Мания приличия

Отцы и дети

Хадича пылесосила возле меня мягкий ковер гостиной. Полистав в интернете дайджесты сингапурских СМИ, я несколько раз нашла упоминание о себе; понятно, откуда Тэян в курсе о грядущей церемонии. Имеющий уши да услышит. Роман Сынри широко осветили публике, вводя её в заблуждение уточнениями вроде: «Сердце миллионера заняла модель русского происхождения Дариана Уайт». Как мило, как красиво! Оплаченные моим женихом статьи. Официальные и солидные издания именно в таком духе и повествовали, а вот о том, что я бывшая проститутка, посмела единожды зарекнуться газетенка, которую наверняка считают жёлтой прессой. Ну, а корреспондент, нечего и думать, уже кормит акул за свою смелость и неугомонные пальцы, которыми и покормил морского хищника. Не с руки, а непосредственно руками, его же. И ногами. Да всем. С головой ушёл в работу, так сказать.

Продаются ли китайские и корейские журналы в России? Нет, случайно на них там не наткнёшься, так что надеяться на то, что мои снимки увидит семья, не следует. Опомнившись, я натолкнулась глазами на учебники и тетради, которые ждали моего возвращения к занятиям. Освобожденная от головной боли по поводу работы и своего будущего, я не занималась ничем, кроме самообразования и богемного досуга. Иногда я готовила вместе с Хадичей на кухне, от скуки. Но сегодня не было настроения, и я подтянула книги поближе, раскрывая наполовину исписанную тетрадь. Чтобы не забыть родного, чего-то важного, не потерять своё ядро, свою основу, которая не существует без русского менталитета, я тренировала языки тем, что переводила русскую классику на китайский, корейский, английский. В связи с этим я проводила много времени за чтением, превращаясь в какую-то пустую интеллектуалку. Духовное стремление к высокому должно происходить по горячему желанию, а не потому, что себя занять больше нечем, поэтому я и не считала, что приобретение массы знаний и информации как-то меня красит. — Прочла, что Ахматова переводила корейские стихи на русский, — заговорила я, привыкнув обращаться к Хадиче, всё время шастающей рядом, когда не бывало Сынри. Она не всегда отвечала, чаще выдавала односложные звуки присутствия, или слова невпопад, потому что не знала, что добавить на мои глубокомысленные замечания, а молчать постоянно считала невежливым. — Интересно, а наоборот до меня кто-нибудь делал? — Всё возможно, — изрекла таджичка обо всем и ни о чем. Вот так обычно мы и общались. Я раскрыла книгу дальше, листая поэзию серебряного века, чтобы переложить её на восточный лад. — Марина Цветаева… У вас в школах проходят русскую поэзию? — Я в школа давно ходила. Плохо помнить, Даша, — сделала она режим послабее, чтобы жужжал потише. — «Попытка ревности». Послушай, — начала декламировать я, припоминая, что когда-то совершенно не понимала это произведение, но голос мой дрогнул на первых же строках, заставив Хадичу выключить пылесос и прислушаться. — Как живется Вам с другою? Проще ведь? Удар весла! Линией береговою скоро ль память отошла? — Я покосилась на женщину, догадываясь, что она не понимает сейчас точно так же, как я в шестнадцать лет. Но, не в силах остановиться, накаляясь и захватываясь эмоциями, я почти по-театральному продолжила, пока не дошла до конца со вставшими на глазах слезами: — Как живётся Вам с земною женщиною без шестых чувств?! Ну, за голову, счастливы?! Нет? В провале без глубин: как живётся, милый, тяжче ли, так же ли, как мне с другим? — Возникшей тишиной можно было бы забить мамонта, настолько она была острой и тяжелой. Уничтожив её, прозвенел звонок в дверь, так что я даже вздрогнула, обронив книгу. Нервы уже ни к черту, дергаюсь, как при рахите, что странно, с таким обилием витамина D в виде сингапурского солнца (принимаю наружно, но впитывается внутривенно, меняя структуру ДНК, судя по состоянию характера и мыслей, что не очень радует). Хадича успела открыть дверь, когда я только высунулась в прихожую. На пороге стоял Тэян, растеряно глядя на горничную, которая непробиваемо смотрела на него, способная ответить «никого нет дома», несмотря на моё появление, если бы я так велела. Мужчина перевёл глаза на меня, стоило мне выплыть из гостиной. Нехорошая формулировка… Плавно выйти — значительно лучше. — Смело, — сказала я первая. — Я не знал, что у тебя… у вас прислуга теперь… — С ней никаких проблем, она ничего не скажет Сынри. — Я выступила из комнаты и подошла ближе, встав за плечом Хадичи. — Но вряд ли тебя совсем никто не видел кроме неё? — С этим проблем тем более не будет, — отмахнулся Тэян. — Меня в Сингапуре уважают больше, чем Сынри. — Или боятся? — хмыкнула я. — Боятся уж точно больше, потому что Сынри никогда не боялись вообще. — Проходи, — разрешила я и обратилась к женщине на русском: — Ты ничего не видела. Никого. — Тебя только вижу! Нет мужа, и совсем одна сидишь, тоскуешь! — запричитала она, разворачиваясь и уходя обратно, заканчивать уборку. Я улыбнулась, подождав, когда она уйдёт совсем. Тэян как раз разулся к этому времени, сделав шаг вперед, ко мне. С позволением во взгляде, я кивнула ему, зазывая идти за мной. Мы прошли в комнату, которая считалась гостевой спальней, но с тех пор, как я здесь, у Сынри никто не останавливался, потому что сестра и родители не навещали его из-за меня. — Хочешь чего-нибудь?.. Выпить, — поспешила я, чтобы не было паузы. — Чай, или холодные напитки? — Пока нет. — Он выбрал глазами стул и опустился на него. — Я не смог ждать, когда ты решишь выйти куда-нибудь. — Правильно сделал, я сегодня не собиралась покидать квартиру, — сев напротив него, на кровать, я перекинула ногу на ногу. — Я не думала, что ты выполнишь обещание. — Данное тебе? — Тэян с заштрихованным выдержкой оскорблением повел бровью. — Ты продолжаешь ждать от меня подвоха и необязательности? Я слишком прям и прост, Даша. Груб и жесток — да, но интриги и козни — не моё. А они обычно и состоят из хитростей, обманов и несдержанных обещаний. — Иногда решает импульс, а не тщательно спланированное разумом действие. Можно желать чего угодно, но струсить. Не передумать, нет. Физически не смочь. — Тэян захохотал. — Теперь я стал трусом в твоих глазах? В связи с чем? — Я сказала не о тебе. Просто замечание о том, как бывает. — Откинувшись на спину, я уставилась в потолок, теребя свои волосы, лёгшие по покрывалу вокруг головы, забавляясь с ними, приподнимая за подкрученные кончики и наворачивая их на палец. Я почти не сомневалась, что Тэян объявится в эти два дня. Замолчавшая, я больше не стала ничего говорить, напрягая обстановку и вынуждая его предпринять что-нибудь. Долго ждать не пришлось, мужчина поднялся и, прощупывая почву, осторожно, коснулся джинсами моих голых коленей. Я не отвела их, и тогда Тэян, включив мужское чутьё, ощутил некое неписанное дозволение, по которому забрался на кровать, нависнув надо мной. Его разведенные бедра окружили мои, сомкнутые. Наши глаза встретились. — Ты попросила сделать тебя счастливой. Скажи — как? У меня никогда не получалось этого с женщинами, дарить им счастье, судя по тому, что они в результате выбирали других. — Он не был так плох, чтобы не суметь завоевать хоть одну, целиком, до конца, чтобы она не могла наглядеться на него, но почему же у него не получалось? Почему не получалось у меня? У Сынри? У Сынхёна? Как много нас, не плохих и не хороших, не самых лучших, но и не худших, таких на многое готовых, способных на поступки и даже большее — несение ответственности за их последствия, как много нас таких, несовершенных, не требующих совершенства от других, но у которых в любви ничего не получается. Я не стала тратить слова, просто подняла руки и положила ладони на грудь Тэяна. Он взял их и, поднеся поочередно к губам, поцеловал каждую несколько раз. Потом развел мои руки и наклонился вперед, теперь уже целуя губы. Я ответила на его поцелуй и на минуту забылась, вспоминая, как он пытался соблазнить меня в борделе, как пугал, угрожал, и защищал, несмотря ни на что, как проникся мной, глупой иностранкой, к которой сначала не испытывал ничего, даже желания, а потом вдруг полюбил. Если бы я сумела полюбить его тогда, то всё пошло бы иначе, я бы согласилась на его предложения — все, любые. Мы бы уже были женаты, съездили за благословением к моим родителям, Тэян бы принял православие, а я двойное гражданство. Но разве я могла ответить взаимностью сутенёру? Фи, какая гадость, человек приглядывает за проститутками и даёт им по лицу, когда они беснуются, и трахается с каждой из них, когда захочет. Потому что одна, которую он хотел ещё до меня, выбрала другого, пока он сидел в тюрьме. Да и вторая тоже, которой он пытался заменить первую. О, он заслужил сотни порицаний и презрения! Без сарказма я не могла цитировать себя же саму прошлогодней давности. Остановив крепкие пальцы Тэяна на своих голых бедрах, потому что юбка уже задралась и ничего не закрывала, я прижалась к нему, как бы говоря, что мне нужно тепло и понимание, а не секс. Мужчина остановился, ложась на бок и привлекая меня к себе. Его губы тронули мой лоб над самой бровью, нежно, чутко, ласково. — Я знаю, что тебя через постель счастливой не сделаешь. И точно не осчастливишь, заставив изменить человеку, с которым ты живешь, — прошептал Тэян. Ну, это он зря. Возможно, измена Сынри принесла бы мне некоторое удовольствие и даже удовлетворение, но не вызывал у меня мой жених намеренного стремления поглумиться над ним за его спиной. Пока не вызывал. — Да, я не хотела бы опускаться до всего, что увидела здесь. — Положив голову ему на плечо, я подняла глаза к его лицу. — Ты ведь тоже верный, Тэян. Ты намного лучше, чем многие. — В чем-то лучше, в чем-то хуже. — Но верность — это редкость. Таких на пальцах можно сосчитать. Ты, да Сынхён, — произнесла я. Тэян опять взял мою руку, увлекаясь поцелуями каждого доступного ему сантиметра, от ногтей к запястьям. — Кстати, Сынхён ещё лучше нас, он вообще самый преданный человек, каких я встречала. Ты же знаешь о нём всё, да? — Да, но не умею находить с ним общего языка. При всём уважении — он придурковат. — Мы с ним подружились, знаешь. Но из-за Сынри я не могу больше с ним увидеться, хотя не отказалась бы. Он меня так поддерживал, мы с ним как брат с сестрой друг друга понимали. — Оживившись, будто идея пришла ко мне только что, я пошевелилась, приподнимаясь на локте. — А ты бы мог устроить мне с ним встречу? Пока нет Сынри. — С Сынхёном? — Тэян задумался, тоже садясь. — В этом ничего сложного, но… — Если Сынри не узнает о твоём приходе, то и о моей поездке куда-нибудь в твоей компании не узнает, так? — Разумеется, я умею затыкать рты… — Ты на машине? — Тэян кивнул, не в силах обрубить всё каким-нибудь «нет», потому что ему нравилось наблюдать, как загораются весельем мои глаза, как я радуюсь и вскакиваю. — Боже, как я буду благодарна тебе, если мы прогуляемся, прокатимся, если я пообщаюсь с Сынхёном, хоть с кем-нибудь, кроме Сынри! Это было бы восхитительно! Ты, правда, мог бы это устроить? — Собирайся, — встал он, привычно, как при каждом почти нашем с ним уединении, поправил штаны под ремнём, расправляя ширинку. — Найдём где-нибудь этого укурка. Но ума не приложу, что тебе нравится в общении с ним? Тэян сделал один звонок и подождал, когда ему перезвонят, после чего уже знал, куда ехать. Я устроилась на пассажирском сиденье, уже без притворства захваченная энтузиазмом и вдохновением. Я и сама не поняла бы раньше, как может быть приятен Сынхён? Помню тот раз, когда он впервые обратился непосредственно ко мне, когда я сказала «добрый вечер», а он заспорил, что бывают злые, и вообще, все они разные. Тогда я заблудилась в его каламбурах, приняв за редкостную чушь, но теперь, по прошествии столького времени, я иначе смотрела на вещи. Которые нуждаются в точном обозначении, чтобы понимать их правильно. Хорошо, что было уже поздно и темно, потому что меня привезли к ресторану на набережной. Ночной плащ укрыл воду, но её знакомый запах, выдающий близость пролива, поторопил войти в здание. Тэян едва успел за мной, чтобы указать, куда идти. Мы поднялись на второй этаж, где открытая терраса предоставляла крайним у ограждения столикам свежий воздух, чарующий вид и шум прибоя. За одним из них сидел Сынхён в светло-синей рубашке, с расстегнутыми манжетами, закрученными на один раз, так по-летнему, свободно. Он немного загорел за то время, что я его не видела, и впалые щеки выправились, придав здоровый вид. Пока меня не замечали, я успела понаблюдать за его взглядом — намного адекватнее прежнего, спокойный и внимательный. Перед ним за столиком сидела женщина, или девушка. Я видела её со спины, поэтому не могла разглядеть, пока не подошла к ним. Сынхён первый раз мельком бросил взгляд, считая, что это кто-то незнакомый проходит мимо, но сразу же вернул ко мне глаза, приподняв брови с мудрым удивлением старого льва, который не очень удивляется, а скорее выказывает одобрение предвиденному им обстоятельству, которое наконец произошло. — Привет, — остановившись возле них, поздоровалась я без всяких «добрый вечер». — Здравствуй, Даша, — принялся вежливо вставать Сынхён, и пока он это делал, пожал руку Тэяну. Обернулась к нам и его собеседница. — Это Рина Ямашита, сестра нашего японского партнёра… — Я помню, — оборвала я, узнав её и улыбнувшись ей. На какую-то сотую секунды мне стало жутко от мысли, что Сынхён на свидании и завёл роман. Не из зависти или ревности, какой там! У нас совершенно другие отношения с этим человеком, и моё личное к нему отношение совсем не сексуального характера. В этот короткий миг я испугалась, что и страдания вдовца, и история несчастной любви были инсценировкой и театральной пьесой, в которую меня заставили поверить. Мне почему-то показалось это самым страшным, что могло бы случиться. Но это была всё та же Рина, подруга Наташи и Кико, которая приезжала в Сингапур решать дела Томохисы Ямашиты, пока он не мог оторваться от руля управления якудзой. — Присоединитесь к нам? — пригласил Сынхён меня и Тэяна, собираясь сесть обратно. — На самом деле, я хотела бы сказать тебе пару слов наедине, — вспомнив, что рядом стоит тот, кто меня привёз, я дополнила менее натянуто: — А потом с радостью. Если не помешаем чудесному тет-а-тет. — Сынхён поглядел на меня укоряюще, как верный пёс, на которого подумали, что он стащил котлету, хотя это сделал кот. — Что ж, давай отойдём ненадолго, — так до конца и не сел мужчина, вынужденный выбраться из-за столика. Он обратился к Тэяну: — Закажи пока чего-нибудь вам, ладно? И развлеки Рину. — Не уверен, что из меня хороший конферансье, — хмыкнул Тэян, присаживаясь, но пристально смотря на меня. Я улыбнулась ему, и с Сынхёном пошла по прямому пути вдоль столиков. Часть для некурящих, откуда мы шли, заканчивалась небольшим балкончиком, утопающим в цветах. Там был и диванчик, но я не стала садиться. — Не знаю, быть польщённым или напрячься? — остановился Сынхён, развернувшись ко мне. Глаза его улыбались. — Напрячься стоит мне, потому что у меня к тебе две просьбы, и я не знаю, согласишься ли ты их выполнить? — Давай их для начала послушаем, — чуть опустил подбородок Сынхён, взглянув исподлобья, хотя и был выше меня почти на голову. Я спохватилась и полезла в сумочку, суетливо открывая застёжку-магнит. — Если бы она была побольше, я бы заподозрил, что ты принесла пистолет… а так… ты принесла очень маленький пистолет? — Я подняла на него глаза, шаря рукой в сумочке. — Поэтому ты даже не дернешься? Потому что думаешь, что я пришла убить тебя? — Ты знаешь моё отношение к жизни. Одним днем больше, одним меньше… — Я извлекла белый тонкий конверт с шелковой лентой по краю. В половину тетрадного листа, он не был подписан снаружи. — Это приглашение на свадьбу. Мою и Сынри. Ты не мог бы передать его Джиёну? — Сынхён ошарашено посмотрел на то, что я ему протягивала. — Ты серьёзно? — Да. Сынри не хочет его звать, но я его приглашаю. — Сынхён не дрогнувшей, но медленной рукой взял у меня конверт. Я облегченно выдохнула. Хотя, может, повертит и выбросит? — После всего… Даша, я не понимаю, — отвлекся он от приглашения и посмотрел мне в глаза. — Зачем? — Ты знаешь, что произошло в декабре? — Узнал. Задним числом. — Сынхён левой рукой провел по своим черным густым волосам. — Я был пьян в ту ночь. Пришёл в себя дня два спустя… — Я ни в чем тебя не обвиняю и не прошу оправданий, — отсекла движением руки и тоном голоса я. Он замолчал. — И вторая просьба, если с этой мы разобрались… — Не могу сказать, что разобрался, но передам, — согласился Сынхён. — …Ты не мог бы повести меня к алтарю? — Мужчина замер так, будто ему перекрыли воздух, или всё-таки выстрелили в спину. Даже вена на шее стала выпирать сильнее. — У меня здесь никого нет и, естественно, отца я пригласить не могу, поэтому, если ты не против, пожалуйста, будь на свадьбе вместо моего папы? — Если бы Сынхён был женщиной, он бы заплакал. Или если бы он, по-прежнему, находился в неустойчивом состоянии под воздействием наркотиков, то тоже не сдержался бы. Но он окреп с тех пор, как мы виделись в последний раз, поэтому смотрел на меня сквозь пелену переполнявших его эмоций, и никак не мог их выразить. Не умел? Разучился? Нет, просто это были именно те эмоции, которые не показывают мужчины, эмоции, обличающие слабость, человечность и мягкость. — Даша, я… почему я? Я не должен… — Ты не хочешь? — нахмурилась я. — Не хочу? Нет, я не против, но… — Сынхён отвернулся, посмотрев вдаль с балкона, сделав два нервных шага, круг вокруг своей оси. Потом возвратился на исходную точку. — Я не заслуживаю этого места. — Но лучше тебя в Сингапуре нет, — тронула я невинно его руку, забыв о том, что он не любит касаний открытого пространства своего тела, но он не отдернул её. Мы только вместе опустили взгляды к этому фрагменту, где соединились руки, кожа к коже. Плеск волн внизу и тишина. Сынхён отстранился, закачав головой, будто безумие стало накатывать на него, но он не сорвался, а успокоился и чётко произнес: — Я отправлю тебя в Россию. Я верну тебя туда завтра же, и Джиён ничего не сможет сделать. Тебе не придётся выходить замуж за Сынри, тебе не придётся больше жить в Сингапуре. Мне давно стоило так поступить. Это не предательство Джиёна, это пощёчина заигравшемуся ребенку. Идём, я позвоню людям из авиакомпании… — Он решительно собрался покинуть балкон, но я поймала его за запястье, схватив куда ощутимее. — Нет! — Как это нет? Почему? — недоумевающе воззрился он на меня. — Потому что «нет»! Нет, Сынхён, я не поеду в Россию, мне нечего там делать! — Там ты будешь спасена от всей этой грязи, ты увидишь близких, там не будет такого бедлама, в котором самое лучшее, что можно найти — это одного из худших! Там ты будешь счастлива! — Нет, не буду! — дернула я его обратно, и Сынхён как-то безвольно подлетел ко мне. Я выдохнула, пытаясь подавить чувства и говорить хладнокровно. — Джиён был прав, Сынхён. Прошлое никуда не девается. Невинность не возвращается. Не физическая, а моральная. Это бесполезно. Я не смогу жить, как прежде, я не смогу любить то, что любила раньше, я не смогу вести себя соответственно. Я не изменюсь назад! Никто не меняется, единожды испорченный. — Слушай ты этого Джиёна больше… — Да подумай сам! Ты столько лет горюешь по Элин, а если тебе, такому, какой ты сейчас, вернут её? Вернут живую! Что ты будешь чувствовать, а? Ну же! — Сынхён растеряно попытался не кинуться в омут воспоминаний и страданий. Ему это тяжело давалось, но он всё-таки услышал меня. — Чувство вины, огромную вину за всех продажных женщин, которых клал в постель вместо неё. И стыд, глубочайший стыд за то, каким жалким слабаком был всё это время. Я не смог бы посмотреть ей в глаза. — И я не смогу посмотреть в глаза своим родным, ни матери, ни отцу. Безвозвратно не время, не место, не ситуация. Безвозвратны мы, которых уже не исправить, не выправить, не выпрямить. Смог бы ты наслаждаться беззаботно счастьем с женщиной, когда на душе висит тяжкий груз чего-то неподъёмного, инородного, не связанного с ней, да и с тобой-то не связанного, просто груз жизни, которая показала, какая она бывает. Ты всегда будешь бояться, что ужас вернётся, либо же смиришься с ним и предпочтешь не выбираться из ужаса, чтобы он не травмировал, а стал частью тебя. — Сынхён грозно сводил и разводил брови, хотя карие его очи оставались при этом теплыми и добрыми. — Так что же, по-твоему, лучше заранее умереть невинными, чем жить с этим грузом, от которого не отделаться? Или в этой тяжелой жизни есть какой-то смысл? — Я думала, что есть. Пока верила, что невозвратимости не существует. А теперь не знаю. — Тогда зачем эта свадьба? Это приглашение? — хмыкнув, помахал он им у меня под носом. — На что-то ещё же ты надеешься? — Надежда подобна безумию, когда её с тобой никто не разделяет, как и веру. Как и любовь. — Опуская печально взгляд, стала я разворачиваться, чтобы уйти. — В этом мире всё можно делить с кем-то, но безумие, увы, у каждого своё, потому что оно неразрывно связано с одиночеством. Ведь безумцем называют того, кого никто не понимает. — Ты говоришь, почти как Джиён. — Он не безумен, потому что так много людей завидует ему, хотят быть им, добиться того же, разделить с ним власть и богатство. Многие его понимают, потому что хотят того же, что он имеет. Но тебя с любовью к покойнице считают чокнутым, а меня с верой в Бога — сумасшедшей. — Сынхён, сам, взял меня за руку, и, довольно ловко и безропотно для того, кто без приличной порции алкоголя не решался на физические контакты уже более трёх лет, притянул меня к своей груди, погладив по голове, совсем как мой папа, когда успокаивал меня, маленькую девочку, тогда ещё ученицу младшей школы. — Я поведу тебя к алтарю. — Я почувствовала слёзы на глазах. — Не всегда безумие приводит к одиночеству. Иногда одиночество приводит к безумию, потому что вовремя не находишь того, кто разделил бы с тобой любовь, надежды, веру. — Он оторвал меня от себя и, взяв моё лицо в ладони, так что щёки оказались сомкнуты в них, улыбнулся. — Конечно, ты не могла бы быть моей дочерью, у нас разница в каких-то тринадцать лет. Но мы с Элин мечтали о девочке. Девочке, которой никогда уже не будет. — Может, оно и к лучшему? Этот мир не для невинных созданий… — Нас нашёл Тэян, окликнув из-за моей спины. — Вы идёте? Уже принесли ужин. — Даже не видя, я чувствовала нотку ревности в голосе. — Я поведу её к алтарю, представляешь? — радостно, как ребенок, поделился Сынхён, поцеловав меня в лоб. — Вот как? — изумился Тэян. — Что ж, поздравляю. — Это прозвучало как «а быть ли этой свадьбе?». Я отошла от Сынхёна, направившись к Тэяну. Настроение моё приподнялось и, пользуясь темнотой, я вытерла увлажнившиеся глаза. — Пошли, пап, выпьем чего-нибудь. — Спасибо, но я не пью. — Давно ли? — хохотнула я. — С декабря, — мой смех оборвался, — дочка. Вечер прошёл намного лучше, чем я рассчитывала. Тэян довёз меня до дома, и я поцеловала его в знак благодарности. Он с жаром откликнулся, затягивая поцелуй как можно дольше, но на следующие этапы я переходить не собиралась. Прощаться надо было, но никак не получалось подойти к этому без резкости. — Так… ты всерьёз намерена стать госпожой Ли? — обнимая меня за плечо, заговорил Тэян. — Менять что-то поздно и бессмысленно. — Почему? Даша, я никогда не буду вести себя, как этот… — Но и как тот тоже не будешь, подумала я. — Я не хочу подставлять тебя. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы рисковать тобой. — Но я сам готов рискнуть! Что бы ни происходило, я сделаю то, что будет требоваться, если это будет нужно тебе. — Ладно, мне пора идти. — Не резко не получилось. Я открыла дверцу со своей стороны. — Спасибо тебе за сегодня. Это всё было… очень приятно, как раз то, что нужно было мне для души. — Я могу заехать завтра? — У меня курсы китайского… в общем, позвони мне. Договоримся, — чмокнув его в щеку, я выбралась из авто. Сынри вернулся через день, поэтому мне не пришлось долго увиливать от свиданий с Тэяном, они вновь стали невозможны. Мой жених прибыл в скверном настроении и, не успела я задать вопрос, в чем дело, как он швырнул мне папку на диван, рядом со мной, где я сидела, и, ослабляя галстук, направился в душ. Я подтянула к себе отчет, понимая, о чем он. Новые витки событий в биографии Вики. Ребенок родился. Мальчик. Я посмотрела на дату, потом на календарь. Меньше двух недель прошло. Новорожденному дали имя Роман, а отчество записали по отцу самой Вики, который, к слову, давно умер. Она так и не вышла замуж. Под её последней фотографией, где она была ещё с большим животом (должна заметить, что очарование юности, которое было в ней при поступлении в бордель, куда-то растворилось), лежало некое описание условий, в которых она обитала, и события последних месяцев. Выглядело как школьное сочинение на тему девушки с несчастливой судьбой. Мужчина, с которым она встречалась, оставил её ещё два месяца назад. Ей пришлось устроиться продавцом в какой-то ларек, где она работала до самых родов. Теперь, после выписки из роддома, она жила в старой хрущевке с матерью, которая, скрипя зубами, не давала дочери с внуком умереть от голода, но достойное существование всё равно обеспечить не могла. Да и Вика не могла никуда устроиться с ребенком на руках, спасали кое-какие пособия для матери-одиночки. Пока я задумчиво это дочитала, Сынри вышел из душа, обмотанный белоснежным полотенцем на бедрах, и другим таким же подсушивающий волосы. Он не обращал внимания на Хадичу, а она испарялась, когда он показывался в хоть немного раздетом виде. — Ну что, довольна? — язвительно спросил он. — Поздравляю, дорогой, у нас сын. — Очень смешно. Ты уладила с церемонией то, что собиралась? — Я не во все подготовления посвящала его, но о том, что Сынхён меня ему вручит, пожалуй, предупредить на днях надо. — Да. Но я не шучу. У нас будет сын, милый. — Он загнано остолбенел, прикидывая, как реагировать? — В смысле? Ты… — Я хочу, чтобы ты привёз своего сына. Не украл, не забрал насильно, а выкупил у Вики своего ребенка. — Ты в своём уме? Какая мать продаст своего ребенка?! — ошалело отбросил верхнее полотенце Сынри. — Та, которая остро нуждается в деньгах, для которой ребенок — обуза. — Я поднялась, взяв и полотенце, чтобы отнести его в ванную. — Ну и, предложи столько, чтобы она не могла отказаться. Ты же умеешь уговаривать женщин.