Мания приличия

Прощай!

Сынри спал на своей половине кровати, не нарушив установленного мною негласного правила этой ночи — не приставать. Я пробудилась первой и, потерев глаза и посмотрев в окно, развернулась на другой бок, уставившись на спящего мужа. Естественно он был без рубашки, из-под одеяла торчало его голое плечо, часть груди с толстой золотой цепочкой на ней, сверху на одеяле лежала рука. Вне зависимости от того, какие чувства мы испытываем и к кому, любим или нет, иногда мы хотим человеческого тепла, на что мне не намекнул, а о чём прямо заявил Сынри. Я тоже его хотела, и обними он меня сейчас, с утра, я была бы не против, лишь бы это не зашло дальше. Но верила ли я в признание мужа, что это моя нелюбовь гонит его к сексу за деньги, к путанам и проституткам? Был такой тип мужчин, который принципиально не хотел признавать своей вины ни в чём, и я приписывала Сынри туда, пока он ни сказал, что считает себя мерзкой скотиной. И всё-таки, его обвинение меня в его изменах казалось мне надуманным и сфальсифицированным. Ничего бы не поменялось, люби я его самозабвенно и горячо, более того, я почти уверена, что именно это оттолкнуло бы его ещё дальше. Вика влюбилась в него с первого взгляда и была готова на всё — и где теперь Вика? Да, можно сказать, что мы с ней разные, и это несопоставимые примеры, но в первую очередь наша с ней разность изначально состояла в том, что Вике Сынри нравился, а мне — нет. Его привлекло это, именно это ему хотелось исправить, ему хотелось увидеть во мне такое же желание, как у других девиц, что велись на его сексуальные приставания или деньги. И теперь он будет говорить, что холодность его отталкивает? Пускай он не врёт, а просто сам себя не понимает, но я его изучила намного лучше, чем знала в начале. Стоит мне поцеловать его, сказать, что я буду хорошей женой, сидеть дома и печь пироги, он ухмыльнётся, успокоится, вернёт свой пафос и умчится, убедившись, что не нужно больше ничего делать, обхаживать, закреплять успех, отчитываться. Любящей его мне он будет звонить в два часа ночи, говорить, что ещё в офисе, что у него корпоративные слияния, приходить с рассветом и пытаться спрятать засосы и следы помады. Всё это я уже прошла, поэтому не надо сказок и басен. Джиён устроил мне хороший ускоренный курс молодого бойца, я стала разбираться в ситуациях и людях, я стала видеть то, что есть, а не рисовать в воображении несуществующее исходя из того, что мне вешают на уши. Конечно, если бы я хотела избавиться от постоянства со стороны Сынри, я могла бы разыграть чувства, он бы поостыл и дал мне вздохнуть свободнее, но у меня не было цели сохранить наш брак, я не собиралась продолжать быть его женой. Единственное, из-за чего я пока на всё кивала, со всем соглашалась — это чтобы возвратиться в Россию. Я доберусь до неё и больше никуда и никогда не поеду из дома, дальше родной области, по крайней мере. Сынри не заставит меня там с собой жить, в России не имеют законной силы сингапурские браки, это здоровенный козырь, который я намерена использовать. Почему я не попрошу его отправить меня в Россию одну? Потому что я не могла знать, как он на это отреагирует, а помимо этого подозревала с наибольшей вероятностью, что он разозлится и никуда меня не отпустит. Это не тот человек, который ради другого напрочь забудет о себе. Да, несколько раз Сынри продемонстрировал привязанность, но стоило ему узнать об измене, как чувства бурлили, бунтовали и хотели пропасть, так какой же результат мне даст прямая просьба оставить меня в покое?

Перед сном мы как раз больше часа обсуждали подробности перелёта в Россию, используя смартфоны и интернет, чтобы узнать, как проще добраться до моего сибирского захолустья. Из аэропорта Чанги прямые рейсы только в Москву, а оттуда мне лететь в Томск половину пути обратно, в этом было мало смысла. Из Сингапура можно было улететь в Бангкок, потому что это один из редких зарубежных городов, который имел прямые перелёты до Богашёвского аэропорта, но самолёты туда из Бангкока ходили примерно три раза в месяц, и если мы сегодня же вылетим в Таиланд, то там нам придётся ждать четыре дня нужного рейса. Как всё это было суетно и сложно! Сынри соглашался пожить четыре дня в гостинице Бангкока, посетить что-нибудь интересное в нём, тем более что он там много раз был и мог бы поделиться со мной своими любимыми местами, ведь медовый месяц же всё-таки… Но я предпочла вариант долгого-долгого пути до Москвы, а оттуда в Томск, чтобы нигде не ждать, не сидеть в номерах, не терять времени. Я спешила и торопилась, пытаясь этого не показывать. Почему я не хотела сидеть несколько дней в гостинице Бангкока? Потому что статичность заставляла начинать думать, а я боялась, что надумаю чего-нибудь плохое (уже сейчас, пока просто лежу, я думаю и думаю, и это раздражает, бесит, чёртов Дракон, зачем ты заразил меня своей думалкой неотдыхающей, я не знала, что это половым путём передаётся), например, примусь сочинять, как вернуться к Джиёну. Это мне совсем не нужно. Ещё я могу вообще захотеть остаться в Сингапуре, где угодно, только бы не лететь в Россию. Если бы кто-нибудь прочёл мои мысли, наверняка бы подумал, ну да, конечно, зачем возвращаться в своё Петухово, где чуть больше шестисот жителей, зачем возвращаться к земле, трудам, тяжелой работе, холоду и грязи, когда есть такая шикарная и обеспеченная жизнь жены олигарха? Но дело было не в этом. Я скучала по холодам, по нашему деревянному дому, по нашей деревянной Покровской церкви[27], размытым до поздней весны дорогам, из-за которых к нам не часто жалуют томичи. Как истинная дочь Сибири, я, наверное, в душе была наследницей декабристок, и мне вообще нетрудно было обживаться в суровых условиях, для меня они были нормой, благодаря привычке к которой, возможно, я и выжила в этом малайзийском «раю». Но есть именно что эта самая привычка, и проживи я десять месяцев в диком африканском племени или среди австралийских аборигенов, я бы привыкла и к их быту, всё вокруг как-то бы устоялось, приобрело отточенность, каждый день стал бы для меня обычным и обустроенным, и из этой обустроенности вырваться стало бы настоящим стрессом, даже если менять худшие условия на лучшие. Этого стресса мне и не хотелось, просто чтобы сохранить через такие страдания обретенное более-менее моральное равновесие. А ещё ужаснее было бы, если после России мне пришлось бы вновь отчаливать куда-нибудь. Поэтому я мечтала об окончательной оседлости, ещё раз пережить перемены, и всё. Я стала крутить на пальце обручальное кольцо, которое так и тянулось приподнять, чтобы заглянуть во внутреннюю сторону, но Сынри зашевелился, просыпаясь, и я оставила своё занятие, повернувшись к нему. Ещё в плену сна, с сомкнутыми веками, он поднял руку и потёр щеку, глубоко вздохнув. — Доброе утро, — шепнула я. Он приоткрыл глаза, щуря их, поскольку я лежала со стороны окна и из-за моего плеча светило солнце. Молчание было не напрягающим, а каким-то лёгким, помогающим настроиться друг на друга. Сынри мягко улыбнулся, разглядывая меня под лучами света. Я тоже его изучала в невинном утреннем виде. Наташа говорила, что Джиён в постели беззащитен, а я возразила, что в ней все такие, и мой супруг был тому ярким подтверждением. Сейчас он не выглядел соблазнителем и пользователем всех платных дырок города, он был тёплым и милым. А вот Джиён, кстати, чёрта с два он был беззащитным в постели! Даже когда я держала нож у его горла, у меня было ощущение, что собираются прикончить меня, а не его. — Доброе, — подал, наконец, голос Сынри. — Можно тебя поцеловать? — Ну, поцеловать — не трахнуть, почему бы нет? — дёрнула я плечом. — Давай уберём этот глагол из наших взаимоотношений? — приблизился он, коснувшись ладонью моего лица. — Тебя же он всегда заводил? — Раньше мне не приходилось видеть каким-то новым взглядом вот такую картину… — Нависнув надо мной, Сынри опустил свои губы на мои и, разводя их, сам немного налёг на меня, приводя к соприкосновению наши тела, кожу с кожей, так что тепло и энергия мужского организма стали непосредственно на меня воздействовать. Было ощущение, что где-то на клеточном уровне обнаженные мужчина и женщина способны создавать интимно-эротические моменты, даже если не испытывали возбуждения и желания ещё мгновение назад. Вернее, я не испытывала, а Сынри, судя по его чувственному языку, сокровенно проникнувшему в меня, вполне себе с ним проснулся. Несколько секунд я думала о том, что его нужно оттолкнуть, но затем вспомнила о Джиёне и не стала. Джиён не станет хранить мне верность, ни за что и никогда, он продолжит спать с разными девицами, снимать проституток, заводить романы и подружек. И не играет роли, будет он представлять при совокуплении меня или не будет. Он станет спать с другими женщинами, кончать с ними, лежать с ними в кровати, он не будет чувствовать угрызений совести, потому что в его мировоззрении верность заключается вообще в чём-то другом, она где-то в космосе, в трансцендентном хранилище достоинств, где они лежат, как в сейфе, и ими можно не пользоваться, главное, что они есть, и человек ими обладает. Верность как алмазное колье для Дракона. Мужчина в нём выглядит смешно, поэтому не носит его, но имеет, и когда встречает свою единственную женщину, то вешает его на неё; в итоге и колье и женщина принадлежат ему, она непосредственно это колье хранит, а мужчина любуется на это со стороны, меняя часы, запонки, даря другим женщинам кольца, серьги, браслеты и прочую мелочёвку, которая не сравнится с его главной драгоценностью. Сопоставив всё это в голове, я не отпихнула Сынри, и сама ответила на его поцелуй, не жарко, не жадно, но в меру страстно. Он расслабился, ощутив от этого моего жеста удовольствие и радость, после чего оперся на руку и посмотрел мне в глаза. — Ты похожа на ангела, на самом деле. Эти светлые волосы, которые так золотятся на солнце… Я только от них одних уже схожу с ума. Они… они такие манящие, и они самого красивого естественного цвета, который я когда-либо видел. Никогда не крась их. — Сынри опять коснулся меня поцелуем. — И твои глаза, такие голубые… — Устами он прошёлся по подбородку, ниже, перескочив шею был уже у груди, стягивая вниз одеяло и намереваясь одарить поцелуями не самые приличные места моего тела. Я остановила его, обхватив лицо ладонями. — Сынри, Сынри! Не надо. — Он с сожалением взял себя в руки, опять поднимаясь выше. — Нам нужно ехать в квартиру и собираться. Я бы хотела успеть на ночной рейс. — Как скажешь, — надуто поджав губы, убрал руку Сынри, чтобы я могла спуститься с кровати. Эти его всплески обид тоже не обещали мирного и счастливого существования. Ну не исправить в тридцать два года капризного и избалованного мужчину, привыкшего быть свободным и получающим всё мальчиком! Он будет нежным и заботливым, насколько умеет, пока его не разозлить, но что его разозлит — никогда не угадаешь. Потому что если быть послушной и добропорядочной супругой, он заскучает (в этом все богатые и зажравшиеся мужчины примерно одинаковы), и его нужно то и дело нервировать или показывать ему и мой характер, но в какой момент ему это сильно не понравится неизвестно. Возьмёт, да опять даст по лицу, хотя в целом у него не было тяги к рукоприкладству, он так выражал своё оскорблённое бессилие, а не оскорблять его, в общем-то, было нетрудно, как и успокаивать — через постель. Если бы у меня хватало выдержки, желания и мастерства решать через неё семейные склоки. — И я далеко не ангел, — сказала я, одеваясь. Сынри пока ещё тянулся в кровати и не спешил, как я. — Если тебе обломали крылья, это не меняет твоей сущности. — А если я пожила в аду, разве не стала дьяволицей? — Переспав-то с Дьяволом. Муж выпрастался из-под одеяла, став по ту сторону постели, спиной ко мне, натягивать и застёгивать брюки. — Если подержать овечку среди львов — она научится убивать антилоп и есть сырое мясо? — Она там вряд ли вообще выживет. — Ну, предположим, что всё-таки смогла. Аура у неё была подходящая, не съели её львы. — Сынри накинул рубашку, просунув руки в рукава, и подошёл ко мне, выправляя воротничок. Одевшись в платье, я невольно взялась застёгивать оказавшиеся передо мной пуговицы, на что муж посмотрел с неприкрытым одобрением, явно рисуя какие-то пошлые картинки в своём сознании, потому что его грудь завздымалась выше. Когда я застегнула последнюю, он поймал моё запястье, приложив к себе мою ладонь и, обведя вокруг меня свои руки, поднял молнию на моей спине до самого верха, воспользовавшись этим, чтобы прижать меня к себе. — Только ведь и они баранами не станут, правда, солнце? — Поцеловав меня в щёку, подтвердил он мои мысли. А я вспомнила другую теорию Джиёна. Может, всё-таки, овечка изначально не была овцой? Может, в свой прайд, наконец, попала львица? Нет, это не так, я не хищница по натуре, я могу сопротивляться, но атаковать первой — никогда, и именно поэтому я хочу вернуться на родину, туда, где не нужно будет делать ни первого, ни второго. В квартире я аккуратно сложила все даренные мне мужем ювелирные украшения в шкатулку и убрала её в глубину ящика комода в спальне. На мне осталось только обручальное кольцо от Джиёна, и, не удержавшись, пока Сынри звонил и заказывал билеты, я всё-таки полюбовалась на внутреннюю надпись. Кроме этого не возьму с собой ничего ценного, мне ничего от них не нужно. Даже раздутый гардероб, который у меня тут образовался — Сынри считал необходимым каждую неделю отправлять меня по бутикам, чтобы я ходила в новых и свежих вещах, соответствуя статусу — я не буду с собой брать, лишь самое необходимое на первое время. Апрель, в России, под Томском, ещё более чем прохладно, и грязно, а у меня даже сапог ни одних тут нет, так что всё равно большая часть вещей не к месту. — Я заказал билеты, — вошёл Сынри с протянутым вперёд смартфоном, на экране которого собирался мне что-то продемонстрировать. — Смотри, вылет слегка за полночь, лететь десять с лишним часов, учитывая смену часовых поясов, в Москве мы будем в шесть с чем-то утра. А дальше вот что получается: либо ждать прямого рейса до этого твоего… — Сынри нахмурил брови, читая в телефоне. — Томска, — подсказала я. — Да, до Томска в десять вечера, либо брать билеты с пересадкой через Санкт-Петербург на половину девятого утра. Как ты хочешь? При втором варианте мы будем в… Томске завтра же ночью, при первом — послезавтра утром. — Сынри произносил «Москва» и «Санкт-Петербург» без проблем, по-корейски, потому что это были известные города, и у них были на его родном языке привычные, адаптированные названия, но Томск был для него чем-то новым, и он произносил его по-русски, повторяя за мной, что получалось с запинкой. Я задумалась, какой вариант перелёта мне больше нравился. Само понятие очередной пересадки не вызывало доверия. Я уже в Сеул слетала с пересадкой, ага, до сих пор туда лечу. К тому же, оказаться глубокой ночью в Петухово — это разбудить всю семью, мои всегда ложились не позже одиннадцати. Приемлемее и лучше вернуться домой рано утром, как раз, все проснутся и начнут новый день. И тут вдруг я. Боже, как это всё волнительно. Послезавтра… оказаться… дома. — Первый, я выбираю первый вариант. — Проторчать восемнадцать часов в аэропорту? — Мы сможем прокатиться по Москве, посмотрим столицу моей родины. Прогуляемся по Красной площади, посидим где-нибудь в кафе на Старом Арбате, — я назвала стандартные туристические места всех приезжих, перейдя и к основным развлечениям: — Сфотографируемся с двойником Ленина и купим тебе матрёшку. — Выпьем водки и встретим медведя? — Это будет в Томске, ансамбль медведей поводит с нами хороводы, а потом сыграет нам на ложках и балалайках. — На ложках? — Я от его удивленного вопроса вспомнила старый диснеевский мультик про русалочку, где она причёсывалась вилкой, и не смогла сдержать улыбки. — Русские — придурковатый народ, ты по мне ещё не заметил? — Немного, — хмыкнул он. — Один человек — это мало, чтобы сложить впечатление о нации. Ты вот поняла что-нибудь о Корее по мне, Тэяну, Джиёну? — Да, кое-что, — я подтянулась к его уху и шепнула: — Вы не менее придурковатые, чем русские. — Особенно Сынхён, особенно с его любовью бухать. Насквозь наш парень, чистокровный сибиряк. Сынри сунул свой смартфон мне в ладони, опять уходя в другую комнату. — Тогда забронируй нам такси на послезавтра, из аэропорта до твоего… этого… — защелкал он пальцами. — Петухово, — напомнила я. Он кивнул. — У вас же есть такие услуги? — Теперь я кивнула, подумав о Яндекс-такси, которым приходилось пользоваться пару раз, больше года назад. — Там везде, где попросят оплатить услуги, — тыкнул пальцем издалека Сынри, — нажимай кнопку «оплатить», у меня работает мобильный банк. — Он вышел, оставив меня с доступом к своим деньгам через интернет, которыми я не собиралась злоупотреблять. Я вообще раньше была далека от всего подобного: карточной системы, оплаты через интернет, отсутствия интереса к цене. Просто заказываешь и покупаешь то, что тебе нужно, представления не имея, какая сумма требуется, какая списывается. Господи, это действительно развращает и создаёт совершенно другую психологию. Всё так просто, так доступно. Сынри весь из этого. Как хочется посмотреть на него в Москве, где он будет ловить на себе взгляды «понаехали!», где его могут обозвать китайцем, вьетнамцем, гастарбайтером, лимитой и подумать, что он торгаш с местного рынка. Что очень ярко характеризует россиян, так это абсолютное неумение не торопиться с выводами, не клеймить людей вокруг себя тем и этим, у нас на всех вешают ярлыки, никто не интересуется сутью проблемы, возникновением какого-то прецедента, все сразу начинают ругать и поносить. Я вот, вернувшись в Петухово, не собираясь никому ничего рассказывать и объяснять, наверняка удостоюсь звания проститутки и всех нехороших слов, которые вспомнят соседки. Где я пропадала столько времени, что вернулась живой, сытой и здоровой? Само собой шалава, никак иначе. Ещё и богатея подцепила — только за этим за границу и летала, искала там днём и ночью без устали олигарха, пока не наткнулась на наивного чукотского юношу[28]. Заказав такси, я отдала Сынри его телефон и вошла на кухню, где готовила обед Хадича. Я могла с ней говорить обо всём, она ничего не сумеет передать мужу, потому что они не знают ни одного общего языка. А если бы и знали, я сомневалась, что ей хотелось бы меня выдать. — Мы уезжаем… — начала я, медленно усаживаясь за стол. Она не прекращала хлопотать, поглядывая на меня. — Уже собрались? — Ещё нет, но… Я не вернусь, Хадича. — Женщина остановилась, вытерев лоб тыльной стороной ладони. Волосы у неё были под платком, как принято у мусульманок, она с радостью вернулась к этому правилу, когда я вызволила её из нижнего борделя. И платков я ей купила несколько, простых и нарядных, броских и скромных. — Совсем? — Совсем. — Хадича подсела ко мне, вытирая руки о передник. — И он? — Нет, он не знает ещё… я хочу остаться там, в России, а он вернётся. — Как же так? — Новость эта не вызвала понимания в моей собеседнице. — Муж же. — Ну, в России этот брак не считается, к тому же, я никогда не хотела за него замуж… — Но вышла же. — А что было делать? Жить любовниками? Я до самой свадьбы не думала, что смогу уехать отсюда, что уеду. — Хадича помолчала, не собираясь со мной спорить или учить меня чему-то, у неё логика была из серии джиёновской, только чуть проще: кто при возможностях, тот лучше понимает в жизни. Если я обеспечивала хорошее существование ей, то мне было виднее, как распоряжаться судьбой. Но всё-таки она заметила: — Неплохой парень-то, чего не хотеть с ним жить? — Я уставилась на свои пальцы, а там снова было кольцо, которое я закрутила. Хадича указала на моё лицо. — Потому что ударил? — Нет, это ерунда. То есть, не совсем ерунда, но дело не в этом. Я не люблю его, — набралась я смелости и посмотрела в её тёмные глаза на потрепанном жизнью лице, лице матери, которая разлучена с детьми и пережила в сотни раз худшие вещи, чем я. И она не плачет, не жалуется, не ищет лучшего. — Если таких не любить, кого любить тогда, Даша? — всплеснула она руками. — Не старый, не жадный, красивый. — Но сердцу же не прикажешь. — А какой ты хочешь? Старый, жадный и… урожливый? — неправильно произнесла она. Я хихикнула, помотав головой. — Хочешь какой-то определённый? — Хочу, — тихо прошептала я. — Но я не могу с ним быть. Нам не быть вместе. — Значит, Аллах всё за тебя решать. Который Бог, — перевела она мне на тот случай, если я не в курсе. — Если он тебе даёт этот муж, а не другой, значит этот хорошо. — Взяв меня за руку, Хадича сжала её. — На мой язык, в Таджикистане, «дарыя» или «дарьё» значит «река». Как твоё имя. Ты же Дарья? — Я кивнула. — Женщина всегда как вода, Даша, течёт по свой путь, омывает берег, крутой, высокий или низкий, течёт дальше, быстро, плавно, разливает воду на берега, даёт жизнь земля вокруг. Можно строить плотина, можно копать каналы, можно по ней плавать корабль, но она всё равно впадает в своём море… — Даша, — прервал нас Сынри, завязывая галстук на шее. — Я позвонил Сынхёну, что мы сейчас заедем его повидать, пошли, ты же хотела. — Поднявшись, я вгляделась в него, так что он даже опустил взгляд на свою рубашку — не выпачкался ли в чём? Неужели он моё море? Неужели я текла не в Сингапурский пролив? Меньше, чем через полчаса, мы поднялись на лифте в знакомом мне здании фешенебельного жилого комплекса. Дверь была приоткрыта, и когда я потянула её, переступая порог и окрикивая хозяина, он появился из зала, с распахнутыми объятьями устремляясь навстречу. Я даже не ожидала такого тёплого приёма. — Дочь! — радостно улыбнулся мне Сынхён, но улыбка тут же пропала, хотя его взгляд остановился на моём лице. Что с ним? Опять принял наркотики? Глаза перешли на Сынри. Одна рука опустилась, а вторую Сынхён протянул в мою сторону. — Расстегни манжет, будь добра. — Ничего не понимая, но привыкнув к его странностям, я расстегнула пуговицу, после чего мужчина закатал рукав рубашки до локтя и, отодвинув меня чуть в сторону, без каких-либо объяснений зарядил Сынри в челюсть. Тот отрекошетил к стенке, стукнувшись об неё и, поскользнувшись на входном коврике, съехав по ней на пол. На разбитой губе показалась капля крови. Я успела только вскрикнуть и начать ловить Сынхёна, севшего рядом с моим мужем и приподнявшим его за шиворот. — Я говорил, чтобы ты не обижал её? Я вспомнила о синяке на лице и, пожалев, что не подумала об этом раньше, потянула Сынхёна за плечи назад. — Пожалуйста, перестань! Ничего страшного, это глупая случайность! — Сынри сердито поднялся, когда я отвела от него напавшего и встала между ними. Чувствовалось, что ему хочется ответить тем же, что он не хочет оставлять это просто так, но помехой служила я, которая не собиралась отходить в сторону. — Я подожду в машине, — буквально выплюнул Сынри и вышел, хлопнув железной дверью так, что секунды две дребезжали стены. Я выдохнула, опасность миновала. Сынхён смотрел на опустевшее место, сжимая кулак руки с засученным рукавом. У него едва заметно подёргивалась бровь. — Не надо было, правда, — промямлила я, давно не надеявшаяся на то, что кто-то где-то за меня будет заступаться. Однако Сынхён, действительно, сказал на нашей свадьбе «не обижай её», и, в отличие от Сынри, своих слов не забыл. Он постарался отвлечься и переключил внимание на меня. — Ну, рассказывай, — обратился ко мне он. — Эта фраза всегда лишает каких-либо мыслей… — Я знаю, — как будто бы серьёзно произнёс Сынхён, приглашая меня пройти в зал. Хоть я и не собиралась задерживаться, всё-таки последовала за ним. — Сынри сказал по телефону, что вы улетаете куда-то, и ты хочешь попрощаться? Куда летите? — В Россию. — Он посмотрел на меня. — Я рад. — Я тоже. Вроде бы. — Не стала кривить я душой. Или что там во мне осталось после Дракона? Сынхён взял что-то со стола и протянул мне. Это была прозрачная папка на молнии, внутри которой лежали какие-то документы. — Это… — Твой настоящий паспорт, и загранник. Джиён просил вернуть. — Руки, державшие это, задрожали. Он знал, что мы отправимся в Россию, потому что поговорил с Сынри до меня. В моём настоящем паспорте не было никакой печати — это Джиён тоже знал. — Конечно, в аэропортах пока лучше пользоваться удостоверением личности Дарианы Ли, если не хочешь лишних вопросов на границе. — Да, разумеется, — я немного растерялась от всего этого, но подумала, что с Сынхёном тоже буду искренней. — Я счастлива, что познакомилась с таким человеком, как ты. Ты удивительный, и хороший. — Когда сплю зубами к стенке? — улыбнулся он. — Спишь ты иногда так, что это пугает и заставляет волноваться о твоём состоянии. — Запиши мой номер, — предложил мне Сынхён и стал ждать, когда я потянусь за мобильным, но я не дёрнулась. Он подозрительно покосился. — Мы могли бы не прерывать это знакомство… — Я не вернусь, Сынхён, — отчеканила я. — Я не говорила об этом Сынри, и он не знает о моих намерениях, но я больше никуда не уеду из своего родного края. Я останусь там, и больше никогда здесь не окажусь. Помолчав, Сынхён поинтересовался своим хрипатым, будто чуть сорванным басом: — Это то, чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы Джиён украл меня из Чанги, прямо на пути к магнитной рамке, и повёз к себе в вечный плен, даже если нас при этом пристрелят. Но он никогда так не сделает, поэтому больше мне хотеть нечего. — Мы замерли, обдумывая подобный исход, но Сынхён не хуже меня знал, что рисковать жизнью и губить её ради чего бы то ни было — не метод Джиёна. Поэтому его друг, ставший и моим тоже, лишь подошёл ко мне и, забравшись в свой бумажник, достал оттуда визитку, сунув в мою руку. — Пусть у тебя, всё-таки, будет мой номер. На всякий случай. — Я не знала, что за случай такой может образоваться в Петухово, чтобы мне пришлось звонить Чхве Сынхёну, бизнесмену, бандиту и наркобарону из Сингапура. Доставка суши? Нет. Пригласить на день рождения? Тоже не то. — Что ж, ладно, в конце концов, вы ведь наверняка всё и всегда будете обо мне знать, даже на расстоянии? Справедливо, если я смогу в удобный для меня момент тоже позвонить и спросить что-нибудь. — Мы благопристойно обнялись, после чего Сынхён попросил застегнуть его манжет обратно. — Береги себя, пап, — улыбнулась я, чмокнув его в щёку, для чего вытянулась на цыпочках. — И береги Джиёна. Забрав всего два чемодана из квартиры, мы с Сынри поехали в Чанги, путешествуя налегке. Он не хотел везти меня в бордель, поэтому попросил Тэяна самому приехать в аэропорт и повидаться со мной. Мы были той ещё парочкой, с симметричными фингалами на лицах, хотя у меня не была разбита губа, да и цвета уже побледнели, а вот на Сынри только налились. Хадича пока попросила оставить её здесь. Она не хотела верить, что я не вернусь, сказала, что если господин Ли приедет один, то пусть выкинет её на улицу, а если всё-таки нет, то тогда и посмотрим, что делать. Я настаивала, чтобы она сразу уехала в Россию, не зная, станет ли заниматься её судьбой Сынри без моего покровительства, но она упёрлась, а у меня не было времени на долгие уговоры, так что сердце за будущее Хадичи у меня продолжало болеть, и я не могла поделиться этим с мужем, с которым вообще не поделилась своими планами, что для меня это поездка в один конец. Сынри в зале ожидания увлеченно читал статью о манерах и правилах приличия в России, потому что я не смогла ему в этом сильно помочь. На вопрос: «Как себя у вас принято вести?» я задумалась так глубоко, что предпочла отправить его в интернет. В самом деле, что такого может сделать иностранец из крайне вежливого, традиционного и щепетильного общества, чтобы шокировать кого-то в далёкой периферии под Томском? Пробежаться голым по улице? Так у нас в Петухово, дядя Митя, с соседней улицы, как выпьет зимой в бане, так после неё всегда голый выбегает, в снегу кувыркаться, а забора у них на участке с двух сторон почти нет, плетень какой-то ниже пояса. И ничего, никто его не осуждает, и на службе в церкви рядом с ним стоят, и на юбилеи приглашают. Материться и пить — пол-села мастаки, а если Сынри начнёт нечистую поминать, так его на корейском не поймёт никто. Я топала поочередно ногами, сидя на сидении, когда появился Тэян. Подскочив, едва его увидела, я привлекла внимание Сынри и он, отложив занятие, тоже встал. Мужчины пожали друг другу руки. Я была взволнована, меня потряхивало. До этого момента мои глаза неустанно пялились на ту точку, с которой я когда-то смотрела, придерживаемая Сынри, как улетает Вика, сопровождаемая Тэяном. Я надеялась, что Джиён приедет хотя бы издалека посмотреть на меня, махнуть мне рукой, даст мне на него посмотреть. Но его нигде не было, я изучила всю толпу, каждого прохожего, всех подозрительных типов, в которых можно было переодеться. Да разве стал бы переодеваться в кого бы то ни было Дракон? Нет, это уже не его уровень, шпионские игры для других. Меня тянуло набрать его и спросить — где ты? Хорошо, что появился Тэян, я могла бы сорваться. — Значит, улетаешь? — обратился он ко мне, хотя нас с мужем было двое. Сынри незамедлительно напомнил об этом: — Да, медовый месяц, всё-таки. — Россия не лучшее место для комфортного отдыха, — пожала я плечами, — но это мой дом. — Мне приятно, что ты захотела меня увидеть прежде, чем покинуть Сингапур. — Тэян произнёс это так, будто и без моих признаний знал моё внутреннее решение. — Иногда мне тоже хочется уехать отсюда. — Что же останавливает? — Неужели он боится начать новую жизнь? Я не считала Тэяна слабым человеком, который испугается трудностей по строительству всего с ноля. Ему вот-вот тридцать пять лет, это ещё достаточно молодой возраст, чтобы завести семью, найти работу. Почему нет? — Я тут кое-кому нужен, — хмыкнул он. Да, он прав, кроме него и Сынхёна у Джиёна больше нет никого, в ком он мог бы быть уверен. — А кроме как здесь не нужен никому, — добавил он, и это больно задело меня. Я бы хотела опровергнуть его слова, сказать, что он нужен много кому, даже мне, но… как друг. Как знакомый. Я не согласна соединить с ним свою жизнь, а каждому человеку нужен кто-то именно такой, кто никогда не бросит, будет только с ним. С другой стороны, я была таким человеком для Джиёна, и всё же мы расставались. — Я уверена, что ты найдёшь ту, которая без тебя не сможет обойтись, — заверила я. — Я буду скучать, Даша, — не прокомментировав мою озвученную надежду, произнёс он и посмотрел на Сынри. — Я её обниму напоследок, ты не против? — Против, но разрешу тебе это от природной щедрости, — повёл носом мой супруг, отворачиваясь и не желая даже видеть этого. Мы с Тэяном крепко обнялись. Господи, мужчина, который был моим сутенёром, оскорблял меня, унижал, склонял к сексу и применял небольшое, но насилие, который позже спасал меня, поддерживал и опекал, я обнимаю его и готова плакать, потому что дорожу им и переживаю за него. А он — он меня любит. — Будь счастлива, Даша, — тихо шептал он мне в ухо, — будь сама собой, я всегда буду помнить о тебе, а ты помни о том, что ты — хозяйка своей судьбы, что ты самая лучшая, и что ты способна свернуть горы. Будь сильной, и спасибо тебе за то, что ты была в моей жизни. Спасибо и прости за всё. — Это тебе спасибо, — хлюпнула я носом, предчувствуя, как грядут слякоть и слёзы. Нет, я должна сдержаться! — Ты тоже стань счастливым, пожалуйста, пообещай, что будешь, Тэян? — Как же такое пообещать можно? — А ты дай мне слово. Я знаю, что ты его не нарушишь. — Наша посадка начинается, — прервал нас Сынри. Я с мольбой посмотрела на Тэяна. — Обещаю, Даша, — оторвавшись друг от друга, мы стали расходиться. Я подняла руку, идя спиной и удаляясь, помахивая ему. Он тоже поднял свою, весь в татуировках, всё тот же преступник, уголовник и негодяй, и в то же время совсем другой мужчина, добрый, ласковый, самоотверженный. Воистину, что разбудим мы в людях, то и будет в них бодрствовать. Сынри потянул меня, разворачивая и поторапливая. Багаж сдан, все церемонии пройдены. Мы покидаем здание Чанги и оказываемся в самолёте, который вот-вот взлетит. В направлении Москвы. Через десять с лишним часов я буду там. Уже сейчас вокруг я слышу сплошную русскую речь, русские туристы, отдохнув, возвращаются домой, посмотревшие неделю или больше величавый, роскошный, умопомрачительный, богатый, чистый, праздничный и безопасный Сингапур. Я слышу обсуждение двух подруг о том, как не хочется покидать это место, как мало провели они здесь времени, и как хотелось бы тут жить. С другой стороны жена выговаривает мужу, что он не пошёл с ней на экскурсию, где показывали памятные места недолгой японской оккупации, было так интересно! Они непременно сюда ещё вернутся, чтобы посмотреть всё вместе. Муж заметил, что лучше снова покатается на яхте, потому что тут изумительно красивое море. «Пролив!» — хотелось поправить мне его, тут пролив, а не море! Как можно было не поинтересоваться таким важным нюансом? Но он был важен только мне из всех присутствующих, потому что каждая река должна точно знать, во что она впадает. Всё вокруг меня было словно в одновременно сказочном и ужасном сне. Я прижалась к плечу Сынри и положила на него голову. Самолёт взлетел в воздух и взял курс на северо-запад. Прощай, Сингапур! Ты знаешь, что я под тобой подразумеваю, кого я под тобой подразумеваю. Да, я хотела бы к тебе вернуться, я хотела бы жить с тобой, Сингапур, но так много людей хочет того же самого, и если ты будешь думать обо мне одной, то перестанешь быть самим собой, придёшь в упадок, разоришься и опустеешь. Поэтому каждому из нас лучше остаться вдали от другого. Разве мы можем быть друг от друга далеки? Мы друг в друге, внутри каждого из нас есть другой, мы одно целое. Какая разница, где при этом находятся тела? Моя бабушка любила говаривать: «Девочку можно вывести из деревни, но деревню из девочки не вывести никогда!». Вот так и я. Меня можно вывести из Сингапура, но Сингапур из меня — никогда.