Мания приличия

Жизнь

Излучину реки не было видно, а характерный запах сырости, болотной влажности тропиков, фантомных мангровых зарослей, не едкий, но заметный, всё равно напоминал о том, что она течет где-то совсем рядом, эта зеленая, мутная вода. Чтобы перебить этот запах, был заказан кофе, чей аромат нейтрализует почти все остальные существующие. Кроме, разве что, моей туалетной воды. Не перебор ли? Напшикался от балды, избавляя себя же самого от собственного же благоухания похмельем. — Сингапур течет в Сингапуре, — положив перед собой зажигалку, приготовился я закурить, привставая и вытягивая пачку Lucky Strike из переднего кармана. — У аборигенов шикарная фантазия, не находишь? В Лондоне — Темза, в Париже — Сена, в Сеуле — Хан, а в Сингапуре — Сингапур! — А в Москве, я слышал, Москва, — мне захотелось треснуть Сынхёну. Русские подъёбы от него достали, как навязчивая песня, которая привязывается и звучит в голове неделю за неделей. Я ничего ему не сказал, но лицом изобразил всё, что подумал на этот счет. Сынхён улыбнулся и посмотрел с террасы кафе на небольшой парк внизу. — Надо было выбрать место для ланча с видом покрасивее. — Обосраться как вкуснее бы от него стало! — щелкнул я колесиком, прыснув бензин на искру и поднеся сигарету к огоньку, желтому с синеватой каёмкой, как у конфорки. — Вкуснее — нет, красивее — да. Зачем искать от одного удовольствия другое? — От всего нужно брать всё возможное. А с бесполезным лучше не связываться. — Если бы красота была бесполезна, ты бы не зарабатывал столько на борделях. — Вот всегда он пытается меня убедить в чем-то! Спорить с Сынхёном приятно, ничего не скажешь, когда это не выливается в дружескую издевку, а её не всегда раскусишь, пока он не ткнёт ею в нос. — Поверь, останься на земле одни страшилы — и их бы ебали, и платили за это по-прежнему. — Я бы, пожалуй, воздержался, — поднес к губам чашку Сынхён, держа ручку двумя пальцами. Третий участвовал в держании наполовину, не определившись, нужен он в помощники или нет. — Дрочил бы? — хмыкнул я и, посмотрев туда же, куда смотрел мой друг, закивал. — Я бы тоже, наверное. Хотя, дело не во внешности, я и сейчас, в принципе, всё чаще прихожу к выводу, что с рукой приятнее, чем со всеми этими шалавами. — А как у тебя там дела с Кико? — Да пока кувыркаемся, — запив выдохнутый дым кофе, я подумал о своей пассии последних двух (или уже трёх?) месяцев и не поймал себя ни на какой мысли. Чем она занимается? Где она сейчас? Когда мы встретимся? Хочу ли я её? Ничего. Даже все эти вопросы пришлось задать себе искусственно, просто чтобы понять, что они меня не волнуют. Вернее, ответы на них. Кико обычно звонит сама, приезжает сама, раздевается сама, рассказывает обо всём сама, спрашивает меня о чем-нибудь сама. Я тоже много вкладываю в наши отношения: подаю ей одежду, чтобы собиралась, плачу за всё, отвожу её к себе, курю, думая о своём, пока она лопочет, желая выговориться, отвечаю ей то, что она хочет слышать. Я идеальный, не правда ли? «Ты же любишь меня, Джи?» — хлопает она глазами, поправляя свою стрижку. Пока не накрасит губы, не очень заметно, что она большеротая, но это так, и рот этот смотрится лучше, когда занят чем-нибудь, а не несёт какую-нибудь чушь. Поэтому я улыбаюсь, глажу её по щеке и целую, а не произношу какие-нибудь слова. Иногда меня раздражает, когда она улыбается в зубы — так претенциозно и наигранно, что у меня самого челюсти сводит. Иногда меня раздражает, когда она вроде как дуется на меня за что-то. Черт возьми, эти милые, клянчащие что-то мордочки… сыт ими по горло. Хочется сунуть ей свою карточку, приговаривая «да на, на, держи!» и отправить в шоп-тур, чтобы не возвращалась, пока не перестанет ломаться, корча из себя что-то незаменимое. — Она такая… никакая на ощупь, и безэмоциональная в своих стонах, что если выключить свет, можно представлять вот абсолютно всё, что заблагорассудится, так что почти тот же дроч, только без мозолей на руках, — засмеялся я и Сынхён тоже низко пробасил своим смехом. — Крем для слабаков? Гоняешь на сухую? — Мы ещё посмеялись. — И что же ты представляешь? — Да когда что… в основном какую-нибудь бешенную страсть, что-нибудь такое неприступное… чтобы нежность и жестокость терлись друг о друга на грани. — А почему бы не попросить её изобразить это? Если она такая безотказная… — Сынхён помедлил с продолжением, будто ехал и, пропустив поворот, стал сдавать назад, чтобы свернуть. И, действительно, немного сменил направление: — Любой алчной даме можно заплатить, чтобы она изображала то, что тебе нужно. — «Алчная дама» — это шлюха. Сынхён так почти не выражается. Любой нормальный мужик скажет «блядь», как междометие, оно сорвется с языка, рано или поздно, но у Сынхёна — нет. У него не срывается. Он неспешный, сколько его знаю, и ещё более неспешный с тех пор, как увлекся наркотиками поплотнее. В тот момент, когда у него в голове пронесётся «ни хера себе!», вслух он произнесет что-нибудь вроде «каков, однако же, поворот этой пьесы!», и то спустя полминуты молчания. Нет, котелок у него при этом варил превосходно, но умный и богатый человек может позволить себе странности. — В том-то и дело — изображала! — я затянулся так глубоко, что почти глаза защипало. Клубы, вырвавшиеся на сдачу, не успели пеленой скрыть от меня друга, потому что легкий ветерок сдул их в сторону. — А то мне мало вокруг всей грязи, фальши, лжи… я ещё в постели на неё должен любоваться? — Нет, конечно, лучше на свою руку и несуществующих девиц, у которых нежность и жестокость трутся друг о друга на грани, — вздохнув, Сынхён скрестил пальцы на колене. — Да пошёл ты, — беззлобно промямлил я, положив окурок в пепельницу и взяв подостывший остаток кофе. — Всё же это немногим отличается от галлюцинаций, в которых ты ебёшь покойницу. — Он хотел поддеть меня? Раз так, то мне всегда есть чем ответить. Друзья должны говорить друг другу даже самое неприятное и болезненное, иначе кто ещё это скажет? Что ж, мы прекрасно поковыряли острыми ядовитыми копьями в сердцах. Нет, моё всё-таки Сынхён и близко так не задел, как я парировал. — Извини. — Отнюдь, — делая очередной глоток, прищурился друг в сторону горизонта. — Отнюдь что? Не извинишь? — Отнюдь — отличается. Многим отличается твой дроч от моего задротства. — «Бля» — прошептал я себе под нос, начиная улыбаться. С Сынхёном весело, даже когда он в драме, и он это знает. Он сам себя так оживляет, дергает и шевелит других, а от них и сам потихоньку выползает на свет из своих мрачных настроений. — Ты поедешь завтра на помолвку? — Я посмотрел на него, и наши глаза встретились. — Почему бы нет? Поеду. — Испортишь что-нибудь? — ухмыльнулся он, а я ему. — Зачем? Нет, я в это больше не вмешиваюсь. Пусть сами разбираются до финала. — У тебя пропал интерес к этой русской? — поинтересовался Сынхён, стряхнув невидимую пылинку с брючины. — Она меня бесит, если честно, — признался я. — Ну, серьёзно, как можно быть такой твердолобой? Сначала меня это забавляло, но потом, знаешь, такая тоска нахлынула… ладно бы это была битва интеллектов! Но мне вдруг прямо в мозг вошло осознание, что я, бывалый и повидавший дядька, вздумал поиграть с несмышленым ребенком. Такое не комильфо… вот чего мне с ней баловаться? Умом она меня не победит, хуже того — она свой даже не пытается включать, понимаешь? Гнёт своё и гнёт. А для чего нам соображаловка-то? Не для того, чтоб оценить обстановку, поразмыслить, проанализировать? Разжевываешь и кладёшь ей в клюв — понемногу хавает, а не разжёвываешь, так опять со своим боженькой бегает… мне ей затрещину хотелось дать чаще, чем я курю, вот отвечаю, — приложил я в порыве ладонь к груди. Ох уж эта Даша! — С ней было весело, но черт, дело надо доделать. — Думаешь, она приведёт тебе Сынри? — Не знаю, это последнее из любопытного, что осталось. Всё-таки, полюбить она его не полюбит, а жить с кем-то без любви, обманывать — это не по чести для неё, так что, скорее всего, она ему всё выложит, напрямую, ну, как обычно, чтобы голову не утруждать работой. У неё сразу на всё «надо быть искренней» — это освобождает от надобности сочинять, планировать, пытаться предугадать. Есть даже выражение такое, что-то типа: «Если не хочешь излишне засорять память — никогда не ври». Ну-ну… Он, конечно, это оценит. Ухватится за неё ещё крепче. Праведником не станет, но Даше перемены в нём понравятся. Однако он её будет держать при себе за её достоинства, а она от него будет уставать, вспоминать Мино, родину, ещё какую-нибудь лиричную хурму, мечтать о воле вольной, да счастье… попросит Сынри вернуть её в Россию, а он в очередной раз — хрен ей. Потому что влюбится. Пройдёт немало времени, когда она поймёт, что выбраться отсюда можно только одним способом — попросить о помощи Джиёна. И вот тогда, само собой, без моего участия, она уже попытается завербовать Сынри в драконы, чтобы я ей билетик прикупил. Он к тому времени станет совсем таким, каким мне надо, и всё будет прекрасно. — Я откинулся на спинку, приложив палец к губам в размышлениях. — Разве что она, всё-таки, наконец-то вживётся в тот образ, который давно могла бы принять, станет лицемерить, подстраиваться под Сынри, ей понравится жизнь любовницы олигарха… шансов на такой исход мало, но они есть. И вот что будет тогда… захочет мне отомстить? Забьёт на всё, чтобы жить припеваючи? — Но Сынри-то ты тогда не получишь… — начал Сынхён, но я остановил его. — Тогда я его возьму сам. Главное, чтоб Даша его обтесала, уж этого-то я сделать не могу, — краем глаза я заметил черный костюм и, повернувшись, увидел другого своего давнего товарища, которого мы с Сынхёном тут и ждали. Поднявшись, я радостно протянул руку, встречая его. — Йесон! С прилётом! Проведал своё детище, или сразу к нам? — Я хотел пригласить тебя проехаться со мной, посмотреть проекты, ознакомиться с тем, что я творю тут, под твоим крылом, — он пожал мне, всё же, ладонь, а не крыло, хоть я и Дракон, а затем Сынхёну. У Йесона крупный строительный бизнес в Сингапуре, и хотя у нас застраиваться особенно негде, он расположил здесь свой офис, и заказы на возведение зданий поступают из разных мест. Недвижимость всегда востребована, и в цене. — Поэтому первым делом приехал на встречу с тобой. — Один прибыл? — Нет, — улыбнулся Йесон так многозначительно, словно было много вариантов, с кем он мог приехать. Уже года два он никуда не ездил без своей супруги. — Я прервал важный разговор? — усаживаясь третьим, звякнул он серебряными часами на запястье и посмотрел на нас. — Да у нас полгода назад вышел спор, — хмыкнул я. Даже смешно было говорить, мы с Сынхёном иногда, как два дебила — лишь бы развлечь себя чем-то. Но и умысел я тоже всегда имею. — Вот, пытаюсь его окончательно выиграть. — И в чем спор? — подтянул к себе меню Йесон, всё ещё смотря то на меня, то на Сынхёна. — Да при мне как-то ляпнули, что существует определенный контингент людей, столь замечательных, драгоценных, надежных и без изъянов, что, ну золотые просто. И что таковыми рождаются, а не становятся. Я и поспорил с Сынхёном, что конфетку можно сделать и из говна. — Из меди золото, он имеет в виду, — пояснил мой товарищ. — И как — успешно? — Йесон заинтересовался нашим пари, приосанившись. Черная рубашка заставляла меня охуевать — как он в ней не сварился до сих пор? Я сидел в футболке и шортах. — Я думал, что подобными преображениями занимались только алхимики в былые века. — Я расплылся, пожав плечами: — Я знаю их главную заповедь, этого хватило для достижения результата. Знаешь, о чем она гласит? Чтобы делать золото — нужно иметь золото! — Спор наш затягивался, — подключился к объяснению Сынхён, — потому что Джи никак не мог найти кусочек драгоценного металла, чтобы начать производить, а летом вдруг подвернулся артефакт. — Ценный? — Бесценный, — пошутил я, держа перед мысленным взором Дашу, — настоящий философский камень. — То есть, она настоящий камень — кремень, и при этом от неё ничего не добьёшься, кроме философии, — иронизировал вдогонку Сынхён. — Так и подумал, что это «она», — сказал Йесон. — Ну, и много уже с её помощью напроизводил? — Осталось чуть-чуть для победы, — переглянулся я коварно с оппонентом по пари. — На что спорили? — На любовь, — произнёс Сынхён. — Да неужели? — воззрился на меня Йесон. — Джиён, ты ли это? — Сам в шоке, приятель, во что я позволил себя втянуть? — Подошла официантка, и мы ненадолго замолчали, позволив прибывшему последним сделать заказ. Девица ушла с записью. — Если я выиграю, Сынхён обещал взять себя в руки и разлюбить. — Если я выиграю, и он не сможет сделать из всего намеченного дерьма золото, — ответил тот, — Джиён обещал влюбиться. — Ты настолько уверен в своих силах? — спросил меня Йесон. Он знал меня очень давно, лет четырнадцать… нет, больше. И за это время успел понять, насколько я далек от романтики. — Я никогда не берусь за дело, если я в нём неуверен, — вспомнив весенний день, в который возникли наши с Сынхёном ставки, я озвучил: — Это всё вначале было просто юмором, мы даже в голову не взяли. Посмеялись над этим и забыли. А потом, в июне, вылавливают мои драконы вдруг золотую рыбку… я, опять же, не обратил внимания вроде, а потом — ба! Да это же то, что мне нужно. Позвонил Сынхёну, говорю, так и так, помнишь, брал на слабо, что невозможно? Ну, посмотрим! Вот так и понеслось… А заодно приплелось столько поводов, знаешь ли. Я же без выгоды не могу. Забавы забавами, а дела сами делаться не будут. — Он проиграет, — указал на меня Сынхён. — Знаешь Ли Сынри? — Йесон кивнул. — Джиён верит, что тот влюбится и перестанет предпочитать ассортимент единичному приобретению. — Моя золотая рыбка пока сбоев не давала, — отметил я. — Да, мы обговорили, что она должна достичь трёх успехов. — Сынхён, мне даже обидно за тебя, что ты позволяешь себя проводить, как мальчика, — вздохнул Йесон. — Либо я перестал понимать что-то в сделках, либо если Ли Сынри не исправляется, то влюбляется Джиён — а он наверняка выберет объектом тот самый артефакт — и становится третьим её успехом. И ты проигрываешь. Я один чувствую подвох? — Сынхён посмотрел на меня, а я развел руками, в который раз подивившись и восхитившись смекалкой Йесона. Две-три фразы, и он уже разоблачил мои тайные подпункты договора. Даше бы такие мозги — как бы было интересно! Черт, вот наобсуждаем её тут, и опять я буду представлять под собой эту глупую русскую, вместо Кико, выключив свет, чтобы не видеть лица и тела японки. Сынхён отвел взгляд, так ничего и не сказав, хотя мог бы, что-нибудь вроде того же «отнюдь». У Йесона зазвонил телефон и он отошёл, чтобы поговорить. Был бы деловой звонок — не отошёл бы. По-любому жена. — Прости, друг, — обратился я к тому, с кем вновь оказался наедине. — Но Дракон не влюбляется. Он сам не может быть золотом. По всем легендам он его охраняет, бережет и скрывает ото всех, но не имеет с ним ничего общего. Готовься выкинуть из головы свои страдания, вырвать их из сердца, потрахаться по трезваку. — Ты и из меня золотко решил сделать? — Не приведи ни господь, ни дьявол, — хохотнул я. — Над друзьями я не экспериментирую. Разве что бывшими… — А Мино и Тэян тебе совсем уж не были друзьями? — уточнил Сынхён, посмотрев на гущу на дне чашки, и не стал делать последний глоток, побоявшись хлебнуть вместе с мутью. — Они сами вызвали на себя огонь. Я же не дуралей, чтобы не понять, что Даша без чьей-либо помощи не сохранила бы девственность в борделе Тэяна. Допросил шлюх, одна сдала Мино. Зачем он ломал систему? Пошёл против заведенных мною порядков — попал в список. А Тэян… ты же знаешь, я был недоволен им с тех пор, как из-за него лучший хакер и виртуальный взломщик мира перестал на нас работать. А почему? Потому что Тэян допустил ошибку. Из-за недоверия. Как можно не доверять людям, вот скажи? — скорчил я наивную гримасу. — Даже мне никто не доверяет, но разве я такой уж жулик? — Жулик — слишком мелко. Аферист и мошенник — да, — утвердил Сынхён солидно. Йесон вернулся к нам одновременно с поданным ему зеленым чаем. — Что за стариковский напиток? — Давление не оставляет выбора, — без каких-либо сожалений объяснил директор Ким. — А ставки ещё принимаются? Я тоже хочу посмотреть на то, как Джиён будет влюбляться. — Ты что, тоже не веришь в мои возможности? — ахнул я. — Эх ты, не ждал я такого от тебя, не жда-ал. — Я тоже от тебя такого не жду, поэтому и есть желание увидеть. — Хочешь, поехали завтра на помолвку Ли Сынри? Поймёшь, что в этом споре против меня лучше не участвовать. — Он уже организовывает помолвку? — удивился Йесон. — А ты думал, я тут просто так распинаюсь? Мой артефакт ещё даст жару. — Я знаю его отца, вряд ли он позволит жениться ему на девушке, если она собой ничего не представляет. — Тем больше это подстегнёт самого Сынри, — подумал я вслух. — Да и сама она за него не пойдёт. А это ещё больше увеличит его страсть и напор. Представьте, Ли Сынри делает предложение — и ему отказывают! Да у него пена изо рта пойдёт, пока он не сделает всё возможное, чтобы добиться желаемого. — А если она согласится? — посмотрел на меня Сынхён. — С чего бы? — Полюбит, — пожал он плечами. — Вопреки твоей уверенности в обратном. — Сынхён повернулся к Йесону, комментируя: — Если поедешь завтра с нами, посмотришь на это чудо. Блаженное создание, которое Джиён пытался морально травмировать, как мог, чтобы у неё прибавилось ума. — И как — прибавилось? — Я захихикал на вопрос Йесона. — Если правда, что мудрость приходит с опытом, то да. — Травмировать не трудно, вылечить потом будет сложнее, — заметил он. — Она лекарство, а не пациентка. Мне важнее мои люди. — Сынхён поднялся: — С вашего позволения, отойду в уборную, — поправил он слегка оттопырившуюся над ремнём рубашку и вальяжно побрёл внутрь здания. Йесон вернул взгляд ко мне. — Сынри не твой человек. — Будет моим, я хочу завербовать его. Я не могу быть в нём уверенным, пока он якшается то с китайцами, то с вьетнамцами, то с японцами. Он ведёт бизнес на моей территории, а мне нужна преданность. От такого человека её не добьёшься, пока не прижмёшь вступлением в клан. Ну и изменением его характера благодаря моей находке. — Трахнул бы ты её, и успокоился, — после странной паузы, какие умеет создавать Йесон, наполняя их тяготой своего черного взора, бросил он мне. В проницательности ему не откажешь. — Я не скрываю, что я её хочу. Но я не такой похотливый извращенец, как ты. У меня дела через постель не решаются. Я не такой, — с максимально серьёзной миной декларировал я. — Что тебя останавливает? — Разочарование, — пришлось признаться честно. — Я не хочу получить то, что так долго меня будоражит, возбуждает и держит в тонусе и понять, что всё это такая же обычная херня, как со всеми другими. Ну, да, первый раз будет офигенно, может, даже второй. Адреналин, полные штаны радости, азарт и победные фанфары внутри. А дальше что? Присматриваешься, притираешься, привыкаешь. Быт. Должна же быть мечта у человека? Вот, буду мечтать об идеальном сексе, который не иссякает. Зачем же разрушать иллюзию подобной возможности? — Две недели назад отмечал десятилетнюю годовщину своей свадьбы, — задумчиво произнес Йесон. — Победные фанфары по-прежнему трубили. Может, ты не умеешь дудеть? — Может, у меня нет фанфар? — хмыкнул я, раз уж на то пошло. — У нас с тобой разная комплектация при сборке. Ты умеешь любить, а я испытывать сексуальное влечение. — Эти вещи друг друга не исключают. Иногда можно спутать. — Я был безумно влюблен в Наташу в юности. Сколько мы с ней провстречались? Около года, кажется. Ничего не случилось, никто никому не изменил. Чувства кончились. К счастью, у неё тоже, и я приобрел хорошую подругу. Но в остальном всегда кончается только мой запал, и я наживаю себе врагов, обозленных любовниц, брошенных девиц. Сынхён вернулся и мы, перекусив немного за разговором уже о других темах, поехали в офис к Йесону, полюбовались чертежами и проектами его архитекторов и подрядчиков. Он показывал сметы и договора, объяснял, с какими поставщиками имеет дело, через какие банки проводит операции, каким образом сокращает налоговые отчисления, где экономит, чтобы это не отразилось на качестве застроек. Йесон гениальный финансист, и собравшаяся под его руководством команда обречена на успех. Его фирма кладёт и мне в карман, чтобы работалось спокойно. Но денежные вопросы вряд ли когда-либо испортят нашу дружбу. Мы уже слишком взрослые люди, чтобы как мальчишки обижаться на что-то или выпендриваться друг перед другом. В такие годы и с такими социальными статусами ценится другое: деловая порядочность, рациональность, постоянство. Постоянство — но не непрерывное присутствие, которого требовала бы любовь, о которой столько разговоров сегодня было. Мне нужно регулярное, даже частое одиночество. Я люблю слушать свои мысли — в них рождаются отличные идеи. Я люблю тишину, потому что в ней можно одинаково легко расслабиться или сосредоточиться, а настроение у меня подчас меняется три раза за один приём пищи, и без чьего-либо присутствия я могу делать, что захочу — отдыхать, работать, спать, думать, гулять, вести переговоры. Куда в этом всём вписалась бы баба? Да никуда. Приготовить я мог бы и сам, но с моими деньгами и этого не нужно, позвонил и заказал, или поехал и поел. Уборка на прислуге, беседы по душам с друзьями, секс — сколько угодно, хоть со шлюхами, хоть с рукой. Что вообще за культ любви у людей, как перед признаком высшего счастья и блаженства? Почему же мне и без неё клёво? У меня слишком много более увлекательных забот, чем гляделки в глаза друг другу с какой-нибудь обладательницей сисек. Их порой пожать тоже хорошо, но стоят ли они всего моего личного времени? Какой же я эгоист! Когда-то было много людей, под которых я подстраивался; Джиён сделай то, сделай это, езжай туда, приведи этого, выполни заказ, отвези товар. Ни минуты для себя, сплошные побегушки. Велят ждать — и ждёшь, ничего не делая, не принадлежа самому себе. Дни, недели, месяцы пролетели в услужении кому-то, потеряны безвозвратно, подарены за деньги. Потратил полжизни на приобретение денег, но вот парадокс — за эти деньги время обратно не купить. Какие же идиоты люди, которые гробят себя до пенсии на заработках, а потом радуются оставшиеся считанные годы. Чему радуются? Просранной жизни? Я, к счастью, остановился чуть пораньше, но всё равно за многое обидно. Да черт бы с ним, что было, то было. Меня до сих пор могут пристрелить в любой момент — кто застрахован? И тогда выйдет, что я всё-таки почти всю жизнь просрал, кроме последних трех-четырех лет, когда окончательно встал на ноги. Вечером я встретился в гостинице с Кико. В узком платье, не скрывающем, что у неё по всем сторонам сплошные плоскости, она не кинулась с порога в мои объятья, и я облегчено вздохнул. Иногда нужно привыкнуть немного к ней, чтобы расслабиться и перейти к ебле, иначе так и хочется отпихнуть, а то и вовсе не встанет. На неё. Тогда воображу другую. Иной раз бывает и наоборот, что лучше бы она накинулась на меня сразу, уже голая, а то пока побормочет, затянет момент, я и сам ничего не хочу. Я же говорил, что настроение у меня переменчивое. Ради игры с Дашей я отлично держался, сам себя хвалю. Вообще-то в быту я не так терпелив, как напоказ. Спор с самим собой насчет Дашиной души ещё тлел в моём сознании. Я хотел бы довести его до конца, но минута, в которую открылись мои глаза, как дешево и глупо забавляться с глупенькой девочкой, наложила неизгладимое впечатление. Не могу я с ней больше вести сражение — неинтересно. Как будто с самим собой бьюсь, заранее зная каждый ход. Вот как объяснить после этого Йесону, почему проходят все мои чувства? Предсказуемость, банальность. Внезапные или постепенные озарения, что всё бессмысленно. Поиском истинного смысла я и не люблю заниматься, но возня из серии «шило на мыло» совсем не по мне. Единственное, что мне было любопытно — смогла бы Даша вновь стать наивной, побывав в шкуре циника? Но циником она становиться не спешила. Докурив, я погасил свет и, скинув футболку, лег в кровать, куда, раздеваясь, забралась Кико. Её рука проворно нырнула мне под шорты, в трусы, принявшись возбуждать. Мы целовались, пока её пальцы оживляли мою плоть. Приятно. Привычно. Не совсем так, как надо. Когда хочется сильнее — она недостаточно сжимает, а когда хочется медленнее — она водит рукой слишком яростно. В этом и преимущество онанизма. Только я сам знаю, как, куда и когда нужно. Перевернув её на спину, я стащил с неё трусики в надежде, что меня заведет прелюдия, но не тут-то было. Я хотел секса, но почему сегодня всё это меня так бесило? После некоторых усилий, Кико заметила безрезультатность и, откинув на спину меня, спустилась вниз, взяв член в рот. Стало намного приятнее, и, пусть даже было темно, я закрыл глаза. Секс и без того не самое невинное и чистое действо, каждый раз с запахом выдыхающихся тел, выделениями, пошлыми звуками, но занятие им во мраке лишь подчеркивает его грязность. Вроде как надо спрятать что-то неприличное. Я хотел бы трахаться при ярком солнечном свете, чтобы не скрывать от себя ту, с которой трахаюсь, чтобы постель слепила белизной, чтобы не было неловких движений, когда тянешь с неё кофту, а она несмело задирает ручки, или запутывается в ней. Чтобы не было нужды говорить, как ей перевернуться, чтобы не приходилось её переворачивать, пока она, не понимающая, что от неё требуется, не может даже поддаться, понять без слов и подыграть. Я отымел столько женщин, и с каждой было хоть какое-нибудь несовпадение, непонимание, дисгармония. Не бывает в жизни так, как в постановочных сценах эротических фильмов, где пара угадывает друг друга по глазам, где герои умудряются расстегивать друг на друге пуговицы, не запутавшись руками и не мешая друг другу! В самом деле, что это за цирковые трюки? Я сто раз пытался одновременно раздевать себя с девушкой: я её, а она меня — и всегда столкновения, путаница, остановки. Может, я слишком перфекционист? Но не могу я восхититься тем, в чем происходит какая-то заминка. Делается неловко, как когда сидишь в театре, и актёр вдруг забывает текст, не умея при этом импровизировать. Хочется крикнуть, что не надо было пропускать репетиции. Вот и о женщинах, с которыми я спал, у меня вкладывается такое же впечатление, но кто пропускал репетиции — я или они, никак не разгадать. Кико продолжала сосать. Была у меня одна любовница лет семь назад, страстная штучка, доставляла много удовольствия. Как-то мы с ней выпили, когда она приехала ко мне после работы. У неё так загорелись глаза, в них было столько пыла и дикого желания, что я возбудился за секунду. С этим взглядом текущей самки она отшвырнула лифчик в сторону и, вместо того, чтобы прыгнуть на меня и уничтожить бешеной еблей, свинтила в ванную, потому что не успела привести себя в порядок, что-то там побрить, помыть — неважно. Да мне похуй было в тот момент, где у неё что не так! Я хотел её на месте, вот с этими горящими глазами, выражение которых стоило всего. Будь у неё на лобке кудрявый лес — я бы даже не заметил. Но она провела минут десять в ванной, а когда вернулась, я с разочарованием, механически её поимел, разве что не заплакав от облома. Иногда один разорванный взгляд убивает больше страсти, чем десять лет совместной жизни. Йесону, наверное, просто повезло, и его супруга не отводит глаз, когда ненужно. Кико продолжала сосать. Я побоялся, что усну, и открыл глаза, хотя ничего не изменилось. Шторы были очень плотные, и в номере царила черная ночь. А какого цвета под нами простыни? Я не обратил внимания, когда вошёл. Может быть, они даже и белые, как мне нравится. Я бы трахнул на таких Дашу, в какой-нибудь другой жизни, где она не будет смотреть на меня с ужасом и неприязнью, не будет стискивать зубы, глотая слёзы, потому что её имеет чудовищный Дракон, а так и будет, попытайся я как-нибудь затащить её в койку. Я не хочу её принуждать. Если бы уж я когда и решился с ней переспать, то только по её желанию, чтобы она захотела и посмотрела на меня с симпатией в своих небесно-голубых глазах. Когда я поцеловал её месяц назад, у неё было такое лицо, словно её заставили проглотить улитку. Кому-то подобное может и нравится, но ей явно нет. А ещё у неё в глазах был страх. Она по-прежнему меня боялась. В какой-то степени мне это тешило самолюбие, но не для того, чтобы трахаться с Дашей. Трахаться с Дашей. Член стал подниматься, реагируя на скользящий по нему язык. Я опустил ладонь на затылок в темноте, подавшись навстречу бедрами. Хорошо, очень хорошо. Даша такая светлая, совсем как моя спальня, она в ней мило смотрелась, и лежать на ней в моей кровати было бы здорово, гладя её лицо, груди, бедра. Я не видел её голой груди, интересно, какие у неё соски — розовые? Член восстал полностью. Я оторвал от себя рот, завалил его обладательницу на спину и, раздвинув ей ноги, вошёл до конца. Задвигался. Я никогда не произносил во время секса женских имен, так и сейчас нет надобности. Тем более подо мной не та, чьё имя звучит в голове. Нет, та! Иначе опять опадёт. Подо мной Даша, слегка напуганная, робкая, но возбужденная, как и я. Её руки скользят по моим плечам, обхватывают их, она обхватывает меня ногами. Я опустил губы к груди, чтобы взять в рот сосок, но грудь была крошечной, как небольшая складка кожи. У Даши не такая, больше раза в три. Я опять вытянулся на руках, стараясь больше не замечать действительности. Светлые волосы, разметавшиеся по подушке, дрожащие ресницы, розовые губы, ставшие ярче от поцелуев и того, что она закусывала их, не веря, что пошла на это — отдалась мне, захотела меня. И больше нет никакого суеверного страха, она прижимается ко мне смело, а я придавливаю её собой, грудь к груди, и только бедра двигаются, выбивая стоны. И она шепчет: «К черту Бога, Бог с ним, с Дьяволом — есть только ты, Джиён. Ты, и никого больше. Ты моя вера, моё спасение, моя жизнь». Как же сладко это всё… я кончил, излившись и рухнув на девушку под собой. Она простонала, заодно, вроде как тоже кончила. Этот голос… Кико. Она пила таблетки, так что я мог не предохраняться. Хоть какой-то плюс. Захотелось курить, неудержимо. Подтянув шорты, я встал и включил настольную лампу. Нашёл сигареты. Оглянулся на Кико. Она смотрела на меня, изображая блаженство. Откуда бы ему взяться, этому блаженству? Его можно демонстрировать только за деньги, за ощущение того, что она девушка самого Дракона. Но настоящего наслаждения быть в данном случае не могло. С моими десятью сантиметрами бабу не удовлетворишь. Даже самую непритязательную. Даже святую. И Даша никогда стонать подо мной не будет, потому что она слишком правдивая, в отличие от этих шлюх, и будет с деревянным лицом ждать, когда же нахлынут удивительные ощущения, а они не нахлынут, потому что большой член, к слову, за деньги тоже не купишь. А потом она, чего доброго, как некоторые до неё, скажет: «Понятно, откуда у тебя такая жажда власти — компенсируешь». Хотя Даша вряд ли читала Фрейда, она, может, и не скажет. Но всё равно это будет огромное разочарование. Для нас обоих. — Мой Дракон, иди ко мне, — подползла Кико к краю кровати и протянула руку, взявшись ей за резинку моих шорт. Ну какая же лживая блядь, а? Я плюхнулся обратно с зажженной сигаретой, а Кико принялась целовать мне грудь и мои многочисленные татуировки на теле. Её густые, ровно подстриженные до плеч волосы щекотали мою кожу. — Поедем завтра на одну вечеринку. Помолвка у одного знакомого. Раз такой повод вышел, я тебе давно не покупал новое платье, хочешь? — она взяла мою свободную от курева кисть и поцеловала ладонь. — Платьев у меня полно, а вот украшений поменьше. — Цацки хочешь? Ладно. Заедем завтра в ювелирный, — я провел большим пальцем по её щеке, остановив глаза на её улыбке, но глядя сквозь. — Надеюсь, ты не о кольце подумала? Кольца не проси. — Зачем оно мне? Ты и без него мой, — втянула она мой палец в рот, начав его посасывать. — Нет, я не твой, — высвободил я руку, похлопав её по глупой головке. — Мы всего лишь трахаемся. — Джиён! — оттолкнула она мою руку, сев. — Зачем ты говоришь такое? Я не собираюсь за тебя замуж, и ничего от тебя не требую, но мы встречаемся уже три месяца, и ты вдруг говоришь такое?! — Захотелось тебя позлить, — солгал я. А потом передумал — к чему ложь? — Да и, вообще-то, я считаю, что у нас свободные отношения. — Ты спишь ещё с кем-то?! — взвизгнула она. Вряд ли ревнуя. Просто боится, что меня приберет к рукам другая. — Нет, — сказал правду я. Но это не мешает мне трахать другую мысленно, пока подо мной ты. Да и сама-то вряд ли хранит мне верность. Она модель, и когда улетает на родину или в Штаты, то наверняка раздвигает там ноги налево и направо. Мне как-то плевать. — Любишь ты пытаться вывести меня из себя, — привалилась она ко мне под бок. И вводить себя в тебя тоже. Особенно сзади, где уже и теснее. Сегодня вряд ли осилю её ещё раз, но завтра зайду с другой стороны. Даша бы туда точно не далась. Боженька бы не одобрил. Или у Сынри получится научить её всему? Прав ли Сынхён, и способна ли она полюбить того? Если это случится, то я буду в ней разочарован больше, чем если она станет первой атеисткой. Это бы обозначало, что она, как и раньше, любит совершенно всё вокруг себя, и проникается любым человеком, которого ей подсовывают. Разве это не блядство? Пусть на уровне чувств, но блядство. Это то, о чем я ей говорил, что низка цена такой любви, когда она охватывает всех без разбора. Нужно знать, кого ты любишь, и хранить ему верность. Даша считает, что Бог и есть любовь, но в Бога-то верит одного, а любит — всех подряд? Пусть тогда и всех богов любит и почитает — вот в чем абсурд её веры, и мы не раз беседовали об этом. И о многом другом, о чем с Кико даже начинать не стоит. Моё очередное остывание к очередной любовнице нарастает. Мне снова становится жаль времени, что я на неё трачу — не лучше ли уж одиночество, чем она? Кико не разочаровывала меня, она не сильно и очаровала-то изначально. Потушив сигарету в пепельнице, заблаговременно принесенной на прикроватную тумбочку, я высвободился от неё снова и встал. — Ладно, я поеду. — Не останешься до утра? — расстроено опустились уголки её губ. — Не могу выспаться нормально, когда сплю не дома. — Поехали к тебе вместе, — наивно предложила она. — У меня ещё дела, — тверже произнес я, показывая, что вариантов нет. Она поднялась, чтобы проводить меня до двери и поцеловать возле неё на прощание. — Завтра после обеда за тобой заеду. — Буду ждать! — Я вышел в коридор, и вскоре уже был на улице, возле своей машины. Напиться бы. Сынхёну что ли позвонить? Нет, не хочу сейчас, вдруг он опять начнёт ехидничать, а у меня для этого нет должного настроя. В результате я сидел с бутылкой виски на пристани у своего особняка. На воде, почти не качаясь, белела моя яхта, рядом возились Гахо и Джоли, то прибегая, то убегая, то наворачивая круги вокруг меня. В голове было пустовато, как и в стакане, в который я подливал понемногу, осушая раз за разом. И вокруг было пустовато. Какая гармония. Ничего больше не надо, тишина, шепот пролива, теплый воздух, обжигающий виски с парой кубиков льда, которые стаяли в него. Воспоминания не тревожили, в будущее заглядывать не собирался. Настоящий момент, сочный и яркий, как темно-синее небо, занявшееся на горизонте светом. Скоро рассвет. Нажать бы на паузу, чтобы солнце остановилось, и не надо было окунаться в круговорот нового дня. Хочу раствориться в этой ночи. Я лёг на нагретые доски пристани, и Гахо успел облизать мне лицо, прежде чем я его отодвинул. Алкоголик четвероногий, и запах-то выпивки его уже не отвращает, привык, с бухающим хозяином. Застыть бы вот так, но столько ещё дел не сделано. Я кое-как поднялся, покачиваясь, и поплёлся в дом. Ужасный Дракон в своё логово смерти. Гахо и Джоли бежали следом, виляя хвостами.