Мания приличия

Недоверие

На этом пляже мы гуляли с Джиёном, когда рисовали слова на песке. Это было одно из последних светлых воспоминаний в Сингапуре, когда Дракон казался мне мудрым, сочувствующим и правильным что ли, даже несмотря на его преступления и грехи, которые он умел так красиво оправдывать, ссылаясь на какие-то глобальные процессы, в пределах которых значимость одной жизни сводилась к нулю. Теперь мы сидели с Тэяном в кафе на берегу повыше, и я иногда бросала взгляд на отделяемую от нас рядом деревьев и велосипедной дорожкой кромку воды, увлажняющуюся там, где навсегда стерлись следы двух пар ног. Шум прибоя был слышен под музыкой, играющей из колонок кафе.

Сынри оставил мне телефон, где было записано всего два номера — его и Тэяна. На все остальные исходящие и входящие он был заблокирован, о чем меня сразу предупредил, уезжая, любовник. Ему я звонить и не собиралась, но Сынри сам позвонил в тот же вечер, едва приземлился в Сеуле. — Быстро подняла, молодец, — ухмыльнулся он в трубку. — А если бы поднимала долго, то что? — читая в интернете на корейском полезную информацию о психологии мужчин, постельном мастерстве (в статье «Как привязать мужчину») и том, как разоблачать обман по лицу человека — в общем всё, что никогда не посмела бы читать в своей прошлой, российской действительности — тоскливо спросила я. — Я бы очень плохо подумал о тебе. Если же ты не поднимешь вовсе, то я сразу перезвоню Тэяну. И не дай бог тебе будет, чтобы не поднял и он. Вернусь и вышвырну тебя на улицу. — Голос Сынри был непонятным, вроде бы спокойным, но чем-то недовольным, или слишком пафосным. Возможно, что он всегда был таким, но когда видишь человека во время разговора, то создаётся другое впечатление, нежели по телефону, когда оппонента перед глазами нет. — Может, ты позвонишь в тот момент, когда я моюсь в душе? — В твоих интересах брать с собой трубку и туда, чтобы услышать. Я предупредил. — В моих интересах было остаться девственницей и вернуться домой, всё остальное уже слабо похоже на нечто, отвечающее моим запросам. — Я до сих пор не могла понять, стоило ли продолжать пытаться делать вид, что Сынри мне нравится, очаровывая его? Джиён ткнул меня носом в то, что я изменяла сама себе своим притворством, а после моей правды, спьяну, ничего не произошло, поэтому я задумалась, а не лучше ли всё-таки выбрать искренность, как я делала это всегда? Однако такому избалованному мужчине вряд ли понравится моя прямота, вызванная обозленностью на здешний мир, и язвительность лучше придержать. — Разве смогла бы ты пожить у себя там так, как живёшь теперь здесь? — Несчастливо? — всё-таки не выдержала я. — Ты прав, там бы так не вышло. — О-о, уверен, в нижнем борделе тебе было веселее, и я заставляю тебя скучать, забрав оттуда, — перенял и он сарказм, — тебе следует преисполниться благодарности, если не хочешь, чтобы я устал от этого альтруизма. — А что сделать, чтобы ты устал от эгоизма? — полюбопытствовала я. Сынри хохотнул, перейдя на более ласковый тон, смазавшийся шоколадным маслом: — Когда вернусь, посмотрим, что ты сможешь с этим сделать. Я ещё позвоню, до связи! А вот предоставленному мне телохранителю я не только могла позвонить в любой момент, попросив отвезти куда-нибудь, но и была не против пойти на это, так что воспользовалась возможностью на второй день одиночества. Мы проехались по магазинам, а после Тэян сам предложил мне прогуляться и посидеть где-нибудь. Я не отказалась. Но место выбрал он, разумеется, не зная, с чем оно вызывало у меня ассоциации. О, этот чудный пляж! — Я волновалась за тебя, — произнесла я, держа в ладонях стакан с чендолем, местным напитком-десертом из кокосового молока с красной фасолью и сахаром. Глаза мои смотрели вдаль, где заканчивался морской горизонт, и начиналось небо. Тэян ел муртабак, что-то вроде пиццы, только толстой и обильно обсыпанной карри. — Как тебе удалось уцелеть? Джиён ведь знает, что ты сделал… — Перестав откусывать, мужчина кивнул: — Не думал, что когда-нибудь вновь это скажу, но… Джиён великий человек. — Словно обманутая, я повернулась к нему, прищурив глаза. Он говорит это после всего, что тот со мной сделал и от чего он сам же меня спас? Тэян увидел мою ярость, застрявшую за зубами, чтобы не произнести ничего злобного. — Прости, но я, действительно, так считаю. Он… пощадил меня, хотя не без тяжелого разговора перед этим. — Так он всё-таки был? Разговор. И о чем Дракон говорил? — Неважно, — Тэян вернулся к еде. — Главное, что мы живы. И прощены. — Прощены? Во-первых, не думаю, что это так. — Я отвернулась от пролива, напрочь забыв о добром и милостивом Джиёне, пекущемся о времени и его неосязаемости. Он зверь и чудовище! — Он готовит что-то ещё более мерзкое, уверена. А во-вторых, не ему нас прощать! Это он должен молить о прощении. Я вот никак не могу почему-то этого сделать — простить его. Почему бы? — прищурилась я и, взяв ложку, стала черпать жидко-густое угощение. Тэян лишь вздохнул. — Может, я как-то по-другому вижу происходящее? — Я понимаю тебя. — Думается мне, что недостаточно. — Скорее, ты недостаточно знаешь и понимаешь Джиёна, — сказал Тэян, опустив глаза в тарелку, над которой ел и куда падали крошки. — Не понимаю — верно, недостаточно знаю? — Моё лицо невольно исказилось, не спасенное даже сладостью во рту. — У меня нет желания узнавать его ближе, потому что чем дальше, тем хуже. Я до гроба сыта Драконом и всем, что узнала о нём, и от него. — Это я сумасшедшая, или его люди находятся под гипнозом? Как кто-либо может восхищаться им, любить его? Это всё равно, что чтить память Адольфа Гитлера, мне кажется. Да, личность была значимая, и я не думаю, что фюрер был глупым, но последствия его мозговой деятельности — Вторая мировая война, унёсшая несколько десятков миллионов человек. Не удивлюсь, если Джиён поклоняется этому типу. Господи, до чего я дожила? Сравниваю главаря азиатской мафии с германским рейхсканцлером! Даша, шестеренки твои уже явно не те. — Пойми, что занимая подобное место, нельзя быть мягким и пушистым. Кто будет уважать и подчиняться человеку, который не способен убить, который не проявляет жестокости? Любого предводителя должны бояться. — Сомневаюсь, что Джиён мог бы быть мягким и пушистым на другом месте. Он оказался на своём именно потому, что ему нравится всё это, потому что ему это по душе. — Что ж, лично я рад, что ему удалось его занять. Когда драконы вытеснили отсюда сингов — здешних львов, которые держали Сингапур прежде, в нем стало значительно чище и спокойнее. Проституция, наркоторговля и убийства были всегда, и Джиён всего лишь соблюдает традиции. Зачем их нарушать? — Мне вспомнился рассказ Мино о губернаторе, поселившемся на священном холме. — Люди, большинство из них, понимают лишь силу, потому что тупы и ограничены, мало кто понимает слова или слушается, поэтому им нужен кулак. С плетью. — Ты признаёшь насилие, как данность, и оправдываешь его. — Не стану отрицать, — подозвал Тэян жестом официанта, чтобы заказать холодный чай. Облака шли по небу, время от времени закрывая солнце, но от этого не становилось менее жарко. Не могу сказать, что я до конца привыкла и акклиматизировалась в Сингапуре, но в последние дни пекло и влажность переносились мною несколько легче. — Тогда почему ты спас меня? — Из-за его неугаснувшей симпатии к Дракону, я заподозревала подвох. Уж нет ли и здесь заговора и руководства нашего короля? А вдруг это всё очередной спектакль — почему бы нет? — Насилие насилию рознь, — задергал пальцами тканевую салфетку Тэян, загибая её уголок и выпрямляя. — Насилие всегда одинаково. Или ты имел в виду, что люди, подвергающиеся ему, разные? — уточнила я. Мужчина оставил салфетку в покое и посмотрел на меня. — Да, я не совсем точно выразился. Разница именно в людях. Я сам когда-то участвовал в изнасилованиях… — Я и не забывалась, чтобы воспринимать Тэяна, как самоотверженного рыцаря, я помнила о его прошлом, бандитизме, тюрьме, преступлениях. Достаточно одного взгляда на его татуированное крепкое тело, на его сбритые по бокам и сзади волосы, и сразу становится ясно, что мужественность его закалилась не в ратном бою за справедливость, а в уголовных делах и кровавых ночных разборках. — Есть женщины… которых не жалко. Да, я знаю, есть мнение, что мужчина, поднимающий руку на любую женщину — тварь. Пусть будет так. Но когда я вижу дымящую сигаретой дамочку в короткой юбке, которая может огреть крепким словцом, когда у неё на лбу написано, что с ней можно договориться, о чем угодно, а она при этом свободной рукой покачивает коляску… или когда я вижу, как за дорогие подарки какие-нибудь красавицы изменяют своим парням с возрастными дядями, или студентки заказывают подругу хулиганам, чтобы они потешились с той лишь за то, что она красивее и удачливее других… Мне не жалко. Я не вижу ценности в этих девушках, женщинах, девицах… С одинаковым равнодушием я мог и могу их убить или изнасиловать. И мне плевать. Если когда-нибудь я попаду за это в какой-нибудь ад — ладно. Зато прожил по совести, какую имел. — А меня тебе жалко? — Сделала я очевидный вывод. — Да, жалко, — не дав мне вставить ещё что-либо, Тэян продолжил: — Потому что ты сильная, честная. И не сломаешься. Я снова, наверное, подобрал не то слово. Тебя не жалко — ты вызываешь уважение. Те, которые заслуживают насилия, с которыми оно происходит, чаще по их же вине: провоцировали, искушали, хамили, напивались — они почему-то всегда корчат из себя жертв после этого, они ноют, плачут, хотят каких-то привилегий, сами требуют жалости, и до конца жизни готовы вспоминать случившееся, лишь бы не потерять венца героини. Потому что если его отобрать, у них больше ничего не будет. А ты… такие как ты — не такие. Вы не бываете виноваты. Один ваш взгляд на совершившего злодеяние клеймит его навсегда, потому что причинять боль и зло таким, как ты — это неправильно. — И всё же ты называешь Джиёна великим, — напомнила я, откинувшись на спинку стула. — Под Хаши тебя пытался подложить я, в чем теперь раскаиваюсь. Прости. — Я вздрогнула. Сутенёр извиняется перед своей бывшей подопечной за плохо подобранного клиента. — Я хотел укротить тебя, не зная ещё, какая ты. — Но под Сынри подложил Джиён. — Под Сынри ты положила себя сама! — назидательно и обвиняюще воззрился на меня мужчина. — Не стоило заступаться за тех, кто этого недостоин. К тому же, я предлагал тебе уладить всё с Джиёном, уверен, тогда бы всё получилось, и кроме меня тебя бы никто не трогал. — С чего ты взял, что я хотела бы, чтобы меня трогал ты? — задрожали мои губы. Они вообще здесь не видели никакого другого выхода, как только уложить меня на лопатки! Если меня никто не трахал, то я, по их понятиям, ну никак не могла выжить и продолжать как-то существовать. Увидев мрачность на лице Тэяна, мне захотелось как-то сгладить свою резкость: — Прости, думаю, ты и сам теперь не хочешь со мной связываться. По сути, я теперь шлюха. — Я говорил тебе раз, повторю второй: для меня твоя девственность не столь важна. А шлюхи — это те, кто врёт в глаза о любви, а спит за твоей спиной с другим, как моя бывшая. — Да-да, именно к такому вот поведению я едва не приблизилась. Врать Сынри, что он мне дорог, нужен, симпатичен, чтобы суметь добраться до Джиёна и отомстить. Выходит, при таком раскладе я потеряю расположение последнего человека, кто со мной дружен — Тэяна. — Когда-то я не понимал этого. На меня работал один парень, встречавшийся с девицей, что работала на меня же, добровольно, проституткой. Я как-то спросил его, не брезгует ли он подобным, на что тот ответил, что настоящую любовь чужими хуями не выбьешь, и в чужую пизду не засунешь. К слову, он ей тоже изменял, и мне это было не совсем ясно, но со временем я стал понимать. Тело — это оболочка, херня. По-настоящему важно то, что внутри, доброе, чистое, светлое, которое не замарать тем, что происходит вольно или невольно с телом, это что-то внутри — оно неизменно. — Неизменно ли? — задумалась скептично я. — Ты ставишь под сомнение чувства или характер? — И то, и другое, — доев чендоль, отложила я ложку. — Даже я, кажется, меняюсь. — Прошло мало времени после того стресса, что ты испытала. Всё уляжется, и ты поймёшь, что ты всё та же. — Хотелось бы верить, но… — Никаких «но», Даша, — дотянулся через столик Тэян до моей руки и накрыл её своей ладонью. — Не верь, а знай. Он вернул меня в квартиру Сынри час спустя, помог донести мои покупки, и мы ещё долго стояли в прихожей, болтая, никак не в силах разойтись. Ему, может, и было куда ехать, где веселее и лучше, а вот меня ждала только печаль взаперти. Наконец, почувствовав, что превышает полномочия, Тэян посмотрел на время и начал прощаться. — Да, и, кстати, закрывай дверь на щеколду с этой стороны, — отступил он на порог. — Зачем? — улыбнулась я. — Ключи же только у тебя и Сынри. Ты думаешь, ко мне ворвутся люди Джиёна? — Звякнув названым предметом в руке, Тэян сжал связку в кулаке. — Учитывая, что я человек Дракона, — хмыкнул он. — Почему бы им и не ворваться? — Мужчина заговорил тише и просительно: — Закройся, Даша. Очень уж не дают мне покоя эти ключи в руке. Поцеловав меня в щеку, он вышел, прихлопнув дверь. Замершая от его слов, я занесла руку над щеколдой. С бедой напополам позанимавшись английским, я вернулась к намекам Тэяна, не желающим уплывать из головы. Так, он всё-таки хотел меня? Почему же тогда отказался той ночью, когда я ему себя предложила? В порыве, правда, далеко не страстном и горячем, а скорее нервном и презирающем. Сынри угадал верно, и корыстный интерес всё-таки присутствует? Я сказала Тэяну, что не хотела бы, чтобы он меня касался, но сама принялась представлять, а что бы было, сложись всё тогда иначе, и отдайся я ему? Было бы мне так же гадко, как в первый раз с Сынри, пока чувства не притупились? Подобный шок я испытала в душе, куда Тэян затащил меня когда-то, но когда он уговаривал меня попробовать удовольствия, когда пытался показать, каким приятным бывает общение между мужчиной и женщиной — мне противно не было. Руки сутенера, ставшие по отношению ко мне нежными, умели приучать к себе. В последние разы, что он до меня дотрагивался, я ощущала лишь заботу и тепло, и его ладони не хотелось скинуть с себя подальше. И сегодняшний прощальный поцелуй в щеку тоже был ненавязчивым и проникновенным. Отложив учебники и выключив компьютер, я завалилась в кровать. Из-за графика Сынри я вновь привыкла вставать рано, в семь часов, и в десять вечера уже давно хотелось спать. Но Тэян никак не давал мне покоя в мыслях. Я была рада его видеть невредимым, мне было ценно его участие в моей жизни, и я даже забыла ему всё, что он сделал мне плохого. Его я простила. Из всех, кто мне здесь встретился, он был самым благородным и человечным, и храбрым. Он посмел пойти против Джиёна, даже откровеннее, чем Мино тогда. Тот хотел сопротивляться, а этот пошел наперекор и сделал по-своему. И Дракон его простил. Почему? Настолько дорожит им и уважает его? Тэян говорил, что они очень давние друзья. Так неужели всё-таки дружба для Джиёна не пустой звук? Мне вдруг захотелось порасспрашивать Сынхёна о юности его лучшего друга побольше. Вдруг откроются ещё какие-то подробности, которые позволили бы мне разделить взгляд Тэяна на то, что Джиён — великий. Я лежала и вспоминала всё подряд, пока не наткнулась на воспоминание о том, как застала Тэяна с одной из работниц борделя. Он был полураздетый, до пояса, ещё горячий от секса, со сбившимся дыханием. Прервавший из-за меня своё занятие, он слушал мои просьбы. Теперь, зная, что такое занятие любовью как участник, а не очевидец, я видела, как трудно мужчине оторваться во время секса. Даже Сынри, которому были так важны и всегда срочны его дела, пару раз, когда ему начинал названивать телефон, не тянулся к нему, пока не заканчивал со мной возиться. А ведь звонить мог кто угодно! Тэян же остановился и, неудовлетворенный, открыл мне. Интересно, как близок он был к финалу, когда я его прервала? Я помню его ещё не опавший бугорок и… и почему я вспоминаю это в таких подробностях? Потому что не надо было фантазировать, что бы меня ждало, выбери я его! Он обещал всё красиво, а про другие варианты отзывался слишком негативно, вроде того, что мой жених непременно должен был оказаться слабаком в постели, в связи с чем мне должно было стать от него противно. Но вот Сынри слабаком никак не назвать, однако что-то не тянет меня с ним повторять изо дня в день совокупление, пусть даже иногда он и делает мне приятно, руками или языком доводя до оргазма. Моё тело отзывалось, но никак не сознание, не рассудок. Они не стремились к повторениям, не было чего-то такого… связи, привязанности, расположения, не говоря уже о любви. Продолжая думать о Тэяне, я представила его на месте Сынри. Сейчас примерно то время, когда по вечерам мы занимались сексом, но у меня месячные, а Сынри вообще нет в Сингапуре. Я закрыла глаза и вообразила, что Тэян расстегивает свои джинсы и, стянув с меня одежду, входит в меня. Прислушалась к своим ощущениям. Нет, не противно. Почему я не чувствую ничего плохого и противоестественного, представляя это? Потому что прониклась благодарностью? Если спать за деньги — проституция, то как назвать секс без любви, из благодарности? Лучше ли это продажности? Моя ладонь скользнула вниз, к животу, на который я её положила. Когда-то, мечтая выйти замуж честной девицей, я была убеждена, что мужчина должен быть один единственный на всю жизнь, первый и последний — один и тот же. И при этом любимый. Но если моим первым стал Сынри, которого я не хотела никогда на эту роль, и который до сих пор мне никто, кроме любовника, значит ли это, что он должен остаться единственным? Тем более, что никаких чувств к нему не просыпается. И дело даже не в том, что он пригрозил мне, если я пересплю с кем-то другим — угрозы перестают производить на меня впечатление. Дело в том, а хочу ли я кого-то вообще помимо него? О Мино я до сих пор запрещала себе думать, понимая, что с Сынри тогда будет невыносимо, но не значило ли это, что я всё-таки хочу кого-то другого, и единственным в своей жизни Сынри оставлять не хотела бы? Да, наверное, даже Тэяна на его месте я бы увидела с большим удовольствием… он желал меня, но как-то не пошло, как-то сочувственно, имея совсем другое на сердце, нежели Сынри. В Тэяне предугадывалась возможность нежности, и мне хотелось бы испытать её, просто чтобы почувствовать, каково это, спать с тем, кому ты не безразлична? Перед глазами опять предстал его торс. Не вызывавшие прежде никаких эмоций, его татуировки показались манящими. Провести по ним пальцами… Внизу живота стало образовываться то чувство, что зарождалось, когда Сынри возбуждал меня. Легкая тяжесть от прилива крови. Но я ещё даже ничего не сделала — всего лишь представила, как Тэян лег бы на меня сверху… А, плевать, пока нет того, кто мною сейчас владеет, я представила Мино, закрыв веки. Ноги подогнулись, будто мышцы кто-то натянул. Мино… неужели я всё-таки люблю его? Я хочу, чтобы он делил со мной постель, чтобы раздевался и ложился рядом, чтобы брал меня так, как берёт Сынри, или как-то иначе — как ему будет угодно, пусть только это был бы Мино… Теперь, когда он уверен, что я шлюха, наверняка не стал бы упираться, намекни я ему, что хочу его. Или стал, разочарованный моим обманом? Я не знаю, выдержу ли встречу с ним, доведись таковой случиться. Лучше пусть её не будет. Джиён разрушил между нами все возможности. Даже если я когда-либо скажу правду Мино, будет лишь хуже. Как неприятно станет ощущать себя двумя дураками, обведенными Драконом. А сам, небось, спит сейчас с Кико, радуясь жизни, сочиняя очередные подлости. Как Кико его терпит? Знает ли она, что он представляет других, когда спит с ней? Или это был очередной обман меня? Не верю я, что мужчина станет представлять ту, которую сам же отправил в портовый притон, где мало кто смог бы выжить. Это всё равно, что мне начать представлять его сейчас… Я и Джиён… уже не в первый раз мне приходит на ум эта мысль, и, раздираемая злостью, я откидываю её, ненавидя его и заменяя фантазии на то, как я заставила бы его страдать, плакать, мучиться. Нет, по сравнению с ним даже Сынри прекрасен в роли любовника, лучше он, чем то чудовище. Даже если Джиён в постели (хоть где-то же должен быть?) ласковый, безотказный, уступчивый и самоотверженный. Какой он вообще там, на самом деле? Ведь то, что я видела с подачи Сынхёна — постановка. За закрытой дверью, без посторонних глаз, он наверняка другой. Да пошёл он! Психанув, потрясла я головой, убрав с себя руку и перевернувшись на бок. Зазвонил телефон. — Алло? — подняла я, на миг испугавшись, что Джиён мог бы как-то до меня дозвониться, реагируя на мысли о себе, ведь он мои почти беспрепятственно читает. — Привет, ещё не спишь? — услышала я Сынри. — Нет, собиралась, но не заснула пока. — Без меня не спится, да? — ухмыльнулся он. Я только что представила себя в постели почти со всеми известными мне в Сингапуре мужчинами, выбирая, кто бы лучше подошёл. Сообщить ему, что не спалось из-за этого? — Да, — и вместо какой-либо колкости, я вздохнула: — Одиноко. — Потерпи ещё денька три, — успокоил он меня, как-то поведясь на то, что это относилось действительно к нему. — Я тоже начинаю скучать по ночам, зато когда вернусь, у тебя уже там всё кончится… — Ты хочешь сказать, что в Сеуле не снимаешь на ночь шлюх? — поймала я именно этот смысл его признания. Если он по мне скучает, то не трахает других. Правильно? Сынри замолчал, будто ему не нравилось моё замечание. — Мне некогда этим заниматься, тут дел — выше крыши, — деловитее и резче бросил он. — Ну ладно… надеюсь, что это так. — У меня звонок на второй линии. Позвоню завтра, спокойной ночи! — быстро попрощался он. Я не верила, что Сынри способен хранить верность, но мне нужно было получить какой-то гарант, прежде чем он пойдёт по женщинам дальше. Через день я опять воспользовалась услугами Тэяна, чтобы пройтись и затариться продуктами. Сидеть в квартире безвылазно было безумно тяжело. Занятия языками не могли заполнить все шестнадцать-семнадцать часов бодрствования, хотя я и на китайский уже стала поглядывать, для разнообразия. В особняке Джиёна было немного просторнее, и там меня тоже регулярно вывозил Мино куда-нибудь, но там и сам дом стоял фактически на природе, а мне, выросшей в деревне, было необходимо вокруг что-то естественное, мегаполис со всех сторон удушал, и четыре стены бетонной коробки — невыносимо, пусть даже из окон потрясающий вид и днем, и ночью. Общаться с Тэяном было проще, чем с Сынри, но после своих фантазий я уже не так свободно заводила беседы, ругая себя мысленно за то, что позволила татуировкам растревожить меня. Стараясь не смотреть на них, вечно открытые из-за минимальной одежды на мужчине сверху, я лишь поддерживала разговор, который большей частью вел Тэян, но замечая, что сегодня прогулка не ладится, он не стал отягощать меня и закруглил быстрее. Вновь расставаясь в прихожей, он осмелился спросить: — Что-то произошло, или у тебя просто нет настроения? — Всё в порядке, просто… — я подумала, чем можно обосновать свою задумчивость? — Сынри завтра возвратится. — Так быстро? — Разочарование проскочило на лице Тэяна. — Значит, завтра… — Да, он и не обещал отсутствовать долго, но я успела перестроиться, — я выжала из себя улыбку. — Теперь придётся привыкать обратно быть с ним. — Тебе с ним нехорошо? — слегка нахмурясь, задал вопрос мужчина. — Я не люблю его. И ничего к нему не испытываю. Этого достаточно, чтобы описать, каково мне? — Тэян насупился, опустив взгляд и о чем-то размышляя. Ключи на металлическом кольце закрутились на его пальце. — Возможно, я был не прав, привезя тебя к нему. Судя по тому, что Джиён помиловал меня, я мог бы попробовать оставить тебя у себя, но не хотелось рисковать тобой. — Мы встретились глазами. — Ничего, когда Сынри сказал Джиёну о помолвке, его лицо стоило многого. — Ключи перестали крутиться. — Помолвке? Какой помолвке? — Если Тэян до сих пор человек Дракона, стоит ли выдавать, что это розыгрыш? — Сынри решил со мной обручиться, — выбрала я скрытность. Сказать, что мой собеседник изумился — ничего не сказать. Если на Джиёне нужно было успеть заметить удивление, то на Тэяне оно прорисовалось ярче некуда. — Но… ты всё равно его не любишь, и ничего не чувствуешь? — Я пожала плечами. Что десять раз повторять то, что является фактом? Посомневавшись, мужчина поинтересовался: — А если бы я сделал то же самое, ты бы выбрала меня? Или тебе, всё-таки, на самом деле не хочется, чтобы тебя вообще кто-либо трогал? — Теперь удивление отразилось и на мне. Он шутит? Тэян и помолвка, Тэян-жених, женатый Тэян — это не вписывалось в его образ совершенно. — Зачем ты спрашиваешь? — Как ты думаешь? — убрав ключи в карман, Тэян подошёл ко мне и, подняв руку, коснулся несмело щеки. — Ответь, тебе все одинаково неприятны, или у меня бы был перевес? — Я отношусь к тебе лучше, чем к Сынри, — честно сказала я. Сжав свои пальцы на его руке, я пыталась остановить её, но убрать не хватало решительности. Меня грело его теплое и трогательное касание. Тэян приблизился ещё и, не встретив сопротивления, поцеловал меня. Закрыв глаза, я со странным для себя удовольствием встретила его губы, но, несмотря на сдержанность и мягкость поцелуя, отстранилась первой, загнанно воззрившись на мужчину. — Зачем это теперь? Ты отказался от меня, когда спас от Зико… — Я не отказывался! Я не хотел, чтобы с твоей стороны это было платой за спасение! — опешил Тэян, опустив руку, упавшую с моей щеки. — Я не хотел принуждать и вынуждать, пока ты не захотела бы сама. — Но теперь я у Сынри, и это всё не имеет значения. — Если ты хочешь — имеет! — Тэян подступился ко мне и, опять целуя, прижал к стенке. Его грудь, хоть и через майку, та, которую я воображала перед сном, втиснулась в мою. Его ладони не полезли лапать меня в места позапретнее, а только схватили за талию, крепко и твердо, будто Тэян был из камня. В ход пошёл язык, и я, к своему стыду, приняла его, отвечая тем же. Это был не Сынри, это был не какой-нибудь похотливый клиент (хотя без похоти Тэян тоже не полез бы), а тот, кто рисковал ради меня жизнью, кто помогал мне не раз, кто видел во мне не только вещь для удовольствий, но и человека. Он готов был терпеть, ждать, не желая, как и я, секса без души, в виде благодарности или подачки. Его пальцы расстегнули пуговицу на моих шортах и я, не заметив, когда обняла его за шею, почти позволила ему снять их с меня, когда в голову полезли нехорошие мысли. Почему Джиён простил его? Почему он ничего с ним не сделал? Уж не взамен ли на то, чтобы погубить меня как-то более коварно, заставив поверить, что он добрый и хороший, а потом разочаровав, как я Мино? А что, если Тэян делает это всё за деньги и прощение? К тому же, Сынри выбросит меня, оставив беспомощной, если я изменю ему и, не исключено, сам Сынри попросил Тэяна проверить меня. Кто знает? Я ничему не верю в Сингапуре! Ничему! Я оттолкнула Тэяна, оставшись с припухшими губами, раскрасневшимся лицом, вздымающейся грудью. Да и он не далеко от такого вида ушел. — В чем дело? — Ни в чем. Просто нет. — Я тебе неприятен? — И это тоже нет. Но между нами ничего не будет, — поправив волосы, я добавила: — Сейчас, по крайней мере. — Но завтра вернётся Сынри! Ты могла бы определиться именно сейчас, и если ты скажешь, что согласна быть со мной… я заберу тебя. И у нас тоже будет помолвка, — Тэян вновь попытался обнять меня. — А можно и без неё, сразу расписаться… — Какая глупость, у меня документов нет! — вытянула я руки, упираясь. Я ушам своим не верила, что он говорит? — Значит, повенчаемся. — Руки мои ослабли и сдались. — Я тоже христианин, как и ты, поэтому проблем не будет. — Повенчаться…. Повенчаться… стать женой перед Богом. Меня затрясло, и я не смогла даже встретить взгляд Тэяна. Такого не может быть, это обман! Как сутенер, тот, кто унижал меня, издевался надо мной и искал мне клиентов, может хотеть быть моим мужем? — Я люблю тебя, Даша, люблю, как любят в последний раз, — прижал он меня к себе так сильно, что заныли плечи, обхваченные им. — Я такой уже никогда не встречу, я хочу быть с тобой, хочу забрать тебя. Я хочу то, чего хотел лишь однажды с другой женщиной — я хочу семью. Мы сможем нормально и счастливо жить, Даша, — стал целовать он мои щеки, глаза и скулы. Неужели это не ложь? Дьявольские козни порой бывают очень умелыми. Дьявол, он же Джиён, умеет искушать. Деньгами он искушал, смертью пугал, почему бы теперь не позабавиться, найдя того, кому я поверю? — Сможем, если ты перестанешь работать на Джиёна, — произнесла я, осторожно выбравшись из его рук, подозрительно глядя на него. Тэян прищурился бы, коли его глаза и так не были узки, как зазор между прикрытыми жалюзи. — Как я могу перестать на него работать? И дело не в том, что другие кланы меня не примут, а если и примут, то на самый низ иерархии, потому что я перебежчик, а в том, что я ценю и уважаю Джиёна, и не брошу его. — То-то и оно. Ты уважаешь его настолько, чтобы играть по его правилам… и уничтожить меня. — Тебя? — Тэян раскрыл глаза шире. — Даша, что ты говоришь? Я не знал, что он отправляет тебя в нижний бордель, а как узнал, сразу же поехал туда, чтобы забрать… — Потому что Джиён никогда не собирался убивать меня физически, не так ли? Ему нужно погубить мою душу, и он обыграл сцену со спасением, чтобы ты стал мне ещё ближе, потом выдал всю эту сказочную перспективу со свадьбой, а потом бы посмеялся, сообщив, что это шутка. Чтобы я точно поняла, что правды, честности и добра ждать неоткуда. — Если ты думаешь именно так, и не веришь мне, то у Джиёна, видимо, действительно получается тебя губить, — поджал губы Тэян. — Я не участвую ни в каких его играх, говоря то, что сказал. И против тебя я не стал бы участвовать ни в чем. — Я такую отповедь сделала, почти уверенная, что это актерство, а теперь, если задуматься, что это были искренние слова и предложения, то делается стыдно. Но я не могла заставить себя поверить во всё это до конца, о чем и сказала Тэяну, добавив: — Да и почему бы ему было щадить тебя тогда? Я сама слышала, как он готов был скормить труп друга рыбам, так что вряд ли для него существует понятие дружбы. — Особенно после пережитого в молодости предательства. — Ты хочешь знать, почему он пощадил меня? Но мне ты не веришь, считая, что марионетка Джиёна, что ж… — он открыл дверь и кивнул на выход. — Поехали к Зико, он скажет тебе, участвовал я в той постановке, или нет. — К Зико? — с ужасом повторила я. — Не в бордель. К нему домой, — Тэян посмотрел на время в мобильном. — Он должен быть там. — Застегнув пуговицу на шортах, я непонимающе и растеряно посмотрела на мужчину. Предлагает мне услышать что-то от Зико? — А с чего мне верить Зико? — Там решишь сама. Но для начала выслушаешь, как обстоит дело на самом деле.