Нелюбимые

***

В лобби гостиницы «Пекин» заказываю американо и жду, когда спустится Леха. За соседним столиком сидит молодая девушка в коротком бежевом платье и туфлях на высоком каблуке. Она время от времени поправляет волосы и смотрит по сторонам, будто ­кого-то ждет, а когда не видит нужного человека, возвращается в телефон и просматривает фотографии в Instagram. Я разглядываю улицу: офисные сотрудники в белых рубашках сидят за столиками на Триумфальной площади и пьют кофе. У входа в отель паркуется черная машина, из нее выходит седовласый мужчина в костюме, надевает черные очки, смотрит по сторонам и заходит в лобби. Девушка за соседним столиком оборачивается к нему и хитро улыбается, а когда мужчина проходит к лифту и уезжает на нем, она вызывает следующий. Из лифта выходит Леха и сталкивается с девушкой, но не извиняется, да и она ничего ему не говорит. На Лехе голубые джинсы, белая майка Vetements и классические низкие джорданы, в руках он несет два черных конверта и улыбается.

— Работать поехала, — смеется Леха и обнимает меня.

Я не понимаю, о чем он.

— Кто?

— Да вот эта, которая зашла, — кивает Леха в сторону лифта.

— А-а-а, не знаю, кто это. Она тут сидела рядом. К­ого-то ждала.

— Ну вот, — улыбается Леха, — дождалась и поехала.

— Думаешь, эскортница?

— Пф-ф, а кто она еще? Постоялица?

— Ты сам как? — спрашиваю я Леху, на что он кидает на стол два черных конверта.

— Привезли сегодня из типографии. Это тебе и Алисе.

Я достаю из конверта черный пригласительный — на плотной матовой бумаге глянцевыми буквами написано: «Черная ночь», с обратной стороны аккуратным золотым шрифтом указаны дата, время, адрес и «обязательное наличие костюма с маской».

— Пойдем крышу покажу, — предлагает Леха и вдруг замечает человека в черных джинсах и черной рубашке. Мужчина пристально смотрит на него и кивает, на что Леха просит меня подождать пять минут и отходит к столику человека в черном.

Я наблюдаю за ними со стороны: Леха ­почему-то нервничает, но продолжает общаться с этим человеком. Мужчина часто жестикулирует, кивает и прикладывает указательный палец к губам, словно просит о ­чем-то молчать или говорить тише. В ­какой-то момент мне становится любопытно, кто же этот человек в черном. При этом каждый раз, когда я задерживаю на нем взгляд, мне кажется, что он это замечает. Леха в ­какой-то момент ­что-то показывает мужчине в своем телефоне, а потом проводит рукой по столу, словно демонстрируя, что все гладко. Когда я хочу заказать еще кофе, Леха встает из-за стола и уходит, не пожав мужчине руку. В лифте я спрашиваю его, с кем он общался, на что Леха отмахивается и говорит, что это один из подрядчиков, который будет заниматься «застройкой» вечеринки. Я ничего не говорю о том, что такого человека никогда не видел и на подрядчика он не похож. Двери лифта открываются, и мы попадаем в большое пространство со старинными колоннами и советскими звездами на потолке. В центре — круговой бар, на стойке лежат ­какие-то чертежи и документы. Зал окружен большими окнами с видом на Москву.

— Вау! — восклицаю я. — Никогда тут не был.

— Красиво, да?

— Очень круто.

Леха ходит по залу и рассказывает, что раньше тут был известный бар. Правда, он работал, когда мы учились в школе, но, возможно, наши родители в него ходили. А до бара располагалась студия «Тату»: группа записывала здесь один из альбомов, и здесь же начался ее распад.

— В те времена тут была Studio 54, как мне рассказали. Типа их продюсер сходил с ума от всего здесь. Прикинь, какое место, — объясняет Леха, глядя на потолок. — Заряжено силой!

— Круто. Здесь что за зона будет? — спрашиваю я.

— Тут только для ВИПов — отдельный бар, для него уже все есть. Просто задекорируем под спонсоров и подсветим все это. — Леха показывает на потолок. — И диджея еще поставим. Главный рейв будет внизу, а тут такой чилаут с панорамным видом. Ну и выйти можно будет на террасу. Я бы, конечно, для всех эту зону сделал, но опасно. Задавят друг друга, и не дай бог ­кто-то свалится.

— Слушай, ну это прямо жир, Лех. Понимаю, почему продюсер «Тату» тут жил. — Я подхожу к окну и смотрю на Тверскую. — Мы тоже сюда сможем пройти?

— Конечно. Мы — главные ВИПы. Дерни влево окно.

Я берусь за пластиковую ручку и толкаю окно влево. Панорамная дверь отъезжает, и в лицо бьет сильный поток ветра. Я выхожу на террасу, на которой стоят мокрые барные стулья и сложены кучей грязные зонты. Со стороны Тверской доносится громкий шум проезжающих машин, он усиливается звуками мигалок, проносящихся в сторону Красной площади. Леха выносит на террасу два сухих стула, и мы садимся вплотную к стеклянной перегородке.

— Красивый, конечно, город у нас, — произносит Леха.

— Да, особенно летом. — Я вижу грязную пепельницу, дотягиваюсь до нее и придвигаю к себе.

— Да всегда он красивый, Макс. — Леха достает из кармана пачку сигарет. — Посмотри на него.

Мы молча разглядываем Триумфальную площадь, по которой в разные стороны идут люди. Я слежу за человеком, который медленно прогуливается в сторону консерватории. Он с ­кем-то говорит по телефону, затем останавливается, оглядывается по сторонам и ­какое-то время просто стоит на одном месте, а потом просто уходит в другую сторону.

— Я раньше на скейте здесь гонял, — тихо произносит Леха, когда я закуриваю сигарету.

— А я на Поклонке чаще, там места больше и плитка лучше.

— Да я помню. Ты сюда никогда не приезжал, тебе там ближе от дома.

— Угу.

— Здесь центровые гоняли, а там…

— А там кто?

— А там детки чиновников.

— Да у меня нет в семье чиновников, — замечаю я.

— Я имею в виду, что жил ты там же, где и чиновники.

— Это да. Надо заехать будет — навестить родителей.

— У тебя какая доска была?

— Да не помню. — Выдуваю дым, который моментально развеивается над городом. — Канадский клен, это точно.

— А в кедах каких гонял?

— Vans.

— Брат, — Леха обнимает меня за плечо, — я тоже только в них. Классное было детство у нас.

— Да, без вопросов.

— А помнишь, как твоих предков вызывали?

— Конечно, — смеюсь я. — Это отчетливо помню.

— Хороший был пранк.

— Я не думал, что все так будет.

— Надо было с городского тогда звонить, они тогда еще стояли на улицах, а не с мобильного.

— Да его бы тоже пробили, поверь. Потом бы камеры подняли и увидели нас.

— Что тогда тебе сделали родаки?

— Пизды дали. И еще выплатили кучу бабла за всех, кто приехал эвакуировать и проверять школу.

— Ну хоть не выгнали из нее.

— За это родаки тоже заплатили.

— Ты с ­кем-нибудь общаешься из школы, кроме меня? — Леха достает из своей пачки самокрутку, а не сигарету.

— Не-а, а ты?

— Тоже ни с кем, только с тобой. Интересно, что с ними всеми стало?

— Думаю, свалили. А кто нет, тот ­что-то делает тут.

— Иногда хочется найти ­кого-то в сетях, но не делаю этого. Интересно, все ли живы?

— В смысле? — удивляюсь я такой постановке вопроса. Леха закуривает самокрутку, и я понимаю, что в ней завернут не табак. — Что с ними ­будет-то?

— В этом городе может все что угодно произойти. Как в прошлом году, помнишь, была эта история с… как ее там?

— Мирой.

— Угу. Весь Instagram был завален ее фотками. Молодая девка.

— Да там вообще запутанная ­какая-то история. Мой друг знал ее.

— Что за друг?

— Андрей. Мы с ним учились в Штатах, но никогда эту тему не обсуждали.

Леха затягивается самокруткой, сильно начинает пахнуть травой.

— Слушай, ты не боишься тут? — спрашиваю я.

— Я люблю этот город, чего бояться.

— Я про… — киваю в сторону его косяка.

— А-а-а, прекрати. Тут только мы, больше никого нет. Сюда если и поднимутся, то служащие гостиницы. Хочешь? — Он протягивает мне косяк, я делаю маленькую затяжку и возвращаю самокрутку.

— Так пиздато тут летом, конечно. Если бы еще убрать весь фон, который происходит, — говорю я, а Леха глубоко затягивается и выпускает дым в небо.

— Не говори. У вас все хорошо в издательстве?

— Да ­как-то странно, Лех. С одной стороны, все хорошо, с другой — никто ничего не понимает, происходят ­какие-то вибрации нервные. Не знаю, как объяснить. Неспокойно. Наверное, так. А у тебя как?

— Та же херня, брат. Партнеров днем с огнем не сыщешь на ивент, а если находятся, то предлагают слишком мало. Или денег реально нет, или пиздят просто.

— Я думаю, и то и другое.

— Угу. Кризис. У Алисы как дела, все хорошо?

— У нее… вроде да. — Я снова беру самокрутку, чтобы затянуться.

— Съемки есть? — спрашивает Леха, смотря ­куда-то вдаль.

— Есть, но меньше. Не так, как раньше. Брендов меньше стало.

— А что она делает, когда нет съемок?

Я затягиваюсь и понимаю, что на этот вопрос у меня нет ответа. Я никогда не задумывался, чем занимается Алиса, когда у нее нет съемок. Я выдаю очевидные вещи, которые первыми приходят на ум:

— Спорт, йога, по магазинам ходит. Ну и дома просто сидит.

— Понятно. У вас все хорошо?

— В смысле? — спрашиваю я Леху, но не смотрю на него.

— Ну вообще. В целом. — Леха забирает у меня самокрутку и затягивается.

— Ну да, а что может быть?

— Да просто ты на этой вечеринке «Золота» ­как-то… Не знаю, как сказать, брат.

— Как есть.

— Ну ты не такой уже с ней, как раньше. Вы же даже не фоткались вместе. Раньше всегда пестрили везде в обнимку.

— Мы танцевали вместе, ты же рядом был.

— Это да. Но знаешь, как это выглядело?

— Как? — заинтересованно спрашиваю я.

— Будто вынужденно ты это делал, Макс. — Леха поворачивается ко мне. — Как будто ты должен был это делать. Танцевать и вот это все. Брат, раньше ты сам всегда ее выходил встречать, когда она приезжала. Всегда.

— Ну это давно же было, Лех.

— Так я про это же. Словно ты чуть отдалился, а она нет. Сорри, что спросил про это.

— Да прекрати, мы же сколько лет дружим. — Я смотрю на парочку на скамейке на площади: они о ­чем-то разговаривают, девушка вдруг отворачивается к дороге, а парень продолжает ей ­что-то объяснять.

— Ну, значит, все хорошо.

— Алиса в последнее время слишком часто употребляет, Лех. Мне это не нравится. Она даже дома начала курить. — Я киваю в сторону самокрутки.

— Так вы раньше не курили, что ли, вместе?

— Она одна уже курит. Это плохо.

— А-а-а…

— Я про это. Ну и на вечеринках ее сильно уносит… Меня это напрягает. Я не знаю, что с этим делать, да и понятия не имею, откуда она все берет. В общем, мне, блять, это не нравится.

— Может, она переживает?

— За что?

— Ну, может, она замечает, что ­что-то не так у вас?

— Не, Лех, точно нет. Поверь. Она просто до хуя употреблять стала. Без причины.

— Так скажи ей.

— Я не знаю как. Она расстроится. Она же все близко к сердцу принимает. Да и…

— Что?

— Не знаю.

— А у родаков ее все окей?

— Там полный порядок, как и был. Папка — заряженный чиновник.

— Она общается с ними?

— Угу. Часто созваниваются, видятся.

— Это хорошо.

— Согласен.

— Да все будет хорошо, не парься, брат.

— Наверное.

Мы ­какое-то время сидим, смотрим на город и просто курим, обсуждая жизнь и общих знакомых. Когда снова начинаем говорить об Алисе, я хочу признаться Лехе, что он прав во всем и что я давно отдалился от нее. Я хочу поделиться с ним, что люблю другую и мне хорошо с ней. Но каждый раз, когда я хочу рассказать об этом, — я молчу.

Леха закуривает еще одну самокрутку и рассуждает о том, как он сильно привязан к Москве и что никогда бы отсюда не убежал, ведь это равносильно тому, как бросить близкого человека, когда тот сильно болен. Я понимаю, что Леха уже накурен и ему хорошо. В ­какой-то момент я слышу, что в зал ­кто-то входит. Леха же, не выкидывая самокрутку, продолжает рассказывать, указывая на город, что здесь лучше всего, пусть иногда тут могут происходить непонятные дела. Я предупреждаю Леху, что слышал ­чьи-то шаги, но он отмахивается и заявляет, что это просто звуки из прошлого. Я смотрю на часы, а потом снова на Тверскую.

— Тебе пора? — спрашивает Леха.

— Угу.

— Я люблю тебя, брат. — Леха встает и обнимает меня.

— И я тебя, брат.

— Спасибо, что приехал.

— Я всегда рад, Лех. Ты сам куда сейчас?

— Никуда. — Леха снова садится на стул.

— Ты еще тут будешь?

— Ага, посижу еще.

— Я поехал тогда.

— На связи. Алисе привет большой!

— Передам.

— Она красивая.

— Согласен, брат.

— Тебе всегда везло.

В лифте я вспоминаю, что забыл на террасе свои сигареты, но возвращаться не хочется. Лифт останавливается на восьмом этаже, и заходит девушка, которая сидела за соседним столиком в лобби. На ее лице следы побоев. При виде меня девушка резко поворачивается спиной и жмет на кнопку закрытия дверей. В ее распахнутой сумочке я замечаю свернутые наличные и вспоминаю слова Лехи о том, что в городе иногда происходят непонятные дела. Когда двери лифта открываются, девушка быстрым шагом выходит на улицу и сворачивает налево. Я выхожу и смотрю ей вслед. Сначала она идет спокойно, потом немного быстрее, а затем начинает убегать.