Мания приличия

Доверие

Завтрак в компании этих двоих вышел странным. И немного забавным, наверное. Поскольку чай мне был принесён, то я не могла вывернуться из их общества, и вынуждена была сидеть и вновь присутствовать при их разговорах, анекдотах, обсуждении непонятных мне толком дел. Единственное, что я понимала — что деятельность их вне закона. Они договариваются с какими-то людьми о перевозках, о приёме товара, об оплатах и встречах; говоря о бизнесе и «компаньонах», мужчины смеялись над какими-то типами, называя их по именам, и понимая друг друга. Когда они произносили «товар», я никогда не могла знать, о чем идёт речь: о наркотиках, об оружии, о бананах, тонне морской рыбы, предназначающейся на экспорт или в здешние рестораны, или людях-рабах. Для Джиёна товаром было всё, что могло продаваться. Иногда казалось, что он и себя спокойно отнесёт туда же, только его сдерживала уж очень высокая оценка себя. Таких денег, чтобы купить его, пока ни у кого не нашлось. Я старалась украдкой глядеть на него, думая о рассказе Сынхёна. После предательства лучшего друга жизнь не может видеться в прежнем цвете. Сильно ли надломило это Джиёна? Был ли он жертвой и заслуживал ли оправдания хоть в чем-то? Ещё не ответив на этот вопрос для себя, я испытала к нему зарождающееся тепло. Мне было обидно за него. А как бы пережила я, если бы меня бросил близкий человек? Подруги у меня были, но не такие сродненные, как члены моей семьи. Если бы меня предал брат, или сестра, или мать с отцом, стала бы я смотреть на мир иначе? Разумеется, стала. Даже уповая на Бога и прощая за такие поступки, что мы можем сделать с появляющимся предубеждением и разочарованием? Если бы от меня отреклась мать ради чего-то, пусть даже ради другой сестры… Нет, это я бы поняла. Ситуации бывают разные. Какой же пример себе привести? Ну, допустим, брат сказал бы, что друзья ему дороже, чем семья, ушел бы от нас. Изменило бы это меня? Я бы пыталась вернуть брата, образумить. Всё равно бы его любила. А если бы это были хорошие друзья, и ему с ними интереснее, то в чем его было бы винить? Правильнее было бы пожелать счастья, а не вмешиваться. Другое дело, если бы это была плохая компания, которая его портила… Всё-таки важна полная картина, что и из-за чего происходит. Да, наверное, я бы простила брата и отпустила. Я бы не изменилась сама… Ложь. Разве не задумалась бы я после этого над тем, а не поступит ли так же однажды и второй брат? Именно в этом и была бы перемена. Я бы простила одного, но ценой того, что перестала бы верить другому. Вот что происходит с людьми. Кто-то делает им больно, и после этого они уже не позволяют этому повториться. А то и начинают делать больно сами. Вот о чем говорил Сынхён — приобретается опыт, либо тебя сожрут. Господи, кого я слушаю?! Разве справедливо судить по одному человеку об остальных. Нельзя, нельзя позволять в себе жить этому чувству всеобщего отвержения, презрения. Вот же, у Джиёна есть новые друзья. Неужели он с ними совсем иной, чем с тем, своим первым другом? — О чем задумалась, Даша? — вырвал меня Драгон из глубоких рассуждений. Я встрепенулась. — Да так, ни о чем… — Что ты её дергаешь? Может, она молилась. — предположил Сынхён и, морщась, допил то, что принес ему товарищ. — О спасении души? — улыбнулся Джиён. — Тогда за нас тоже попроси там у своего босса. — А ты веришь в существование посмертного наказания? — уточнила я. — Нет, но я верю в то, что я существо одушевленное, поэтому замолвленное словечко за меня в любой сфере лишним не будет, — он беззлобно засмеялся, переглянувшись с Сынхёном, удовлетворенно выдохнувшим после лечебного зелья. Похоже, что похмелье начало его отпускать. — А ты, стало быть, веришь в жизнь души после смерти? — Ну… да, — неуверенно подтвердила я, пытаясь понять, что конкретно он подразумевает под этим. — Все мы будем в раю или аду после смерти. Грешники попадут в ад, а праведники — в рай. — И что мы будем делать в раю? — сказал он так, будто у него был хоть единый шанс. — Грешить в своё удовольствие? — Нет, как же можно… — начала я, но была перебита Сынхёном: — Стрелять из ствола по дедкам, померевшим девственниками, насиловать невинных монашек и пить из алкогольных рек. Мне нравится. А в саду Эдемском растут маки? Или хотя бы конопля? — Да нет же, в раю нельзя так себя вести, — убежденно отчиталась я, и запоздало задумалась. А, правда, где взять свод правил поведения райского? — Это же всё грехи. За это должны выгнать в ад… — Погоди-погоди, — удивился Джиён. — То есть, по христианским стандартам, нужно всю жизнь лишать себя удовольствий, избегать наслаждений, поститься, блюсти целомудрие, чтобы попасть в место, где всё равно нельзя делать то, чего хочется? И там угодить в вечность аскетизма? — Ну… — вновь протянула я, теряясь. Что ответить-то? — Человек должен понять, что порочные удовольствия — они не истинные, это всё соблазны, изобретенные дьяволом, чтобы заманить нас в ад. Настоящее счастье — это непорочность, когда ты чист и не совершаешь плохих поступков. — Если это настоящее счастье, то почему дьявол соблазняет людей не им? — воззрился на меня Джиён. — Я не знаю, — вынуждена была сдаться я. Откуда мне было знать, почему человечество тянется к порокам, когда очевидно, как нужно жить правильно и в добре? — Мой отец, наверное, лучше бы объяснил, я не настолько сведуща… — Даша, мы же не в детском саду, давай не будем призывать на помощь родителей, — усмехнулся мужчина. — Ты взрослый человек, и если во что-то веришь, то должна понимать это сама, и обосновывать это. Иначе во что же ты веришь? Сама не знаешь во что? — Вера и разум — не одно и то же, — твердо заявила я. — Порой они противоречат друг другу. И это нормально. — Верую, ибо абсурдно. Тертуллиан, — произнес Сынхён, подняв палец вверх. В который раз удивляюсь, что эти преступные бандиты далеко неглупые и просвещенные личности. А Сынхён подтвердил моё давнее замечание, что глубокомысленные и философствующие люди склонны к наркомании. У меня в университете была пара ребят, которые баловались травкой, при этом учились одними из лучших, являлись творческими индивидуальностями (не постесняюсь их так громко назвать) и с ними всегда было о чем поговорить. — Достоверно, ибо нелепо, несомненно, ибо невозможно, — дорассказал он какую-то часть, которая была мне неведома до этого момента. — Хорошая отмазка, — посмотрел на нас Джиён. — Обозначить догматы, как полный бред и признать это законом, чтобы никто даже не начинал вдумываться. Отличная промывка мозга. С тем же успехом я могу верить в гладкопушистых жирнохудых мамонтозавров, и организовывать в их честь религиозную общину. Или всё-таки мы доживем до того времени, когда Толкина признают пророком бога Эру Илуватара[4]? — Неуместный пример, ведь это Толкин создатель своих персонажей, а не… — Даша, — остановил меня Джиён шепотом и наклонился вперед, заговорщически расплывшись. — Никакая здравая мысль в связи с этим не проскакивает в твоей светлой голове? — О чем ты? — я воспроизвела в мыслях то, на чем он меня прервал. Создатель своих персонажей, а не наоборот. Ах, вот куда он клонит! — Иисус не сочинял Бога, как и Моисеей, и Авраам до него. Бог посещал их. — А почему он сейчас никого не посещает? — прищурились темные глаза, по-змеиному блеснув. — Не знаю, откуда мне могут быть ведомы Божьи планы? — едва не начинала я злиться. Я должна хоть как-то убедить его в том, что вера нужна, что есть неприкосновенные и чистые вещи, нетронутые тленом, что надо думать о душе. — Может, потому что мир стал грязен и нет достойных людей? — А во времена Содома и Гоморры он утопал в святом изяществе? — захохотал Джиён и его поддержал Сынхён. Я раньше знала, что первым нервничать начинает тот, у кого нет доводов, и кто начинает сомневаться. Раньше со мной такого не бывало, но теперь оно подступало. Глава мафии немного успокоился. — А что, если Бог покинул Землю? — Он не может нас покинуть. Частица Бога в каждом из нас. — И что она собой представляет? Душу? — Возможно, — несмело пожала плечами я. — Что бы это ни было, оно в нас есть, оно есть любовь. — Бог един, бессмертен и вечен, я прав? — вдруг уточнил Джиён. Я коротко кивнула. — То есть, если в тебе его часть, то она не родилась одновременно с тобой? Она же часть вечного, — я не стала кивать, просто слушая. Его рассуждение было логичным, и именно тем противоречило вере. Она логике не поддавалась. — Значит, она не может и умереть, когда тебя не станет. Куда ей деваться? Вернуться к единому или перевоплотиться в другое тело? — меня поставили в тупик. Оба варианта никак не укладывались в христианскую концепцию, и это я понимала всем своим существом. — Молчишь? — Джиён улыбнулся шире. — Признавая первое, ты соглашаешься с тем, что никакой отдельной тебя после смерти нет, и нечему попасть в ад или в рай. Или, если уж на то пошло, часть Бога никак в ад не попадёт, а раз тебе оно присуще, то оно, что ты не делай, утянет тебя в твой рай автоматически. А если ты признаешь второе, то признаешь реинкарнацию и переселение, что отрицает христианство, я прав? — Меня обезоружили. Я никогда не запасалась артиллерией аргументов, не предполагая, что она когда-либо понадобится. Но вот миг настал, и я растоптана в своих попытках, неумелых и слабых. Я больше чувствовала, чем знала, но разве чувства словами донести? Джиёну было проще. Он умел хорошо говорить, а поскольку чувствовал явно мало, то его нельзя было и сбить с толку. Что я должна была сказать, что божественная сущность покидает нас, едва мы испустим последний вздох? Я кивнула. — Брось давить на Дашу, что ты к ней пристал? — поднялся Сынхён. — У нас ещё дела есть. Давай собираться. — Ладно, я увлекся, — поднялся следом за ним и товарищ, но на меня смотреть не перестал. — Сейчас быстро приму душ, и мы уедем на весь день. Тэян, скорее всего, приедет до нас. Поскольку ему должен будет кто-либо открыть, то я оставляю ключи от дома тебе, — сказал он мне. Я невольно округлила глаза. — В твоих руках будет свобода. Сможешь выйти, сбежать, добраться до посольства, если найдешь его. Но я, вопреки всем этим твоим возможностям, доверяю тебе свой дом, ключи от него, и надеюсь, что ты останешься здесь, и я найду тебя на месте, когда вернусь, — Джиён сделал шаг и победно подмигнул. — Верю в это, ибо абсурдно. Остаться добровольно там, откуда мечтаешь сбежать, когда имела все карты в руках, чтобы умчать подальше. Несомненно, ибо не возможно, так? — обернулся он к Сынхёну. Тот, не слушая, согласно помотал головой. Джиён вернул внимание ко мне. — Докажи же мне, Даша, что вера в абсурдное оправдывается. К своему ужасу, или стыду, я поняла, что сделаю именно так: останусь здесь, несмотря на то, что меня оставили без присмотра, и я могла бы уже вечером быть под прикрытием русских дипломатов и консулов. Что движило мною в этот момент? Проникновение личностью Джиёна, приезд вечером Тэяна или ожидание очередной встречи с Мино, которого я должна была вновь обаять жизнью? Я не могла сказать точно и сама. Сегодня огромный особняк в собственном распоряжении воспринялся немного лучше. Избавившись хоть и не от неприятного, но напрягающего присутствия двух мужчин, которые по отдельности были более выносимы, чем вместе, я расслабилась и принялась ходить по комнатам. Гахо и Джоли иногда присоединялись ко мне и бегали рядом, потом уносились прочь, и возвращались через некоторое время. У них в доме было место для собственного туалета, и за чистотой его, как я поняла, не брезговал присматривать и сам Джиён. Однако нынче тут была я, поэтому принялась убираться там, где находила непорядок. Комнаты владельца виллы я обнаружила открытыми. Нерешительно потоптавшись на пороге, я всё-таки вошла в них и огляделась. И компьютер, и ноутбук имелись. Включить их? А если я не разберусь, что там куда, ведь программы могут быть на пароле, как и доступ в интернет. Да и может не быть интернета. Заметит ли Джиён, что кто-то побывал в его личных апартаментах, и рассердит ли его это? Ведь он сам отдал мне всё во власть до возвращения. Я провела рукой по дизайнерской мебели, выполненной по заказу — сомневаться не приходилось. Обнаружила несколько ящиков с замочными скважинами. Потянула их — они были закрытыми. Что он в них хранит? Документы? Пистолеты? У таких, как он, наверняка есть сейф. Мне было неинтересно пытаться рыться в его вещах. Я всего лишь хотела бы выйти на связь с семьёй. Что они думают о моей пропаже? Что меня уже нет в живых? Нет, я знала свою маму, и отца. Пусть пройдёт ещё хоть пятьдесят лет, они будут ждать моего возвращения, молиться и надеяться на то, что я жива и в порядке. И всё, на самом деле, пока было так. Синяки от побоев сошли, кошмар той ночи почти забылся. Другие девушки, попадающие в такие же ситуации, как долго они продерживаются и спасаются ли? Разве то, что я до сих пор не изнасилована и не убита, не чудо? Разве можно после этого не верить в справедливость и силу молитв, которые читали за меня родители? Я подошла к ноутбуку и провела по нему пальцем. Открыть и включить? Постояв немного и подумав, я решила, что спрошу разрешения на подобное действие у Джиёна, когда он вернётся. Если человек привык к тому, что все всё делают за его спиной, если постоянно готов отражать неожиданные удары, то чем его можно удивить? Абсолютной честностью, совершенной предсказуемостью и тотальным отсутствием подлости. Услышав звонок, я сбежала на первый этаж, поскольку смотрела на втором телевизор, найдя знакомый американский фильм на одном из каналов. Китайского (или какого там? Тамильского?) дубляжа я не понимала, но зато знала суть сюжета, поэтому смотрела вроде как нечто доступное. Конечно, можно было бы смотреть телевизор на кухне или в зале на первом — электроники хватало повсюду, но мини-кинозал мне понравился, и я решила воспользоваться его благами. Ключ, которым я закрылась за Джиёном и Сынхёном, по-прежнему был в замке, а я всё ещё была по эту сторону двери. Чудеса? Абсурд. Это становилось основным обозначением моего присутствия и обитания здесь. За порогом, как и ожидалось, стоял Тэян. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. — Привет, — первой поздоровалась я. — Проходи, Джиён, наверное, вот-вот приедет. — Он оставил тебя в одиночестве? — тихое изумление Тэяна читалось на его лице. — Да, мы пришли пока к договору, что я не сбегу, — договор был не озвученным, но я посчитала его подписанным. — А приступы попыток суицида тоже кончились? — я смущенно опустила глаза. Прямо сейчас, сей же миг, суньте мне яд, револьвер или бритву — я не наложу на себя руки, не смогу. Но окунись я опять в тот страх неизвестности и предвкушение мук, всё вернётся, кто знает? Однако в мире и покое дома Джиёна тот фрагмент с самоубийством меня смутил. А если бы не он, отнеслись бы ко мне так, как относились пока что? — С тобой всё в порядке? — как бы между делом спросил Тэян. Беспокоится обо мне? — Да, если ты о том, сделал ли со мной что Джиён, то он ничего не делает. Я просто живу тут, убираюсь, готовлю. — И всё? — на этот раз Тэян не стал скрывать ошеломленность. — Он не водил тебя ни к какому клиенту? — Нет, — покачала я головой. — И сам не воспользовался тобой? — подобное не представлялось моему бывшему (по совместительству вновь потенциальному) сутенеру. Когда он вёз меня сюда, то был уверен, что невинной меня уже не найдет, если вообще найдет когда-либо. И вот, я целая, невредимая, всё та же. — Даже не собирается, — подошел тот момент, который невольно должен был настать: Тэяну стало интересно, зачем же я здесь? Могу ли я сказать, что ради Мино? Имею ли я право разглашать планы Джиёна? Мне показалось, что нет. — Зачем же ты здесь? — так и спросил мужчина. — Уволилась горничная. А ведь удобнее, когда прислуживает кто-то, кто понимает твой язык. Я подошла по параметрам порядочности и знаний, — выкрутилась я. Или думала, что выкрутилась. — Ты не умеешь врать, Даша, — Тэян сел на край дивана в холле. — Всё, что ты назвала, так притянуто и глупо, что даже будь я тупее в два раза, и то бы понял, что замешано что-то ещё. В чем же дело? — Ни в чем, — не выдержала я и отвела взгляд. Мужчина с сочувствием криво улыбнулся. — Хорошо, я понял. Вы о чем-то договорились с Джиёном. Вернее, ты думаешь, что договорились, — он поднялся и подошёл ко мне, такое ощущение, что сначала желая взять меня за руку, но потом передумав. Я уже не чувствовала с его стороны такой сексуальной энергетики в свою сторону, какая была ещё два дня назад. Он нашёл себе другую фаворитку в притоне? Привезли ли туда ещё каких-то девушек? — Даша, я не должен этого говорить, но я скажу: никогда, ни в чем не доверяй Джиёну. Никогда. Не связывайся с ним. Не верь ему. Он играет с людьми. Развлекается. Он ничего не делает просто так. Если он что-то предлагает, значит, это несет ему какую-то выгоду, а если выгоды не несет, значит, в конце он поступит неожиданно и не так, как обещал. Значит, был тайный умысел. Ты поняла? — я посмотрела на Тэяна. Да, я думала так же, и фактически ненавидела Дракона, но за последние сутки… Люди не рождаются порочными, а становятся ими. Их можно и нужно исправлять. Я не могу отречься от своей цели: пробудить добро в нём. Я должна спасти его от зла, которое убедило Джиёна в том, что оно выигрывает. — Сынхён сказал… — О, этого типа вообще лучше не слушать! — развел руками Тэян, махнув после правой вверх, как бы выметая имя Сынхёна. — Я его уважаю, его многие уважают. Но, черт возьми, Даша, ты моргнуть не успеешь, как окажешься полной дурой. Фильтруй всё, что они скажут. Это мой последний тебе дружеский совет. — Как там Вика? — сменила я тему, не желая позволять себя отговаривать. Крепость моих убеждений всегда защищала меня. Если я решила, что покажу пример, к которому нужно стремиться, то я это сделаю. — Да ничего. Вчера обслуживала очередного клиента, — Тэян увидел отвращение и сожаление на моём лице и хмыкнул. — Пыталась немного возмутиться, но получила от меня слегка и успокоилась. Обвыкается. — Чудовище, — яростно прошипела я на русском. — Хватит там заговоры на своём невнятном талдычить, — попросил мужчина, и мы услышали, что подъехала машина. Джиён вернулся домой. Без Сынхёна. Это меня порадовало. С одной стороны, я понимала, что этот высокий, часто неадекватный брюнет умеет запутывать, но с другой, то, в каком он состоянии больший отрезок времени, разве позволяет плести интриги и хитроумные заговоры? Ох уж этот лукавый мир мужчин. Как в нем только умудриться выжить?