Мания приличия

Странности взаимоотношений

У плачущих перед сном утром глаза всегда припухшие. Ещё не увидев, я почувствовала это, едва их разлепив. Обернувшись за спину, я увидела пустую половину кровати. Шторы тщательно задернуты, ещё не тронутые, прячут день. Где Джиён? Я поднялась и распахнула широкое и высокое окно, вырвав его из-за укрытия занавесок. Солнце било в глаза, жаром повеяло поверх воздуха, который охладил кондиционер. Я закрыла окно обратно. Никогда не привыкну к Сингапуру. Пройдя в ванную, умывшись, почистив зубы, оценив своё грустное лицо с красноватыми глазами на двойку, я заглянула в комнату, что когда-то была моей. Теперь я пользовалась ею только как гардеробной. Заглянув в ящики, я наткнулась на комплект нижнего белья с изображением драконов, и вспомнила поездку с Мино по магазинам, когда мы купили это. Те мгновения были одними из самых счастливых здесь. Я влюбилась и надеялась, я мечтала и хотела взаимности. А теперь у меня нет даже мечты. А ведь можно было догадаться ещё тогда, что всё обречено. Разве неравнодушный станет подначивать соблазнить другого? Я тогда этого не понимала, а теперь знаю, что заинтересованный мужчина хоть немного ревнив. Взять Тэяна, который признался, что любит меня. Когда в нем стали назревать чувства, он упрашивал согласиться принадлежать только ему, он не хотел делить меня с кем-то. А вот Джиён — пристрелит и не моргнет — этому всё равно, где я и с кем, он готов подложить меня под любого, если это принесет ему пользу. Но где же он? Уехал? Как я не почувствовала, что он проснулся и ушёл?

В коротком летнем платье, незатейливом, чтобы удобно и не жарко, я спустилась вниз и пошла на кухню. Дракон сидел там, на своём привычном месте, глядя на лазурь волн, играющих с солнечными искрами. Их золотые блики кувыркались на поверхности, как отчеканенные новенькие монетки, струящиеся по конвейеру. — Доброе утро, — поприветствовала его я, уже смелее нарушая уединение, чем когда-то. — Доброе, — протянул Джиён, не отводя глаз оттуда, куда и смотрел. Перед ним стояла чашка с остатками кофе. — А мне почему не налил и не позвал в компанию? — Я развернулась к полкам и принялась доставать из них всё для чая. Бывают злые люди, которых неприятно беспокоить, бывают ноющие и вечно недовольные, которых и не хочется трогать, но задумчивость Джиёна в одиночестве была именно тем, чего его хотелось лишить, потому что его мысли никогда не приходили ни к чему хорошему. — Тебе вредно думать, прекращай. — Эту фразу мне следовало сказать лет в восемь-десять. Сейчас уже поздно, — с насмешкой покосился на меня он. — Сейчас, если я перестану думать, меня быстро приберут к рукам враги. В лучшем случае облопошат, в худшем — пришьют, раскрошив рыбам на корм. — У тебя много врагов? — Полным-полно. Китайская мафия, корейская мафия, турецкая мафия, вьетнамская мафия. Даже остатки того клана, который я сверг когда-то здесь, в Сингапуре, ушли в подполье и промышляют где-то в Индонезии или на Филиппинах. Они спят и видят, чтобы избавиться от меня и вернуть свою власть. — Я поставила чайник и подсела к нему, оперев локоть о столешницу и положив щеку на ладонь. — А тебе не кажется, что думать вредно не только мне? Ты сама такая же, если не хуже. Стоит тебе озадачиться какой-нибудь идеей, как ты доводишь её до абсурда. — Разум — зло, мы когда-то говорили об этом, — кивнула я. — Человечество наказано им за что-то. Знать бы, за что? — Джиён пожал плечами и потянулся к пачке сигарет. — Может, за то, что разучилось любить и быть честным? — Нет, это произошло бы исключительно после приобретения разума, — ухмыльнулся главарь бандитов. — Тогда что? Его погубили амбиции? — И для этого тоже нужны мозги. Ну, ты посмотри на животных. Не имея людского рассудка, что они могут совершить такого уж плохого? Обмануть, предать, бросить? Волки кидаются на жертву и убивают её, но почему-то это называют хищник, а не грешник. Потому что зверем правит инстинкт. А когда очередь доходит до человека, и он убивает, все говорят, что он злодей и преступник. Никто не думает, что у нас есть такая же агрессия в крови, такой же инстинкт. — Волк убивает, чтобы поесть и выжить, а люди иногда просто так. В этом разница. — Я многозначительно воззрилась на него, закуривающего сигарету. И тоже протянула руку к пачке. Если уж понимать Дракона, то и перенимать все его привычки. Джиён быстро сцапал сигареты, не успела я их коснуться, и убрал в карман, чуть приподняв бедра на стуле. Моя ладонь расстроено отползла по столешнице. — Ты намекаешь на меня? Что я убиваю бесцельно? Да нет, это всё входит в борьбу за выживание. Без нужды убивают только рехнувшиеся психи, но и среди хищников есть взбесившиеся, которые начинают пускать кровь всем подряд. Я похож на рехнувшегося психа? — Иногда ты похож на хладнокровного психа. — Поднявшись, я выключила конфорку и налила в фарфоровый чайник с заваркой кипяток. Если бы я родилась и выросла в Сингапуре, вряд ли у меня была бы страсть к горячим напиткам. Правильнее пить какие-нибудь соки со льдом, но для меня утренний чай — это традиция, и я не могу её нарушить. — Да нет, я единственный нормальный. А вот вокруг все — психи. — Какая самоуверенность! — Вечные сомнения — признаки паранойи. — То есть, я параноик? — Я так и сказал, что вокруг меня — одни психи. — Я надулась, а он засмеялся. — Да ладно тебе, это же ты любишь ставить диагнозы и не отходить от стереотипов. — Я не люблю, но… — И сказать-то нечего. Мы сотни раз уже говорили о том, что я отношусь ко всем предвзято. Могла ли я обвинить в этом же Джиёна? Нет. Он может на словах назвать всех одинаковыми, дать определение, но на самом деле он куда внимательнее к каждому, чем я. — О чем же ты думал тут, пока я тебя не потревожила? — О делах. О тебе. — Обо мне? — удивилась я. — Ты хотела домой — передумала, ты хотела Мино — передумала. К чему ты теперь будешь стремиться? Правды нет, любви нет, справедливости нет. Ты даже утверждаешь, что меня простила, значит, и мести не будет? — В монастырь уйду. — Как, Мино тебя разочаровал, а Бог — нет? Кто же из них был твоим идеальным мужчиной? — Идеальный мужчина у меня ты, потому что хуже, чем ты есть, тебя представить трудно, а значит, разочаровать ты не можешь вообще. — Новый принцип идеальности? Тот, кто не может разочаровать. Интересно. Выходит, ты не моя идеальная женщина, хуже тебя много чего можно сочинить. — И каким образом я могу тебя разочаровать? Продолжать верить в Бога? Искать любовь? Делать что-либо бескорыстно? Заботиться о близких? Тогда я разочарую? — Нет, когда станешь скучной. — Сказав это в обычной своей манере, показавшейся мне сейчас крайне пафосной, Джиён опять достал сигарету и вложил её между губ, прищурившись, хотя ещё не зажёг её. Я не выдержала и, встав, ударила по этой сигарете, отлетевшей куда-то в бок, на пол, к плинтусу. — Да ты ж достал со своей скукой! — крикнула я. Глаза Дракона округлились. — Скука, скука, скука! Кто тебе сказал, что жизнь должна быть весельем и развлечением?! Скучно ему… сам себя развлекай, а то нет, людей для этого ищет! Если такой умный, то ты даже в самом нудном и тоскливом человеке найдешь интересное, другое дело, если тебе не хочется в ком-то что-то интересное находить, ну так извините, твои желания уж точно не зависят ни от каких объективных фактов. Ты сам утверждаешь, что всё в тебе зависит от тебя, так что захочешь, чтобы я тебе не надоела и не наскучила — и это будет так. И не надо взваливать ответственность за какие-то изменения на меня. Ты ж у нас босс? Ты ж самый крутой? Король Сингапура? Ну, вот и имей в виду, что всё, что тебе кажется или видится — видится и кажется тебе таковым по твоим же собственным убеждениям и желаниям. — Я передохнула, начав запутываться в своей тираде. — В общем, вот что. Сначала ты мне казался хитрейшим, мудрейшим и пугающим типом, которого не обвести вокруг пальца, который всё знает обо всём заранее, с которым в беседах можно захлебнуться от увлеченности и восторга, такой он умный. Но чем больше и ближе я тебя знаю, тем лучше понимаю, что ты обычная зажравшаяся сволочь, которая себе что-то надумывает и сочиняет, и пытается внушать это остальным. И дурак тот, кто на это клюёт. Я клевала, но теперь достаточно. Ты сам скучный, ясно? Вот я с тобой — и мне не весело, вообще, совсем! Джиён моргнул и отложил Lucky strike. — Не весело тебе? — Мне на секунду показалось, что его разъярила моя речь, но его зрачки тут же заблестели лукавством. Я снова не смогла вывести его из себя. — Не весело? — Он встал так резко, что я тоже невольно подскочила со стула и отступила назад, едва его не уронив. — Добавить тебе встряски? — Чего? Какой встряски? — озиралась я, отступая к выходу из кухни. — Избить тебя, или изнасиловать? — Его лицо прорисовала дикость, так что мне стало жутковато. — Ты же шутишь? — Я? — Джиён сделал резкий выпад ногой и, топнув ей, издал что-то вроде пугающего рыка. Взвизгнув, я развернулась и понеслась прочь, видя, что он последовал за мной. Вопреки имеющемуся опыту американских фильмов, где глупые героини несутся на второй этаж, я поступила точно так же, устремившись к лестнице. Дракон почти схватил меня за руку, когда я оперлась о перила, но я вовремя её отдернула и понеслась по ступенькам ещё быстрее вверх. Визжа от безысходности преследования, я с криками бросилась в свою бывшую комнату, разумно считая, что в спальню к врагу за спасением не ходят. Но и из этой комнаты сквозного выхода не было. Ощущая преследователя на пятках, я вспомнила ту беготню, которую устраивала от клиентов в борделе, и прыгнула на кровать, зная, что с неё можно улизнуть в любую сторону. Но Джиён был куда более ловок, чем мои предыдущие соперники. Одним мощным прыжком он настиг меня на месте и повалил на покрывало. Пока я, ещё покрикивающая и сопротивляющаяся, махала руками, мужчина начал смеяться, что меня и остановило. Посмотрев в его радующиеся глаза, я понаблюдала за его широкой улыбкой и, поджав губы, ударила в плечо, прижимаемая им сверху. — Дурак! Чего ты делаешь? — Развлекаюсь. — Сказала же тебе — не надо людей к этому приобщать. Развлекайся сам по себе. — Мне с тобой нравится. А без тебя не очень. — Если ты хотел меня запугать, то после этого фальшивого марш-броска, я тебя точно никогда теперь не испугаюсь. — Джиён вдруг напрягся и, посмотрев мне прямо в глаза, дернул челюстью, не отводя взгляда. — У меня нет цели заставить тебя бояться. Но не забывай, что если выгода будет того стоить, я всё равно могу сделать тебе плохо. Сейчас эта возня ни к чему не обязывает, ничего не значит. Но если на кону что-то будет — я не посчитаюсь ни с чем. — Я помрачнела. — Что же это должно быть такое, более важное, чем чья-то жизнь, для человека, у которого и без того всё есть? — Репутация, — сказал он. — Репутация? У тебя? — Я злорадно, горько и ехидно похохотала. — Ни чести, ни совести, ни стыда. Откуда репутация? — Она бывает разной. У кого-то праведника, у кого-то шлюхи. — Джиён слез с меня и сел на кровати спиной ко мне. Я тоже села, поправляя на плече сползшую лямку платья. — А у кого-то безжалостного. И без неё очень трудно будет удержать всё остальное, что я имею. Дракон поднялся и, не оборачиваясь, вышел из спальни. На следующий день мы забрали Сынхёна из клиники и отвезли домой. Проводив до самой квартиры, мы втроём вошли внутрь. Доктор выписал какие-то щадящие успокоительные, но под нашим присмотром их пока можно было не принимать. Джиён увел друга на балкон, покурить и поболтать, оставив меня разглядывать барские апартаменты Сынхена, в которых я была впервые. Мебельные гарнитуры из какой-то музейной коллекции, наверное, Людовика XV или XVI.

Создавалось ощущение, что здесь жила семья аристократов. Очень высокие потолки с лепниной, позолотой на карнизах, тяжелые бархатные шторы, атласная обивка, камин. Над ним висел портрет молодой женщины, я сразу поняла, кто она. На полке под картиной стоял ряд фотографий в ажурных золотых рамках: свадебный снимок, а вот пара уже в лёгких одеждах на пляже, медовый месяц, видимо, вот пара вместе со зрелой парой — видимо чьи-то родители, его или её, я по чертам не поняла. Элин тоже была азиаткой, но кореянкой, китаянкой, вьетнамкой или филиппинкой я и близко не могла предположить. Я не смогла долго смотреть на это и отвернулась, продолжая уделять внимание обстановке, абстрактным предметам, а не тому, что являлось «душой» помещения, мелочам, поставленным когда-то сюда любящими и счастливыми руками. Зачем Сынхён мучает себя? Нужно выбросить это отсюда, попытаться забыть, хотя бы попытаться, но я не решусь сама предложить этого, представляя, какой истерикой (или приступом?) это может закончиться. Он будто специально ковыряет в себе это всё, или мне так кажется, потому что я не пережила подобного? А может проблема в том, что он не может иначе? Если выбросить её изображения, то он умрет окончательно. Нет, так не должно быть! Помимо позолоты во всём было много хрусталя. Но в таком барокко отделали лишь зал. Прихожие и коридор, по которым мы прошли, выглядели очень современно, и на стенах там висели работы современных же художников, какие-то авангардные, или поп-арт — я ничего в этом не понимала, в отличие от Сынхёна. Когда осмотрела всё, и глаза стали с любопытством коситься на дверь в спальню, Джиён с другом вошли с балкона. — Давай куда-нибудь вечером выберемся? — предлагал Дракон. Сынхён покачал головой. — Нет, я ощущаю слабость и вялость, лучше дома полежу. — Можешь лежать у меня. — Сынхён устало посмотрел на него. — Всё нормально, я не собираюсь чудить. — Ладно. — Джиён похлопал себя по карманам и посмотрел на меня. — Ты мне бумажник отдашь или нет? — Вчера мы так никуда и не выбрались, проведя весь день в доме и дворе с бассейном возле него. Гуляя с собаками, готовя обед, смотря фильмы, мы как-то забыли о том, что можно куда-то ещё съездить. Поэтому Джиёну деньги были и ни к чему. А я так и ходила с его кошельком, не видя надобности возвращать. — Нет, я же говорила, ещё раз дашь — не верну, — спокойно пожала я плечами, делая вид, что опять отвлекаюсь на живопись. Сынхён улыбнулся, поглядывая на нас двоих. — Вот зачем тебе деньги, Даша? — поинтересовался Джиён, взмахнув рукой. Когда-то он меня очень смущал интимными и откровенными разговорами, утверждая, что к этому нужно привыкнуть. Жизнь с Сынри лишила меня многих комплексов, и мне теперь захотелось вернуть Джиёну сбивающие с толку своей прямотой беседы. — На прокладки. — С утра у меня начались месячные, и заявление было кстати. — Там денег столько, что можно снарядить ими стадо слоних на десять лет вперед. — У слоних есть менструация? — оживился Сынхён. — Вот это сейчас важно вообще? — отвлекся на него Джиён. — Слонам — возможно. — Но ты же не слон. — По внешним признакам — нет, — уточнил мужчина серьёзно. Теперь улыбаться начала я. — Ладно, черт с тобой, дай на бензин денег, моя у меня получку отобрала, — громким шепотом кивнул ему на меня Джиён и протянул ладонь к Сынхёну. Тот полез во внутренний карман пиджака. Я быстрее подошла к ним и, достав из заднего кармана бумажник Джиёна, сунула ему. — Да на, на. Не надо прибедняться тут, как сирота казанская. — Как кто? — Да неважно! — Отмахнувшись, я протянула свою ладонь к Сынхёну, туда, откуда убрал руку Джиён. — Пап, дай на прокладки, мой благоверный — жмот и скотина. — Сынхён полез во внутренний карман второй раз. Дракон влепил кошелек мне в ладонь, не успев подержать и минуты. — Да на, блин, чего ты начинаешь? — Да ничего, не нужны мне твои деньги проклятые! — впихнула я ему обратно бумажник, отпустив, хотя он не хотел брать, но поскольку тот полетел на пол, то Джиён его механически поймал, пробубнив: — Блядь, лучше б стадо слоних, чем баба с месячными… — Может, останетесь у меня пообедать? — вдруг пригласил добродушно Сынхён. Похоже, ему в кои-то веки захотелось задержаться в чьей-то компании. А если говорить прямо, по-моему, он угорал с наших вечных стычек. — Нет, нам надо за прокладками, — проворчал Джиён под нос, отведя взгляд в сторону и начав притопывать ногой. — Ну, это, конечно, не за презервативами, но тоже необходимость, — подытожил Сынхён. — Приедешь к нам на ужин? — двигаясь на выход, спросила я. — С удовольствием. — Только не задерживайся. — Джиён обулся и злобно воззрился на меня. — Кто-то же должен убедиться в моей сохранности. Вдруг она меня сожрёт? Пока мы спускались в лифте — а Сынхён жил почти на последнем этаже — я успокоилась и оттаяла. Я, в общем-то, не обиделась, просто вспыхнула, потому что рядом с Джиёном мои нервы регулярно бывали на грани. Он стоял, спрятав руки в карманы, глядя вниз, на щелку между дверцами и полом, поджав губы, и всё притопывал ногой, как хулиган в подворотне, ждущий позднего гуляку, чтобы стрельнуть папироску или ограбить. — Чего ты сердишься? — задала я вопрос. — Ничего. — Тогда разомри. — Джиён цокнул языком и, демонстрируя надменность и то, что я ему надоедаю, задрал подбородок, теперь изучая потолок. Я легко толкнула его локтем в бок. — Бу-бу-бу. — Да блядь, Даша, неимоверно иногда бесишь! — повернулся он ко мне, произнеся это относительно спокойно. — Да что не так-то? — Ничего. Позволяешь себе много. — В нашем дуэте приличный ты, ты себе со мной мало позволяешь, поэтому я — много. — Джиён с разворота прижал меня к стенке лифта, отгородив руками пути к отступлению. — Напомнить тебе, что я не отказался бы многое себе позволить? Для чего эта провокация? Ты этого хочешь? Возможно, давно так и стоило сделать, переспать с тобой, и потерять друг к другу интерес. Возможно, ты была права, зачем жизнь превращать в развлечение? Она и без них хороша, такая, какая есть. — Дверцы разъехались, открыв перед нами первый этаж и презентабельную даму с собачкой, которая похлопала глазами, увидев нас. Дракон опустил руки, я отлепилась от стенки, и первая шмыгнула прочь. Женщина сделала шаг внутрь. Джиён, выходя мимо неё, рычаще внезапно гавкнул, так что бедная жительница этого дома подскочила, влетев в лифт. Мы вышли из подъезда и сели в машину. Джиён расслабился чуть-чуть, включил музыку негромко. — Куда теперь? — На заправку. Потом в магазин. Потом отвезу тебя домой, и съезжу по делам. К ужину вернусь. — Что за дела? — Тебе незачем знать. — Ты перестал стараться быть идеальным. А неделя ещё не кончилась. — Эта неделя плохо кончится, — тронулся Дракон, не уступив даже тем выезжающим автомобилям, которым должен был по правилам. Один посмел ему посигналить, но владелец Сингапура и ухом не повел. — Я знаю. — Скажи мне, Даша. — Он всё-таки остановился на светофоре и посмотрел мне в глаза. — Если бы тебе сказали, что тебя убьют, кому бы ты доверила эту миссию? — Я испугано вытаращилась на него. После королевской недели я думала, что ему настолько всё равно на меня, что меня вот-вот прикончат, но, как выяснилось, он дал четкий указ, чтобы я осталась живой. Неужели после идеальной недели такого правила не будет? — А какие есть варианты? — сковавшимся горлом изрекла я. — Любые. Нет. Давай так: я или кто-то неизвестный? — Меня затрясло. Он всё-таки планирует мою смерть? — Я не хочу отвечать на этот вопрос. Или ты хочешь знать, рассержусь ли я на тебя, если ты меня грохнешь? Смешно. Если ты меня грохнешь, я, наверное, даже осмыслить это толком не успею. И вообще — чему быть, того не миновать. Я предпочитаю жить в неведении до последнего момента. Я не хочу жить в страхе, особенно если пожить осталось дня три. — Я попыталась тут же забыть всё, о чем мы говорили, но это не выходило из головы. Надо как-то отвлечься, как-то отвлечься… — Кто-то неизвестный. Я не хочу, чтобы это сделал ты. Да, я знаю, насколько ты жесток и сказала, что ты меня уже не разочаруешь, но… глупо и странно, но я верю, что ты не хочешь моей смерти. — Я почувствовала приближение слёз и постаралась взять себя в руки. — И если это окажется не так, если ты окажешься способен убить меня… Я не прощу тебя. Даже на том свете. — А я бы тебя простил, если бы ты меня убила. — Очередной светофор и наши взгляды встретились. — Я привык уничтожать веру в лучшее. Даже если это лучшее — я сам. — А я привыкла верить до последнего. Даже если этим последним будешь ты. — Джиён задумчиво улыбнулся и, нажав на газ, помчал нас дальше. Больше о смерти мы не заговаривали.