Красный волк

Глава VIII

Новый порыв ветра – и полотнище знамени накрыло голову Уна. Грубая ткань пахла пылью и отдавала сыростью, и он чихнул. По рядам его отряда братства императора Тару пробежала волна смешков.

Ун хотел уже было сказать что-то в меру назидательное, но инструктор опередил его:

– Вы и на пять минут не можете языки прикусить?

Южный акцент делал каждое слово этого бывшего солдата пограничных войск как будто злее, да он и не пытался изображать мягкосердечие. Многим его прямолинейность и тяга глотнуть лишний раз «горячей воды» не нравились. Но между необходимостью вступить в спор и перетерпеть, эти многие выбирали второе.

– А ты?

Ун выпутался из знамени и испуганно посмотрел на инструктора. Тот остановился прямо перед ним. Темно-серый ветеранский мундир был совсем близко, так что Ун слышал острый запах пота и мог отчетливо рассмотреть лоснящиеся потертости на сгибах локтей.

– Кто так держит знамя? А ну распрямись! Что тебе давит на плечи? Груз собственной важности? Перестань себя обманывать. У тебя ее нет.

Инструктор сильно отличался от остальных раанов в Благословении императора – Ун это давно понял. Он не просто не испытывал восхищения перед управителем Новоземного округа, но словно презирал и ненавидел его или, что даже невероятнее, плевать хотел на «разэтакого твоего папашу, как его там звать». Высказать свое неудовольствие высшему чину лично инструктор не мог, но вот Ун всегда оказывался под рукой.

– Что хлопаешь глазенками? Сколько тебе, пять? Плечи расправь!

Ун отчаянно попытался встать по всем правилам, задирая подбородок, но, как и всегда, этого оказалось недостаточно.

Инструктор лупанул его ребром ладони между лопаток, не сдерживаясь. Уну показалось, что в позвоночнике что-то хрустнуло, и горячая колющая боль начала растекаться в мышцах спины. Он сжал губы. Теперь главное было не ойкнуть – все в школьном братстве наизусть знали инструкторский монолог насчет слабаков и отчаянно старались быть сильными и стойкими, лишь бы только не выслушивать его в двадцатый раз.

– Вот так, правильно. Так и стой! А вам всем смешно, лоси вы горбатые?

Ун скосил глаза, наблюдая, как инструктор идет вдоль строя, тычками и оплеухами приводя подопечных в должный вид, потом опасливо посмотрел на соседей по построению. К его облегчению дисциплина в старших ветках братства и шеренгах других школ была не лучше. Более того, если сравнивать, его товарищи выглядели не такими уж помятыми и сонными, а их инструктор одной лишь по-настоящему военной выправкой – что уж говорить о мундире – затмевал весьма неловких в подобной же роли преподавателей чистописания и арифметики.

– Ну и попало тебе! – шепнул стоящий позади Ноо. – Зверь он, а не раан.

Ун лишь пожал плечами. Их инструктор мог быть слишком строг, придирчив и даже несправедлив, но возненавидеть его по-настоящему все никак не получалось. Отчего-то всегда казалось, что только этот не в меру грубый раан честен с ним там, где остальные врут. А он хотел знать о себе правду.

Особенно сейчас, когда коленки еще не подгибались, но уже подрагивали.

Ведь это День примирения!

И он, Ун, стоит в первых рядах, ему доверено знамя, и невыносимая тяжесть чужих взглядов подминает и давит, и хочется убежать с воплем: «Я ведь все испорчу! Почему вы доверились мне?».

Этот день войдет в историю. Что если он и правда сделает что-то не так? Все испортит? Такое никто не забудет. И потом отец посмотрит этим своим разочарованным взглядом...

Уну стало не хватать воздуха, голова начала немного кружиться, и чтобы хоть немного прийти в себя он запрокинул голову и посмотрел на два высоких флагштока, установленных прямо возле деревянной трибуны. На фоне молочно-бесцветного неба они казались темными, почти черными, но удивительно величественными и недосягаемыми. Какой смысл ему хвататься за никчемное знамя своего муравьиного отряда, когда там, в вышине, птица раскинула крылья над всеми ними? Чего стоят его волнения и страхи?

– Выровняться!

Приказ инструктора заставил Уна вздрогнуть, оторвать взгляд от флагов. Он повернул голову налево и негромко, но четко повторил приказ:

– Выровняться!

Его товарищи, такие взбалмошные, вечно готовые выкинуть глупость в самый ответственный момент, вдруг обратились в единую силу, как тогда, во время радио-объявления в классе. Им хватило каких-то секунд, чтобы строй превратился в нечто очень близкое к идеалу, отчего даже инструктор не нашелся с замечаниями.

Справа, из-за поворота, медленно выехал приземистый темно-зеленый автомобиль с открытым верхом. Ун замер. Отец рассказал, чего стоит ждать, но он все никак не мог поверить в происходящее.

На переднем сидении рядом с шофером сидел сам генерал Битт. Ун его сразу узнал. А как можно было не узнать этого раана? Конечно, седины в его волосах теперь было больше, чем красного, пятна на морщинистом лице выцвели, и на старых фотографических карточках в газетах он не выглядел таким широким, но вот взгляд, пусть теперь и подслеповатый, остался по-прежнему узнаваемо пронзительным и грозным. Защищая мир в империи, генерал обрушил гнев стальных птиц на островных дикарей во время последней Внешней кампании. С тех пор они и думать не смели о новой войне или атаке. Его порой в шутку, порой всерьез называли «последним настоящим генералом». Раньше Уна это задевало, но после встречи с полосатыми макаками он начал мечтать о боевых подвигах аккуратнее. Может, не так и плохо, что войны больше не будет? Такой войны, в которой прославился его прадед. Может быть, стоило не завидовать старику-генералу, но просто искренне благодарить его?

Проезжая мимо построения школьных братств, генерал Битт иногда приветственно взмахивал рукой. Когда машина поравнялась со строем Уна, мальчик вытянулся так, как не смогли бы заставить его никакие угрозы и толчки. Генерал повернулся к шоферу, спрашивая его о чем-то и поглядывая на наручные часы.

Ун проглотил досаду и крепче вцепился в знамя, чуть отвернул голову в сторону и увидел серый мундир инструктора. Тот замер в военном приветствии.

«Он ведь даже не смотрит на вас», – подумал Ун с сочувствием, обретя в инструкторе неожиданного товарища по несчастью. Но ни единая мышца не дернулась на лице старшего, и он не отрывал пальцы от виска вплоть до того момента, пока автомобиль не остановился перед деревянным помостом.

Водитель в аккуратной темно-синей форме открыл дверцу с легким поклоном, и генерал, неловко переваливаясь и оправляя китель, вышел из автомобиля, разминая плечи и руки. К нему поспешили несколько взрослых в строгих костюмах. Он отмахнулся от них, как поступил бы и отец, и тяжело поднялся по деревянным ступеням к кафедре с установленными громкоговорителями.

– Так! – рявкнул генерал, и у Уна на затылке волоса встали дыбом от эха, трижды прокатившегося по улице.

– Сегодня по-настоящему великий день, и мне доверено передать вам, нашему будущему, слова его величества.

«Да, тут творится история и мы в ней», – подумал Ун и решил, что ему стоит завести дневник. Нельзя забыть этот момент, а он ведь сотрется, как уже стерлось из памяти раннее детство. Может быть, через сорок лет какой-нибудь историк попросит его поделиться записями об этом дне? Может быть, через сорок лет жизнь станет такой спокойной и скучной, что нынешние мелочи будут казаться почти историями из легенд?

– …. и господа министры отговаривали его величество. Они говорили, что вы все слишком малы и неразумны. Что вы будете мешать, – на этих словах генерал замешкался, заглядывая украдкой в бумажку, которую разложил перед собой на кафедре. – Но император с присущей ему мудростью ответил на эти возражения твердым «нет». Он хочет, чтобы вы были свидетелями той клятвы, которую сегодня принесут сорены. Чтобы вы приложили руку к общему делу и к той добровольной жертве, которую принесет сегодня этот народ. Великий император верит, что вы достойные сыны и дочери нашей Родины и что подойдете к делу ответственно. Не подведите его величество и славу империи!

Ответом ему был общий взбудораженный рев:

– Не подведем!

Генерал отстраненно кивнул, спустился с помоста, сел в автомобиль, хлопнув дверью. Не успела еще пыль из-под колес осесть, как инструктор шагнул вперед и сказал еще раздраженнее, чем до смотра:

– За мной.

Ун передал знамя одному из ребят из старшего братства и занял свое место во главе строя.

– Шагом марш! – скомандовал инструктор, и они, почти в ногу, пошли вдоль улицы, уворачиваясь от остальных отрядов. Ун не знал, куда их определят, но больше не волновался. Он уже здесь. Ничего уже не изменится. Никто ему не помешает. И неважно, доверят им большую лавку или крошечный магазинчик. Его одноклассники не подведут императора.

Инструктор указал рукой в сторону аптеки с большой зеленой вывеской над входом и изображением оранжевой как апельсин баночки. Ун воодушевился еще сильнее. Аптека была большой! Там будет над чем поработать, но настроение ухудшилось, стоило лишь заметить ее бывшего хозяина у дверей. Как-то неуютно было осознавать, что не все сорены покинули город. И что этот серошкурый не получил свое во время ночи гнева. Но мысль, что скоро это изменится, утешала.

И неимоверно радовал то, что теперь Ун не просто не отсиживался в стороне, но был на самом острие происходящих изменений. Не один, но один из многих, несущих справедливое возмездие.