Красный волк

Часть II. Глава XIV

– Вернулся! Вернулся! – Тия набросилась на Уна и повисла на нем, а потом запрокинула голову и фыркнула, сморщив нос: – Ну и воооонь!

Она отпустила его, оттолкнула, брезгливо отряхнула ладони, обернулась и крикнула, нарушая сонное спокойствие дома:

– Накрывайте на стол! Ун приехал! – потом задумалась, сощурилась и покачала головой. – Я передумала! Сначала готовьте воду! Я его таким к еде не пущу, – вид у нее при этом был как у полноправной хозяйки дома. Хотя кем еще ее можно было назвать, после того как мама... Ун заставил себя отмахнуться от тяжелых мыслей.

– Полевые учения есть полевые учения. Я только с поезда. Что ты ждала?

– Что вернется мой брат, а не куча навоза!

– Не пахну я навозом.

– Да откуда тебе-то знать? В чем это твои ботинки? Даже не думай идти дальше! Разувайся! И носки снимай. У-у-у! И таким ты тащился через всю Столицу!

Она убежала, вместо нее в прихожую, из боковой двери для прислуги, ворвался Пушистый и принялся обнюхивать Уна, жаться к нему боками и дико размахивать хвостом

– Некому тебя почесать без меня! – Ун потрепал пса по холке, и тот немедленно завалился на спину, подставляя под руку белое брюхо.

– С возвращением, господин Ун. Ваши вещи. Прошу.

Ун вздрогнул. Их лакей Дот ходил бесшумно да еще вечно с такой постной рожей, что казался не рааном, а приведением, жившим в этом неохватном доме на двенадцать комнат. Впрочем, постная рожа не мешала ему, и свое дело он знал хорошо. Ун отдал лакею кепи, выстиранную и все равно хранившую следы грязи камуфляжную куртку и походный заплечный мешок. Лицо лакея оставалось бесстрастным, только пятно на правой щеке предательски дернулось. Он ушел, унося вещи, Пушистый побежал следом. Ун же подтянул к носу воротник рубашки, принюхался. Да не пах он так плохо! Ну, может быть, немного хуже обычного, но сейчас он с этим разберется – ему чудилось, что в глубине дома уже зашепталась вода.

Принять ванну, пережить семейный обед, а потом откланяться – если повезет, между первым и третьим делом не пройдет больше двух часов.

Было, правда, еще кое-что.

Ун разулся, прошел через высокие двойные двери в гостевой зал. Маме нравились здешние светло-зеленые обои и блеск люстры, сплетенной из острых стеклянных игл, она обычно смотрела на все это и даже как будто улыбалась, но сейчас ее кресло у окна пустовало.

Позади Уна приглушенно цокнули домашние туфли. Он не хотел оборачиваться, ведь уже догадался, кого увидит, но ребячество, обиды и детские капризы ему, двадцати одного года отроду, давно не шли. Ун медленно, с неохотой повернулся и кивнул Аль. Пришлось приложить все силы, чтобы не скривиться, как от зубной боли, при виде смотрительницы.

Аль была красивой, да что греха таить – он и сам на нее посматривал. Нет, он мог понять отца. Понять мог, а вот простить – нет. И сама Аль делала все только хуже. Слугам полагалось носить черное и серое, а она и теперь вырядилась в синюю юбку, будто не работала в этом доме, а владела им.

– Ваша матушка отдыхает, – сказала Аль с тошнотворной, притворной покорностью. – Но я помогу ей сойти к обеду. Она будет рада вас видеть.

«И как тебе, грязная ты душонка, хватает наглости подходить к моей матери?» – подумал Ун, и, наверное, что-то такое все же мелькнуло на его лице, да как мелькнуло! – невозможно было не заметить. Аль даже захлопала своими огромными глазенками, но быстро спохватилась и вздохнула, горестно покачала головой.

– Похоже, господин Ун, вы все еще держите на меня обиду, причину которой я так и не поняла. Если дело в тех пустых слухах, которые распускала прошлая кухарка про вашего отца...

Решила, значит, пойти в прямую атаку и выдать все, якобы, ничего не тая. А как поет, как поет! Только ножкой не топнет. «Нет, часа мне тут вполне хватит», – Ун отмахнулся от Аль, не дослушав ее проникновенную и насквозь лживую речь, о которой никто не просил, вышел из зала, поднялся на второй этаж.

Ванна была уже готова, и от горячей воды поднимался легкий пар, на вешалке висела чистая рубашка и брюки. Полевая баня это хорошо, но куда ей против старой доброй ванны?

«Неравная схватка», – подумал Ун, вытирая волосы мягким полотенцем. Свежий, чистый и в чистом, он вышел в коридор, и на него снова налетела Тия. Она поймала его за руки, глянула направо и налево, прежде чем заговорить:

– Ты видел Нима?

– Господина Ним-шина, – поправил ее Ун. – Я месяц скакал по полям. С чего бы мне его видеть?

– Вы курсанты все время ходите в самоволки, через забор лазаете...

– Я не хожу, – усмехнулся Ун, – и до нашего полевого лагеря ехать два дня на поезде. Ради твоего господина Ним-шина я бы такой путь проделывать не стал. И сдался он тебе? У него каждую неделю новая подружка.

Тия вспыхнула, покраснела:

– Подружки, подумаешь! А мужем будет моим.

Ун пожал плечами. Отец не спешил подавать документы Тии в министерство семьи, были у него, похоже, какие-то свои замыслы. Кто знает, может быть, он и господин Гит-шин, отец господина Ним-шина, что-то такое и задумали. Скорее всего, так и было.

– А где Кару?

– Кару? Вообще, хорошо, что ты сейчас приехал, – вдруг ни с того, ни с сего сказала Тия, отпуская его руки, – тут, знаешь...

– Господа, – Дот, бесшумный лакей, в этот раз потопал для приличия, чтобы никто не заподозрил, что он подслушивал. – Вас ожидают в столовой.

Отец, как и всегда, был во главе стола, напротив него, в кресле на колесах, сидела мама. Ун подошел к ней, демонстративно не обращая никакого внимания на Аль, стоявшую рядом, и присел на корточки. Странное дело, прошел месяц, а мама как будто постарела на целый год, и глаза ее запали еще сильнее. Материнские скрюченные болезнью пальцы показались Уну жесткими, как коряги.

– Я вернулся, – сказал Ун. Мама, конечно, ничего не ответила. Только чуть наклонила голову. Несколько белых прядей упали на лицо, и Аль тут же ловко вернула их обратно в прическу. – Рад тебя видеть.

Наверное, хороший сын сказал бы что-то подушевнее после долгой разлуки, но Ун едва-едва смог выдавить и эти две фразы. Находясь далеко от дома, он позволял себе забыть, что с ней стало, а потом приезжал на побывку, и каждый раз встреча с ее болезнью происходила словно впервые.

– Наговоритесь еще. Садись. Будем обедать.

Ун с благодарностью посмотрел на отца, прервавшего пыточный ритуал, встал, отряхнув брюки, и занял свое место, приготовившись засечь пятнадцать отведенных минут на поедание первого, но тут же опомнился. Напротив него сидел не какой-то покрытый испариной после бега или рытья траншей собрат-курсант, а Тия. Да и еду еще не подали. Здесь некуда было спешить, и никто никогда не торопился.

– Я встретил на днях генерала, главу вашего училища. Он хорошо о тебе отзывался, – сказал отец, пока служанка вносила и расставляла тарелки с горчичным супом.

– Рад слышать, – хорошие новости, хотя верилось в них с трудом. Чтобы Плешивый кого-то да похвалил? Он скорее сжует свою фуражку, чем удостоит кого-то из курсантов добрым словом. Наверное, ходил в Совет просить о чем-то.

– Я тоже рад. Через полгода будут выборы на освободившееся место в Совете. Поддержка генерала была бы мне очень кстати... – размышления о будущем не ложились на лицо отца тенью, напротив, задумчивость, дела, сложности как будто его молодили. Там где других время старило, он только крепчал, и седина лишь придавала ему пущей важности. Наверное, так происходит со всеми раанами, у которых была настоящая цель. – Тия, где твоя сестра? – отец повернулся к Тии, и брови его сошлись на переносице.

– Она не выйдет, – процедила та сквозь зубы, не отрывая глаз от тарелки. – Кару же сказала, что не будет с вами говорить, пока вы не измените своего ре...

Отец стукнул кулаком по столу, Тия замолчала, а ложки жалобно звякнули.

– Не нравится ей! Недовольна она. Я не знал вашу мать до свадьбы и ни о чем не пожалел. Семья – вопрос государства и долга. Кару пора повзрослеть. Мы с ней потом обо всем поговорим.

Тия покосилась на Уна с каким-то непонятным ожиданием, он лишь пожал плечами. А что тут скажешь? Разве отец был неправ?

Уну самому предстояло жениться в следующем году, а он уже и забыл, как выглядела его будущая жена. Да и когда они в последний раз виделись? В школе?

Обед продолжился и завершился в тягостном молчании, Ун соврал, впрочем, без особого сожаления, что отпуска ему не дали и что он должен до вечера быть в казарме, и почувствовал легкость, когда оставил дом позади. Только почти осязаемая обида Тии немного испортила момент освобождения, но что поделать? Каждый выживает, как умеет.

Через час Ун, позевывая, поднимался по скрипучей лестнице на третий этаж «Хромой гончей». Хозяин гостиницы, как и обещал, придержал для него чердачный «номер». Кровать была постелена, и Ун, недолго думая, завалился спать, и проснулся только на следующий день, когда солнце уже било в глаза через оконце под скатом крыши, а в дверь безжалостно барабанили.

– Да что такое? – взревел он, зажимая ладонями уши.

– Там приехал высокородный господин, хочет вас видеть! – ответил возмущенный голосок служки.

– В такую рань!

– Так уже половина второго.

Ун с сомнением посмотрел на круглые часы на стене – правда, половина второго – и неуклюже поднялся, принявшись одеваться. Личность таинственного гостя он угадал точно. Господин Ним-шин явился во всей красе. У края тротуара, прямо напротив бурой двери гостиницы, измаранной сотней-другой неприличных надписей, стоял, поблескивая натертыми боками, автомобиль «Бег». Двенадцатая модель, шутки ли!

Господин Ним-шин высунулся в окно, чуть не задушив себя плохо повязанным, расшитым красными цветами галстуком:

– Как тебе, а?! Неделю назад купил! Ну, не я, папаня. А какая разница!

Чаще девушек, господин Ним-шин менял только автомобили. Правда, в этот раз девушка с ним тоже была. И тоже новая. По крайней мере, Ун ее раньше не видел. Или видел? Все подружки господина Ним-шина были на одно лицо: большеглазые, круглощекие, одним словом – хорошенькие и с фигурами, что надо, хоть и маленько полноватые. Эта сидела на переднем сидении, и ее зеленые глаза смотрели из-под красной длинной челки по-волчьи.

– Садись-садись, Ун! Я знал, где тебя искать. Мы же гордые, мы к друзьям не поедем, мы поедем жить в этакую ночлежку! Это Оли, Оли это Ун...

Ун устроился на заднем сидении, двигатель приятно заурчал, кабина легко качнулась, и автомобиль полетел – другого слова и не подберешь – почти не касаясь колесами дороги.

– А что ты, Ун, не спросишь, куда мы тебя решили повезти?

– Куда же, господин...

– Назовешь меня сейчас на «шин», я тебе это «шин» знаешь, куда засуну?

– Куда же мы едем? – поправился Ун, не желая начинать этот извечный и бесполезный спор об элементарной вежливости.

– Так-то лучше. А везем мы тебя к господину Ли-шину. Он растрезвонил, что покажет сегодня что-то интересное. Но я думаю, он просто заманит нас и заставит слушать очередной свой манифест. В прошлый раз он порывался поехать учить соренские выводки раанским приличиям... Если ты с ним не поспоришь сегодня, Ун, так мы все там со скуки и поляжем.

– Ты обещал, что... – зашипела Оли, и вскрикнула, когда автомобиль вдруг заложил крутой вираж, и ее легонько хлопнуло о дверцу.

– Да потом сходим в эти сады, – ответил Ним-шин, – выступление Ли пропускать нельзя! Не прощу себе, если в этот раз сам не увижу, что он этакое придумает.

Ун попытался вспомнить, видел ли когда-нибудь господина Ли-шина. Кажется, нет. Да и знал о нем совсем мало. Господин Ли-шин был молод, богат – его семье испокон веков принадлежали обширные земли, в том числе рядом и в пределах Столицы. Говорили, что господин Ли-шин один из немногих друзей императора, что здоровье у него ни к черту, что, скорее всего, до появления собственных детей ему не дожить, и что он уже подписал бумагу, по которой передавал все свои владения императорской семье в их личное пользование.

Если и сводить все эти слухи в один образ, так получался избалованный, как бы сказал отец, вырожденец. Что еще ждать от раана, чьи предки заслужили высокородство низкой хитростью или тупой услужливостью? На самом деле, Ун не знал, как именно семейство господина Ли-шина заслужило все свои привилегии, но был уверен, что точно не обошлось без какой-нибудь ерунды или удачи.

– ...на юге неспокойно?

– А? – Ун часто заморгал, поняв, что задумался.

– Говорю, на юге неспокойно? Наглеют дикари с островов?

– Как сказать... – задумался Ун. – Во время этих полевых учений мы не стали звать к себе в палатку генерала-покровителя южных крепостей. Знал бы, что ты спросишь, так приказал бы ему явиться и дать отчет.

Ним-шин глянул на него через плечо с раздражением.

– Я у тебя как у друга спрашиваю!

– Даже если что и будет – не твоя забота. Кто пойдет против империи, пока у нас есть железные птицы? А слухов в столице больше, чем вшей у соренов. Нам далеко еще? – Ун, к собственному стыду, ничего не знал о событиях на юге и предпочел сменить тему.

Ехать пришлось недолго: выбравшись за город, Ним-шин погнал автомобиль без всякой жалости, и вскоре впереди замаячило поместье – одно из многих поместий, окружавших Столицу, но, наверное, самое большое, из виданных Уном. Чем ближе они подъезжали, тем очевиднее становилось, что роскошь этого места давно увяла. Ворота были распахнуты, но не гостеприимно – их, судя по вороху многолетнего вьюна, намертво вцепившегося в узорчатую ковку створок, просто никогда не закрывали. Клумбы поросли сорняком, передушившим все, что там когда-либо было посажено. Главный дом, облупившийся, точно покрытый волдырями, едва ли смог бы вспомнить, что такое краска, и крыша его из красной выгорела в ржаво-коричневую. Посередине широкого двора стояла статуя Странника, изувеченная сеткой трещин и покрытая коркой грязи. Ун никогда не любил Странника, этот герой сказаний все свои вопросы решал хитростью, а не честной схваткой, но даже этот пройдоха не заслужил такого обращения.

Рааны, собравшиеся здесь, а собралась их добрая толпа, кажется, не замечали этих тоскливых знаков. Почти все они были высокородными и веселыми. Среди них Ун выхватил взглядом пару воспитанников корпуса безопасности, и у него зачесались кулаки. Смешно подумать, когда-то он восхищался этими ленивыми животными, а оказалось, что они были годны только сторожить зверинцы и гонять соренов в провинциях. Ун был поражен, когда узнал, что рискованные смельчаки из пограничных войск, кроме названия, к этому «корпусу безопасности» совершенно никак не относились. Да и вражда курсантов Высшего офицерского училища и выкормошей корпуса тянулась уже не одно десятилетие и обязывала его держать марку.

«Вмазать бы вам», – подумал Ун, но тут же осадил себя. Он сегодня не при лычках. Скажут потом, что напал исподтишка и что струсил и побоялся попасться патрулю при форме. «Ладно уж, живите сегодня», – фыркнул он.

Ним-шин остановил автомобиль под опасно наклонившимся дубком, чуть в стороне от автомобилей других гостей, занявших добрую половину двора, и помог Оли выйти. Она вцепилась в его руку, но при виде высокого собрания, кажется, решила сменить гнев на милость. Ун только теперь заметил тонкий красный кант на рукавах ее платья. Не слишком широкий. Должно быть, девушка принадлежала к боковой ветке какого-нибудь знатного рода.

Ун хотел спросить, что им делать и куда идти, но тут кто-то выкрикнул: «Там Ли уже начал речь» – и рааны торопливо пошли по дорожке, огибающий дом. Позади него обнаружился одичавший вишневый сад, заросший колючей ежевикой. Красноголовая толпа собралась у небольшого летнего домика, на крыльце которого стоял, судя по всему, сам господин Ли-шин. Он оказался еще моложе и болезненней, чем представлял Ун. Волосы его были тусклые, пятна едва-едва проступали на желтоватой коже, но лихорадочно блестящие глаза отдавали решительностью. Он взмахнул рукой, и широченный рукав непомерного плаща сполз ему на плечо.

– ... и я долго думал, что есть для меня Раанская империя. И понял! Справедливость, – толпа, кажется, была огорчена таким не скандальным и даже банальным ответом. – И эта справедливость императора распространяется на все живое в наших землях! На раанов, на других разумных созданий и на диких зверей. И даже на тех самых тварей, которых наши враги вырвали из природы, которых заставили взять в лапы оружие. Да-да! Я говорю о макаках! Их повадки были искалечены древним врагом! Они, дети лесов и степей, должны бегать свободными в своих стаях. Охотиться, рыть норы. Все знают, что именно дикие макаки были главной добычей красноспинных волков. И украв макак из природы – мы убили этого дивного зверя! Но не все потеряно. Я в это верю! Я прошу, – он говорил все громче и громче, и уже, кажется, задыхался, – нет, я требую! Друзья мои! Я требую, чтобы вы подписали мое письмо его величеству! Зверинцы должны быть упразднены! Макаки должны быть возвращены в природу!

Ун посмотрел на Ним-шина с немым вопросом: «Что несет этот кретин?» – Ним-шин же с трудом сдерживал смех. Он явно получил больше того, на что надеялся.

– Когда эти удивительные создания снова станут дикими и обретут свободу...

– А что же, можно тогда будет на них охотиться? – выкрикнул кто-то.

Господин Ли-шин ответил вполне серьезно:

– Полагаю, когда популяция восстановится.

– А я слышал, что они агрессивны, – громко сказал Ним-шин и схватил Уна за плечо, – одна такая откусила моему другу кусок уха! Вы посмотрите!

Ун тяжело вздохнул, какой толк объяснять, что ничего ему не откусывали, если Ним-шин сам придумал замечательную историю и сам же в нее поверил? Хозяин дома вытянул тонкую шею, сощурился, вглядываясь подслеповатыми глазами в Уна, гости тоже оборачивались с любопытством.

– Разумеется, они напали на вашего друга! Макаки помещены в чуждую им среду. Они принуждены учиться делать непосильную для них работу разумных существ! Это любого зверя сведет с ума. Говорят, раньше их самки могли вынашивать по пять щенков за раз. И что теперь? В зверинцах по одному, и то в лучших случаях! Эти прекрасные животные должны быть возвращены в лоно природы! После мы подпишем мое обращение, – он достал откуда-то из кармана мелко исписанный лист плотной бумаги, – и я знаю, что мы будем услышаны! Зверинцы будут закрыты! Макаки будут жить своей дикой жизнью! Но первые шаги я должен сделать сам!

Он развернулся и решительно распахнул дверь летнего домика. Толпа затихла, а сердце Уна забилось часто-часто.

Слуга, крепко держась за короткий поводок, вытянул на порог мелкую, дрожащую макаку.