Мания приличия

— А ты можешь мне дать гарантию, что будешь отныне и до конца дней своих любить меня, холить и лелеять?

Супруг поднял лицо и посмотрел мне в глаза.

— Нет, не могу. Но я могу пообещать, что не брошу тебя, что бы ни случилось, и если ты захочешь оставить меня, то я отпущу. Неужели и этого мало?

Я смотрела на него бесконечно долго, ища доводы за, аргументируя сама для себя, что это прекрасное предложение, и я должна пойти на сделку с совестью, но что-то не могло во мне переломиться. Я хотела разрешить ситуацию с мнимой беременностью, сделать тест, съездить к врачу. И если во мне ребёнок Дракона, то Сынри незачем об этом и знать.

— Я хочу уйти в монастырь, совершить постриг.

— Постриг? — в ужасе расширились его глаза. Он опять взял заботливо мою косу. — Нет, пожалуйста, Даша, оставь свои волосы, ненормальная, не губи ты себя!

— Да это не буквально, в наших монастырях, как в буддийских, на лысо не стригут. Срезают пару прядей, и всё.

— Даша, я прошу тебя…

— Лучше уезжай, Сынри. Просто уезжай, — пробормотала я, погладив его по щеке и он, шмыгнув носом, поднялся с колен, отряхнул их, сунул руки в карманы и медленно, очень медленно вышел из сарая. В обед мама всё приговаривала «уберёг тебя Господь», а мне так и хотелось её поправить: «Нет, меня уберёг Джиён». Конечно, скажи я так, она бы заметила, что Джиёна мне послал Господь, на что у меня тоже было возражение — это Джиён послал Господа, давно, далеко и надолго.

Пока я помогала маме готовить, Сынри собрал вещи и, отказавшись поесть на дорожку, вызвал такси, в которое загрузил свой чемодан. Я вышла проводить его, но не нашла подходящих слов. Он тоже ничего не стал говорить, но вдруг сунул мне в руку свою пластиковую карту. Я посмотрела на неё и, осознав, что это значит, попыталась вручить её обратно. Но он уже забрал свою ладонь. Я потянулась к его карману, но он отвёл моё запястье. Я нахмурилась.

— Пароль ты знаешь, пользуйся.

— Мне не нужно от тебя денег.

— А мне не нужно от тебя благородства в этой дыре, я без тебя вижу, что и кому нужно. На этой карте около двух миллионов, хочешь — купи себе Петухово, хочешь — не работай до конца жизни.

— Сынри…

Он отвернулся, открыв дверцу такси, подставил щёку для поцелуя, который я несмело нанесла, сел в машину, и она покатилась вниз с холма, увозя мою последнюю связь с Сингапуром. Или не последнюю? Я положила ладонь на живот.

— А когда он вернётся? — спросила мама, вытирая руки о передник.

— Никогда, мам.

Её лицо вытянулось, и я пожалела о том, что вот так прямо сказала, но не стала ничего добавлять в оправдание, продолжив:

— Всё в порядке, мам. Так нужно. Вечером я объявила и ей, что хочу уйти в монастырь, чем довела до слёз. Когда же я прекращу вызывать горечь и страдания у дорогих мне людей?

Ближайший был Могочинский, Свято-Никольский. Туда полдня езды на машине, потом переправа через Обь на пароме. Я была там несколько раз, давно. Монастырь относительно новый, ему лет тридцать с небольшим, в отличие от старинных, сохранившихся с царских или имперских времён, этот построили в новейшее время, в эпоху развала Союза, на общественные деньги и пожертвования. Там вроде прежде была фабрика лесозаготовительная, но вот, возрождалось православие, промышленность беднела, и обменялись. Из последнего посещения, лет семь или больше назад, я помнила там старуху монахиню, чудную, у неё вся стена в комнате была увешана иконами и их репродукциями, а одну она называла фотографией Иисуса, и когда у неё уточняли, как же так — фото? — она уверяла, что да, единственный прижизненный снимок Христа.

Лёжа ночами теперь и обдумывая своё будущее, я с трудом представляла себя в подобном обществе. Раньше у меня был другой характер, смиренный и покладистый, я бы улыбалась таким странностям и всё. Сейчас же я наверняка не выдержу и начну доказывать, какая это большая глупость, и что это нелогично, неразумно, и быть такого не может. Что же мне делать? Искать монастырь поудаленнее? Я прекрасно знала, что сначала нужно около года пробыть трудницей, потом возьмут в послушницы, а до пострига очень и очень далеко. Конечно, с отцом-священником это исправить довольно просто, могут сократить сроки «практики», поставят зачет автоматом. Но всё равно каждый монастырь требует справку о состоянии здоровья, а для этого нужно пройти медосмотр…

А мои приступы дурноты по утрам повторились ещё дважды. Наступил май, близился День Победы, и моего окончательного поражения. Никаких месячных не пришло, мне всё стало ясно — куда яснее? — но из природного упрямства я всё равно поехала в женскую консультацию, мечтая услышать: «Попейте успокоительное, и всё пройдёт, это у вас от нервов». Вместо чего-то подобного я покинула больницу со справкой «беременна», срок около трёх с лишним недель. Прекрасно, лучше не бывает! Даша, ты молодец, добилась всего в жизни: проебала девственность, любимого, счастье, мужа-миллионера, возможность уйти в монахини и молодость. Потому что материнство — это конец жизни для себя и начало жизни ради другой жизни. Я не представляла, как сообщу обо всём родителям. Они потребуют Сынри обратно, а я и признаться-то не решусь, что это не от него. Хотя папа догадается, я думаю. Мы с ним решили, что тот наш первый после воссоединения разговор был исповедью, тайны которой нельзя разглашать. Я купилась на это, запоздало поняв, что назвав это исповедью, папа принял все мои грехи на себя. Взявшись спорить, чтобы вернул мне мои грехи обратно, я его довела до колик от смеха. С кем поделиться? Как облегчить душу?

Вернувшись из Томска со справкой, я сидела на платформе, приехав в Петухово на электричке. Народ разошёлся, а я всё не решалась идти домой. Достав мобильный телефон, на счёт которого положила побольше денег, я вертела в руках визитку Сынхёна. Я не должна этого делать. Зачем мне это? Зачем ему это? Даша, убери, убери его номер! Вместо этого большой палец перенёс цифры с бумажки на экран. Дура, хоть вызов не нажимай! «Нажать». Сделано. Дура. Чего ты хочешь, Даша? Ты беременная или блондинка в климаксе? С сопутствующими симптомами постменструального синдрома, которого у меня не может быть ещё месяцев девять.

— Алло? — От глухого и басистого «ёбосэё»[29] я почти вздрогнула, но сразу же ощутила радость.

— Привет, это Даша, — представилась я.

— Даша? — оживился голос. — Даша, как ты?

— Я… нормально. В общем, я в России, мы с Сынри расстались…

— Ты со своего номера звонишь? — спросил меня торопливо Сынхён.

— Да, я… — Раздались гудки сброшенного звонка.

Я ошалело уставилась на экран. Это что такое? Если я больше не жена олигарха, то со мной и разговаривать не о чем? Телефон запиликал, показывая, что Сынхён звонит мне сам. Я скорее подняла:

— Алло?! — Пока я не знаю номера твоей кредитной карты и не могу оплачивать твои счета, позволь не дать тебе разориться на международных беседах.

Я одновременно улыбнулась и немного оскорбилась.

— С чего ты взял, что я разорюсь?

— Ты сказала, что вы расстались с Сынри, без него, если не ошибаюсь, ты была… бедной студенткой. Кроме того, сомневаюсь, что ты позвонила бы мне просто так. Что-то случилось?

Мне моментально делалось лучше от этого диалога. Я поняла, как соскучилась по Сынхёну, по его шуткам, странностям, придурковатости и по его покровительственному, отеческому отношению ко мне. Несмотря на то, что я обижалась за роль замухрышки и жертвы, я понимала, что ему, чтобы вылазить из своей депрессии и крепнуть, нужен именно кто-то вроде меня, кому надо помогать, ради кого надо становиться сильным и героическим. Я в какой-то мере спасала Сынхёна, а он меня.

— Обещай, что не расскажешь Джиёну, хорошо?

— Заговор против Джи? Мне нравится. Жарь, дочь.

— Ты станешь дедушкой, — разглядывая справку с «диагнозом», заявила я. Повисла тишина. Какое-то кряхтение по ту сторону, не то ухмылки, не то сдержанный кашель.

Потом вновь возник бас Сынхёна:

— Что ж, с дедушкой всё однозначно, а кто papa[30]? — с ударением на вторую «а» произнёс он.

— Угадай.

— Дай подумать. Святой дух?

— Почти. Его полная противоположность.

— Дьявольская плоть? Что ж, под это описание подходит миллиарда три подозреваемых. Однако решусь поставить на Квон Джиёна. Не потому, что верю в его удаль, а потому, что знаю твою избирательность.

— Я его для этого не избирала, это произошло случайно. А впрочем…

— Вот и я думаю, что с Джи скорее «впрочем», чем «случайно». Вот же reptile, salaud[31]! Почему ты не хочешь говорить ему об этом?

— Он обещал выкосить где-то пятую часть населения планеты, если у него родится ребёнок. Я не хочу развязать третью мировую войну. А если серьёзно, то просто хочу иметь от него хоть какую-то тайну. И не хочу забивать ему голову лишними проблемами. И опасность к своему ребёнку притягивать не хочу. О, смотри-ка, причин так много…

— Вы из-за этого разошлись с Сынри?

— Косвенно. Я ему говорить ничего не стала, поняла, что не в силах признаться о чужом ребёнке.

— Ладно, нравственную часть обсудим после. Тебе что-нибудь нужно? Нужна помощь, деньги, что-то ещё?

— Нет, Сынхён, спасибо, из этого мне ничего не надо, я только хотела поделиться с кем-нибудь. То есть, не с кем-нибудь, а именно с тобой. Ты первый, кому я сообщаю об этом.

— Какое счастье, что употреблять сверх меры бросил полгода назад, а то у меня почти создалось ощущение, что отец я, но не могу вспомнить, когда нахулиганил.

Я засмеялась.

— И когда мне ждать внука или внучку?

— В январе.

— Я захочу посмотреть на него. И на тебя. Незаметно от Джи это будет затруднительно, если ты будешь в России…

— Знаешь, у меня всё-таки есть одна просьба, — вдруг осенило меня, и я его перебила.

— Да?

— Есть одно русское дурацкое произведение, об алкоголике-интеллигенте…

— Хочу его прочитать!

— Нет, оно действительно дурацкое. Но не в этом суть. Оно называется «Москва — Петушки». Главный герой едет из Москвы в населённый пункт Петушки, где у него любовница и ребёнок. Но он напивается настолько, что не замечает нужной станции и возвращается обратно в Москву, так и не побывав у них, тех, к кому ехал. А в Москве, как обычно пьяного, его убивают. Этому произведению поставили в Москве памятник, две скульптуры: почти не стоящий на ногах выпивоха и неподалёку не дождавшаяся девушка с косой. — Сынхён внимательно молчал. — Я хочу в Сингапуре памятник, можно?

— Памятник? — разразился вежливым и удивленным хохотом Сынхён. — Почему бы и нет? Тут полно всякого… жирная птица Фернандо Ботеро, подражание Дали, прыгающие с набережной мальчики в бронзе от Чонг Фат Чонга…

— Я знала, к кому обращалась. Кто ещё знал всё об искусстве?

— И что будет изображено?

— Две скульптуры. Дракон, а неподалёку девушка с косой.

— С косой? В Сингапуре?

— А почему нет? В твоей любимой Франции, между прочим, есть статуя Анне Ярославовне, русской княжне. С косой. Называть композицию «Сингапур — Петухово» не надо, но что-нибудь вроде залога дружбы с Россией же можно?

— Тогда почему Сингапур представлен не мерлионом?

— Сам знаешь, почему.

— Я-то да… — Сынхён оборвал себя и, сообразив, сказал: — Мы поставим его поближе к ROM[32]. Свяжем с любовной историей. Что-нибудь вроде принцессы и чудовища. Коса зайдёт под Рапунцель.

— Тоже неплохо, в принципе, мне всё равно, какую историю ты сочинишь. Главное, чтобы Джиёну на глаза почаще попадалось.

— У него во дворе поставить?

— Слишком навязчиво.

— Согласен, что-нибудь заподозрит, — мы засмеялись. Успокаиваясь, Сынхён пообещал: — Я обязательно займусь этим, ты не представляешь, как мне нравится эта идея! Найти бы дельного скульптора только. Я буду держать тебя в курсе дела. И ты меня тоже держи, ладно?

Я дала взаимное обещание, и мы распрощались. Убрав телефон, я ощутила прилив сил, радость и спокойствие. Солнце пригревало, кедры шумели макушками на несильном ветру где-то на высоте. Поднявшись, я спустилась на дорогу и пошла через лес к посёлку.

Понедельник, Ваня и Настя ещё в Томске, младшие в школе. Мама, должно быть, дома с бабушкой и дедушкой. Отзову её в сторону и скажу, что жду ребёнка. Одно в моей семье было неистребимо и прекрасно: в ней всегда радовались хорошим новостям и новой жизни, и не обращали внимания на финансовые трудности, недостаток средств или тесноту. Это я тут, горе-королева, приехала из удобств, и никак не могла пока привыкнуть вновь жить без условий, делить с кем-то маленькую спальню, толкаться с кем-то, не иметь возможности уединиться. Я вспомнила о Хадиче, как она там? Как поступил с ней Сынри? Выгнал? Как я могла не поговорить с ним о ней! Прогулка подходила к концу, я взбодрилась, ощущала лёгкость в теле. Сегодня обычная слабость и тошнота не беспокоили, и от хорошего самочувствия настроение сделалось приподнятым. Я плавно, со скрипом и ломкой, но привыкала к той судьбе, которая была у меня до Сингапура. Когда-то я умела здесь быть счастливой, а потом, попав в бордель и неизвестное государство, считала себя несчастнейшей и погибшей, но после, в результате, выяснилось, что там я могу быть ещё счастливее, чем была до этого, что отчаиваться не стоило, что ждали такие повороты событий, которых никто не мог предречь. И вот опять я меняю место, людей вокруг, и временами кажется, что счастье и будущее разрушены, что дальше — только хуже. Но разве не так же размышляла я в Сингапуре? Как рано мы отчаиваемся, как быстро мы сдаёмся, как любим унывать, а не присматриваться вокруг, чтобы найти нечто… некое нечто, которое есть в любом уголке Земли, я уверена, лично наше, особенное, способное спасти нас, успокоить, преобразить и сделать счастливыми.

Я поднялась на холм со стороны станции с этими позитивными мыслями, готовая к новым битвам и сражениям за свою жизнь, ведь теперь от неё зависела ещё одна, крошечная, но уже такая мною любимая. Ветер перемен тормошил мои волосы, он нёс что-то необычное, и этим могло быть, что угодно. Разве не вся наша жизнь — необычна? Разве повторяется дважды один и тот же день? Разве обычны рассветы и закаты, пение птиц и лай собак? Да, мы привыкаем ко всему, и только от перемен и чего-то нового страдаем или радуемся. Но в нашей власти раз и навсегда понять, что страдать или радоваться — это наш выбор, наша точка зрения, и воспринимать что-то с радостью наше сердце способно ежедневно. Даже если оно уже было, случалось, происходило, принадлежало нам, оно не стало обычным, оно — часть нашей жизни, и делать из этой части серое и неприметное, значит, превращать постепенно в серое и неприметное всю свою жизнь.

У нашего забора стояла незнакомая машина. Это не папина старая «нива», кто это к нам в гости пожаловал? Приближаясь, я увидела на лавочке за ней два контура. Ноги стали вязнуть в земле, не смея приближаться. Но меня заметили, и я двинулась дальше, стараясь держаться отстранёно. Остановившись в нескольких шагах, я посмотрела на Сынри, поднявшегося мне навстречу. Рядом с ним сидел дед, дымя сигарету. Они не могли ни о чём говорить, но само их бессловесное объединение меня едва не рассмешило. Я сжала ремешок от сумочки на плече.

— Ты зачем здесь?

— Я подумал, раз ты сама дура, тебе нужен кто-то, кто за тебя адекватно будет мыслить.

— Хорошее начало хорошего разговора, — с иронией заметила я. — Начал с оскорбления.

— Это не оскорбление, это факт. На правду не обижаются, ты же ратовала за честность?

— Ну, допустим. И на что тебе дура?

— Вразумлять, — хмыкнул Сынри.

— Ты всё равно сейчас сам отсюда уедешь.

— С чего бы это?

Дед посмотрел на нас разок и, ничего не поняв, перевёл глаза на козырёк церкви напротив:

— Подкрасить бы надо, и крыльцо чуть осело, после зимы-то.

— С чего бы?

Я сделала глубокий вдох и, протягивая ему справку из консультации, опустила руку. Там же всё на русском! Что ж, жизнь вынуждает меня это произносить:

— Я жду ребёнка. От Джиёна.

Сынри вспышкой блеснул зрачками и, вытянувшись, остолбенел. На шее стала видна дёргающаяся артерия. Пульс у него участился. Замершие, мы смотрели друг на друга. Захочет ударить меня, или эти методы уже не работают? Будто очнувшись, Сынри мотнул головой и потёр лоб большим и указательным пальцами:

— Вот грязный ублюдок… — прошептал он своим ботинкам, к которым опустил лицо. — Он что, гондоны натягивать не умеет? Что ж за мразота эта тварь! — И, вдруг обреченно засмеявшись, он закинул голову назад, посмотрев на небо. — Всё возвращается на круги своя. Всё началось с беременности Вики, и вот, теперь ты на её месте?

— К счастью, я не на её месте. Я у себя дома, и я убью каждого, кто хотя бы попытается предложить мне аборт.

Муж… То есть, Сынри… Не знаю, стоит ли мне ещё называть его так? В общем, Сынри прямо посмотрел на меня.

— Я не предложу тебе аборт.

— Естественно, твоего мнения тут не спрашивали, — отвернулась я, поглаживая капот машины, в которой сидел водитель. На этот раз Сынри не брал такси, а нанял в аренду личный автомобиль бизнес-класса.

— Знаешь, где я был и что делал?

Я пожала плечами, не выказывая заинтересованности.

— У Вики. — Голова моя приподнялась, как у гуся, услышавшего шум. Сынри сумел завладеть моим вниманием. — Я предложил ей двухкомнатную квартиру в её городе и полмиллиона рублей за сына.

Стеклянными глазами, опешившая, я даже не моргала, но не могла не поторопить:

— И что же она? — Сошлись на двушке и миллионе ровно. Умеет торговаться, паршивка. — У меня едва не началась новая волна дурноты, как-то гадко и до озноба мерзко стало от понимания того, что мать… согласилась… продать своего ребёнка?! И… и за эту девушку, за эту личность я пережила всё, что пережила? За жизнь ребёнка, которую даже его мама оценила деньгами? Я, видимо, исказилась сильно в лице, потому что Сынри с волнением в меня вгляделся.

— Где он? Где мальчик?

— В моей сеульской квартире. С Хадичей. — Сынри подошёл ко мне.

— Надо же, без единого гвоздя сделана, — вклинился дед, по-прежнему рассматривая церковь. — И до сих пор стоит. Почти полтора века! Умели раньше делать…

— Даша, — продолжил Сынри, осторожно кладя ладонь мне на талию. — Мы, кажется, квиты? У меня груз прошлого, у тебя… тоже теперь есть приданное, — улыбнулся он, кивнув на мой живот.

Я расслабилась, поняв, что он и не думает распускать руки и злиться. Попробовал бы он меня сейчас ударить! Я бы быстрее Вани отхватила кусок забора и гнала его до китайской границы.

— Пока я был в Сеуле, меня многие спрашивали, где моя жена. И сестра, и родители, и друзья… Тем, кому я в порыве обреченности сказал, что мы расстались, начали уверять, что брак был ошибкой, что всё правильно теперь сделали, что ты не для меня, много всяких нелепостей… На каждые их слова об ошибке, я продолжал думать: «Но она должна быть моя». — Сынри тронул мою щёку, наблюдая, отстранюсь я или нет. Я не отстранилась. — Ты можешь называть это капризом, или желанием иметь то, что не даётся, потому что я привык получать всё. Возможно. Пусть источником моего желания будет привычка иметь всё, чего захотелось. Но я ещё ничего в своей жизни не хотел так долго.

— Хотел? — сузила я коварно глаза.

— Ты ждёшь признания в любви? Чтобы я заменил глагол?

— А почему бы нет?

— Потому что ты тоже этого не делаешь, — выставил мне претензию Сынри.

Я не сдержала смешок.

— А я должна?

— Ты даже не представляешь себе, сколько ты мне уже должна.

— Тоже мне, благородный рыцарь, я думала, ты меня на счётчик не ставил.

Он привлёк меня к себе ближе, заговорив полушепотом:

— С этими долгами очень просто рассчитаться… Тебя же не от меня на самом деле тошнило тогда, да? — Я неопределенно поводила глазами, нервируя его. Он нетерпеливо ждал ответа и я, снизойдя, кивнула. — А кто-то заверял, что мы даже не будем спать…

— Но ситуация изменилась.

— В каком месте? — Сынри аккуратно тронул мой живот.

Я поняла его намёк.

— Это ничего не значит, ты думаешь, что я не выживу матерью-одиночкой?

— Выживешь, но смысл?

— Смысл выживания?

— Смысл оставаться матерью-одиночкой?

Я чуть отодвинулась от него, прижавшись к капоту.

— Давай не будем о смыслах? Они у меня где-то вот тут, — указала я ребром ладони под подбородком.

— Давай не будем. Давай ты просто соберёшь вещи, и мы уедем.

— Куда?

— Твоему ребёнку нужен будет отец, а у меня есть мальчишка, которому нужна мама. Нормальная мама, а не которая продала его за отличные условия для своей шлюшной задницы.

— Ты предлагаешь лететь в Сеул?

— А разве не туда ты и летела? — улыбнулся он.

— Признаться, с тех пор многое изменилось. В прошлый раз я как-то не очень попала в цель.

— Но со второй попытки-то не промажешь? — веселее покачал головой Сынри. — Я проконтролирую.

Он протянул мне ладонь, предлагая вложить в неё мою руку. Вложить и согласиться с тем, чтобы вновь покинуть дом, родину, Россию. Когда-то всё это казалось таким страшным, необратимым. И теперь очередная возможность изменить направление судьбы. Третья страна, страна, о которой я и мечтала ещё год назад, в которую я летела на экскурсию, на недельку. Сейчас мне предлагают там квартиру, мужа, двух детей. Сыну Вики нужна мать, Сынри прав. И нашему с Джиёном малышу тоже нужна полная семья, но она не может состоять из меня и Дракона. Сеул… Конечно, там намного больше шансов увидеться с тем, кто дорог, чем тут, в Петухово. Тут вообще никаких шансов, ни на что. Верю ли я ещё в воссоединение с Джиёном, в его необходимость? Планы на монастырь отпали вместе с подтверждением беременности, но любовь к Дракону… Отпадёт ли когда-нибудь она?

Я провела ладонью по животу, ещё совсем ровному. По крайней мере, мне вернули душу, она во мне снова есть, живая, несгибаемая и заставляющая бороться со всеми проблемами и препятствиями. Улыбнувшись, я медленно положила свою руку в ладонь Сынри, и он облегченно выдохнул. Почему бы и не в Сеул? Ведь я летела именно туда. Полёт затянулся на одиннадцать месяцев, так долго это расстояние могла преодолевать только черепаха. Или девушка из глубинки, упрямо стремившаяся к мечте, вылившейся в желание выжить и стать счастливой. И девушка смогла. Не потому, что была умной или обладала сверхспособностями, а потому, что верила, надеялась и любила. Ну и… была приличной. Соблюдайте приличия, даже там, где кажется, что их нет, и кроме вас никому до них нет дела. Приличия есть всегда, соблюдайте, и вы никогда не пожалеете об этом.