Нелюбимые

***

В переходе со «Сретенского бульвара» на «Чистые пруды» вымокшая толпа маленькими шагами движется к лестнице, ведущей на платформу. В кармане вибрирует телефон, но оттого, что все люди плотно прижаты друг к другу, нет возможности проверить, кто звонит. Вибрацию усиливают звуки проезжающих составов, от которых начинает дрожать под ногами. Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз был в метро в Москве, но не получается извлечь из головы тот день и обстоятельства, при которых приходилось спускаться под землю. В основном все воспоминания о метро связаны с учебой в США и поездками на концерты и вечеринки вместе с другом Андреем.

Когда я спускаюсь на платформу, то резко поворачиваю налево и сталкиваюсь с потоком людей, выходящих из подъехавшего состава. Я не пытаюсь забежать в вагон, а иду в сторону последнего и жду следующего поезда. В телефоне читаю несколько сообщений от новостных телеграм-­каналов. В одном из них опубликовано видео с молнией, бьющей в футбольное поле в районе «Кунцевской». Несколько раз пересматриваю, как с неба спускается кривая фиолетовая линия и как в разные стороны разлетаются куски земли. Когда подъезжает новый состав, захожу и прислоняюсь к дверям, а потом замечаю на стенке наклеенный стикер с черными буквами: «Не поворачивайся». Я долго смотрю на надпись, надеваю наушники, включаю «Город дорог» и на время закрываю глаза.

«Тук-тук, тук-тук, колеса бьются об рельсы, за окном весна, уже апрель месяц» [5] — с первых строк я вспоминаю, как год назад в одном из пресс-­туров я познакомился с Аней и как, вернувшись в Москву, пытался принять тот факт, что сильно скучаю по ней. Я волновался, что в Москве нам станет труднее общаться и видеться. Порой это волнение сменялось паникой, которую я пытался притушить в себе. Друзья не замечали, что со мной происходит, и мы продолжали общаться, как и раньше. В редакции я пытался уходить с головой в работу, чтобы отвлечься от всех мыслей, и некоторые коллеги даже говорили, что во мне прибавилось энергии. Многие это связывали с другими факторами, но я не вдавался в подробности. Каждый раз, когда я слышал разговоры о конкурентах или как ­кто-то произносил She, мое сердце сжималось и я убегал к себе в кабинет, где писал Ане сообщение, а потом стирал его.

Я не мог найти себе места и постоянно накручивал мысли о том, что Аня мне больше не напишет, ведь она видела, как Алиса встречала меня в аэропорту, и поняла, что у меня есть девушка. Меня одолевали сомнения, от которых становилось грустно, но приходилось улыбаться коллегам и знакомым. Каждый раз, когда надо было ­куда-то ехать через центр, я просил таксиста везти через Малую Дмитровку, надеясь, что в окно машины замечу Аню, но не понимал, что буду делать, когда ее увижу. Алиса ­как-то заметила, что я просматриваю Анину страницу в Instagram, и сказала, что тоже подписана на нее и она ей нравится. В тот момент мне стало не по себе, и я включил концертную запись 1997 года, на которой молодая Гвен Стефани еще в составе No Doubt поет Don’t Speak и делает акцент на строчке «I can see us dying». Алиса спросила, почему я так люблю это видео, на что я ответил, что Гвен хорошо понимает, о чем поет. Когда запись закончилась, я поставил Stand by Me группы Oasis, а потом тихо произнес:

— Верните мне мой девяносто седьмой.

Алиса повернулась ко мне и спросила:

— Зачем?

А я ответил, что тогда я только появился на свет.

Во время одной из планерок, когда я сидел в переговорной, у меня завибрировал телефон, и на экран всплыло сообщение: «Не забыл меня?» Отправителем сообщения был абонент «АА». Я попросил удалиться с планерки, соврав, что это важный звонок от спонсора, а затем побежал к себе в кабинет, из которого не выходил до вечера.

«Думают про подруг, думают про дружбу, а я тут, Садовое кольцо вокруг — вот что мне нужно», — звучит в ушах в тот момент, когда поезд останавливается и двери открываются. Я выхожу из вагона и не понимаю, куда мне дальше идти.