Мания приличия

Единство

Тэян уехал достаточно быстро. При Джиёне он со мной не говорил, решил с ним какие-то свои дела и отчалил, скорее всего туда, где я была совсем недавно, и куда мне вновь светило вернуться, если я не выполню просьбы своего владельца. Почему Тэян считал, что тот обманет? Какой ему в этом смысл? Выгоды — никакой, забавы — тоже мало. Я крутила так и этак предупреждение, дарованное мне, но не могла найти ему обоснования и подтверждения. Чтобы не путаться под ногами и не выглядеть неприкаянной, я ушла на кухню готовить ужин, и за этим занятием рассуждать обо всем. Через несколько минут Джиён вошёл следом, не сказать, что инспектируя, но поглядывая, чем я занимаюсь.

— Ну, как тебе Сынхён? — спросил он и прошёл к столу, сев на угловой кожаный диванчик. — Сынхён? — не оборачиваясь повторила я. — В каком смысле? Внешне или по поведению? — Вообще, — я услышала доставаемую сигарету. Хотела попросить не дымить в доме, но вовремя остановилась. Это его дом. И даже я пока что принадлежу ему, хотя это и нарушает любое международное право о свободах человека. Но теория — это одно, а по факту в нашем мире цивилизация мало где шагнула дальше древности. Материально развиваемся, в отношениях же между собой стоим на месте. — Он странный, — работая ножом, пожала я плечами. — Я не понимаю, зачем он доводит себя до такого состояния? Он выглядит очень умным мужчиной, способным осознать вред наркотиков, однако употребляет их… — Это от скуки, — Джиён закурил и замолчал. Я повернулась и посмотрела на него. — Губить себя от скуки? Ничего себе развлечение! — Если ты не заметила, то все развлечения сводятся либо к тому, что губишь себя, либо к тому, что губишь других. — Неправда! Есть и другой вид развлечений: прогулки, книги, беседы с друзьями, спорт. Это никому не вредит! — Джиён устало посмотрел за окно, на горизонт. Он даже не хотел спорить. По нему было видно, что он просто не считает перечисленное мною весельем. Я поняла, какую разницу он делает между моим списком и их. — Ты хочешь сказать, что от этого не получают непосредственного физического удовольствия? — Ты уже начинаешь сама соображать, — улыбнулся он и вернул взгляд в кухню, и на меня, как на предмет её интерьера. — Да, есть сотни вещей, которыми можно занять себя, но нормальное расслабление, удовлетворение и наслаждение дают лишь секс, выпивка, травка. — Ты говоришь только о теле, а душа от этого ничего не получает. Душе нужен иной досуг. — А-а, — протянул Джиён. — Ты всё о ней, об этой невидимой субстанции, существование которой не доказано. — Как это — не доказано? А за счет чего же мы живем? — насупилась я. — Сердце, мозг, еда, воздух, вода. Мы биологические организмы, Даша. — Ты даже не хочешь попытаться поверить в её реальность! — А ты даже не пытаешься задуматься, чтобы аргументировать свою веру, — выдохнув клуб дыма, наркоторговец и рабовладелец продолжил: — Ты можешь обвинять несовершенство мира в своих и чужих бедах, но большинство виновато во всем само, из-за своей глупости и вот такой же безотчетной доверчивости. Приведем простой пример, не связанный с религией. Скольким женщинам на земле мужчины говорят, что их любят? Каждой второй. Большинство из них тут же верят этому и отдаются. А были ли какие-то доказательства любви? Что-то подтвержденное фактами? Допустим, в течение какого-то времени тратимые деньги, ухаживания, преданность, помощь. Нет. Более того, этот объяснившийся может начать бить эту бабенку, пить и не слушать никаких её просьб, брать у неё деньги, изменять ей. Но потом он снова говорит «я же люблю тебя!», и всё, баба поплыла и простила. Вот она, сила неаргументированной веры. Ты опять скажешь, что чувство не должно никак быть связанно с материальным? Что физически человек может вести себя, как тварь, не тратиться и не делать подарков, но любить? Что это, как не дебилизм, Даша, скажи мне? Религия — это ответвление политики, а вся политика направлена на манипуляцию массами, а кем удобно манипулировать, как не наивными простачками, которых убедили в том, что ничего — вообще ничего — не нуждается в уликах и доказательствах. Такие как ты отпускали бы на свободу серийных убийц, если бы они говорили «простите, я обещаю так больше не делать». Голову, Даша, включи голову. Сначала покажется тяжело, но потом привыкнешь и обнаружишь, что жизнь становится легче, потому что не вляпываешься в конкретную задницу со своим наивняком. Я немного поникла от его отповеди. С чем-то я ещё хотела поспорить, но его пример с наивными женщинами, которые и меня саму иногда поражали, попал в точку. У нас в деревне было несколько таких семей, где мужья десятилетиями пили и били жен, гоняли их, пропивали деньги, не работали, а потом приходили со словами «прости» и «люблю» и их принимали, и всем соседям рассказывалось, что они же любят друг друга. Неужели Джиён прав, и дело тут не в умении прощать, а в слепой вере? — Но ты сравниваешь веру в Бога с верой обычным мужчинам, — сделала я поправку, не сдаваясь. — А ваш Бог — разве не мужчина? — он затушил бычок в пепельнице, не став его плющить, а просто потыкав и положив. — Нет, наш Бог не имеет половой принадлежности… — Иисус не был мужчиной? — удивленно и с насмешкой приподнял бровь Джиён. — Он-то был, но Бог-отец и Святой Дух… — Стоп, у вас три бога? — Нет же, один. Просто… ну, они составляют единство: Бог-сын, Бог-отец и Святой Дух. — А-а… это как в индуизме? Брахма, Вишну и Шива: бог-создатель, бог-хранитель и бог-разрушитель? — Да нет! У нас это один Бог, отвечающий за всё. — Ты сказала Бог-сын и Бог-отец — это явно мужики. А Святой дух — это что? — Бог-отец — это образно, как создатель, это не значит, что он мужчина… — Однако его называют именно отец? По-моему достаточно прямолинейно. Так что с Духом? Он из себя что являет? — Ну… это то самое, что во всем, что присутствует везде… Святой дух — это каждая частица мира. — А Бога-отца и Бога-сына нигде нет? — я почти въявь ощутила, как зашевелились мои извилины. Я должна найти обоснования и ответить на все вопросы! Но почему мне самой так трудно это даётся? — Есть. Вот тело Христово мы получаем на причастии, таким образом мы с ним соединяемся как бы… — Вы жрёте хлеб, но считаете это классным, потому что представляете, что жрёте типа, который умер два тысячелетия назад, — Джиён поднялся, поморщившись. — Меня сейчас своротит от этих боголюбов. Я извращенец, но до такой шизофазии мне далеко. Позови, когда ужин будет готов, — и он быстро вышел, не дав мне ничего ему противопоставить. С одной стороны я понимала, что Иисус — не человек, но жил-то он, как человек, значит тело его — человеческое, ведь он соединял в себе мирскую и божественную сущности. Что же мы, в самом деле, едим на причастии себе подобного? Да и я всегда задавалась вопросом, как это хлеб превращается во что-то другое? Я же четко вижу, что он остаётся сам собой. И эта загадка о том, что Бог-отец и Бог-сын — одно и то же. Как что-то может само себя породить? Нет, Бог всё может, для этого и нужно всего лишь верить… а Джиён хочет, чтобы я это как-то представила и объяснила. Нет, я не могу, я не знаю! Я сама не понимаю половины из того, что составляет собой христианскую религию, но раньше мне было спокойно с этим, я не задумывалась. За ужином мы с ним почти не говорили. Он быстро поел и ушел к себе. Я прибралась на кухне и тоже отправилась в выделенную мне комнату. Моё сознание разбухало от желания доказать что-то Джиёну, привести какую-то стопроцентную аргументацию, но ничего не находилось, мне нечего было ему сказать. Приводить в пример чудеса многовековой давности? Он раздавит меня тем, что я сама этого не видела. Как вообще заставить кого-то во что-то поверить, если он не верит ни во что? Даже время не властно, если друг детства, с которым он дружил десять лет, променял его на девушку, с которой только-только познакомился. Я могу пробыть с Джиёном и десять, и двадцать лет — чего совсем не хотелось бы, конечно — ведя себя нравственно и прилично, но и это тоже не вернёт в нем веру в людей. Неужели пытаться исправить его бессмысленно? Утром приехал Мино. Стоило мне его увидеть, как внутри что-то защекотало, и по коже пошел приятный в сингапурской жаре холодок. Руки были в карманах отутюженных брюк, сверху белоснежная рубашка, но уже другая, у той были не такие пуговицы (я это запомнила?!). Он прошёл рядом со мной, возвышаясь и благоухая, и я едва не пошла следом, после приветствия продолжая спрашивать всякую банальность, вроде «как дела?». К счастью, с нами был Джиён, и он послал меня принести кофе и перекусить. Я внеслась на кухню и вцепилась в турку. Да что со мной? Почему мне так приятно смотреть на Мино, ощущать его присутствие? Это ненормально, я должна избавиться от слишком уж яростной симпатии к нему. Я всего лишь должна надоумить его, что не все девушки проститутки, и любовь существует, и вообще всё замечательно. Я подвинула стеклянную дверь и вошла с подносом на террасу. Джиён поглядел на меня, указав рукой вслед за взглядом. Понимая, что стала центром внимания, я переборола смущение и дошла до столика. — Тут выяснилось, что вы не купили Даше приличного платья, — он посмотрел на Мино. — Как же можно даме без платья? — тот послушно опустил лицо. Неужели он никогда с ним не пререкается? Кто-нибудь, кроме Сынхёна, смеет вообще с ним пререкаться? — Я думаю, что рано или поздно она может посетить какую-нибудь вечеринку, а там надо быть подобающе одетой. — Я не люблю вечеринки… — Джиён остановил мою речь драконьим взором. — Езжайте, купите выходной наряд, — он опять полез в карман за деньгами. — Ты будто не знаешь, как я ненавижу этот проклятый шопинг, — сдержано улыбнулся Мино и посмотрел на меня. — К счастью, с Дашей по магазинам ходить куда проще, чем с другими. — Да и нужно-то всего лишь одно платьишко, — шлепнул небольшую пачку денег мужчина об стол. — И в салон её свози. Пилинг-шмилинг, маникюр-педикюр. — Я не… — Джиён опять бросил на меня такой взгляд, что говорить после него казалось неуместным. — Ты точно завел в её лице только горничную? — поехала одна бровь Мино. Всё, я забыла, что хотела сказать. Я уставилась на его глаза и брови, едва успев выставить на столик принесенное. — По-моему, ты приводишь её в надлежащий вид для чего-то иного. — И надлежащий, и подлежащий, — посмеялся Джиён. — Ну а что? Почему бы в моём доме всему не выглядеть идеально? Я очень люблю ухоженных людей. — Всё-таки, если соберешься сменить обязанности Даши, предупреди её… — покосился на меня Мино. Он заботился обо мне? Иногда мерещилось, что ему меня жалко. — Да успокойтесь, ничего интимного мне от неё не надо. У меня вообще вечером свидание. — О-о, кто эта несчастная? — с иронией полюбопытствовал парень. — Что сразу несчастная? — Джиён обратился ко мне: — Не слушай, я вовсе никому не причиняю зла, и ни над кем не издеваюсь. Просто не склонен заводить серьёзные отношения. И почему-то девушки на это обижаются, — засмеялся он и, затихнув, попробовал кофе. — Недоварен. Я-то понимала, что в планах Джиёна было оставлять нас с Мино вместе, как можно дольше, как можно чаще, но я не могла рассказать об этом молодому человеку, поэтому он продолжал думать что угодно нехорошее по поводу трат на меня главы мафии. На этот раз он изначально воспринял более вдохновлено прокат по магазинам, уже зная, как быстро я определяюсь с чем-либо, но поскольку я ничего не понимала в моде и красоте с точки зрения мужчин, то полностью доверилась в выборе Мино. Сказав, что полагаюсь на его вкус, я дала ему свободу действий. Он привёз меня в небольшой салон-бутик, занимавший два зала на первом этаже невысокого здания. Это не было супермаркетом. — Если что, тут моментально подшивают по размеру, — пояснил Мино и проводил меня внутрь. Продавец-консультант явно видела его не в первый раз. Сколько же времени он проводил здесь со своей бывшей, что его заучили? И как часто она трясла его на покупки, если он знал все торговые точки Сингапура, как топ-менеджер всех отраслей? — Ну, веди, показывай, что ты считаешь для меня подходящим. — Когда он подвёл меня к вешалкам с полупрозрачными, короткими, обтягивающими (или всё вместе) красными и черными платьями, то я почему-то не удивилась, уже ожидая, что результат будет примерно таким. — Ты считаешь, что я буду в этом смотреться? — Это сексуально. Примерь, — коротко оповестил он. — А что, если попробовать другие цвета? — Лично мне не нравилась эта вульгарность ещё на уровне оттенков. Я не говорила даже о моделях. Мино нехотя посмотрел в сторону со светлыми нарядами. — Сиреневый или кремовый? — Как-то это… пресно, — парень отступил и поглядел на крайнее же платье с пышным низом до колен. — Они какие-то детские. Мы же вроде женственное что-то ищем. — Мино! — не выдержала я. — Женственность не обозначает пошлость и призыв к спариванию, — я указала на то, что он предлагал мне. — Женственность — это скромность и загадочность. Ну, где ты видишь загадочность вот тут хотя бы? — вытащила я вешалку с какой-то русалочьей сеткой, где открывалось больше, чем пряталось. — Разврат! — Ты спросила моё мнение — я тебе сказал, если не хочешь, возьмём другое, — а он категорически не хочет вступать в баталии, да? Я потрясла головой. — Дело не в этом. Почему тебя самого тянет на подобное? Заведомо же ясно, что ни одна хорошая девушка в такое не оденется. Почему принц выбрал Золушку? Она явилась на бал в светлом платье, вся такая воздушная и невинная, среди толпы размалеванных и расфуфыренных претенденток в принцессы. А лучшая была скромна. — Что я тебе могу на это сказать? — пожал плечами Мино, сунув руки в карманы. — Я не сказочный принц, — словно издеваясь над его словами, за его спиной проплыли два приземистых мужчины, видимо, ищущие, чем порадовать жен или девушек. Их возраст около тридцати позволял предположить что угодно. Типичные юго-восточные азиаты, коренастые, с желто-коричневыми лицами и грубыми плоскими чертами на них, одетые в цветные футболки и легкие серо-зеленые штаны. И на их фоне стоял он, статный, стройный, утонченный, в черно-белом. Он не сказочный принц? Если не он, то кто тогда вообще? — Давай попытаемся найти что-то, что понравится нам обоим? — О, ты умеешь находить компромиссы? — улыбнулся Мино. — В тебе открывается всё больше редких женских качеств. Обычно они считают, что есть два вкуса — изысканный, и не их. — Я не считаю свой вкус изысканным. У меня всего лишь своё представление о женственности. — И мы углубились в ряды одежды, каждый пытаясь найти что-то, что виделось ему приемлемым со всех сторон. Около часа мы выясняли, что сочетать скромность, сексуальность, красоту и непорочность фактически невозможно. Показывая друг другу то это, то другое, мы отсекли больше тридцати штук разнообразных платьев, которые давно бы удовлетворили даже самых капризных, но мы с Мино никак не могли найти то, что единогласно было бы принято нами. В финал вышли двое: обтягивающее, длинное и полупрозрачное светло-серебристое, почти белое, и закрытое сверху, с длинными рукавами, высоким горлом, но короткое красное. Мы взяли их и встали рядом, переводя взгляды с одного на другое. Я померила оба. Мино уверял, что сидят они на мне одинаково восхитительно. — И что будем делать? Я не могу выбрать. — Я тоже. Камень, ножницы, бумага? Или берем всё. — Но тебе хоть на чуть-чуть какое-то больше импонирует? — Чисто прагматически — в длинном неудобно ходить, — заметил парень. — Если смотреть на удобства, то в коротком и подавно неуютно. Чуть нагнулась — всё видно. — С практической точки зрения, — посмотрел на него, на красное Мино. — Теперь вот это мне нравится больше. При условии, что в нем обязательно будут нагибаться. — Ну тебя! — вроде бы и улыбалась, и хмурилась я. — Не пойду ни на какие вечеринки. Что ещё Джиён придумал? — Ладно, берем оба. — Нет, светлое! — Ну, Даша! — потряс коротким платьем Мино. — И это возьми. — Что тебе толку, если ты не собираешься со мной ни на какую вечеринку? Светлое. — Я эстет. У тебя красивые ноги, их должно открывать это платье. В любом клубе все засмотрятся, поверь мне. — Зная, что Джиёну, в самом деле, в голову может взбрести что угодно, или они спонтанно с Сынхёном потащат меня куда-нибудь опять, я решила расхрабриться и обеспечить себя более надежным тылом. — А ты присоединишься ко мне, если я куда-то пойду? — Я? — задумался Мино, сменив игривый тон на более серьёзный. — Я не люблю тусовки и пьяные толпы. — Я тоже! Но, пожалуйста, если Джиёну захочется отправить меня куда-нибудь, не знаю, ради чего, ты составишь компанию? Мне было бы спокойнее в твоём обществе. — Если он позовет и это не будет противоречить его планам, — исполнительно сказал Мино, напомнив о том, что прежде всего он человек Дракона, и анархии в их рядах нет. — Мы же не можем с тобой созвониться, правда? — погрустнев, я кивнула, видя, что молодой человек расплачивается за две покупки. Мы не можем даже созвониться, и все общение проходит с участием, посредственным или непосредственным, Джиёна. — Поехали в салон красоты, — вывел меня из мыслей Мино, и мы отправились по следующим делам. Со мной не делали ничего сверхъестественного, просто привели в порядок. Подстригли кончики волос, уложили их, смазав какими-то лосьонами и спрыснув спреем, накрасили ногти на руках и ногах, повели на эпиляцию. Когда китаянка попыталась сделать мне эпиляцию совершенно везде, я начала сопротивляться, но в результате меня уговорили. В конце концов, после шока, испытанного из-за Теяна, я уже не так пугалась вторжений в столь интимную область, тем более, это была женщина. Вытерпев все процедуры, я выскочила к заскучавшему, но терпеливо ожидавшему меня Мино, ковырявшемуся в телефоне. — А Джиён сказал, во сколько мы должны вернуться? — парень покачал головой. — Тогда, можно тебя попросить? Если у тебя никаких дел нет, дай мне пройтись где-нибудь? Я безумно хочу прогуляться. — В общем-то, у меня достаточно свободный график, и я могу покатать тебя ещё около часа, — он посмотрел на время. — Что насчет набережной? — О, превосходно! Хотя из дома Джиёна вид открывается на бескрайние водные просторы, походить вдоль океана я не откажусь. — Это Сингапурский пролив. — Буду знать, наконец-то, — приняла я к сведению. Мино остановился возле машины и посмотрел на меня. — Ты первый человек, который не говорит «не умничай» или «ты зануда». — Странно… неужели не интересно узнавать новое? Ты столько всего знаешь об этих местах, а я не знаю этого. Почему бы не слушать и не запоминать? — Не так много людей ценит ненужную информацию, — мы уселись и тронулись. И как только Мино обитает в этом преступном мире? Он из хорошей и интеллигентной семьи — это очевидно. У него самого совсем иные понятия о жизни, и всё-таки он работает на Джиёна. Мы быстро долетели до побережья, вдоль которого был асфальтированный настил для пешеходов, которых было не так уж и много. От него вперед выдавались пристани и причалы, некоторые деревянные, напоминающие европейские гавани. Темнеющая вода была не очень спокойной, и дул ветер, пенящий её. Погода не совсем располагала к прогулке, но я так засиделась, что не могла не воспользоваться моментом. Небо стягивали облака, так что вскоре мог начаться дождь. Я вышла из машины и подставила лицо ветру, содержащему мельчайшие брызги, и оттого влажному. Он тотчас испортил наведенную мне парикмахером прическу, но мне было всё равно. Обманное ощущение свободы хоть ненадолго — это волшебно! Не глядя на холод, поскольку уехала из особняка в одной футболке, ведь утро было ярко-солнечным, я пошагала вперед. Ёжась, я шла не спеша, осматриваясь, зная, что сзади идёт Мино. В чем-то и мы с ним были совершенно разными, но общий язык находился легко. Он нравился мне не только внешне, но всё больше внутренне. Хотя не должен был нравиться именно так — как мужчина. Меня настигли на плечах его руки и я, вздрогнув, посмотрела, как он вешает мне на них свой пиджак, прихваченный из авто. — Холодает, накинь, — отпустил он его и поравнялся со мной, идя сбоку. — Спасибо… а ты? — ветер трепал на спине его рубашку, а спереди она, как всегда, сделалась в обтяжку. — Я более одет, чем ты, — хмыкнул он, посмотрев на мои ноги в шортах и сланцах, и свои в брюках и ботинках. — Наверное, долго погулять не получится, — я видела вдали несколько кафешек, в которых вынесенные наружу столики под зонтиками позволяли есть у самого пляжа, пустовавшего из-за резко ставших скверными погодных условий. — В хорошую пору, при ясности и бризе, наверное, вон там обедать одно удовольствие. — Если хочешь, я в следующий раз попрошу Джиёна отпустить тебя именно на прогулку. Мы приедем сюда и перекусим, — мои глаза засветились счастьем, и радостью и я с благодарностью пожала Мино руку. — Ты не представляешь, как я хотела бы этого! — видя приближение туч, мы остановились, чтобы не уходить далеко от машины. Мои пшеничные прядки разметались во все стороны, и приходилось их ловить и опускать, чтобы не лезли в лицо. При этом левая ладонь придерживала пиджак. Парень оперся на парапет, сунув руки в карманы, после того, как я отпустила одну из них. — Я не знаю, как он на это отреагирует… Я вообще, честно признаться, не совсем понимаю, что ему от тебя нужно. Все эти поблажки и исключения… он поселил тебя в своём доме! Даша, я не думаю, что он остановится на требованиях, как к горничной. Для себя или кого-то ещё, но он готовит тебя для чего-то. Поэтому вряд ли ему понравится, если мы с тобой станем слишком уж дружить. — Для тебя! Он привез меня для тебя! Не полностью, конечно, а как микстуру для душевного равновесия. Но не могла же я сказать об этом? Что-то отдаленное тюкнуло меня в висок по поводу того, что не верящий в душу Джиён вдруг озаботился чьим-то внутренним миром, но это неуловимое наваждение пропало в тот же миг. Мино, неужели ты будешь сторониться меня, думая, что у меня какая-то секретная миссия? — Дружба ещё никому ни в чем не мешала, — сказала я и вспомнила историю Джиёна. — А ты знал, что у Джиёна раньше был другой лучший друг? До Сынхёна. — До Сынхёна? У него до сих пор есть давний друг, один крупный финансист. Но, по-моему, он с ними знаком примерно одинаковое количество времени. — Нет, то было ещё до его двадцати лет… — О такой давности мне ничего неизвестно, — сказал, подумав недолго Мино. Посмотрев на меня, он оттолкнулся от парапета и выпрямился. — Пойдём обратно? Когда ты скукоживаешься на ветру, мне хочется тебя приобнять и согреть. А я не уверен, что люди Джиёна не следят везде, за всем и всюду. — Посмотревшая на Мино, я не сразу сообразила, что надо идти обратно, за ним. Когда он сказал, что ему хочется меня приобнять, во мне что-то дернулось. Я сначала испытала радость, а уже потом пришло осознание, что не могу допустить этого, ведь у меня есть жених! Где-то далеко, где-то в России, оставшейся неизвестно где, в каком пространстве и времени. Я бесконечно давно здесь, и мне даже показалось, что я стала думать некоторые фразы на корейском чаще, чем на русском. Утерять свой язык — это было бы первым шагом к тому, чтобы забыть родину. Я не сделаю этого. Я не собираюсь ничего забывать, даже если мне пока тут комфортно и сносно. Засеменив за Мино, я ругала себя за то, что поддаюсь иллюзорному очарованию пребывания в Сингапуре, которое вдруг, после борделя, стало таким милым и спокойным. Но ещё больше я себя ругала за то, что стала сравнивать Мино и своего жениха, который никогда не говорил, что хочет обнять меня, и никогда не обнимал. Мы целовались — да, ходили за ручку и собирались пожениться. Никаких больших контактов до венчания нам не нужно было, не тянуло ни меня, ни его. И вот, когда Мино сказал, всерьёз или в шутку, по доброте или симпатии, что хочет меня приобнять, а я поняла, что это непозволительно, я почувствовала, что хочу, чтобы он это сделал. О боже.