Мания приличия

Попасть и не пропасть

Дверца холодильника плотно закрылась без хлопка, прорезиненная по краю. Джиён вытянул из недр с подсветкой две банки пива и одну жестом предложил мне. Я покачала головой. Он пожал плечами. — Ладно, выпью обе сам. — На отделении морозильной камеры циферблат показывал, что от ночи осталось всего ничего, и вот-вот подступит утро. Никаких магнитиков с напоминаниями о поездках не было, как и у Сынри. Для миллионеров развешивание сувениров слишком глупо, и воспоминаниями они не дорожат, хотя, мне кажется, Сынри мог бы отмечать чем-нибудь всех своих любовниц, а не посещенные места. Хотя бы просто делать зарубки на дверном косяке. Хватило бы там пространства? — Есть хочешь? — Нет, спасибо. — За что спасибо? Хотела бы — сама бы сейчас готовила. — Зашипела пеной вскрытая банка, и Джиён пошёл прочь с кухни. Ему навстречу выбежали собаки, врезались в его ноги, он наклонился, чтобы потрепать их, но Гахо, едва приняв его ласку, оторвался и бросился ко мне, а за ним поспешила и Джоли. Зарываясь мордами в мой подол, они стали кружить внизу, так что и мне пришлось сесть на корточки и начать их гладить. — Узнали, — улыбнулась я. — Они почти всех гостей так встречают, — отпил Дракон пива, сидя напротив меня согнуто, оставленный собаками в одиночестве, коленки под мышками, пальцы левой руки кончиками касаются пола, на котором стоят босые ступни. Я тоже разулась, но мои ноги прятались под платьем до самых подошв. У Гахо первого проснулась совесть, и он вернулся к хозяину, понюхав хмельной аромат, сочащийся из банки, и, фыркая, потряс головой. — Так вряд ли здесь бывает кто-то чужой, поэтому им все знакомы. Когда я была тут впервые, они ко мне не кидались ластиться. — Глаза мужчины сузились, оценив мою память. — Я не выбрасывал твоих вещей, если хочешь переодеться — гардероб на месте. — Скучал по мне и не мог расстаться с тем, что принадлежало мне? — подколола я. — Я не понял, ты опять страх потеряла? — с насмешкой заметил Джиён, подразумевая, наверное, то утро, когда я беспардонно к нему ворвалась и разбудила его. — Будешь зарываться, я ведь могу и наказать. — Попробуй, я папе пожалуюсь. — Русскому или Римскому? — Сынхёну. Ты не слышал? Он хотел меня удочерить. — Обомлев на пару секунд от шока, Дракон осветился резкой улыбкой и засмеялся следом, поднимаясь. — Шустра, ничего не скажешь. Знаешь, сегодня я слишком вымотан для каких-либо дебатов, хочется просто выпить и уснуть, поэтому, не обессудь, но я пойду к себе. — Ну, я вообще никогда в роли инициатора споров не выступала, так что спокойной ночи. — Тоже встав, я побрела следом. Шарпеи побежали с нами, а мы с Джиёном, хоть вроде как и простились, но всё равно пошли гуськом на второй этаж. Лестница-то туда одна. Нет, была ещё запасная по другую сторону особняка, но нормальный короткий путь — по этой. И мы молча потопали по ступенькам наверх. В тот момент, когда мы должны были пойти в разные стороны, достигнув второго этажа, Джиён обернулся ко мне: — То есть, ты хочешь сказать, что это я всегда тебя разводил на трёп? А ты была против пофилософствовать? — Против не против, а нужды в этом не видела. Зачем мне нужны были эти беседы? Чтобы разочароваться в вере? Слова ничего не дают, в итоге на нас влияют действия и события, будь наш оппонент хоть доктор риторических наук. — Джиён прищурился в привычной для него манере. Сложилось впечатление, что его задело замечание, что слова — его конкретно слова — ни на что не могли повлиять. Как же так? — А разве не приятно становиться чуточку умнее? Задействовать мозг, как не бесполезный орган? — А разве не приятно становиться чуточку добрее? Задействовать сердце, не только как насос для крови? — Блядь, ладно, спокойной ночи, — вымученно начал отворачиваться Дракон, нахмурившись. Он серьёзно выглядел уставшим и, как я стала понимать, всё его терпение, выдержка, учтивость того времени, когда я здесь жила, были игрой. Ему хотелось быть таким вот умиротворенным типом с железными нервами, и он им был, а сейчас ему лень, он не хочет, поэтому просто забивает на всё в любой момент, когда ему надоедает. И я даже не знаю, не сложнее ли с ним вот таким? Лицемерный Дракон — это одна беда, а настоящий — это уже двойная порция беды с добавкой. И проблемами на десерт. Я сделала шаг в его сторону, что он заметил и вынужден был остановиться, чтобы выслушать: — Ты постоянно спрашиваешь меня «а не думала ли ты?», и мой ответ чаще всего «нет», потому что раньше я, действительно, мало думала. А ты на мои вопросы из разряда «а не чувствовал ли ты?» тоже всегда отвечаешь «нет». Такое ощущение, в самом деле, что у меня нет мозгов, а у тебя сердца. Но так же не бывает, у всех людей одинаковое сложение, комплект органов, и жить мы способны по одним принципам, и понимать друг друга… — Одинаковое? Бьюсь об заклад, кое-что у нас разное, и, как показал мне опыт, именно там более-менее способны пересекаться мужские и женские интересы, а заодно находится взаимопонимание. — Ты поэтому так твердо заявляешь, что спать мы не будем? Чтобы не дай Бог наши интересы не пересеклись, и тебе не пришлось меня понять? — Джиён поставил опустошенную алюминиевую банку на высокий круглый журнальный столик с полками, и достал из кармана штанов следующую, не открывая её, а просто корябая ногтем по металлической отмычке для открытия. — Так сказала, как будто ты настаиваешь потрахаться. — Я хмыкнула, показывая, что просто повторила его слова. Джиён поставил полную банку рядом с пустой и сделал резкий шаг мне навстречу. Да такой большой, что оказался буквально впритык, и я в легком полуиспуге, полунедоумении хотела отступить, но позади была лестница, и я начала заваливаться назад. Мужчина поймал меня за руку возле локтя и дернул на себя. Без каблуков я была с него ростом, чуть-чуть ниже, и глаза с глазами оказались на уровне. — Ну давай, продолжай свою браваду. Думаешь, что я потеряю свой интерес к тебе и забуду о твоем существовании, если мы переспим? Давай, пошли поебёмся, проверим. — Я отдернула руку из его хватки, отступила уже осторожнее и отошла на шаг, подальше от ступенек вниз. — Что? Нет? Не хочется? Ну так и нечего поднимать эту тему. Мне-то хочется, я разве откажусь? Только… а что, если я придумаю после этого ещё какие-нибудь издевательства и унижения для тебя? Заинтересуюсь тобой ещё сильнее? Захочу посмотреть, как ты удовлетворишь весь Сингапур. — Слушая его, не слова, а скорее голос, я вглядывалась в его очи, и до меня постепенно стало доходить: это он бравирует. Да-да, именно он. Умело и безумно натурально, никто бы не разоблачил, даже я ещё месяц назад, но вдруг откуда-то пришло это озарение — он лицедействует! Его попытки засечь меня в трусости — фарс, потому что трусит именно он. Почему? Джиён усмехнулся: — Спокойной ночи ещё раз, — и пошёл к двери в свою спальню. Замешкавшись, я посмотрела на увеличивающееся между нами расстояние, на пятки Дракона, которые грозили спрятаться в своей пещере от людей и конкретно меня. Приподняв подол, я пошла за ним. Услышав это, уже на пороге, открыв дверь и переступая, Джиён обернулся. Я смело подошла к нему, смотря мимо него, внутрь комнаты, продолжая путь туда. Я выведу его на чистую воду! — Куда? — выставил он руку шлагбаумом, как таможня, не дающая добро. Я уперлась в неё грудью. — К тебе в кровать. Ты же сказал, что я бравирую? Нет. У меня хватит смелости. Особенно после нижнего борделя, пусть там ничего и не случилось — рецепторы страха мне несколько отшибло. Пошли, давай. Как ты там говоришь? Потрахаемся. — Джиён уставился на меня бодрее, его усталость куда-то улетучилась, однако ликвидировалась она не радушием, а гневом. — Что? Идём. — Блефуешь, — прищурился он. — Раздеться для верности? Хорошо. — Я взялась за лямки платья. Джиён начал было округлять глаза, но вернул их к нормальному размеру, поймав мои кисти рук. Губы его поджались в неком нешуточном остервенении, ледяном и безъяростном, на первый взгляд, но с корнями уходящем в тотальную ненависть. — Прекрати, какого черта?! — Ты же хочешь этого? Ты же думаешь, что проблема во мне? Так вот — у меня нет проблем, и во мне тоже! — Я отпихнула его и переступила порог. Он поймал меня за плечи и потянул назад. Я начала вырываться. — Уйди из моей спальни! — Нет! — Шлепнув его ладонью куда-то в плечо, я опять прорвалась и ступила на мягкий ковер, но Джиён поймал меня со спины за талию и выволок в коридор. — Пошла вон, я сказал! — Вцепившись в его запястье, я его поцарапала. Мужчина зашипел и отдернул его, но другой рукой перехватил меня за ладонь. Я подняла её вместе с его пальцами и больно укусила за них. — Блядь! — крикнул Джиён. Я снова была внутри. — Даша! Твою мать, иди на хер, я хочу спать, выматывайся отсюда! — Я гордо скрестила руки на груди и повернулась к нему лицом. Чего же он так боится? Нет, страхом это не назвать. Брезгливость? Нет. Я всё ещё его не понимаю, но я нащупала что-то, что трогает его, выводит из себя. Или просто идёт не по его плану. Не отступившись, он опять подошёл ко мне, развернул на месте, схватил под грудь и поволок на выход. Силы у него, несмотря на достаточно щуплый вид, было больше, чем у меня. И пока он толкал меня к распахнутой двери, молчаливую, пыхтящую и упорную, я на какое-то мгновение почувствовала что-то… что-то новое и странное. Никогда раньше он столько меня не трогал, не касался, так продолжительно и крепко. Это какой-то новый виток в наших контактах, до этого был продолжительный период исключительно мозговых. Его грубая близость, недовольство, его руки, обхватившие меня — они будто разрушали его образ ужасного и коварного Дракона. Это всего лишь мужчина, как Тэян, как Сынри. Ничего иного, особенного, хотя… те хотели меня, лезли ко мне, тащили в койку, а этот… выпроваживает из спальни. Джиён поднес меня, буквально оторвав от пола, к двери и я, ухватившись за ручку, закрыла её перед нами, не дав себя вынести. Обозленно отпустив меня, Джиён выругался и отступил. — Я не буду с тобой спать, ясно?! Убирайся отсюда! Пока ещё по-хорошему, пока я не набрался смелости пристрелить тебя. — А ты можешь? Что ж, мне есть к чему стремиться. Вывести тебя из себя настолько, что ты меня убьёшь. Сколько лет ты уже не убивал собственноручно? Может, я буду последняя личная жертва Дракона? — Он с ненавистью испепелял меня сквозь прищур. Схватил за плечи и прижал к запертой двери. — Для чего ты хотела поехать ко мне? Для этого спектакля? Чтобы вывести меня? Или, в самом деле, чтобы переспать? Ты надумала стать моей любовницей и добиться от меня через постель каких-то поблажек? — Угадай. Я же такая прозрачная, а ты такой умный. Ты же сам всегда знаешь, кто и зачем что делает. — Джиён замер, видимо собираясь с мыслями или собирая нервы в кулак. Сильный выдох обозначил перемену его настроения. Он моментально и широко улыбнулся, не отходя от меня. — Решила стать загадочной? Любопытно. — Искренне ли он успокоился? Да, я не стала видеть его насквозь, не научилась читать его мысли, но… он разучился предвидеть мои ходы, и он перестал понимать меня. И это заиграло в его взоре. Не потеха над глупой девочкой, а внимательность к необъяснимому объекту, который не поддаётся его логике, беспощадной и всемогущей. Ей что-то не поддалось! Глаза Джиёна, чернеющие, опасные, похорошели почему-то. Они стали почти красивыми, прекрасными в своей смертоносности. Я что-то нашла великолепное во зле, как мне показалось. Иногда оно способно украшать? Не знаю. Но глаза, которыми смотрел сейчас на меня Джиён, могли вытянуть душу более продуктивно, чем все те речи и соблазны, которые он обрушивал на меня когда-то. — Ты хотел забрать мою душу, — не преминула озвучить я свои идеи, — и я сейчас подумала, что если бы ты вложил в свой взгляд чувства и попытался воспользоваться ими, как оружием, то со мной это вышло бы более успешно. Если бы к твоим глазам в довесок шла любовь, любая бы принесла свою душу тебе на блюдечке. — Любая, но не ты? — начал было улыбаться он. — Любая, — поставила точку я. Джиён оттолкнул меня от себя, отпустив, но получился рикошет, и я ударилась затылком о дверь за спиной, поморщившись. — Ай! — завела я руку, чтобы потереть макушку. Губы мужчины дернулись, словно едва не сработал рефлекс вежливости, призывающий извиниться. Но он промолчал. Я немного обиженно, гладя затылок, воззрилась на него. Секунды шли, мы смотрели друг на друга. — Ты можешь не вкладывать в свой взгляд ничего, ни любви, ни жалости, ни уважения. Я никому ничего на блюдечке уже давно не подношу, и подносить не собираюсь. — Мне просто было больно, — без обвинения, объяснила я своё выражение лица, опуская руку от головы. Джиён замолчал. За дверью протопало восемь лапок, несясь по своим собачьим делам. Их хозяин провел взглядом по щели под дверью. Сделал осторожный и плавный шаг навстречу мне, поднял глаза к моим снова. Рука подкралась к моей макушке и опустилась на неё. Вторая забралась в карман штанов. Его зрачки потеплели, и свет от них, казалось, распространился лучиками морщинок в уголках его глаз. — Я не хотел сделать тебе больно, — прошептал он. — Это само собой всегда получается, да? По чистой случайности. — Цель — не твои страдания. Так вышло, что они в некоторой мере были необходимы. Возможно, для тебя же самой. — Возможно, тебе они тоже не помешают. Твои собственные. — Ты хочешь заставить меня страдать? — серьёзно спросил Джиён. Пытаясь не выдавать эмоций на лице, я выдержала паузу, чувствуя, как его ладонь всё ещё успокаивающе приглаживает мой затылок. Хочу ли я его мучений? Хотела. Но я же простила его. Простила, но хочу отомстить, очень хочу отомстить, но и простить хочу окончательно, чтобы отпустить от себя ненависть. За что его ненавидеть? За то, что он такой? Ненавистью его не изменишь. И местью. Но так хочется увидеть его раскаяние, слёзы… простить или мстить, простить или мстить?! Я поняла, почему он перестал понимать меня и видеть насквозь. Потому что во мне больше не было однозначности, определенности. Во мне нечего было прочесть, я будто белый лист, ноль, пустота, и в ней варится какая-то каша, создаётся форма, растворяется одна личность, зарождается другая… или погибает окончательно первая, а взамен ничего не предвидится? У Джиёна не может быть ответов на вопросы относительно меня, потому что и у меня их нет. — Заставить тебя? Это твоя прерогатива — заставлять людей, — я улыбнулась ему. — Мне всё ещё, по-прежнему, ничего от тебя не нужно, Джиён. Даже возвращения домой теперь. — Каждому что-либо нужно от кого-либо. Я не верю тебе, — покачал он головой. — Не верить — тоже твоя прерогатива. А моя — не думать. А разве не думая можно искать выгоду и пытаться кого-то использовать? — Джиён плотнее придвинулся ко мне, вжав спиной в дверь. Постепенно его лоб коснулся моего, и мы оба опустили глаза к губам друг друга. У меня почему-то сбилось дыхание, и грудь заходила ходуном. Притягивая к себе мою голову, Дракон решительно впился в меня поцелуем, прекратив наш бессмысленный и какой-то увядший разговор. Когда его губы приникли к моим, создалось ощущение, что мы занимали друг друга словами только для того, чтобы избежать этого, но не удалось. Слова обесценились и лились напрасно. Им не удалось помешать странной тяге Джиёна ко мне и отсутствию сопротивления с моей стороны. Что со мной такое? Мне всё равно после всего пережитого или после продолжительного сожительства с Сынри? Почему я не брыкаюсь, не отталкиваю Джиёна? Он проникает в меня своим языком, а я стою, закрыв глаза, и впитываю это ощущение. Он глотает этот поцелуй, закусывая мои губы, без какого-либо насилия, навязчивой похоти. Он целует тонко, слегка лениво (или сдержанно, чтобы не сорваться?). К концу поцелуя я слишком тесно вжата в дверь и Джиён, завершив этот короткий интимный момент, отодвигается, не отводя глаз от моих, которые я открыла. — Не пойти ли тебе, всё-таки, куда-нибудь нахрен? — сквозь зубы, возбужденно, прошептал Дракон. — Как романтично, — спокойно оценила я с сарказмом. — О, это только начало, я могу превратиться в такого романтика, что закачаешься. — Не надо ни в кого превращаться. Будь собой. — А какой я, по-твоему? Есть определенный я? Я не знаю ни одной постоянной черты своего характера. Мне нравится вести себя то так, то сяк. Поэтому любое моё воплощение, по настроению — это я. Настоящий. — Джиён отошёл к кровати, сунув руки в карманы и разглядывая пол. — Что ты хочешь? Скажи мне. — Привести тебе Сынри, как ты и просил. — Он удивленно обернулся. Кажется, бесед о делах он сегодня не ждал. — Серьёзно? С чего вдруг? Отплатить Сынри за его плохое поведение? — Нет, наградить тебя за хорошее. — Я не дала ему ничего вставить. — Шутка. — Мне не нужен Сынри такой, каким он сейчас является. Ты не сделала его таким, каким он мне нужен. — Каким же? — Верным и преданным. Порядочным. — Это в моих силах? — приподняла я брови. — Если не в твоих, то, наверное, не в чьих. И в таком случае Сынри мне в драконах без надобности. — Почему? — Я думала, что Джиёна волнуют деньги и выгода, а не моральные качества членов его клана. — Человек, бесчестный и подлый в одной сфере жизни, всегда — всегда! — будет таким же и в других сферах. Никогда не верь обратным утверждениям, Даша, серьёзно. Нет такого «я с бабами подлец, а с друзьями молодец». Нет! Гнида — она во всем рано или поздно гнида. Кинул друга — кинет жену, кинул делового партнёра — кинет детей. Я не утрирую. Мы все состоим из мелочей, мы все поступаем ежедневно как-то, каким-то образом, и это называется жизнь, и если мы допускаем для себя возможность предательства и измены — на следующий день и с другими людьми мы не стали новыми, которые больше так не сделают. Да, прозрев или образумившись можно перестать быть таковыми вовсе, но параллельно быть разными невозможно. — Мино и Тэян прошли этот отбор, стало быть? — вспомнила я. — Я сомневался в них. Мино, признаться, ещё чуть-чуть под сомнением. Да, он не скатился в продажную тварь безвозвратно. Но способен ли он ещё быть верным? Я не знаю. У меня два хороших друга, которым я доверяю… — Сынхён, который хранит верность даже той, которой уже нет, — поняла я. Ещё бы, настолько постоянного товарища найдёшь в наше время редко. Я понимаю привязанность к нему Джиёна. — Да. И Йесон. Десять лет брака. И ни одной любовницы. Поэтому не приводи ко мне Сынри, пока он шляется по шмарам и не считается с тобой. — Джиён достал из карманов сигареты с зажигалкой и положил на столик. — Если ты действительно надумала его ко мне привести, а не спелась с ним, чтобы попытаться всадить мне нож в спину. — Как он близок к тому, что имело место быть! Дракон уставился мне в лицо. — Признаться, мне интересно, на самом деле интересно, чью сторону ты выбираешь, мою или его? — Я таинственно улыбнулась. — Если ты не против, я приму душ и вернусь. — В его спальне была ванная комната, куда я и направилась, потому что если бы я пошла в другую, потом неизвестно, проникла бы я обратно или нет. Мужчина понял, что ничего от меня не добьётся и не стал продолжать расспрос. Чью сторону я выбираю? Не уверена, что уже сделала выбор. Кажется, мне ещё предстоит поиграть на два фронта. Или три? Ведь есть же ещё собственная выгода. Замотавшись в большое банное полотенце, я оставила платье на крючке и вышла. Верхний свет был потушен, горели только настольные лампы по бокам от кровати, в которой сидел Джиён и курил, держа на коленях, спрятанных под одеялом, пепельницу. Одеяло было белым, как и простыни. Прищурившись сквозь дым, он смотрел, как я движусь к нему, босая, с влажными концами распущенных волос. — Я достаточно чистая для твоей постели? Или я уже не девственница, поэтому оскверню? — Надень что-нибудь на себя, — постучав сигаретой по бортику пепельницы, Джиён стряхнул пепел, указав подбородком на свой стенной шкаф. — Возьми любую футболку подлиннее, хоть мои трусы. Я не пущу тебя в кровать голой. — Я послушалась и пошла добывать себе ночное облачение. Я и сама не решилась бы прилечь к нему обнаженной. Но выполняя все эти условия, я до сих пор себя не ощущала и не осознавала. Зачем я это всё делаю? Играю с огнем, хожу по лезвию бритвы. Привыкла к адреналину и мне его не хватает? Схватив первые попавшиеся боксеры, я натянула их под полотенцем, после чего скинула его, стоя спиной к Джиёну. Взяла какую-то его майку и, влезшая в неё, повернулась к сингапурскому королю передом. — Сойдёт? — Он молча кивнул. Мелкими шажками подойдя к кровати, я отвела угол одеяла, ежесекундно ожидая возмущения или криков, поставила одно колено на простыню, переждала пару мгновений и, выдохнув, ловко забралась на ложе рядом с Джиёном. Пахло хорошим табаком и мужчиной. Вторым приятнее. Перекинув волосы через плечо вперед, чтобы не прищемить их о подушку, я смущенно сложила губы бантиком, не зная, как продолжить общение. Как-то это всё… необъяснимо и внезапно, и, что самое глупое, организованно мною. Ведь я не собиралась спать с Джиёном, я зачем-то позабавилась над ним и его нервами. Может я в самом деле мщу таким образом Сынри за измену? Не изменяю сама, но нахожусь в компании другого, даже в чужой постели. Нет, не мысли о Сынри и не обида на того привели меня сюда. Джиён докурил и отставил пепельницу. Откинувшийся вальяжно к спинке кровати, он посмотрел на меня. — Я так понимаю тебе нормально, да? — Пока да. — А что-то должно измениться? — Не знаю, всё меняется. — К чему это обобщение? Речь о здесь, о нас, об этой ночи. — Всё, как обычно, в твоих руках. Ты же знаешь, что всё совершается по твоим желаниям. — И разве тебе это не нравится? — с иронией полюбопытствовал Джиён. — Почему мне это должно нравиться? — Женщины любят, когда всё решают за них, когда им не надо думать, когда всё готово без их ответственности, участия, усилий. Хотя, не буду сексистом. Все люди любят всё готовое, когда дела делаются другими. — И ты? — А то! Я тебя хочу, а имеет тебя Сынри — наслаждение! — откровенно понасмехался над этой ситуацией Джиён. Но ничего не предпринял, как всегда. Я подняла к нему лицо и взгляд. Он вполне миролюбиво и дружелюбно выглядел. — Кроме шуток, я согласна с тобой. Мне нравится, когда мужчины делают что-то сами… когда они просто хоть что-нибудь делают. — Я печально усмехнулась. — Ты спросил, почему я не осталась «замутить» с Мино. Я скажу — потому что он ничего не делает, а сама я не собираюсь на него вешаться. Мне это неприятно, мне это кажется неправильным. Я хочу, чтобы он — мужчина, добивался, оказывал знаки внимания, ухаживал, а не ждал, когда я брошусь на него или заранее скажу «да», и тогда он точно будет знать, что есть смысл начинать. Где в этом геройство и смелость? — Даша, Даша! Двадцать первый век — какое к черту геройство? — разбавил мою исповедь ехидством Дракон. — Да хоть бы двадцать второй! — расстроено взмахнула руками я. — Мужчины должны оставаться храбрыми и напористыми! Меняются не времена, а люди, и в их власти сохранять лучшее, отсеивать худшее. — Ну, знаешь ли, претензия тогда должна касаться и женщин тоже. Они далеко не идеальны. — Вот что конкретно я делаю не так, как правильная женщина? Я не говорю идеальная. Но что ждёт от меня Мино, чтобы повести себя, как настоящий мужчина? — А может некоторым типам определенное поведение не присуще в принципе? — Джиён откинул голову назад, тихо посмеиваясь. — Представь, что такие вот статные красавцы в основном фляфлики и мямли, а самураи в душе такие как… ну, я не знаю… я? — Не уходи от темы. Во мне есть что-нибудь отрицательное, в плане, как подобает вести себя женщине? — С точки зрения Мино судить не могу, а с моей точки зрения — полно. — Он не дал мне открыть рта. — Не торопись огорчаться, на мой вкус ещё не встретилось ни одной девушки, которая вела бы себя, соответствуя в совершенстве моим требованиям. В каждой с легкостью находятся недостатки. — И что бы ты во мне исправил? — Скованность. Я не хочу сказать, что мне нравится поведение развязной шалавы, но я не люблю зажатости, когда ткни пальцем и сжимаются, как гидра — пучок нервных окончаний. — Но скромность — это же достоинство! — Ты меня спросила о моем мнении, чтобы его оспорить? — покосился, зевнув, Джиён. — Прости, продолжай. — Я говорил о скованности, а ты мне о скромности. Скромность — это поведение для общественности. Когда люди имеют какие-то отношения, то скромности быть не может, как можно стесняться того, перед кем раздвигаешь ноги, ну правда? Глупость. Да, до бесстыдства доводить не надо, но бояться при свете дня раздеться перед мужчиной, когда ночью он тебя вертел, как хотел — это тупое ханжество, напускная показуха. — Но то же в темноте, а это — при свете. — Да, но то ебут, а тут просто смотрят — тоже есть разница, да? — посмеялся Джиён. — Или что, показать стало более позорным, чем отдаться, в твоём понимании? — Я покраснела, задумавшись. Так и бывает, даже у меня. Я могу ночью заниматься сексом с Сынри, но днём бродить по его квартире голой, когда он там, я не состоянии. — Может, смущение идёт от отсутствия полного доверия? Или чувств. Если беззаветно любить, наверное, уже ничего не стесняются друг перед другом. — И в итоге не зажимаются только бляди, у которых уж точно никаких чувств нет, — дерзкий хохот сопроводился смыканием век Джиёна. Он утомленно вздохнул. — Ты мне доверяешь? — Как самой себе, — покривила я уголок рта, пока он не видит. Хотя язвительность была слышна по интонации. — Какого цвета у тебя соски? — Я стала лиловой, как спелый плод. Даже потянула на себя одеяло, но остановилась. — Тебе сказать или показать? — Глаза Джиёна открылись. Как у змеи, которая лежит на солнышке, и вдруг чувствует, что добыча приближается. Это выглядело очень живописно и опасно. Он повернул ко мне лицо. Окинул взором то место, о котором шла речь, но которое прикрывала его майка. — Теперь ты не только в моих руках, но ещё и в моей шкуре. Во всех смыслах. Забавно. Я, конечно, эгоист, но если ты продолжишь плавно превращаться в дракониху, у меня будет ощущение, что я хочу трахнуть самого себя. Смахивает на шизофрению. Или нарциссизм — это более лояльное определение. — Джиён поднял руку и протянул её ко мне, коснулся шеи, завел её дальше, за ухо, ввил пальцы в волосы и надавил, приближая к себе моё лицо, приближаясь навстречу тоже. Наши губы вновь сошлись в поцелуе, уже третьем за всё время, а я до сих пор не могу понять, что испытываю, когда он это делает. Во мне появляется дрожь, тело тяжелеет, душа уходит в пятки, я словно сливаюсь с чем-то сверхъестественным, будто взаимодействуют не тела, а энергия, что-то глубже. Хотя губы я чувствую, они становятся послушными губам Дракона. Он подхватил меня второй рукой и посадил на себя, заставив перекинуть через него ногу. Одеяло с нас сползло. Джиён оторвался от меня и, поглаживая мою щеку, внимательно смотрел напротив, на сидящую на его бедрах меня. — Тебе не противно от моих поцелуев? — Нет, — честно сказала я. Несмело ища пристанище для рук, я положила их на грудь Джиёна неприкрытую ничем. — У тебя нет ощущения, что тебя тискает старый извращенец? — Я засмеялась. — Какой же ты старый?! — То есть, с извращенцем ты согласна… — Одна ладонь опустилась мне на ногу, и прошлась по коже к бедру, обратно, к бедру, обратно, плавно, нежно. — Вблизи я слишком ощущаю твою юность и свою зрелость. Я не любитель малолеток, но иногда ты кажешься именно ею, и меня это отталкивает. Я не люблю глупость и дурацкую неусидчивость ранней молодости. — Мне нечего было сказать. Я любила Сон Мино, и как бы мои предпочтения были ясны, а Джиён, как утверждал сам, не любил никого и никогда, поэтому подразумевал всего лишь объект для удовлетворения страсти. — Ты думаешь о Мино? — внезапно вернулось к нему чутьё. Я выдала себя растерянностью. Джиён изобразил хмурую гримасу. — Переспи ты с ним уже, иначе он так и не выйдет из твоей головы. — А зачем мне, чтобы он оттуда выходил? Пусть себе там живет. — Мужчина опустил ладонь с щеки и кончиками пальцев задержался на моей груди сквозь майку. — Показать. Не сказать, а показать, — вернулся он к теме моих сосков. — Но не сегодня. Слазь, — буквально скинул бы он меня с себя, если бы я не перебралась самостоятельно на свою половину кровати. — Спокойной ночи. — Джиён погасил свет и лег на подушку, выпрямив её. — Спокойной ночи. — Я посмотрела на его силуэт в темноте. Повернулся на левый бок, чтобы оказаться ко мне спиной. — Ты никогда не обнимаешь девушек, с которыми спишь? — Я никогда не сплю с девушками, с которыми сплю, такая вот тавтология дурная. Когда-то спал, но это было очень давно. Сейчас я люблю свободное пространство и удобство во время сна. — Когда я была маленькой, мама часто обнимала меня, пока я не усну, — развернулась к нему я, не в силах попытаться уснуть теперь. Что-то не давало мне замолчать и отстать от Джиёна. — Потом у нас на троих: меня, брата и сестру, следующих за мной по возрасту, была одна большая кровать. Мы тоже часто спали в обнимку. И когда я стала достаточно большой, чтобы спать в одиночестве, я стала засыпать подолгу. Мне казалось так неудобно не чувствовать рядом кого-то родного. Непривычно. — Джиён молчал, либо слушая, либо пытаясь отключиться под мою болтовню. Я хотела спросить у него разрешения, но потом передумала и, придвинувшись ближе, украдкой, воровато забралась на него своей рукой, обвила сбоку и обхватила его, прижавшись к его спине. Он не шелохнулся. Иногда даже самому самодостаточному, гордому и одинокому человеку нужно почувствовать это — чьё-то теплое присутствие. Я уверена, что Джиёну оно нужно, даже если он будет спорить, отрицать и убивать за подобное. Я не знаю, хочу ли я всё-таки в первую очередь отомстить, но если вдруг надумаю, то не больнее ли будет во стократ месть, поданная от того, кто сумел убедить в доброте этого мира? На миг мне самой стало страшно от того ужаса, какой можно сотворить с Джиёном. Пробудить в нем хорошее и светлое, чувства, влюбить в себя, как советовали мне когда-то, и растоптать… именно исцеленный Джиён сломается, а не этот. Поднимется ли у меня рука погубить Джиёна, ставшего человечным? И сможет ли он им стать? Мне стало его жалко. Его, себя, этот несовершенный мир, даже Сынри — продукт этого мира, который и не мог получиться другим, потому что вырос в определенных условиях. Я поцеловала Джиёна в лопатку и прижалась к ней щекой. Он в любой момент может причинить мне вред и зло, непредсказуемый и жестокий Дракон. Если я не сделаю Сынри верным, я ему вообще ведь больше не нужна? Мужчина развернулся и, закинув руку выше, подложил её под мою голову. — Знаешь что, — заговорил он, положив на меня вторую руку сверху. Я его всё ещё обнимала своей. — А давай попробуем ещё один эксперимент? — Что-то мне это уже не нравится. — Ничего смертельного. Давай, ну я не знаю, снова одну неделю что ли… — О-очень не нравится, — протянула я и Джиён засмеялся. — Дослушай! В течение недели мы будем соответствовать идеалам друг друга. Я буду вести себя так, как в твоём понимании должен вести себя идеальный мужчина, а ты будешь вести себя так, как в моём понимании должна вести себя идеальная женщина. — К чему это всё? — К тому, что мы убедимся, что людей всегда всё не устраивает. Даже получив желаемое, мы будем недовольны и хотеть чего-то ещё. — Интересно… но Сынри! — вспомнила я. — Он же узнает, с кем я уехала, где я… — Конечно узнает. И я с большим удовольствием посмотрю, как он попытается забрать тебя обратно. — То есть… я останусь на неделю здесь? — А ты думала, что попав в лапы Дракона из них так просто выбраться? — В полутьме осветилась его широкая улыбка. — Даша, ты забралась так далеко, что обратный путь будет не легок. Неделя? Может быть, неделя. А если захочу, то этот срок растянется надолго. — Я что — твоя пленница? — насторожилась я. — А разве ты переставала ей быть? Ты всё ещё в Сингапуре, а всё в нем принадлежит мне. — Знакомое чувство, знакомая ситуация… неужели я добровольно опять угодила в какой-то капкан? Может, стоило воспользоваться дарованными Сынри документами, его предложением, и покинуть это место раз и навсегда? Черт меня дернул тут остаться и опять полезть к Джиёну?! Это какая-то нездоровая мания, постоянно возвращаться к нему, а он ко мне, несмотря на всё, что произошло. Он прижал меня к себе и затих. Уснул. Не желая его тревожить, я тоже угомонилась. Вторая безумная неделя, итог которой непредсказуем, начинается. Как же поступит завтра Сынри, обнаружив, что я вернулась к Джиёну?