никакого нападения. Он опустился на колени, положил мешок с рукой перед собой и склонил голову.

«Наверное, молится норнским богам», ‑ подумал Ун. И лучше было ему не мешать. Чем быстрее Варран справит все свои обряды, тем быстрее они вернутся в Хребет.

Ун огляделся, прикидывая, чем может занять себя, приметил что-то белесое на южной оконечности поляны и побрел туда. Ему пришлось пробираться через густые красно-зеленые заросли, в один момент что-то блестяще-черное мелькнуло под ботинком – ящерица или змея? – потом он чуть не порвал рукав о корягу, но в конце концов коснулся холодной поверхности белой разбитой колонны. Она облупилась, покосилась, сильно ушли в землю, верхушку ее как будто специально размозжили чем-то тяжелым, но на сохранивших гладкость гранях все еще можно было рассмотреть высеченные рельефы: спирали, переплетения фигур, даже какие-то силуэты разумных. Ун потянулся смахнуть паутину и пыль с нескольких строк, напоминавших письмена на неизвестном языке, когда услышал звучный женский голос:

‑ Ты пришел снова? Варран, сколько раз я должна повторить тебе волю нашего Повелителя, чтобы ты начал ее уважать? Или ты насмехаешься над ним? Или хочешь бросить ему вызов своим непокорством?

Ун замер, развернулся, пошел обратно напрямик ‑ через заросли, стараясь шуметь как можно сильнее, и поморщился, когда увидел Варрана. Норн как будто придавило к земле. А над ним высилась, стоя на верхней разрушенной степени... Ун моргнул пару раз, не веря собственным глазам. Наваждение не исчезло. С верхней ступени на Варрана смотрела раанка. Совершенно голая, она казалась золотисто-белым пятном на фоне теней святилища и собственных ярко-красных волос, опускавшихся ниже колен. «Нет, это не раанка». Первое удивление прошло, и он смог разглядеть, кроме всего остального, и ее пятна. Они состояли из мелких, разрозненных рыжих точек. Ему никогда прежде не доводилось видеть таких странных полураанов.

Она плавно повернула голову в сторону Уна и указала на него:

‑ Вот, значит, что ты задумал, Варран. Привел друга, да еще и с оружием? Думаешь напугать меня гончими смерти?

‑ Что вы, госпожа Око! Он просто мой гость... я бы никогда не посмел...

Женщина уперлась кулаками в бока, словно стояла перед ними не голая, как мать родила, а в броне. Варран согнулся еще ниже, боясь даже случайно поднять глаза, и Уну за одном с ним захотелось потупить взгляд, но он быстро взял себя в руки

«Она это нарочно устроила».

Дита поступала также. То наряжалась в красное, заявляя, что это бордовый, то носила мужской костюм. Доходило ли когда-то до полной наготы? Может быть. По крайней мере, Ун бы не удивился. Сам он вечно попадался на эти ее шутки, смущался и мычал, как бык на скотобойне. Бывалая столичная ведьма умела запудрить мозги кому угодно, но этой мелкой выскочке такое с ним провернуть не удастся.

Ун демонстративно уставился прямо на полураанку. Она как будто этого не заметила и не попыталась прикрыться хотя бы и волосами, словно никто так и не посмел смотреть на нее.

‑ Я не знаю, что думать о тебе, Варран. В прошлый раз ты надеялся купить расположение Повелителя за мешки орехов и сыра, как будто бог богов это рыночная бабка. Скажи спасибо, что я тогда отпустила тебя без проклятья. Я не собираюсь беспокоить Повелителя понапрасну. Лучше вернись к своей сестре и побудь с ней. Если мой господин и правда выбрал ее, то в Вечном мире вам уже не встретиться.

Кажется, ведьма усмехалась. Сказать точнее Ун бы не смог, ветер подхватил длинные красные пряди, и он заметил, что правый бок ее, ближе к груди, покрывали старые бледные рубцы.

‑ Идите откуда пришли, ‑ властно сказала она.

Ун понял, что Варран поднялся, только когда спина понурого норна перекрыла ему обзор. И что теперь? Не собирается же Варран вот так просто взять и уйти? Сколько они ехали сюда? Часа два? Три? Достаточно, чтобы небо начало отдавать розовым. И ради чего? Чтобы эта актриска, изображавшая чуть ли не божество, выставила их? Чтобы семья Никканы погрузилась в еще большую безнадегу?

«Я уже ничего не испорчу», ‑ решил Ун, подошел к лестнице, оперся о нижнюю ступень и сказал:

‑ Меня зовут Ун, ‑ знала ли ведьма, кто он такой? Точнее, кем был его предок? Имело ли это для нее хоть какое-то значение? Будь она норнкой, все было бы куда проще. – Мы ехали сюда долго, и Варран привез твоему… богу подарок, который было очень непросто достать. Может, ты хотя бы посмотришь? ‑ и секунду подумав, добавил через силу: ‑ Пожалуйста.

Ведьма запрокинула голову. На Уна уставились неподвижные, как у совы, темно-желтые глаза.

‑ Что ж, Варран, хорошо. Давай посмотрим, что ты принес в этот раз.

Варран, который все это время стоял, застыв в полупоклоне, схватил мешок, начал подниматься по ступеням, но, не дойдя двух, остановился и медленно протянул ведьме свою жертву.

‑ Благодарю вас, госпожа Око! Если господин будет так добр принять наш дар…

Пока Око неспешно развязывала веревку, Ун заставил себя смотреть на ее лицо. Ему хотелось увидеть удивление или страх, но, заглянув в мешок, она даже не вздрогнула, тонкие губы на секунду растянулись в улыбке, которая тут же исчезла.

‑ Рука? И все?

‑ Ее взяли от еще живого норна, госпожа Око! ‑ поспешил оправдаться Варран.

‑ А где остальное?

‑ Его повесили.

‑ Какая напрасная трата. Могли бы оставить руку для петли, а Повелителю принести остальное. Мой наставник говорил правду, народы в Мертвом мире неблагодарны. Они не ценят дары господина, его свет и огонь. Да простит и сжалится он над ними за небрежение его голодом. Но ты, Варран, принес достойную жертву по своим силам.

Око вытащила руку из мешка за запястье, прикинула ее вес, как норнские хозяйки на рынке в Хребте прикидывали вес рыбы, мертвая плоть уже начала темнеть, из обвязанного тряпками среза капнуло что-то темное. Ун попятился.

‑ Неужели для потомка освободителя богов эта мертвечина настолько красивее меня?

Ун не сразу понял, к кому были обращены эти слова. Око наградила его короткой усмешкой и все тем же неподвижным взглядом, в котором не было ни смеха, ни злости.

‑ Так смотрел на меня, не отрываясь, а теперь нос воротит.

Варран обернулся, и чувства норна считать было проще простого: в округлившихся глазах ужас боролся с немой мольбой. Ради него и Никканы Ун сдержался и не стал ничего отвечать на едкие слова.

«Если я сейчас начну препираться, ‑ подумал он, поднимаясь в святилище вслед за Варраном и Око, ‑ то она может не согласиться помогать».

Внутри руины оказались такими же тоскливыми, как и снаружи. У самого входа лежала поваленная статуя какого-то божка. Каменная стройная фигура утопала в сухих листьях и прочем лесном соре, слоями покрывавшем пол святилища. От перегородок, некогда деливших зал на комнаты и коридоры, остались только столбы да несколько рядов стесанных временем камней. Единственное, что здесь уцелело – две боковые каморки. Одну Ун видел насквозь, другая была занавешена темным пологом, из-за которого тянуло дымом и жженым грре-мхом.

Неужели Око и правда жила здесь? Или это тоже было частью спектакля, разыгрываемого в лучших столичных традициях? Судить об этом Ун бы не взялся, но не сомневался в другом: какие бы боги не жили здесь прежде, в нынешнюю эпоху вечного мира они всухую проиграли свой дом трем чернокронным деревьям. Эти деревья-великаны не просто возводили купол из веток над святилищем, их витиеватые, закрученные щупальца тянулись к еще стоявшим стенам, не то поддерживая их, не то давя и стремясь окончательно свалить.

Ведьму этот непорядок нисколько не волновал. Она прошла к самому старому и широкоствольному из деревьев, ступая босыми крепкими ногами по колючкам, листьям и обломкам камней с той же легкостью, с какой звери ходят по своим тропам, запрыгнула на корень, выпиравший из пола на целый локоть, и заговорила громко, точно ей приходилось перекрикивать толпу:

‑ Мой господин! Ты уголь, начало и конец пламени, ты, давший горячую кровь мертвому миру! Ты супруг той, что подарила плоть и разум нам, непокорным и непомнящим добра! Ты, великий, преданный и ослепленный! Слышишь ли ты меня?

Ей, разумеется, не ответил никто, кроме завывающего над лесом ветра. Она спустилась на пол и медленно пошла вдоль остатков стен.

‑ Святилище твое велико, мой господин! Оно полно золота, даров и тысячи голосов славят твое имя!

Ун на всякий случай огляделся еще раз, но руины вокруг и теперь не показались ему ни золотыми, ни даже позолоченными. Если тут и было когда-то что-то дорогое, то все это давно вынесли, а единственным из «тысяч голосов» был Варран, вновь упавший на колени.

‑ И сегодня в час близкий к закату твоего великого ослепленного ока этот смиренный сын берега, который не касается соленых вод, и смиренный сын топи принесли дар, малый и жалкий, ‑ Ведьма то несла эту несчастную руку как младенца, почти баюкая ее, то поднимала вверх, будто показывала каким-то придирчивым и внимательным зрителям. ‑ Но смири свой гнев, мы малы. И не в наших силах принести тебе достойную жертву!

Око прошла к дальнему углу зала, где был выложен большой круг из камней, внутри которого пол был тщательно вычищен, хоть и черен от следов залы. Она сняла с руки повязки, отбросив их, положила дар в центр круга, так что ладонь с поджатыми пальцами стала напоминать огромного паука или скорпиона, и низко поклонилась, а когда выпрямилась и обернулась, Ун увидел, что грудь ее вымазана чем-то темно-красным.

‑ Надо собрать сухого хвороста, да побольше. Масло у меня есть...

Ун поморщился, приходя в себя и понимая, что все это время стоял, замерев, и неотрывно следил, но не за ведьмой, а за этим нелепым обрядом. Что за дикость! Отец бы никогда не поехал сюда. Он часто говорил, что существует множество вещей, недостойных раанского любопытства.

‑ Я подожду у «Вепря», ‑ сказал Ун Варрану и ушел, стараясь шагать неспешно, хотя затылком чувствовал неподвижный совиный взгляд.

Вернуться к автомобилю оказалось непросто. Сначала Ун подумал, что нашел ту невидимую глазу тропу, которой вел его норн, но на пути снова и снова непроходимой стеной вставили заросли терна с колючками длиною в палец. Он снова и снова огибал их, чувствуя, что берет слишком сильно вправо, пытался приметить что-то знакомое, отыскать хотя бы один ориентир, но все старания его были напрасны – по дороге к святилищу он не пытался запомнить никаких приметных кустов или деревьев. Еще одна маленькая недальновидная глупость, которая могла обречь его на большую беду.

Но в этот раз боги Око были к нему благосклонны. Когда он уже подумывал повернуть обратно, впереди что-то блеснуло. Ун пошел на этот блеск и вышел на заросшую лесную дорогу, второй раз за день искренне радуясь встречи с «Вепрем». Блеск был всего лишь лучом позднего закатного солнца, пляшущего на лобовом стекле автомобиля. Ун встал поближе к нему и принялся чистить рубашку от налипших на ткань цепких семян и прядей паутины.

В один момент он услышал запах жареного мяса. Это, конечно, была лишь игра воображения, встревоженного и утомленного, ведь ветер дул в сторону руин, и все же отделаться от запаха не получалось. Рот наполняла слюна.

Если бы при нем была хотя бы одна самокрутка! Тогда получилось бы избавиться и от несуществующих запахов, и от пустых мыслей. Ун думал об этой странной поураанке Око, о том, безразлична ли она к приличиям или просто любит смущать других, думал и о том, что она скрывала своей наготой, но больше, конечно, о том, что она совершенно не пыталась скрыть

Точнее, заставлял себя думать об этом, хотя в голову лезло другое. Дурацкие полосатые лапы на его плечах, теплое дыхание совсем близко, мягкие бока под его пальцами, и едва слышный шепот.

Ун посмотрел на расшитый платок и не смог вспомнить, когда достал эту тряпку. Смял ее, сунул обратно в карман, поцарапав палец о кобуру. Он представил, как сейчас горит норнская рука. Он был готов думать о любой дряни, только бы избавиться от поганых воспоминаний.

«Я не какое-то животное, ‑ повторил Ун, ‑ я поступил правильно, я все прекратил…»

Но если он все прекратил, если все осознал, если сделал для исправления своего ничтожества больше, чем могли бы другие, то почему эти пустые прозрачные добрые глаза продолжили преследовать его по ночам? И если бы только глаза! Ун покраснел до корней волос вспоминая свои сны, и не успел порадоваться, что его никто сейчас не видит, когда в подлеске затрещали ветки.

Он чертыхнулся, попытался придать себе усталый вид, приготовился спросить Варрана о какой-нибудь ерунде, но повернулся к нему и прикусил язык. Норн явился не один. За ним следовала сама воплощенная скромность. Око вырядилась в платье, скрывавiее ее до самых пят, серое-белое, с обгоревшим, обтрепанным подолом и бесчисленным множеством зашитых прорех. В этом «наряде» ведьма отчего-то стала казаться ниже и моложе, но своих нелепых повадок не оставила: она не перешагивала через корни и кочки, а по оленьи легко перепрыгивала их. Лицо ее при этом оставалось сосредоточенным, волосы взметались и опускались волнами.

Когда Варран подошел, Ун спросил у него шепотом:

‑ Что это она за тобой увязалась?

Вопрос. похоже, прозвучал недостаточно тихо, и ответила на него сама Око:

‑ Она едет в Хребет с вами

Норн открыл заднюю дверцу и подал ведьме руку, помогая устроиться в «Вепре». Она тут же, ничего не стесняясь, принялась перебирать запасы в обеденной корзине, подготовленной заботливой Никканой.

‑ Вы же… принесли жертву, ‑ у Уна брови поползли на лоб. – Зачем ей ехать?

‑ Да, ‑ ответил Варран неуверенно, ‑ это было подношение для господина огня и пепла. И за это госпожа Око согласилась посмотреть, можно ли помочь Нотте.

‑ Я и мое согласие тут не при чем, ‑ сказала Око, отставив корзину в сторону и принявшись расправлять юбку, ‑ все что я делаю, я делаю по воле, ради и во имя Господина. И сейчас нам пора отправляться, ‑ она высунулась в окно, щурясь, посмотрела неподвижным взглядом в безоблачное розовое небо, ‑ если, конечно, мы хотим добраться в Хребет до начала дождя.