Красный волк

Глава XL

Если бы не боль в ноге и саднящие связанные руки, то Ун бы поверил, что все происходящее лишь очередной бредовый сон, один из тех кошмаров, в которых снова и снова являлась она.

«Опять она!»

Причем тут она? Выкинуть ее из головы и все. А впрочем...

Ун оттянул от горла ворот маскировочного плаща и исподлобья посмотрел на Варрана. Норнские боги сегодня ему благоволили: он почти не пострадал во время аварии, несколько синяков и всклоченные волосы не в счет, и теперь шел впереди своей обычной чуть скользящей походкой. Интересно, много ли норн смог разобрать в невнятном рычании полосатого? Наверное, каждое слово. Но понял ли что-нибудь о…

Да какая разница, что он там о ней понял? Важно другое. То, что окружающий мир то и дело мутнел, словно к глазам Уна подносили тонкую зернистую пленку. То, что они очутились посреди ничего и путь их пролегал как будто из неоткуда в никуда и мог бы, наверное, продолжаться так вечно, потому что само время покрылось трещинами и надломилось.

Прошел ли с момента нападения час или полчаса? Да и было ли вообще то нападение?

Ун заставил себя всем весом наступить на правую стопу, зашипел от боли, скрутившей мышцы от щиколотки до колена, и сжал пальцы, сминая письмо. Варран мгновенно обернулся – из-за застывшей на подбородке крови он бы, наверное, выглядел даже грозно, если бы не встревоженный взгляд.

– Вы в порядке?

Боль помогла рассеять бредовый туман и вновь сделала мир осязаемым и настоящим.

Нет, засада была.

И был зверь, который посмел повторять раанские слова.

«Кто это тебя любит?»

– Господин Ун?

Ун остановился и медленно посмотрел по сторонам.

Лес, крепко обнимавший дорогу, предстал перед ним спокойным тихим чудовищем. Среди изгибавшихся почти как растянутые пружины деревьев и пурпурно-желтых лоз огненного плюща он видел сумрак, пронизанный редкими солнечными лучами, и больше ничего. Таким сонным, пустынным и безобидным лес являлся только чужакам.

Ун разочарованно вздохнул. Все-таки месяц с небольшим – слишком короткий срок чтобы научиться понимать дикость со всеми ее едва уловимыми знаками и полутонами. Доверять собственным чувствам не стоило.

– За нами кто-нибудь идет? – спросил он.

Тревога Варрана сменилась удивлением. Норн задумчиво почесал подбородок, сдирая засохшие бурые корки, но воздержался от вопросов, и оставалось только ждать, пока он бродил взад-вперед вдоль обочины, подолгу смотрел вверх, в переплетения закрученных веток, а иногда застывал на месте и прислушивался, наклоняя голову к плечу.

– Не могу утверждать наверняка, – наконец-то заговорил Варран, – но я почти уверен, что хвоста нет. Мы проходили мимо колонии вьюнков, они сейчас спокойны, не думаю что…

Такого заверения было вполне достаточно. Ун медленно опустился на землю, отбросил письмо, помятое, липшее к мокрой от пота ладони, и принялся развязывать шнурки на правом ботинке. Побелевшие и слегка одеревеневшие пальцы слушались плохо, но, повозившись и припомнив все норнские ругательства, он смог ослабить узел и выудить из-за голенища складной нож.

Ун смотрел на темную рукоять, но видел только пустые синие глаза. Глаза, в которых не могла задержаться ни одна осознанная мысль.

Нет, все было по-настоящему.

Он надавил на боковую панель, короткое лезвие выскользнуло из паза с привычным голодным щелчком, напомнившем тиканье настенных часов, и звук этот вернул все на свои места. Время вновь стало рекой, невозможно было не чувствовать, как течение ее безжалостно набирает скорость и шепчет: «Не успеешь, не успеешь!».

С дикарскими веревками пришлось повозиться, они были тонкими, но прочными, сплетенными из какого-то гибкого волокна. Когда Варран стряхнул последние обрезки пут, Ун кивнул, но не норну, скорее, сам себе, сложил и спрятал нож в карман и подумал: «Больше никаких задержек». Он потер покрасневшие и саднящие запястья, одернул рубашку, привычным движением заправив выбившиеся края за ремень, бегло осмотрел маскировочный плащ: тот оказался практически цел, если не считать пары небольших прорех. Что ж, все не так плохо. Без плаща в чаще пришлось бы туго, а цепляться дырами за каждую встречную ветку не хотелось.

– Вы обронили.

Ун повернулся. Варран протянул ему письмо, казавшееся ослепительно белым в перепачканной кровью и пылью крапчатой руке.

– Спасибо.

Ун снова почувствовал, как совсем близко от его лица распахивается и захлопывается, плюя слюной, клыкастая пасть, и как воротник впивается в горло, как удавка. Или петля висельницы? Сначала он порвал письмо на четыре одинаковых куска, а потом уже – в клочья, превращая слова в буквы, а буквы – в сотни черточек, которые невозможно было прочитать.

Даже под прицелом винтовки Варран сохранял совершенное хладнокровие, а теперь захлопал глазами, как ребенок на ярмарке, и это его непонимание было оскорбительным. Как будто что-то могло пойти иначе, как будто кому-то было позволено диктовать условия раанам.

– Я пойду за ними, – Ун шаркнул больной ногой по россыпи порванной бумаги.

Варран посмотрел на восток с тревогой, подходящей не солдату, а собаке, учуявшей волков. Уж не ждал ли он, что оттуда немедленно выпрыгнет целый отряд дикарей?

– Вам нельзя...

– С чего это нельзя? Кто мне запретит? Ты?

– Нет, – норн выдержал его прямой предупредительный взгляд, только на крапчатом лбу пролегло несколько глубоких морщин. – Но тот стрелок в засаде, если вы вернетесь – это будет большой ошибкой...

– Ты, правда, в это веришь? Что где-то там прятался еще один островной ублюдок, а помогать зверю связать троих солдат пошла девчонка?

Странно, что Варран, всегда практичный, не замечал очевидного противоречия. Единственной ошибкой теперь было – уйти от места аварии так далеко. Если бы Ун мог думать тогда так же ясно, как сейчас, то не позволил бы увести себя и просто свернул бы в лес и спрятался, дожидаясь, когда можно будет отправиться по звериному следу.

С другой стороны, от этих «гостей» можно было ожидать чего угодно. Все речи Пестрой, все ее требования, произнесенные сквозь фальшивые слезы, казались самым настоящим абсурдом. Что за игру она вела? Чего хотела добиться на самом деле? Что должна была прикрыть эта нелепая история о торговле полосатыми? Разведывательную операцию? Или внезапную атаку?

«Спрошу у нее при личной встрече».

– Все же это опасно, господин Ун, – Варран никак не унимался, – они вооружены и будут настороже. Наш долг сейчас – сообщить о произошедшем.

– И дать им время запутать следы и как следует спрятаться?

Ун шагнул в сторону, чтобы обойти Варрана, но тот преградил ему дорогу. Осторожность крапчатого брала верх над гордостью и всеми правилами приличия. Слишком долго его народ держали вдали от зверинцев, они позабыли, как естественно полосатым животным дается притворство и как легко можно стать его добычей. Одна уступка, за ней – вторая, третья, и вот ты уже...

«Нет, не стоит вспоминать».

Лучше сдохнуть в этом лесу, чем поджать хвост и торопливо исполнять звериные приказы.

– Варран, у них Ив. Он полураан, но будь в нем и всего одна пятая раанской крови, я бы никому не позволил превращать его в разменную монету, – ложь далась легко, и попала в цель. Все-таки Норны всегда отличались верностью, а не сообразительностью и, тем более, не гордостью. Упрямая решимость начала стираться с окровавленного крапчатого лица. – Я не могу бросить Ива. Его нужно вытащить. Или хотя бы выяснить, где его будут держать. Ты, если хочешь, возвращайся в лагерь, как раз позовешь на подмогу. Патрули по этой дороге ездят редко, я же помню, нас хватятся только вечером.

Ун похлопал Варрана по плечу и обошел его, в этот раз не встретив никакого сопротивления. Путь на восток оказался открыт. Несколько секунд все было тихо, только попискивали комары, раздразненные запахом свежих ран, но потом послышались шаги, норн нагнал его и побрел рядом.

Что ж, одной бедой меньше. Ун не сомневался, что кое-как разобрался бы со следами в лесу, Ив едва ли смог бы идти аккуратно, но теперь, с Варраном, у него появлялось огромное преимущество, о котором дикарка и догадываться не могла.

А вот с болью все складывалось куда менее удачно.

После того как остатки туманного беспамятство вымыло из головы, она как будто стала кусать злее и, вопреки всем надеждам, униматься на собиралась.

«У меня будет всего одна попытка».

Ун пошел быстрее. Нет, он не станет превращать какую-то отбитую коленку в удобное оправдание для отступления. Боль не пройдет, что ж, значит, надо привыкнуть к ней, как будто по-другому никогда и не было, надо перестать доверять моментам, когда она вдруг затихала, чтобы потом не шипеть, снова почувствовав судорогу или россыпь уколов, вонзавшихся чуть ли не в кость.

«Будь у меня листья серого дерева», – подумал Ун и поморщился, радуясь тому, что если Варран и заметил теперь гримасу на его лице, так решил, наверное, что она от боли, а не из-за отвращения к самому себе.

Хорошо, что никто не умел читать мысли. Даже Текка с ее богами.

Когда впереди послышалась гулкая птичья перекличка, Ун уже почти мог идти, не подпрыгивая, лишь раздувая ноздри при каждом новом шаге и слегка прихрамывая. На место засады он вышел первым, обогнав Варрана, и пусть не сомневался, что никакого стрелка не существовало, но на какую-то долю секунды ощутил холодок между лопаток, словно снова поворачивался спиной к вооруженному полосатому, отдавая свою судьбу в лапы зверя. Разумеется, никакого выстрела не последовало, только с десяток синекрылых падальщиков-рвачей взлетели с дороги и заорали, рассевшись на деревьях.

Догадаться о причинах их возмущения было несложно. И автомобиль, валявшийся на боку, и тело, укрытое тонким слоем пыли, удивительным образом смотрелись здесь не более чужыми, чем кусты, трава и камни. А что принадлежало лесу – принадлежало и его падальщикам.

Ун дохромал до господина Кел-шина. Высокородный лежал все в той же странной неудобной позе, похоже, дикари его не тронули, но мелкие мухи уже начали крутиться над ним, а на щеке, прямо на большом сером пятне, не хватало куска, и из порванного мяса выглядывала беловато-розовая кость. Похоже, пир еще не успел как следует начаться. Ун с осуждением глянул вверх, на птиц, и подумал: «Ваша работа?» – а вслух спросил у подошедшего Варрана:

– Сможешь найти место, где островитянка и ее зверь вошли в лес?

Варран долго молчал, низко опустив голову, чуть ли не кланяясь трупу, потом прошептал что-то на норнском, наверное, очередную бесполезную молитву, и когда Ун уже хотел поторопить его, все-таки ответил:

– Я видел, откуда они вышли, когда «Быка» перевернуло. Думаю, и ушли туда же, но по следам все станет ясно, – он прибил севшего на подбородок комара. – След мы отыщем, вот только не уверен, куда он нас выведет, господин Ун. Есть у меня сомнения.

Ун заставил себя оторваться от этой дыры на щеке высокородного и повернулся к норну:

– В смысле?

– На переговоры они, наверняка, собираются явиться без заложника. Я слышал, что девчонка сказала что-то про три дня. Это большой срок. В их положении я бы никогда не стал прятаться так долго на чужой территории.

После этих слов Ун все понял, и время показалось ему еще более стремительным и безжалостным.

– Я бы уплыл, – пробормотал он.

– Да, переждать в море было бы самым лучшим вариантом, только вот я не понимаю одного... Подождите.

Норн обошел автомобиль, сунулся в разбитое лобовое окно, долго копался в кабине, шурша и звякая стеклянным крошевом, наконец, вернулся, держа в руках темно-коричневую путевую папку.

– Странно, что они ее не забрали, документы же, – удивился Ун, пока Варран перебирал маршрутные листы и вытаскивал затерявшийся среди них небольшой прямоугольник карты, потрепанной, древней, отпечатанной, наверное, еще при прошлом императоре..

– Мы сейчас на дороге, которая идет параллельно Рыбьей бухте, где-то вот здесь, – норн провел пальцем по линии побережья, глубоко впивавшейся в материк, – десятый лагерь находится как раз за ее восточной оконечностью. Они, скорее всего, причалили где-то здесь, в самой бухте.

– Ну да, – ответил Ун. – Если бы высадились где-то еще, так и охотились бы поближе к тому месту.

– Я понимаю, почему они решили высадиться именно в этой бухте, вокруг нее очень мало сигнальных ловушек, – Варран как будто не услышал его замечания, ь – мне говорили, в этом квадрате их почти не ставят. Незачем. Берег тут высокий, как в ущелье Молочной реки. Даже выше. Скалы гладкие, отвесные. Не заберешься. Но эти, получается, залезли. Как?

– Когда найдем – спросим. Далеко тут до берега?

Услышав вопрос, на который он мог дать ответ, Варран просветлел, кивнул и свернул карту, почти машинальным движением пряча ее в карман:

– Пешком, по прямой, часа четыре. Но это лес. Завалы после шторма, овраги, заросли колючки, сами понимаете. А еще зверье, змеи. У дикарей оружие, и все же...

– Так сколько?

– Часов пять. Может, и больше. Ив был как не в себе, когда нас связали. Не думаю, что он сможет идти быстро.

Не будь Ив полусореном, то, наверное, осознанно бы сделал все, чтобы задержать своих пленителей. Но кровь серошкурых несла в себе слишком много покорности и тупости. Надеяться на него не стоило.

Ун взял папку из рук Варрана, пролистал, на задней крышке нашелся вклеенный карман с карандашом.

– Поищи что-нибудь, что сойдет за оружие. Я пока что составлю отчет.

– А что будем делать с ним?

– С кем?

Варран указал на мертвеца, потом на птиц, которые уже пересели на ветки пониже и нетерпеливо драли кору когтями на сгибах крыльев и вытягивали облезлые шеи. Жадность и голод в них пересиливали страх.

– Они его изуродуют, – норн сказал это с такой искренней печалью, словно господину Кел-шину предстояло прожить с этими уродствами еще целую жизнь. – Да и земляных пиявок тут полно. Прогрызут его до костей, вонь пойдет раньше срока.

Сначала Ун хотел напомнить, что им не до этого, но передумал. В конце концов именно так норн и должен был относиться к раану, пускай и мертвому. Не стоило наказывать за верное поведение, да и разве пара потерянных минут могла что-то решить?

– Надо завернуть его во что-нибудь, – сказал Ун и по взгляду Варрана понял, что норн думает ровно о том же, о чем и он сам – что такие полумеры не остановят прожорливых птиц, когти и клювы которых рвали плоть и кости с одинаковой легкостью но вариантов лучше здесь и сейчас не было.

Они вытащили из-под заднего кресла «Быка» кусок брезента, который возили для установки навеса, разложили на земле, как ковер, и перекатили на него тело. Руки и ноги господина Кел-шина только-только начали коченеть, и их получилось выпрямить, а вот голова все заваливалась, ее пришлось подпереть с двух сторон камнями.

Пока Варран ушел искать оружие, Ун сел на землю рядом с телом, вытащил чистый лист из папки и принялся описывать все произошедшее, стараясь уделять внимание только фактам и не касаться собственных догадок и тем более россказней дикарки. Она хотела выкупить зверинцы? Вот еще. Какая глупость. Пусть других сбивает с толку своими выдумками. О таком и писать стыдно. Ун постарался быть краток, но на последней фразе запнулся и не смог дописать ее с первого раза.

«Полосатый вооружен».

Вот самый невероятный бред. Вот кошмар, вылившийся в явь из царства снов и давно сгнившего прошлого. И это прочитает офицер, солдаты которого найдут «Быка» и господина Кел-шина? Поверит ли? Ун погладил пальцем сбивчивые, написанные чуть дрожащим почерком строки, неожиданно отчетливо поняв, что, возможно, этот отрывок бумаги может оказаться единственным свидетелем всего произошедшего, если они с Варраном...

«У меня будет целая одна попытка», – он просунул край письма за лацкан мундира господина Кел-шина, одарил мертвеца долгим прощальным взглядом, а потом обернул брезент вокруг него, подбил края под руки, превращая его в зловещий темно-зеленый кокон. Одна из птиц уже слетела на землю черно-синей тенью, начала подбираться, клацая когтями. Ун метнул в нее карандаш и попал бы, но падальщица успела взлететь, и, поднявшись, ему пришлось почти перекрикавать новую волну возмущенной птичьей брани:

– Нашел что-нибудь?

Варран отозвался не сразу. Он все возился над чем-то у автомобиля, потом наконец-то подошел, вертя в руках тонкую железную дугу длиной с предплечье. На лице его теперь было не удивление и не растерянность, а страх. Настоящий, заразительный, без всякой произнесенной причины способный породить панику и давку на ровном месте.,

Ун кашлянул и повторил вопрос, прогоняя от себя чужую слабость:

– Ты нашел оружие?

Варран покачал головой.

– Они забрали все, что могли, господин Ун. Сигнального пистолета и зарядов к нему нет. Даже багажник вскрыли, инструменты пропали. Но их, думаю, просто закинули куда-то в лес. Ящик слишком тяжелый, чтобы его нести. Но тут... как бы...

– Что это? – Ун щелкнул по дуге, которая завладела всем вниманием Варрана и лишала его дара речи.

– Я не совсем уверен. Тут надо увидеть, чтобы понять, – сказал норн и махнул рукой, зазывая его за собой. Они обошли автомобиль, и норн указал на днище. – Железо помято, но не обгорело, – брюхо «Быка», действительно, вмяло, точно от удара огромного кулака, среди слоев грязи и многолетней ржавчины на нем не появилось никаких следов от нагара. – И смотрите на землю, – продолжал Варран, – видите? Вот эта яма. Мину прикопали здесь, и она как будто... – он сжал и разжал пальцы свободной руки, словно хотел изобразить взрыв, – она как будто просто подкинула нас.

– И что с того? – спросил Ун, старательно изображая хладнокровие, хотя уже понял, к чему все идет.

– Я не представляю, как работает эта мина. Но если на островах есть такое, то, что там есть еще?

Невидимая стена рухнула, Ун почувствовал, как страх норна тянется к нему, как забирается под кожу мелкой дрожью, но завел руки за спину, выпрямился, балансируя на здоровой ноге, и сказал со спокойствием, которому бы позавидовал даже отец:

– Это же островные дикари, они украли ее у кого-нибудь или выменяли, вот и все. За островами целый материк, кто знает, что там может быть. Давай думать о том, что нам по силам. Ладно? Поищи лучше следы. Надо собрать, что можем, и отправляться.

Этого приказа хватило, чтобы вывести Варрана из оцепенения, он словно отряхнулся от тонкой ледяной корки и принялся за дело – исполнительность в нем пересилила страх, но сам Ун не смог успокоить зачастившее сердце.

Железные птицы, созданные в строжайшей тайне, помогли переломить ход Объединительной войны. У бежавшего поверженного врага было столетие покоя, чтобы подготовить свой ответ. «Мы дали им это время», – подумал Ун. Сколько же ошибок. Вся эта ловля мелких контрабандистов и их пособников (контрабандистов? или стоило говорить «шпионов»), к которым никто не относился всерьез. Все эти решения закрыться и делать вид, что никакой опасности за пределами Империи не существует. Все эти бесконечные заверения, что тем, о владеет железными птицами – нечего бояться.

«Если на островах есть такие мины, то, что там может быть еще?»

Ун медленно выдохнул, напомнив, что сейчас должен думать не о судьбе всей Раании, а лишь о совсем небольшом деле, подобрал на дороге, неподалеку от «Быка», свой заплечный мешок, кепка оказалась тут же. Варран тем временем умылся, истратив половину фляги, вместо оружия сунул за пояс дугу от странной мины, кое-как распрямив ее, и наконец-то занялся поисками следов. Они нашлись быстро, островитяне как будто и не пытались их заметать. За широколистым увешенным белыми ягодами куставиком оказался целый наблюдательный пункт. Чахлая лесная трава там была измята, точно вытоптана, а в землю вокруг, для пущей маскировки, были вкопаны несколько веток. Листва на одних уже пожухла, а на других и вовсе облетела.

– Хорошая лежанка. Здесь их было не заметить, – сказал Варран, – зато дорога как на ладони. Посмотрите...

– Нам пора, – перебил его Ун.

Они вошли в лес, оставляя позади торжествующих трупоедов.

Поначалу след казался очевидным, но чем дальше они уходили, тем гуще становился подлесок и тем чаще отогнутые ветки и порванная паутина терялись среди миллионов и миллионов деталей. Очень скоро Ун перестал понимать, как и что Варран замечал в этом зелено-красном месиве листьев и сучьев, и как при этом умудрялся не отвлекаться на лезших под капюшон плаща жалящих мушек.

Когда они в очередной раз, как будто без всякой причины, свернули влево, в сторону прямых, как по линейке вычерченных, деревьев, росших столь близко одно к другому, что почти напоминали частокол, Уну пришлось признать очевидное. Если бы норн заупрямился и решил вернуться в лагерь, то его собственный поход получился бы в лучшем случае бесплодным, а в худшем – позорным.

Он бы просто заблудился. Отправленному из лагеря отряду пришлось бы отыскивать его в ночи, замерзшего, раненого и измотанного.

Ну и картина бы получилась! Ун представил ее и улыбнулся, осторожно переступая больной ногой через переплетение корней. И ведь он не блефовал, и не запугивал Варрана, о нет, он искренне собирался пойти по следу в одиночку. Это было очень в духе Уна.

Этот Ун из чувства собственной задетой гордости всегда был готов ввязаться в драку с раанами, которых не стоило трогать Этот Ун охотно превращался в шута у никчемных бездельников, одновременно и презирая, и принимая все их подачки, и не забывая ронять слюну на высокие мраморные ступени. Этот Ун сюсюкался с живым трупом, прикованным к дивану, и тратил время на спасение настоящих высокородных трупов, когда надо было беречь каждую минуту. Еще этот Ун водился с полосатой и приговаривал, что он не хуже прочих, сравнивая себя с опустившимися свиньями, которых-то и солдатами называть было нельзя. Поразительно, но даже в таком состязании, имея огромную фору, этот Ун умудрялся проигрывать. О да! Этот Ун был рааном многих и чудесных талантов. Ему нельзя было доверить ничего.

«А у меня всего одна попытка».

Нет, он мог проиграть, даже лучшие из лучших не застрахованы от неудачи, что говорить о нем. Но потерпеть поражение, взявшись за дело, и споткнуться и разбить голову по собственной глупости, так до этого дела и не добравшись, – это не одно и то же.

«Меня погубят гордость, самонадеянность и торопливость». Отец предупреждал его от этих качеств, он видел и понимал куда больше, чем казалось, и не только в соренских заговорах. Если бы ему теперь рассказать обо всем, что случилось за этот год...

Улыбка сползла с губ Уна. Он снова увидел звериную морду, кривую пасть, услышал украденные слова.

Как зверь догадался о ней? Что такого увидел на платке? Еще в зверинце Ун мог часами рассматривать эту тряпку. Вышитые на ней узоры были совершенной бессмыслицей, пародией на искусство, которая только и была доступна макакам. Значки, напоминавшие не то птичьи следы, не то деревья, обломанные ураганом, не складывались ни в какую, даже самую простую картинку, какую мог бы нарисовать трехлетний ребенок. Но для зверя они что-то значили, так как же...

– Все в порядке?

Ун поднял глаза. Варран остановился и смотрел на него пристально.

– Да так. Задумался, что будем делать, если встретим дикого кота.

Этого объяснения не хватило. Варран начал то и дело оборачиваться, и Ун даже натянул пониже козырек кепки, притворяясь, что не замечает этих частых изучающих взглядов. Что норн так боялся увидеть? Или, наоборот, что надеялся увидеть? Как он сдастся от боли и, охая, сядет на какой-нибудь пень, как тогда, в первые лесные походы сразу после болезни? Вот еще. Такого-то, значит, мнения этот крапчатый о раанах?

Хотя, что еще Варран мог о них думать? Слишком часто он сталкивался с изнеженными, не имевшими никакой цели раанами. Но теперь ему предстояло узнать, каковы они на самом деле, и почему смогли победить в войне, которую и сами считали обреченной.

Лишь бы только успеть. Не стоило задерживаться у «Быка» и так беспечно относиться ко времени. «Разве пара потерянных минут могла что-то решить?» – а если могла? Если та пара минут и правда окажется решающей?

Ун отчаянно прислушивался, но не слышал море, хотя ему казалось, что они шли уже так долго. Лишь бы успеть. Лишь бы только не сбиться со следа.

– Ты уверен, что мы идем правильно?

Варран обернулся и резко приложил указательный палец к губам:

– Тише! – сказала он едва слышно, , а затем как будто удивился и испугался собственной наглости и добавил: – нам теперь надо быть тише, господин Ун. Мы идем правильно. Я вам потом покажу.

Бесконечный поход продолжился, а сомнения Уна начали разрастаться, как цепкий сорняк.Варран всегда был верен и исполнителен. Но в этот раз он не хотел участвовать в происходящем и, наверняка, считал всю идею безумной. Верил ли он, что у них вообще есть шансы на успех? Или пошел лишь затем, чтобы не дать убиться раану, которого так долго оберегал? Уж не считал ли крапчатый себя нянькой при капризном ребенке? Что если он специально водил их кругами? И делал это из самых лучших побуждений: пытаясь одновременно и помочь сохранить лицо одуревшему раану, и уберечь его от опасностей?

Ун поначалу еще отмахивался от этой абсурдной идеи, но скоро она начала жечь нутро, как проглоченный камень-тепловик. И когда он уже был готов задать почти оскорбительный, полный недоверия вопрос, Варран остановился и указал на старое черноствольное дерево, окруженное свитой чахлых больных побегов.

– Вот.

Ун подошел поближе и сразу понял, на что должен смотреть. Почти на уровне глаз на черной коре белел вырезанный крест, шириной с открытую ладонь, заплывший окаменевшими комками смолы.

– Я не знаток растений, но думаю, этому знаку как минимум несколько дней. И это не первый. Мы миновали с десяток таких.

Ун дернул плечами. У патрулей была своя система ориентиров, но чтобы заметить их, надо было знать с десяток правил и принципов, иначе лес казался совершенно нетронутым и нехоженым. Этот же знак не увидел бы только слепой.

– Зачем они это сделали?

– Наверное, боялись заблудиться.

Боялись? Кто? Девчонка, которая влезла туда, куда как будто бы нельзя было влезть? Или ее зверь? Нет. Такие не боялись ничего.

Когда они пошли дальше, Ун обернулся на дерево со знаком и задержался на несколько лишних секунд, пораженный внезапным осознанием.

Вызов.

Вот что это такое. Варран слишком наивен, чтобы понять такую очевидную вещь. Правда, и сам он забылся и потерял бдительность. Отступая, островитяне могли оставить ловушки. И отнюдь не сигнальные.

«Если у них есть такие мины, то что может быть еще?»

Ун началс подозрением посматривать на землю, но скоро был вынужден признать, что только попусту волнуется. Если мины и капканы и были, то, скорее всего, где-то у дороги, стоило задуматься о них раньше. Да и разве Варран просмотрел бы такое? От него ничего не скроешь. Но даже самые логичные объяснения не могли успокоить Уна в полной мере, и каждый раз, когда среди подгнившей листвы показывался камень, присыпанный землей, он внутренне напрягался в ожидании чего-то ужасного.

Они смогли подбросить «Быка» в воздух. А что могли сотворить с живым существом?

Ун прогнал яркие, но нелицеприятные образы, и постарался сосредоточиться на том, чтобы избавиться от вновь усилившейся хромоты, вернувшейся вместе с новыми всплесками боли. Когда они перебирались через узкий ручей, он едва не поскользнулся из-за нее – не смог как следует встать на камень – и снова заслужил этот изучающий взгляд Варрана.

– Вы точно в порядке? – спросил норн полушепотом. – Можем устроить привал.

– Нет, идем дальше, – упрямо ответил Ун.

Неожиданно пронзительный птичий крик донесся откуда-то сверху, из-за густых крон. Этот зов был наглым, бросающим вызов таящемуся лесу и его порядкам. Ун вскинул голову, ничего не увидел из-за листвы, но этого и не требовалось. Голос морского белого крикуна он бы ни с чем не перепутал. Ун хмыкнул, прислушался, с удивлением понимая, что так сосредоточился на дурацких подозрениях, на самом себе, на боли, на ловушках, что не заметил, когда это издалека начал доноситься равномерный шум, сопровождаемый пока что едва слышным хором вскриков: «гва-а-а», «гва-ва...», «гва-а».

В воздухе сразу как будто появился запах моря, какой можно услышать только на самом берегу, и было ли это правдой, или только самовнушением – уже не имело значения. «Мы почти пришли». С каждым шагом далекие звуки становились как будто все четче, хор дробился на отдельные голоса, на множество нескладных птичьих песен. Так близко! Нетерпение теперь мучило хуже боли, а они все шли, и шли, и шли. Лес снова начал казаться непреодолимым, а потом, в один момент, закончился.

Ун сощурился и прикрыл рукой глаза, отвыкшие от яркого света. Солнце, пусть уже и начало свой медленный спуск к горизонту, не спешило облачаться в вечернюю алую блеклость. Бухта блестела – смотреть больно, над ней метались белые точки птиц, за ней простиралось бесконечное черное полотнище моря.

«Злобная хитрая тварь», – в этот раз Ун смог понять его сущность, и не почувствовал никакого восторга, как тогда, на скрипящей, покосившейся вышке.

Море не защищало Империю. Оно усыпляло ее мнимой безопасностью, оно укрывало замыслы врага, отгораживало, помогало подобраться незаметно.

Ун осторожно приблизился к каменистому обрыву, поморщился, когда порыв соленого ветра сбил с головы капюшон, царапнув по свежим ссадинам, и посмотрел вниз.

Берег здесь был не просто высокий, они как будто забрались на небольшую каменную гору. Ун посмотрел на запад, где виднелся ближайший к ним край бухты. Зрелище оказалось внушительным: сотни и сотни птиц, бесчисленные точки, ютились на отвесных скалах и метались вокруг них, напоминая белые, полупрозрачные облака. Вблизи эти склоны, конечно, не были настолько плоскими и гладкими, какими выглядели издалека, и все же у Уна не получалось представить, как кто-нибудь бы смог забраться по ним вверх или, тем более, спуститься и не сломать шею.

«Как господин Кел-шин».

Восточную часть бухты отсюда разглядеть не получалось – ее скрывал изгиб берега идеревья, росшие прямо над обрывом.

– Мы опоздали? – спросил Ун, переборов волнение.

Варран озадаченно покачал головой.

– Не знаю. В каменистом овраге следов было не найти. Пришлось действовать наугад. Но не думаю, что мы отклонились от их тропы слишком далеко. Надо бы найти место с обзором получше. Оставайтесь здесь, я скоро.

Ун не успел задать ни единого вопроса, не успел даже окрикнуть: «Постой!» – а норн уже скрылся за деревьями, уходя вдоль обрыва на запад. Себе он выбрал самую легкую часть работы. Ожидать – вот что действительно невыносимо.

«Ладно, – Уну пришлось утихомирить нетерпение, которое зудело под стать комариным укусам и требовало выкинуть какую-нибудь очередную глупость, – у меня будет всего одна попытка, стоит перевести дух». Он выбрал место, где росло побольше мха, уселся, растер ногу, как мог, потом вытащил из заплечного мешка упаковку сухого походного концентрата и заставил себя съесть все до последней крошки, хотя и не чувствовал голода. Ун задумался, не стоит ли прикончить еще и вторую, обмороки и приступы бессилия были ему совершенно ни к чему, когда послышался ритмичный, едва уловимый мягкий стук.

Островитяне? Дикий кот?

Ун не успел еще перебрать все варианты, а нож уже оказался в его руке – открытый и готовый к любым неожиданностям, но среди веток мелькнул знакомые плащ. Варран едва не выскочил из-за деревьев, второпях позабыв про свою осторожность, и указал на восток:

– Боги милостивы, они все еще здесь, – несмотря на волнение и сбивчивое дыхание, голос его оставался приглушенным, – я прошел совсем недалеко, там берег ниже и есть уступ с хорошим обзором. Они спрятали «водомерку» среди скал, но ее спина бликует...

– Далеко? – Ун поднялся с земли.

– Не очень.

– Ты видел их спуск?

– Я не смог рассмотреть. Но что-то там точно должно быть. Давайте я схожу один, а потом...

– Нет.

Это «нет» прозвучало достаточно твердо, чтобы Варран воздержался от споров. Или, может быть, он все-таки тоже что-то чувствовал? Или догадывался, что есть всего одна попытка? Что раан, идущий за ним, не может доверить ее никому другому? Не может позволить дикарям ускользнуть в самый последний момент из-за лишних предосторожностей и задержек?

Они снова углубились в лес, держась на приличном расстоянии от берега. Ун перехватывал нож то так, то сяк и все прислушивался, ожидая вот-вот уловить отдаленные голоса или звуки лагеря, но слышал только море и незатыкающихся птиц, которые, кажется, могли заглушить и несущийся поезд. Впрочем, если это значило, что и зверю будет сложнее услышать приближающихся охотников, один из которых нет-нет, да и неловко наступал на какую-нибудь ветку или пригоршню сухих листьев, – пусть орут поусерднее.

Ун думал, что идти придется минут десять, не больше, но понимание фразы «не очень далеко» у Варрана, судя по всему, сильно отличалось от его собственного. Никак не выходило избавиться от ощущения, что цель не становится ближе, а лишь сильнее удаляется от них. Потом все стало еще паршивее – норн начал двигаться медленно, часто останавливаться, точно издеваясь. Ун едва не скрежетал зубами от досады. «Мы так близко! Проклятье! Они же уплывут», – эта мысль ритмично пульсировала в голове и мучила сильнее ран.

«У меня же всего одна попытка».

Внезапно Варран остановился, поднял сжатый кулак, присел. Ун последовал его примеру, подавил накатившее было азартное волнение, прислушался.

Ничего.

Одни только опостылевшие птичьи крики.

– Что...

– Тсссс! – шипенье норна было резким. Он попятился, ступая бесшумно, будто имел глаза на затылке, остановился подле Уна и указал вперед.

Ун пригляделся.

Но там не было ничего примечательного, одни только плешивые заросли изголодавшегося по свету длинностебельника, крученые ветки краснолиста и прочие бесчисленные кусты и деревья, названий которых и не запомнить.

– Не вижу, – прошептал Ун одними губами, чувствуя себя так, словно его держат за дурака.

– Смотрите за деревья.

Ун хотел ответить, что и так смотрит за эти проклятые деревья, но тут сообразил, что именно имел в виду Варран. Он присмотрелся к свету, пробивавшемуся через эту резную стену, и заметил движение. Что-то не то синее, не то темно-зеленое скользнуло с той стороны. Зверь? Или Пестрая? С такого расстояния не угадать. Одеты они были одинаково. Ун почувствовал, как Варран положил руку ему на плечо, осторожно подвигая его поближе к себе, а потом вздрогнул от дыхания ударившего чуть ли не в самое ухо:

– Слушайте меня. Я подберусь ближе...

А ведь сам Ун не верил, что дикарей удастся догнать. Теперь он это понимал. Ладони стали холодные от страха. Наверное, где-то в подсознании у него все-таки жила трусливая надежда, что все закончится неудачей и можно будет повернуть назад ни с чем и огорченно вздохнуть: «Что ж, мы попытались, но не успели. Какая жалость! Вот если бы...».

Ун улыбнулся, выбрасывая эту трусливую мерзость из головы

«Нет, у меня будет эта попытка».

– Ждите здесь.

Варран отпустил его плечо и скользнул в сторону, как призрак, растворившись среди зелени. Ун медленно втянул носом воздух и решил: «Пора». Сейчас или никогда. Плащ он расстегнул и скинул, оставив его тут же на земле. Правая нога болела, но как будто уже не грозила подогнуться в самый неподходящий момент, и все равно шаги получались слишком неловкими и громкими. Как и удары сердца. Как и предательский шорох, когда рука задевала какую-нибудь ветку или сбивала сухой листок.

«Орите громче», – мысленно просил Ун у птиц.

Низко пригибаясь, он прокрался вдоль густого колючего кустарника, иногда замирая и припадая к земле, и все не переставая прислушиваться. Заметили его? А теперь? Но никаких удивленных криков не было. Наконец он добрался до той границы, где играть в прятки становилось попросту опасно – здесь можно было или начинать действовать, или замешкаться, струсить и оказаться пойманным. Отсюда, через просвет между ветками остролиста и дикой розы Ун мог рассмотреть все как следует.

Невысокая фигура Пестрой скрючилась на самом краю обрыва и смотрела вниз. Наверное, на «водомерку» или ее пассажиров. Вот девчонка подняла руку и помахала. Винтовка лежала рядом с ней. Но это неважно. Ун отыскал взглядом полосатого. Зверь складывал что-то в большой походный мешок. Винтовка за плечом. Но бояться стоило не ее, а пистолета и ножа на поясе. Носит он кобуру открытой или застегнутой? Там наветренная или подветренная сторона?

Зверь дернул полосатой лапой, затягивая завязки. Дальше медлить было нельзя.

«Одна попытка», – подумал Ун, крепче сжал нож и ринулся вперед.

Зверь заметил его почти сразу, повернулся, закричал, потянулся к поясу, но было уже слишком поздно.

Первый удар пришелся в грудь, во что-то твердое – в ребро? – полосатый попятился, падая на спину, Ун придавил его, удерживая коленом, ударил снова, целя под выставленные вперед лапы, лезвие вошло в мягкое брюхо, а потом еще, и еще раз, скользкие горячие пальцы схватили Уна за шею, попытались сжать, но, после нового взмаха лезвия, только слабо скользнули по коже, едва-едва оцарапав ее, и опали, как отрубленные ветки. Зрачки в пустых синих глазах, переполненных не то удивлением, не то неверием, сошлись в точки.

Над головой Уна гавкнул выстрел.

«Одна попытка».

Дело надо было довести до конца. Звери были живучи.

Ун ударил еще раз, и хотя полосатый все трепыхался, но движения его стали, скорее, рефлекторными, а не подчинявшимися какой-то воле. Лапы тянулись не к шее охотника, не к оружию, а к собственному вспоротому животу, сгребали в пригоршни светло-коричневые ленты кишок.

– Ну, все, – сказал Ун на выдохе, едва слыша и самого себя, и перепуганных вопящих птиц. Зверь что-то захрипел, из глотки, теперь уже не такой грозной, вырвался клокот и пузыри крови. Отвратительное зрелище. Отвратительная тварь. – Вот тебе ответы. Ты животное. У нее не было разума, а потому и у тебя его быть не может. И я не о чем не жалею, понял?

Зверь проглотил кровь, его пасть медленно тяжело распахнулась, уж не собирался ли он вновь что-то пролаять?

– Заткнись!

Ун выхватил зеленую тряпку из кармана и запихнул все эти птичьи следы в открытую пасть, не намереваясь больше оставить зверю ни единой возможности оскорбить раанскую речь. Зверь замычал, пытаясь выплюнуть кляп, башка его завалилась к плечу.

– Она... С ней... Я все сделал правильно, все это надо было прекратить, и я ни о чем не жалею. Понятно?

С каждым новым вздохом черно-красные пятна на комбинезоне полосатого расползались все шире и шире.

– А если и жалею, то только об одном.

«Яд – это было трусливо. Надо было сделать все своими руками». Больше он такой слабости не доустит.

Ун резанул полосатого по шее, подался назад, от брызнувшего красного фонтана, обтер нож о рукав хрипящего в последних конвульсиях зверя, и только после этого позволил себе подняться и обернуться.

Варран сидел на краю обрыва, отброшенная винтовка поблескивала в траве у самого терна. Норн крепко свел руки трясущейся островитянки за спиной и заставлял ее почти свешиваться над пропастью, словно хотел показать ей что-то внизу. Или показывал ее кому-то?

– Что там? – громко спросил Ун, хлопая себя по ушам, будто временную глухоту от выстрела можно было выбить, как воду.

Варран крепче сжал девчонку и глянул на него искоса, не успев прикрыть возмущение обычным спокойствием. Наверное, норн имел право злиться, но Ун не собирался ни за что извиняться. У него была одна попытка, и он ею воспользовался.

– Ива здесь нигде нет, они, похоже, уже заставили его спуститься, – наконец-то выдавил из себя Варран. Голос его звучал все четче и четче, похоже, глухота проходила. – Там один из этих, он стоит на крыше «Водомерки». Я могу спуститься, думаю, у нас получится договориться об обмене.

Договориться об обмене. Ун тяжело вздохнул. Все же норны есть норны. Злиться на них, все равно, что злиться на младенцев.

Ун перевернул затихшую полосатую тушу, стянул с него ремень винтовки, щелкнул предохранителем, проверил, есть ли патрон в патроннике, быстрым шагом подошел к обрыву, уперся левой здоровой ногой в край, глянул вниз, прицелился в силуэт, застывший на плоской крыше корабля, и нажал на спусковой крючок.

Птицы зашлись новыми криками, замелькали, мешая целиться, силуэт внизу дернулся, но не упал. Ун выстрелил еще дважды – без толку, дикарь сумел заскочить в черный квадрат люка, тяжелая крышка тут же опустилась, море вокруг «водомерки» забурлило, и она начала медленно уходить вниз, в глубину, превращаясь сначала в размытый светлый силуэт под рябью волн, а потом и вовсе исчезая из вида.

– Ветер. Или плечо повело, чуть-чуть не попал – фыркнул Ун. Он не ожидал найти у Варрана понимание и не ошибся. Тот уставился на него округлившимися дикими глазами. Такой взгляд в адрес раана нельзя было прощать ни серошкурым, ни норнам, но сегодня можно было сделать исключение, и Ун притворился, что ничего не заметил. – Связывай девчонку. Я пока посмотрю, что у них тут за подъем.

– Зачем? – проревел Варран не своим голосом, отходя от обрыва. Пестрая болталась в его руках, как тряпичная кукла, комбинезон ее был перепачкан рвотой, голова безвольно качалась из стороны в сторону.

Ун поставил винтовку на предохранитель и закинул за плечо.

– Поздно, Варран. Как ты себе это представляешь? Ты бы туда полез? Или я? Подумай, что бы они предпочли получить: какую-то девчонку или сразу двух наших заложников? Ива жаль, но мы не можем рисковать.

Варран потупился, но было видно, что теперь-то он все понял, просто ему требовалось время признать очевидное. Норны! Что с них взять. Слишком они привязываются друг к другу и ото всех вокруг ждут такой же иррациональной привязчивости. Ждут, что большим пожертвуют ради малого. Какой узкий взгляд на жизнь.

Ун не стал больше давить или увещевать и только повторил:

– Свяжи девчонку.

Найти дикарский лаз получилось легко. В десятке шагов от того места, где Варран держал Пеструю над пропастью, землю прогрызла длинная широкая трещина, уходящая вниз, до самой воды. В этом естественном, защищенном от ветров желобе, заметить который получилось бы только с моря, по одной из стен была протянута веревочная лестница.

Ун лег на край трещины, потянул вниз, коснулся одного из железных зубьев, вбитых в камень, на которых и держалась вся конструкция. Пальцы покрылись ржаво-рыжей крошкой.

Лаз этот, судя по всему, был устроен здесь давно. Его можно было назвать даже древним. Часто ли им пользовались? Ун подцепил деревянную перекладину, снимая боковые петли с крепежей, и сбросил верхний пролет лестницы вниз, слушая короткий свист веревок и щелканье ступеней о камень. По-хорошему, надо было избавиться от нее целиком, но этим придется заняться кому-то другому, пока что довольно и этого.

Ун позволил себе выдохнуть, немного полежать, даря покой измученному телу, и посмотрел вдаль, где синее небо касалось моря. Он ожидал увидеть след водомерки, а может и сразу двух, но рябь на поверхности воды танцевала в своем собственном ритме, и ничто ее, как будто, не тревожило.

Все-таки странное дело, как майор сумел одновременно быть прав в своих взглядах на будущее, на то, что островитяне совершенно точно что-то замышляли, и при этом так сильно ошибаться, утверждая, что здесь, вдали от Сторечья, ничего никогда не произойдет.

«А что же делал я? Что понимал?» – задумался Ун, следя за белой птицей, которая пролетела совсем близко от него, на расстоянии вытянутой руки, а потом начала пикировать вниз.

Все прошлое казалось такой мелочью. Он что, правда, собирался себе что-то там доказывать, выдумывать оправдания и отмываться от того, от чего нельзя было отмыться? Чтобы в конце концов сбежать от настоящего долга? Нет уж, он никуда не уедет. Столице придется подождать.

«Сейчас главное вернуться в лагерь».

Ун поднялся, беззвучно ругая колено, отряхнулся от земли. Пестрая уже сидела под деревьями связанная и мелко тряслась, чем-то неуловимо напоминая раненого и обезумевшего Ива. Варран стоял рядом, осматривая винтовку. Ун поправил ремень собственного оружия, ожидая, что почувствует какую-то уверенность, но отыскал в себе только раздражение. Вот же тяжелая железная дубина, теперь тащить ее через лес, как какую-то важную особу. А ведь всю грязную работу пришлось выполнять скромному ножу.

Надо было отблагодарить Текку и ее бога. Только что могло стать достойной платой за такую неоценимую помощь? Ун прошелся вдоль трех тюков с вещами и припасами, которые дикари не успели спустить к «водомерке», и остановился, заметив чуть в стороне от них потрепанную сумку девчонки. Он поднял ее, вытряхивая все нутро на траву, Варран тем временем смог собраться с мыслями и снова подал голос:

– Нам лучше тут не задерживаться – у меня дурные предчувствия. Только не смейтесь, но в этот раз я, правда, думаю, что мы можем попасть в засаду. Вдруг они тут кого-то ждали?

В сумке не оказалось ничего ценного, кроме толстой потрепанной книжки, старой, пахшей пылью и ветошью. Это была та самая книга, в которую снова и снова заглядывала Пестрая. Ун открыл случайную страницу со странным ожиданием, что здесь-то и должны были оказаться все ответы, но не нашел ни единого слова. Только короткие наборы бессмысленных символов, отпечатанных в два столбца. Многие из них были вышиты на платке, другие же... Могла ли полосатая вырезать именно их на стенах своего логова?

В животе у Уна похолодело.

«Я схожу с ума? Что еще мы не замечали все эти десятилетия?».

Правильный ответ пугал: «Нет, ты не сходишь с ума – а лучше бы сходил. И да, мы очень многого не замечали». Ун сунул книгу обратно в сумку и перекинул ее через плечо, заставляя себя думать только о Текке и ни о чем другом.

Тем более, кажется, ему наконец-то удалось найти достойный подарок для такой придирчивой особы.

– Господин Ун?

– Дай мне пятнадцать минут.

Ун думал, что управится и быстрее, но скоро понял, что не зря дал себе больше времени и в который раз пожалел, что отец никогда не увлекался охотой. Забить зверя в отчаянной драке – это одно, но суметь правильно разделать его, не повредив трофея, вот где скрывалось настоящее искусство. Шея была слабым местом только у живых, чтобы повредить артерию не нужно быть великим мастером, а вот справиться со всеми мышцами, связками и позвонками – совсем другое дело. Повезло, что собственный нож зверя был широким и острым. Покончив со всем, Ун отыскал среди дикарских вещей какое-то одеяло, завернул в него голову и сунул ее в свой заплечный мешок. Ноша получилась тяжелее, чем он ожидал, но это была приятная тяжесть.

Да и нести голову было куда легче, чем заставлять Пеструю идти. Они с трудом привели девчонку в чувство: слез в ярких от красноты глазах больше не осталось, голос пропал – а ведь Ун даже не заметил, когда это она успела так наораться, – но ее все равно трясло и ноги то и дело подкашивались, заплетались, без падения не удавалось пройти и десяти шагов.

Отвратительное зрелище. Никакого достоинства и даже попытки это достоинство изобразить.

И как все-таки занятно. Куда только делась вся ее жажда переговоров? Вся смелость? Вся важность? Куда подевались эти высокопарные фразы и заверения?

Когда Пестрая в очередной раз споткнулась и едва не скатилась в овраг, Ун, шедший замыкающим, поравнялся с ней и сказал на зверином наречии, показывая ей мешок:

– Еще раз такое случится, понесешь это сама.

Ее бело-рыжие щеки, и без того отдававшие мертвецким зеленоватым оттенком, выцвели как будто сильнее. Но поняла ли она хоть что-то? По глазам и не прочитаешь. Они были пустые, остекленевшие, почти такие же безжизненные, как глаза господина Кел-шина, и как те синие глаза, присыпанные землей на могильнике за зверинцем.

Но, если не обращать внимания на эту полоумную, в остальном обратная дорога оказалась легкой и даже приятной. Варран, конечно, то и дело оглядывался со своей обычной чрезмерной опасливостью, но Ун шел как будто по центральной столичной улице. Он никогда прежде не испытывал подобной ясности и покоя.

Он не замечал насекомых, не обращал внимания на боль и даже то, что они не успели вернуться до темноты, и часть пути пришлось преодолеть почти вслепую, рискуя поломать ноги или оставить глаз на какой-нибудь ветке – его не раздосадовало. Лишь когда за деревьями заблестели фонари поискового отряда и солдаты-норны, поняв, кто перед ними, разразились радостными воплями, Ун наконец смог почувствовать, насколько же устал. Он был рад передать девчонку какому-то раану-лейтенанту и влезть на заднее сидение «Бега» – трофейную голову положил на пол, а сам тут же привалился щекой к стеклу, то задремывая, то просыпаясь.

Когда они проезжали мимо места нападения, произошедшего как будто не с ним и в другой жизни – так много случилось за день, Ун заметил, что тело господина Кел-шина уже забрали, а тушу «Быка» отволокли на обочину. «В лагере сейчас никто не спит», – подумал Ун и не ошибся.

Пятнадцатый пограничный лагерь шумел едва ли не сильнее, чем бухта, полная испуганных морских птиц. Над ним стояло желтоватое зарево горящих ламп, перед воротами оказалось несколько автомобилей, явно не местных, новых, блестящих. На капоте одного даже был прикреплен небольшой императорский флаг. Ун отчего-то вспомнил, как впервые приехал в Столицу. Да, тогда ему довелось прокатиться на автомобиле с такими же флажками.

Наконец «Бег» чуть дернулся, остановился, и Ун медленно вылез наружу, вдохнул холодный воздух, обещавший скорое утро, вытащил свою драгоценную ношу и сумку с книгой, бросив винтовку на попечение Варрана. Дежурный солдат-норн посмотрел на него пристально, вроде бы и узнал, но как будто сначала не поверил собственным глазам, застыл, как ударенный, трижды сжал и разжал кулак, поморгал, сорвался с места и побежал в лагерь, сверкая пятками, и скоро вернулся, но уже не один. Бледный капитан чуть ли не выскочил им навстречу из-за крайних палаток, сминая в руке фуражку. Его светлые волосы поблескивали от капель пота, словно норна бил жар.

– Господин майор приказал, чтобы в случае вашего возвращения вы немедленно шли доложиться...

– Где ведьма? – спросил Ун.

Капитан захлопал глазами.

– Текка. Госпожа Текка. Она приехала с господином Кел-шином. Она еще тут?

– Ей поставили палатку у второго въезда, но господин майор...

– Я зайду к нему.

Ун закинул мешок за спину, чуть поморщившись от тупого удара, пришедшегося в лопатку, и, едва заметно прихрамывая, не спеша побрел через суетящийся лагерь. Солдаты, все при оружии, вперемешку с незнакомыми адъютантами и служащими пограничной крепости, слишком разодетыми для этого места и непривычно многочисленными, носились туда-сюда, будто эта беготня должна была определить все дело. Но оно и к лучшему, посреди такого урагана было проще потеряться, а Ун сейчас предпочел бы именно это. Он хотел побыстрее покончить с делами и отдохнуть, а не выслушивать приветствия всех знакомых, обрадованных или удивленных его возвращением.

Для Текки поставили небольшую офицерскую палатку чуть в стороне от разгрузочных ворот. Света внутри не было. Может быть, она уже ушла в свой лес? «Нет, она никогда никуда не уйдет». Предупреждать о себе Ун не стал, откинул входной клапан и, пригнувшись, прошел в душный сумрак.

Ведьма сидела прямо на голой земле, рядом едва-едва тлели камни тепловики, перемешанные с горе-мхом. Треугольные белесые осколки раскинулись перед ней в очередном случайном узоре. Неужели она пыталась разгадывать их даже в полной темноте? Ун усмехнулся, но не смог не признать, что от привычности этой картины на душе становится, что ли, теплее.

С минуту они молчали. Наконец Текка подняла голову. Очень уж опечаленной, да и вообще опечаленной, она не выглядела. Впрочем Ун сомневался, что что-то на свете могло ее по-настоящему опечалить.

– Он не послушался Повелителя, – сказала Текка холодно. – Ему полагалось вернуться домой.

– Ты знаешь, я в богов не верю, и в твоего тоже, – ответил Ун и протянул ей мешок, – это благодарность за нож. Хочешь заспиртуй в банке, хочешь, передари своему Повелителю. Мне все равно.

Ведьма медленно встала, плавным жестом отбросила длинные спутанные пряди с плеч, посмотрела на мешок с легким недоверием, но приняла его, затем открыла, заглянула внутрь, чуть щурясь, и поворачиваясь к лунному свету, едва-едва сочившемуся через прозрачное окно в крыше палатки.

Ун был готов поймать мешок, но она лишь выпрямилась и посмотрела на него со смесью почти детского восторга и удивления, тут же попыталась их скрыть, но не очень-то умело.

– Это всего лишь звериная голова, – отмахнулся Ун, – не рука норна, конечно. В следующий раз я добуду тебе что-нибудь получше. Обещаю.

Не успел Ун выйти из палатки, протирая губы, как на него снова налетел нетерпеливый капитан.

– Господин майор немедленно требует вас к себе!

Под свой личный штаб майор Виц занял палатку счетоводов, стоявшую почти в самом сердце лагеря. Офицер сидел за угловым складным столиком, прямо под одной из тусклых подвесных ламп, он что-то писал и не прекратил своего занятия, даже когда Ун докладывал о своем возвращении, и только небрежно указал на стул напротив.

– Нас всех ждут очень непростые времена, – сказал он, когда Ун сел, потирая правое колено, – очень непростые. Мне надо узнать, что случилось, во всех подробностях. Капитан, оставь нас.

Капитан, похоже, лучше других предчувствовавший «непростые времена», не стал задавать вопросов и вышел на негнущихся ногах. Майор Виц достал портсигар, взял одну сигарету, предложил и Уну, но, получив отказ, только пожал плечами, спрятал обратно в карман, а потом чиркнул спичкой, и палатку начал заполнять беловатый острый дым самого обыкновенного табачного листа.

Ун ждал, присматриваясь к своему старому знакомому, который тем временем присматривался к нему, и не знал, что должен чувствовать. Обиду? Злость? Досаду? Нет, ничего этого после охоты не осталось. Если что и было, так только понимание, странное, почти родственное. Словно они двое владели каким-то общим тайным знанием, недоступным другим.

Майор сделал короткую затяжку, бросил на него еще один внимательный взгляд, хмыкнул, наклонился, достал из-под стола графин, полный чего-то золотисто-красного, поставил рядом со своими бумагами две кружки и наполнил их, не пролив ни капли. К сигаретному духу привязался слабый запах кисловатого вина.

– Давай-ка выпьем от треволнений. А потом ты мне все расскажешь.

Ун не хотел улыбаться, но губы против воли растянулись в усмешке. Неужели он выглядел так погано, что майор решил – без вина тут не справиться? Текка вот не заметила в нем ничего такого. Хотя ее суждениям и пониманию нормального нельзя было доверять. Ун не стал упираться, сделал пару глотков, не заметив ни вкуса, ни крепости, и потом рассказал все, и даже то, о чем не стал писать в отчете, оставленном на трупе господина Кел-шина.

Майор не перебивал, не просил ничего уточнить, как будто вообще не слушал, завороженный огоньком на конце медленно истлевавшей сигареты.

– Вот и все, – подытожил Ун и осушил стакан до дна.

Майор запрокинул голову, глаза его забегали, словно пытались прочитать что-то в остатках дыма, кружащего вокруг лампы.

– Какую странную историю они придумали. Достаточно необычный повод для нападения. И значит, от письма с их требованиями ничего не осталось? – спросил он.

– Ничего, – сказал Ун, помолчав.

– А господин Кел-шин сломал шею.

Ун медленно кивнул.

– При падении?

Ун снова кивнул.

– И ты видел, как это произошло? – рука майора вдавила окурок в переполненную счетоводскую пепельницу. Или это все были его окурки, за вечер и полночи?

– Нет, – сказал Ун.

Майор Виц задумчиво откинулся на спинку стула.

– А норн видел что-нибудь?

– Не уверен. Варрана вроде выбросило на другую сторону. Да и пыль стояла, как туман.

– То есть там могло произойти что угодно, – старый раан топнул каблуком ботинка по дощатому полу, как будто прибил какое-то насекомое, но лицо его неожиданно смягчилось. – Не подумай, я не собираюсь тебя мучить, и я понимаю, ты чертовски устал, но господин полковник уполномочил меня подготовить первичный отчет о произошедшем для Совета, – он сделал сильное ударение на этом «для Совета». – Не хотелось бы, чтобы в этом моем отчете была какая-то неопределенность. Есть большая вероятность, что после сегодняшнего… инцидента, могут быть приняты некоторые важные решения. Мы не может себе позволить упустить ни единой детали

На этот раз Ун молчал долго. Он слушал, как шумит лагерь, ему даже на какой-то миг показалось, что где-то там, за этими голосами и шумом автомобилей, раздаются вопли перепуганной Пестрой. Неужели к ней вернулся голос? Или это только наваждение от усталости?

– Я думаю, что вспомнил, – проговорил Ун и посмотрел майору Вицу прямо в глаза. – Я думаю, что кое-что видел. Нет, не так. Я видел все. Тот зверь сломал господину Кел-шину шею.

– Почему же? – искренно удивился офицер и даже подался вперед, подминая локтями бумаги.

– Наверное, господин Кел-шин отказался им что-то рассказать. Я не знаю. Да и зверь есть зверь. Разве ему нужны причины?

Майор озадаченно качал головой, потом цыкнул, словно смирившись с этим известием.

– Какие ужасные подробности. Советник Ат-шин будет в отчаянии. Хотя нет, в гневе.Он любит своих детей. Кстати а что расскажет обо всем произошедшем дикарка, когда ее... кхм.. когда ее начнут допрашивать?

– А вы бы стали рассказывать на ее месте правду? – ответил Ун вопросом на вопрос. – Она будет повторять свою легенду вот и все. Дикари всегда лгут.

Майор Виц поднес свой стакан к губам, Ун все равно успел заметить тень снисходительной улыбки, мелькнувшей на лице офицера, но не подал вида.

– Во время правильно организованного допроса никаких легенд не остается, – голос старого раана звучал не снисходительно, а скорее назидательно. – Но островные дикари и правда лживые души. Но посмотрим, что будет. До Столицы далеко. Мало ли, вдруг она попытается сбежать. Или в ее истории найдется второе дно.

В палатке повисло молчание. Оно не было тяжелым или неудобным, просто они понимали друг друга и без слов. Наконец-то майор Виц встал, протягивая руку. Ун посмотрел на офицера с удивлением, но неуклюже поднялся и пожал руку. Хватка у старика оказалась крепкой, даже жесткой.

– Продолжим завтра. Я прикину, как нам подбить все детали, чтобы правда не затерлась всякими дикарскими выдумками. Идите, Ун. Покажитесь врачу и поешьте. И да, обязательно выспитесь. У нас впереди много работы.

Ун уже было собрался развернуться и уйти, но вовремя опомнился, достал из матерчатой сумки книгу Пестрой и положил ее на стол, раскрыв на случайной странице.

– Что это? – майор нахмурился, наклонился над ней, пролистал, поглаживая пятно на подбородке.

– Я думаю, это их разговорник, – ответил Ун и осекся, боясь продолжить, боясь сказать, чей это «их». – Мне кажется, что он важен. Я бы хотел еще с ним поработать, если вы позволите. Думаю, нам надо обратить внимание на зверинцы. Там... – он зевнул, покачнувшись.

– Все завтра, – майор Виц закрыл книгу и уперся кулаком в потертую обложку, безжалостно продавливая ее. – Идите и отдыхайте. Это приказ.

– Слушаюсь.

Но не успел он дойти до входа, как старый офицер снова его окликнул:

– Ун, а что этот твой следопыт-норн, если я предложу ему перейти к нам, он согласится?

«Нет», – хотел было сказать Ун, но сумел удержать язык за зубами.

Как просто сказать «нет». Наверное, в Совете все так и отвечали господину майору, пока он взывал к ним, умоляя обратить внимание на неотвратимую надвигающуюся опасность. Они тоже всегда говорили «нет», выбирая самый легкий путь. Нельзя уподобляться этим ленивым безразличным увальням, недостойным и называться раанами. Да и сколько еще Варран будет попусту растрачивать свой талант в Хребте из-за какой-то ерунды? Пришло время действовать.

– Я постараюсь его уговорит, – пообещал Ун и вышел.

Он не стал заходить ни к врачам, ни на кухню – все завтра, побрел прямо к отрядной палатке, дохромал до своей койки и завалился на покрывало, даже не скинув ботинки.

Какое-то время – целую вечность, а может и всего пару минут – Ун глядел то на огоньки лагеря, мелькавшие за тканевой стеной, то на красные пятна горе-мха, тлевшие на широком блюде, и сам не заметил, как задремал, а потом провалился в глубокий спокойный сон без сновидений.

КОНЕЦ