Мания приличия

В воде

— Неужели наш романтический ужин всё-таки состоится? — садясь напротив Джиёна, только что закурившего сигарету, расправила я складки элегантного, и в то же время очаровательно легкого и летнего платья. Мы находились на яхте Дракона, называвшейся «Дракон», и это единственное, что было предсказуемо.

Дневная безоблачность, палящая кожу и отупляющая мысли, сменилась вечерним небом, которое поблекло от тонких, как свадебные белые чулки, облаков. Сначала они приглушили жару, а теперь, когда солнце почти село и перестало освещать их, темнели, пригоняя ночную тьму раньше времени. Пролив тоже сменился с тихой синевы на глубокое индиго, перемешивавшееся бурыми и черно-зелеными полосами, на которых иногда подпрыгивали белые гребни волн. Мы ушли достаточно далеко от берега, оставшись в некой уединенности, так что другие судна и парусники теперь виднелись лишь на горизонте по одну и другую сторону. Беспокойные дуновения ветра докучали мне не наличием, а непостоянством. Если бы ветер дул беспрерывно, я не была бы им так взвинчена, как его попеременными нападками. Волосы взмывали вверх, так что приходилось ловить направление и разворачиваться, чтобы они не били в лицо, и как только я укладывала их обратно, ветер утихал, но стоило забыть о нем и разговориться, он вновь поднимался, и борьба происходила заново. Джиён, чья челка колыхалась не мешая, будучи слишком короткой, чтобы лезть в глаза, тайно, мне кажется, потешался над моей донкихотской войной с ветряными мельницами, так что, в конце концов, я заплела косу, совершенно не подходящую к наряду в духе Мерлин Монро, и успокоилась. — Не знаю, достанет ли мне умения быть романтичным, чтобы он стал таковым, — улыбнулся Джиён. — Это не трудно. Достаточно не говорить о религии, политике, работе и других проблемах. — А о чем тогда говорить, о любви? — Дракон хмыкнул, дотянувшись до бутылки вина и, всё так же откинувшись на спинку, издалека, как настоящий олигарх, не боящийся пролить что-то мимо, потому что не жалко, наполнил два наших бокала, выпуская изо рта прозрачные лепестки дыма, загибающиеся, истощающиеся в нить кверху и растворяющиеся. — Зачем о ней говорить? Ею надо заниматься. — Ты стал говорить шаблонами? Что-то новое. — А чего выёбываться? Я не из тех, кто из кожи вон лезет, лишь бы быть уникальным и неповторимым. Когда-то, может быть, хотелось. Но в тридцать четыре года ровным счетом всё равно, оригинален ты или нет, если ты имеешь то, что хочешь и всё у тебя пучком. — Не поспоришь. Я некоторое время смотрела на другие яхты и катера, и более отдаленные корабли, направляющиеся в другие страны. Было что-то тоскливое в пейзаже. — Речь шла о романтике, — вернула я беседу на место. — Заниматься любовью — это уже не романтика. — Смотря как, можно и очень даже романтично обустроить, — со знанием дела заверил Джиён. Несмотря на то, что я уже не была девственницей, я не могла себе представить романтичный секс. С Сынри он был для меня механическим, пошлым, грязным, бездушным, иногда приятным, но никак не романтичным. Наверное, для этого нужно испытывать чувства к партнеру, без этого никак. — Дело ведь не в свечках вокруг кровати, и не в музыке по вкусу из колонок. Дело в том, что испытываешь, а на это иногда не в силах повлиять ничто. — Ну, ежели так, то наш ужин априори не может быть романтичным, так понимать? — Я посмотрела в его глаза. Что я испытываю к нему? Почему вчера мне понравился его поцелуй? Почему обидевшись на Сынри, я сбежала сюда, после всех напастей? Почему мне приятно находиться с ним рядом? Я знала, что этот человек давно восхищает меня, но сейчас забилась тревога от истока этого восторга. Страх, что я хочу подражать ему, быть как он, обладать таким же умом, влиянием, выдержкой. Я презирала его и ненавидела в самом начале, я искренне считала, что всё, что в нем есть — отвратительно и должно быть уничтожено, потому что неправильно, не добропорядочно, и вот, утеряв твердость этих убеждений, я начинаю понимать, что не просто хочу сыграть с ним в имитацию, а хочу быть копией. Ученицей, превзошедшей своего учителя. Это ли он имел в виду, когда требовал мою душу? Нет, я обязана понять, что это он, он должен уподобиться мне! Он должен полюбить, поверить, бросить свой образ жизни. Не я, не я должна измениться! — Ты сам говорил, что мы что-то испытываем друг к другу. Пусть это уважение, любопытство или ужас, неважно, однако не безразличие, так что, какие-то чувства есть. — Я говорил… — глубокомысленно протянул Джиён. — А если бы я вообще молчал, что бы ты думала? Что я ничего не чувствую или наоборот, всё и сразу? Ты только из разговоров черпаешь информацию? — Я знаю, ты скажешь, что это всё может быть обманом и… и я понимаю это, — вздохнув, я признала, — Я забываю о том, что слова пустые звуки, когда говорю с кем-то, потому что привыкла доверять. У меня в семье никто и никогда не врал, поэтому, даже если бы я хотела научиться видеть глубже, я не могу так сразу… — А что тебе говорили про новогодние подарки? Откуда они брались? — повел бровью Джиён. — От Деда… — опомнившись, что дословно меня не поймут, я перевела аналогию: — От Санта Клауса. — И ты говоришь, что в семье никогда не врали? Брось, Даша, врут все, даже не намерено, не специально, не осознавая, что врут. Мы врём даже самим себе, без повода, оправдывая или чтобы не потерять надежду. Ты думаешь, что ты никогда не врала? Не берем последние полгода, вспомни своё прошлое. Не было такого, что ты говорила себе, думая о своём женихе, вот, я буду любить его всегда? Говорила же? — Я покраснела. — А всегда буду соблюдать пост, и не буду пить? — Мои пальцы машинально разомкнулись на ножке бокала. — Могу из снисхождения назвать это не ложью, а заблуждением. Но это будет выглядеть, как попытка оправдывать тебя, обелить. Ты сама любишь этим заниматься, как и большинство людей. Брать на себя то, что не по силам, не выполнять, и сваливать всё на обстоятельства. А я так не делаю. Я не хвалюсь, я всего лишь говорю, что я лгу, лгу целенаправленно, умело, с необходимостью, ради выгоды или забавы — без разницы, принимаю это на свою совесть, которая со мной в сговоре и меня не грызёт, принимаю ответственность за свой обман, и никогда не пытаюсь себя оправдать. В этом, думается мне, больше правды и честности, чем в постоянных попытках соответствовать образцу искренности. Я могу притвориться другом, вести общие дела, имея о человеке самое низкое мнение, выжать из него все соки, обобрать, как липку, и помахать рукой, зная, что всегда притворялся. А другой будет столь же долго дружить, вести себя точно так же, но потом, вдруг, почует какую-то выгоду, поставит выше деньги, бабу или власть, подставит, и точно так же махнет рукой, хотя был искренним и настоящим другом, ну вот просто надоело, устал, перегорело, что-то другое стало важнее дружбы. Но итог-то и у него и у меня будет одинаков. Так какова цена правды? Правда — это момент. — Ты повторил почти те же слова, что я как-то сказала Сынри, что у мужской честности есть срок годности. — Вот видишь, как мы с тобой понимаем друг друга, — просиял Джиён. — Только, если она всего лишь момент, и потому не имеет цены… — Я отвела лицо в сторону, глядя, как две каких-то яхты и катер плыли, приближаясь. — Вечность состоит из мгновений, так? Тогда она обесценивается полностью. — А кто сказал, что вечность — это что-то дорогое? Только безумцы к ней могут стремиться. — Я продолжала наблюдать за приближающимися суднами и поняла, что они движутся не в нашу сторону, а непосредственно к нам. Потеряв смысл дискуссии, я насторожено произнесла: — Джиён… — Он проследил за моим взглядом, но не шелохнулся. — Они плывут сюда. — Я знаю. — Это к тебе? — посмотрела я на него. — Это за тобой, — шире улыбнулся он. Не удержав эмоций, я поднялась. — Да-да, это Сынри. — Ты знал? — Да, а он считает, что нет. Пожалуйста, сделай вид, что так и есть. — Я подошла к борту и начала разглядывать тех, кто плыл за мной. Темнота ещё не достигла той стадии, когда ничего не разобрать и, на фоне белоснежных палуб, я разглядывала несколько десятков мужчин в черных костюмах. Волнение стало захватывать, и мои глаза забегали по ним, пока я не нашла Сынри. Несмотря на волны, течение, ветер, яхты сокращали расстояние очень быстро. Я обернулась к Джиёну. — Так что же — это всё? Мы вот так простимся? — Он безразлично пожал плечами. — Тебе хотелось дополнительных церемоний? — Пальцы сжались на перилах. Черствейший человек. Невозможно столько притворяться! Если бы внутри него хоть что-то было, он бы не был так спокоен, не говорил так. Стиснув зубы, я устремила внимание к гостям и замолчала. Вскоре их борты и наш соединились. Это не было пиратским штурмом, и нельзя было сказать, что нас взяли на абордаж. Всё проходило так размеренно и тихо, что от этого становилось ещё больше не по себе. Если бы завязалась какая-нибудь разборка, то поднявшийся адреналин вылился бы в действия, возгласы, ставшие уместными, но в столь обыденном деловом поведении я не могла дать выхода своей панике. Деревянный мосток перекинули с палубы на палубу, и, после четырёх телохранителей, держащих руки на пистолетах, на «Дракона» сошёл Сынри, сопровождаемый ещё шестеркой охраны. Джиён ему улыбнулся тепло, как близкому родственнику. — Какие люди! А я не в смокинге. — Ничего страшного, я и не за тобой, — хмыкнул Сынри, подходя ко мне и протягивая руку. Я посомневалась её брать, покосившись на Джиёна. Но тот выглядел безучастно. Мой любовник, не дождавшись, взял меня за локоть и притянул к себе, сразу же целуя в щеку и шепча: — Идём отсюда, он не сможет тебя удержать. — А меня спросить не надо, можешь ли ты её забрать? — полюбопытствовал Джиён насмешливо. — Она моя, а не твоя, — ответил Сынри. — Всё, что находится в Сингапуре — моё, или ты забыл? — Мы его сейчас же покинем, да и это граница его вод. Тебе никогда не советовали не заплывать за буйки? — Дракон сделал какое-то движение, и двое из секьюрити тут же наставили на него стволы. Удивленно подняв руки, Джиён указал на пачку сигарет в кармане, после чего ему позволили её взять и закурить. — Как ты меня боишься… привезти такую толпу против меня одного! — Сынри с неприязнью принял замечание, но промолчал. — До границы ещё три мили, Сынри, и если я тебя поймаю до того, как ты её пересечешь, то, по закону, установленному мною на моей же территории, имею право казнить тебя за выебоны против короля в его королевстве. Нельзя быть таким рисковым мальчиком. — Не выдержав, мужчина выхватил пушку у стоявшего рядом телохранителя и направил на Дракона. — А что, может, к черту риск, перестраховаться и пристрелить тебя прямо тут? — Я вцепилась в рукав Сынри, жутко испугавшись, что он выстрелит в Джиёна. Почему-то мне стало безумно страшно от этой мысли, я забеспокоилась за главаря мафии так, будто… будто всё ещё не хотела покидать его. — Сколько людей будет спасено! Какое доброе дело я сделаю, если нажму на курок. — Улыбаясь, Джиён оставил сигарету в зубах и, как Христос на распятии, широко развел руки. Свободная рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, показывающая толстую золотую цепь на груди, повисла на его худосочном теле. — Валяй, Сынри, пальни в старика. — Сынри снял оружие с предохранителя. Я похолодела от щелчка. — Нет!!! — раздался мой крик, и я буквально повисла на руке любовника. — Нет, Сынри, пожалуйста, не надо! — В ушах эхом, летающим от одной стены к другой, вторились слова Джиёна о том, что он успеет пролить скупую мужскую слезу, если его грохнут. Но на его лице было такое безмятежное самодовольство, что никакие слезы не успеют появиться, если пуля вылетит из ствола. А сколько пролью слёз я? Почему? Из-за кого! Чудовища. Я сумела опустить руку Сынри, поддавшегося мне. — Не надо, — повторила я ещё раз, напоследок. Хмыкнув, мужчина отдал пистолет тому, у кого взял, привлек меня к себе за талию и повёл на свою яхту, прибывшую, на всякий случай, в сопровождении ещё двух судов. Меня обуяла дрожь. Едва не свалившись с деревянного перекидного мостка, на каблуках, я перебралась с яхты Дракона. Ветер поднялся ещё сильнее, мокрый и неприятный. Сынри снял пиджак и повесил на мои плечи. Не настолько стало холодно, скорее, это было как знак того, что я под его защитой, под его властью. Я боялась оглянуться и увидеть Джиёна, не знаю, что в этом такого, но меня раздирало изнутри. Так резко, вдруг всё остановилось, кончилось, изменилось. Я стала подниматься с Сынри выше, к рулевому отделению. — Господин Ли! — подбежал к нему человек, протягивая бинокль. — Посмотрите, пожалуйста. — Он указал прямо, туда, где пролив выливался в океан, туда, где воды нескончаемо и бурно несли прочь отсюда, в любую часть света. Сынри дернул бинокль и приложил его к глазам. Я без оптических приборов посмотрела туда же, и увидела множество точек, плывущих от берега Малайзии, где Пенгеранг, к индонезийскому Батаму. — Черт! — выругался Сынри, возвращая бинокль. — На всю мощь, скорость, давайте, быстрее, быстрее! — распорядился он. Дергая желваками, он проговорил себе под нос: — Он знал, проклятый Джиён, он знал… — «Он знал» — с уверенностью подумала я, видя, как засуетились люди Сынри, как яхты и катер, набирая обороты, понеслись к выходу из пролива, пока судна, принадлежащие Дракону, не затянули все лазейки и не отрезали путь к бегству. Джиён сказал, что казнит, если поймает, за такое поведение на его территории. Новые страхи и волнения закружили голову. Я не хочу смерти Сынри, мы должны успеть спастись! Нужно успеть. Он не пощадит за то, что ему, королю Сингапура, в его же государстве угрожали расправой. — Тебе лучше уйти в каюту, Даша, — подтолкнул меня к лестнице Сынри. — Я хочу знать… видеть… мы же успеем? Ты успеешь, ты должен уплыть… — Сам не в том состоянии, чтобы кого-то успокаивать, Сынри только кивнул и, опять с приказами «быстрее!», «гоните!» поспешил в другую от меня сторону. Я вошла в комнату, окно из которой смотрело на противоположный край, туда, откуда мы уносились, туда, где покачивалась, а отсюда словно и не шевелилась вовсе, белоснежная яхта Джиёна. Она удалялась, теряясь между поверхностью пролива и панорамой Сингапура, зажигающего огни, так что берег превращался в ожерелье под лампами ювелирного прилавка. Успеем или нет? Зачем Джиён сказал, что отдаст меня Сынри, если отправил перехват? Нет, он не сказал, что отдаст, он сказал «вернешься». Что же, я вернулась, но Джиён и не обещал, что это будет навсегда или надолго. Качки почти не чувствовалось, но скорость ощущалась. Яхта летела, опережая, вернее, стараясь опередить преграду. Я не могла ничем помочь, и оставалось только ждать. Не давшая убить Джиёна, я не знала, смогу ли остановить убийство Сынри, если оно наметится? Я уже не смогла однажды вымолить чужую жизнь у Дракона, и что-то мне подсказывало, что не сработает и второй раз. Поступок Сынри — покушение на его безопасность, на всемогущество, которое Дракон отрицал деланной скромностью. Он не пощадит. Схватившись за голову, я услышала выстрел наверху. Потом ещё один, и ещё. Сердце закололо, слёзы встали в глазах. Поднявшись с дивана, я подошла к двери, но не решилась выйти. Это же из-за меня! Сынри хотел вернуть меня, и кто бы ни пострадал, драконы или его люди, это будет моя вина. Я причина напрасных жертв. И снова ругань и выстрелы, Господи, там настоящая перестрелка! Топот ног над головой, брань и крики. Отходя от двери спиной, я прижалась к самой дальней, поближе к окну. Может, в него выпрыгнуть? Что там происходит? Проскочили или нет? Людей у Джиёна намного больше, и катеров. И хитрости, чтобы правильно организовать охоту. А это была именно она, а мы с Сынри дичь. Какая дикая ловля. Грузные и громкие шаги приближались к двери. Я сжалась в углу, не зная, что обнаружится за ней. Ручка повернулась и, с пистолетом в руке, в проёме показался неизвестный мне здоровенный человек, ничем, кроме роста, не примечательный. Он не сразу нашёл меня глазами, трясущуюся и ставшую мельче от страха. — Идём…те, — добавил он неуверенно, убирая оружие. — Господин Квон ждёт. — Сердце моё оборвалось. Меня погрузили в катер, в котором я увидела Сынри, со следами ударов на лице, под зорким присмотром жестоких по выражениям мимики людей. Билась только одна мысль: «Что же будет, что будет?». Заговорить с Сынри хотелось, но рот пересох, и язык стал весить тонну. Я смотрела на того, кого, кажется, везли на казнь, а у меня даже не было подходящих слов. Раньше я бы завела пластинку о душе и Боге, но какая это всё ерунда в такие моменты! В них всё тщетно и глупо. — Мне стоило его убить, — сказал Сынри первым, не глядя на меня. Во мне не умещалось раскаяния за то, что я, возможно, и здесь стану причиной смерти. Но могла ли я позволить убить Дракона? А почему нет? Хотелось бы самой знать, почему ненависть до сих пор не перехлестнула всё остальное. Когда меня вели из каюты, я видела лежащих навзничь убитых. Кровь кое-где размазалась и протекла, испачкав полы. И каждый труп твердил мне «из-за тебя!». Это невыносимо, я не хочу быть разменной монетой! Я вновь захотела в Россию. Пусть там и нет места для меня уже, но там я буду подальше ото всех, не причиню никому зла. Может, действительно, уйду в монастырь и буду отмаливать свои грехи. «Под именем сестры Авдотьи» — произнес смеющийся внутренний голос голосом Джиёна. Исчезни, злобный Дракон! Небольшой причал, выглядевший заброшенным, встретил катера с драконами, вытащивших нас на бетонный настил. Большие плиты лежали, когда-то служа фундаментом для планировавшегося более грандиозного порта, но были не доведены до конца задумки, а валялись, как останки китов, с торчащими из них, как кости, железными крючьями, за которые когда-то их поднимали подъемные краны. Возле края этих плит сразу же начинались амбары, бывшие сортировочные, грузовые склады. Мой недобрый опыт, связанный со стройками и безлюдными окраинами, ожил, зателепавшись в душе. Охранники не пихали нас, но сопровождали так тесно, что не свернуть, и четко было задано направление вперед, в приоткрытые металлические ворота, за которыми горел неяркий свет. Фонарей нигде не было, и дорогу под ногами разбирали все интуитивно, приглядевшись к темноте. Нас ввели в пахнущее сыростью и цементом помещение, полое изнутри, всего лишь тонкие алюминиевые пластины на арматурах. С две дюжины драконов, кто-то в черных костюмах, кто-то в потрепанной одежде и жилетках, демонстрирующих татуировки с мифическим ящером на плечах. И, конечно же, сам Джиён, стоящий по центру, рядом с каким-то большим прямоугольным каркасом. — Ну что, покатались, освежились? — весело начал он. Сынри надменно, не теряя пока храбрости, повел головой. — Ты сделал это, чтобы убить меня? Что ж, я тоже молить о пощаде не стану. — У меня нет и в мыслях убивать тебя, Сынри, зачем ты так плохо обо мне думаешь? — успокаивающе проворковал Дракон, приложив одну ладонь к другой. — Я хочу, чтобы ты работал на меня, ты же знаешь. — Но я не собираюсь этого делать, и ты это тоже знаешь. — Для этого здесь и находится она, — кивнул на меня, довольный, Джиён. Как, он вот так раскроет свои карты? Или, понимая, что ничего не получается, изобразит раскрытие, а сам зайдёт с другой стороны? — Она меня тоже не уговорит, — хохотнул Сынри. Главарь сингапурской мафии щелкнул пальцами одному из своих людей, и тот, прихватив меня за локоть, повел вперед, к своему боссу. — Она и не будет… то есть… я попробую тебя уговорить, с её помощью. — Мне не понравился его леденеющий тон, и я опасливо на него покосилась. Джиён кивнул на каркас, что был рядом с ним, привлекая к нему внимание. Я стала приглядываться, постепенно осознавая, что это такое. Аквариум в человеческий рост, полный воды, стеклянный. — Ставка — Дашина жизнь, — посмотрел на Сынри, не на меня, Джиён. У меня в животе что-то заболело, стягиваясь. Ноги подкосились. Я загнано провела глазами по мужчинам. — О чем ты? — свел брови Сынри, посерьёзнев. — Мы поместим Дашу вот сюда, — постучал Джиён по прозрачной стенке, за которой не плескалась вода, потому что была налита под самую крышку. — Ну, на сколько ей хватит воздуха? Минута-две? Ровно столько тебе подумать. — Меня стало подташнивать. Он же шутит? Он же бравирует? Он же не убьёт меня? Утопит… Мне как будто сразу же не хватило воздуха, и я тяжело задышала. — Если тебе важнее быть свободным, ты оставишь её умирать в воде, а если согласишься работать на меня, то вытащишь. Всё просто, видишь? — Сынри молча смотрел на него. — Джи… Джиён, — шепотом смогла заговорить я. — Ты же не дашь мне умереть? — Он посмотрел на меня. Черные пустые глаза, на губах улыбка. — Джиён… — Ты сам не убьёшь её, — попытался расслабиться Сынри, выжав нервный хохоток. — Ты не сможешь смотреть, как она тонет. — Почему же? — вернулся к нему Дракон. — Да ты же влюблен по уши! — указал на меня Сынри и повертел головой, будто призывая всех в свидетели. — Весь Сингапур знает, да даже на Филиппинах уже судачат о том, что Дракон потерял голову и носится, как с писаной торбой, с какой-то девчонкой. — Джиён легкомысленно его слушал, с блаженством на лице. — Ты поднял весь город, пересравшись, что она от тебя сбежала! — Ох уж эта преувеличивающая людская молва, — взмахнул рукой в воздухе Джиён. — Ты не убьёшь её, так что забудь о том, чтобы я стал драконом. — Ну, на меня надейся, а сам не плошай, — засмеялся главный Дракон. — В общем, я предупредил: если ты её спасаешь, то становишься моим человеком. Если нет, то мы забываем все разговоры на этот счет, и я к тебе больше не пристаю. Вроде бы всё доступно объяснил. И учти, обмануть меня не получится, потому что Даша никогда не покинет Сингапур, если ты её спасешь, и при малейшем твоём ослушании — умрет она. — Ещё один щелчок пальцами. Мужчина позади аквариума подставил к нему широкую лестницу, а тот, что держал меня, потащил к ней. — Джиён, что ты делаешь?! — крикнула я, срываясь. — Джиён, прекрати этот спектакль! Ты же говорил, что не убьёшь меня! — Я мало верила в самоотверженность Сынри, поэтому сейчас, борясь за свою жизнь, всё-таки понадеялась на решение Джиёна. — Ты же говорил… — Я много чего говорил, Даша, очень много, — достал он сигарету и закурил, осмелившись поднять взгляд и встретить мой. Я вырывалась, поэтому подоспел ещё один охранник, подхвативший меня и помогающий затащить меня наверх. — Джиён, прекрати это, — прошипел Сынри. Туфли с меня слетели, я пыталась упираться ногами, но руки до синяков крепко держали, приподнимая меня и уволакивая. — Так вот о чем это было, — пытаясь не выглядеть жалко, если это, на самом деле, мой последний час, собралась я, хотя тело знобило, и сознание терялось. — Вот к чему ты говорил про ложь… Что ж, скажи мне напоследок в глаза, скажи, что будешь спокойно спать, прикончив меня, и что тебе всё равно сейчас! — Он ничего не говорил, но смотрел не отрываясь. — Джиён, отпусти её! — крикнул грозно Сынри, но его как будто не существовало третьим. Глаза, две пары, мои и Джиёна, жгли друг друга, одни огнем, другие льдом. — Ты чего-то ждёшь от меня? Раскаяния, жалости, справедливости? — подошёл к лестнице Джиён, глядя снизу вверх. Он убьёт меня. Я видела это в его глазах. Репутация. Все думают, что он влюблен. Даже я так не думала, но люди… из-за их сплетен, он хочет избавиться от меня. Но разве, будь я его слабостью на самом деле, нужно было бы от меня избавляться вот так? Я не понимаю, я ничего не понимаю! Я только хочу выжить. Нет, пусть даже умру, но не так мучительно, я не хочу задыхаться и тонуть, мне страшно, до безумия страшно! Я не хочу в эту воду… воду, в которой сольются бассейн и пролив. Нет, никогда они не станут одним целым. Я заплакала, ощущая спиной, как меня подтащили к краю. Дракон улыбался, сдержано, но спокойно. — Я… я хочу оставить кое-что тебе, — прошептала я, чем несколько его изумила. Джиён приподнял брови, а я наклонила вперед голову, прошептав, сквозь сорвавшееся дыхание, сухими губами: — Я сказала, что не прощу тебя, если ты убьёшь меня… я не представляла это по-настоящему, а теперь вижу. Так вот, я прощаю тебя. Прощаю, что ты убиваешь меня ради себя, и со смирением отдаю за тебя жизнь. Держи мою душу, ты так её хотел! — Опускайте! — воскликнул он, обронив улыбку и отстраняясь. Меня бросили в аквариум и последнее, что я видела, это удаляющуюся, так быстро, будто бегущую, спину Дракона, уходящего в темноту. Набранный в легкие воздух был моей жизнью. Окунувшись с головой, я сразу же постаралась всплыть, но руки уперлись в стеклянную крышку. Между водой и ею не было и сантиметра расстояния, так что дышать будет совершенно нечем, когда запас воздуха иссякнет. Его бы хватило дольше, будь я спокойна, тренируй своё дыхание, но то состояние, в котором я упала в воду, не позволяло мне отдалять свой конец. Я билась о стекло со всех сторон, и моя паника выливалась в пляску святого Витта, только замедленную плотностью воды. Легкие начинало давить, как и всю меня. Никто меня не спасёт, Джиён ушел, а Сынри не поставит меня выше своей гордости. Можно ли описать то, что происходит в голове в последнюю минуту жизни? Будто мало было воды, я лила слёзы, хотя не чувствовала их. Влага и мокрость, от которых никуда не деться, навязчивые, липкие, удушающие. Я с бешеной скоростью вспомнила маму, отца, бабушек, дедушек, братьев, сестер, детство, юность, всё, абсолютно всё, но оно перешло в ужас, гадкий и неистребимый ужас того, что я умираю. Я больше не могла сдерживать позывы вздоха, хотя знала, что это будет финал. Мучительная боль разрывала голову и грудь, хотелось дышать, хотелось воздуха, хотелось жизни. Я не понимала, как могла хотеть умереть когда-то?! Это недопустимо, я столького не пережила, не испытала, не сказала людям… а сколько я уже пережила и выдержала?! Погибнуть после всего?! Я не хочу! Но я не могу больше, Господи, я должна сделать глоток. Приоткрытые губы впустили смерть сквозным потоком. Вода хлынула через нос и рот, превратившись в кошмар ада. Когда ищешь воздуха, а тебя до пределов забивает вода, вода, сплошная вода, запускает щупальца внутрь, в дыхательные пути, по гортани, и вот я словно ощущаю её желудком, но не могу выплюнуть, ничего не могу сделать, потому что она поглотила меня, затопила, потащила на дно. Я столького не сделала! Не стала женой, матерью, не попрощалась с родителями, не вернулась на родную землю, не заявляла смело о своих чувствах, не отдавалась Мино, когда у нас была возможность, не попыталась полюбить Сынри, пытаясь вместо этого сделать из него орудие мести, ничем не помогла Сынхёну. Сколько ошибок… Господи, прости Джиёна, ибо он ведает, что сделал. Мысли не смогли закончиться, они оборвались. Тьма победила.

Словно столетие спустя, я почувствовала себя. Первым же ощущением была пустота в легких, после чего я опять ощутила воду во рту, но перевернувшись на бок, получила возможность вылить её из себя, кашляя и отплёвываясь. — Джи… Джиён! — прокряхтела я, переворачиваясь обратно. — Он ушёл, всё в порядке. — Сквозь мутный взор от воды, что залила и глаза тоже, я пригляделась и увидела слегка намокнувшего Сынри. — Его нет здесь, не бойся. — Глотая смелее и смелее кислород, так что горло пересыхало и опять кашляло, я озиралась, находя нас с Сынри всё в том же старом и заброшенном ангаре. — Ты… ты… — Я выстрелил в стекло, чтобы не терять времени. — Руки тут же нащупали осколки. Огромная лужа и темный от влаги цементный пол вокруг. И больше ничего и никого, лишь мы двое. Сынри положил меня себе на колени, откачав и вернув к жизни. Я жива? Я жива! — Ты… — ещё раз сделала передышку я и договорила: — Ты теперь… дракон. — Да, я знаю, — с хмурой грустью отвел глаза Сынри, сжимая мою руку, которую отвел от битого стекла. — Свобода оказалась не в приоритете. — Ты поступился ею ради меня, — еле вымолвила я, не обретя сил после пережитого. — Ты хотела, чтобы я сделал иначе? — Он постарался улыбнуться. Не знаю, получится ли улыбнуться у меня? Иногда кажется, что подобные жесты испаряются из нас навсегда. Но я была благодарна Сынри, очень. Я не могла предположить, что он так поступит. — Спасибо, Сынри. — Надеюсь, теперь ты поняла, к какому монстру под крыло пыталась приземлиться? — Я на секунду забыла о Джиёне, и вот снова разговор о нем. До сих пор не укладывалось в голове, что он убил меня. Неважно, что я выжила. Он убил меня. — Эх, Даша, Даша, — приподнял меня повыше Сынри и, положив на своё предплечье мою голову, приобнял. — Всё плохо. — Может быть гораздо хуже. — Неужели? — Хочешь побыть в кубе, наполненном водой? — оживала я, возвращая, по крайней мере, сарказм. — Ладно, верю. Хуже бывает. — Я села, выпрямляя спину, но она не держала, и я наклонилась вперед, к вытянутым босым ногам, облепленным мокрым платьем. — Как самочувствие? — Более-менее. — После продолжительной паузы и некоторых соображений, я произнесла: — Хочешь, я тоже ради тебя поступлюсь свободой? — В каком смысле? — прищурился Сынри, потирая запачканный каплями крови галстук. — Ну, если твоё предложение ещё в силе, — напомнила я. Мужчина распахнул глаза, онемев. — В силе? — Если обычным женщинам нужно время подумать, то тебе нужно было отхватить приключений и люлей для верности? — заряжаясь присущим ему пафосом, пробормотал недовольно-язвительно Сынри. — Нет, если ты передумал… — взялась я вставать, но мою руку поймали. — Я не передумал. — Собрав волю в кулак, и пытаясь быть терпеливым, он повторил: — Ты выйдешь за меня? — Выйду, — кивнула я и улыбка, которую я успела похоронить, сама ко мне вернулась. — Я выйду за тебя, Ли Сынри, но не жди, что стану хорошей женой. — Так и я мужем буду негодным. — Зато любящим, — за него сказала я, потому что Сынри никогда не заявлял о чувствах. Моя огласка ему не понравилась, но, не став ничего говорить, он лишь сузил губы, попыхтел немного и добавил: — Ну, тогда и жена, главное, чтоб живая. — Неловко похмыкав вместо смеха, который ещё не мог вернуться при таких обстоятельствах, мы поднялись и побрели прочь, пытаясь выживать дальше, в условиях непреодолимого желания Дракона мешать этому. Или это мы, может, люди, умеющие чувствовать, мешали ему спокойно жить? Это мы, умеющие верить, жалеть и любить, привязываться и жертвовать, превращали его богатую и благополучную жизнь в выживание.